Формирование оценочных значений на базе признаковой...

Московский государственный университет

Филологический факультет Отделение теоретической и прикладной лингвистики

ФОРМИРОВАНИЕ ОЦЕНОЧНЫХ ЗНАЧЕНИЙ НА БАЗЕ ПРИЗНАКОВОЙ ЛЕКСИКИ

Дипломная работа студентки V курса

Дарьи Александровны Рыжовой

Научные руководители доктор филологических наук

Екатерина Владимировна Рахилина доктор филологических наук Ирина Михайловна Кобозева

Москва 2012

2

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие……………………………………………………………………………………..4

Глава 1: Введение………………………………………………………………………………..6

1.1. Что такое «оценочное значение»?.............................................................................7

1.2. Признаковая лексика как наиболее подходящее поле для исследования

оценочных значений……………………………………………………………………12

1.3. В зеркале существительных……………………………………………………….14

1.4. База данных по многозначным качественным прилагательным и наречиям

русского языка как инструмент исследования………………………………………..18

1.5. Инвентарь семантических переходов…………………………………………….23

1.6. В типологической перспективе…………………………………………………...26

1.7. Постановка задачи и структура работы…………………………………………..27

Глава 2: Формирование оценочного значения………………………………………………..29

2.1. Семантический потенциал лексемы………………………………………………32

2.2. Признаковые слова с приобретённым оценочным компонентом (не

являющимся единственным в толковании)…………………………………………...35

2.2.1. Исходная семантика……………………………………………………...36

2.2.2. Механизм приобретения оценочного компонента (с сохранением

других элементов смысла)……………………………………………………...39

2.2.2.1. Метафорическая стратегия…………………………………….39

2.2.2.2. Импликативная стратегия……………………………………...43

2.2.2.3. Метонимическая стратегия……………………………………49

2.2.3. Результирующая семантика……………………………………………..53

2.2.3.1. Структуризация поля человека и его внутреннего мира в

русском языке…………………………………………………………...54

2.2.3.2. Возможно ли предсказать полярность………………………..62

2.3. Признаковые слова с приобретённым чисто оценочным значением…………..66

2.3.1. Божественный, волшебный, невероятный, сказочный,

фантастический, чудесный…………………………………………………………..68

2.3.2. Дивный, чудный…………………………………………………………………..70

2.3.3. Исключительный, отличный, совершенный, необыкновенный………...72

2.3.4. Блестящий………………………………………………………………………..74

2.3.5. Роскошный, шикарный…………………………………………………..75

2.3.6. Славный………………………………………………………………...…76

3

2.3.7. Великий……………………………………………………………………77

2.3.8. Порядочный, приличный…………………………………………………79

2.3.9. Реальный, грамотный, правильный; глупый, тупой; конкретный,

чёткий, кривой, крутой, ровный……………………………………………….81

2.3.10. Прекрасный, великолепный…………………………………………….87

2.3.11. Безумный, бешеный, дикий, сумасшедший……………………………89

2.3.12. Жуткий, страшный, ужасный, чудовищный…………………………90

2.3.13. Противный………………………………………………………………91

2.3.14. Исходная семантика: обобщение………………………………………92

2.3.15. Загадка ‘тонкого’………………………………………………………..96

2.3.16. Особенности сочетаемости…………………………………………….97

2.4. Исходно оценочные признаковые лексемы……………………………………..104

Глава 3: Возможности развития оценочных лексем………………………………………..113

3.1. Значение степени (интенсивности)……………………………………………...113

3.2. Возможность смены оценочного значения на противоположное……………..122

3.3. «Обратный процесс»: спецификация значения…………………………………123

Глава 4: Выводы и перспективы……………………………………………………………..127

Библиография………………………………………………………………………………….133

Приложение……………………………………………………………………………………140

4

Предисловие

Оценочные значения и средства их выражения – необычайно широкая тема, издавна

привлекавшая внимание сначала философов, а затем и лингвистов. Мы же рассмотрим

один её узкий аспект – процесс формирования оценочных значений, причём только в

русской признаковой лексике. Но зато мы постараемся сделать это максимально

подробно, изучив интересующий нас процесс на материале 300 наиболее частотных

признаковых лексем. Тем самым, мы надеемся показать, какое место занимает этот

механизм в системе языка и насколько обширные пласты лексики он охватывает.

Общая проблема описания процесса формирования оценочных значений включает

несколько составляющих. Во-первых, необходимо определить, какие признаковые

лексемы могут подвергаться действию этого механизма. Во-вторых, важно рассмотреть,

каковы особенности приобретённых оценочных значений и зависят ли они от исходной

семантики лексемы. И, наконец, в-третьих, требуется описать, как происходит сам

процесс приобретения оценочного значения: посредством каких семантических сдвигов и

в каких контекстных условиях.

В конце XX – начале XXI веков основным механизмам семантической деривации

было уделено немало внимания отечественными и зарубежными лингвистами (ср.,

например, [Апресян 1974], [Падучева 2004], [Blank 1999], [Fauconnier 1985], [Lakoff,

Johnson 1980] и др.), однако изучение этих механизмов на материале адъективной лексики

практически не проводилось (редкими исключениями из этого правила являются работы:

[Кустова 2004], [Вольф 1978] и некоторые другие). Помимо этого, вслед за Е.В.

Рахилиной (см. [Рахилина и др. 2009], [Рахилина и др. 2010]) мы покажем, что для

образования новых значений, в том числе оценочных, только стандартных средств, таких,

как метафора и метонимия, недостаточно. И в первую очередь это касается случаев,

которые для нашего исследования особенно важны: случаев приобретения оценочного

значения, сопровождающихся выветриванием всех остальных компонентов, т.е. случаев

полного перехода изначально неоценочного прилагательного (или наречия) в чисто

оценочное, ср.: волшебная палочка => волшебное настроение. Заметим, что как раз этот

класс случаев в известной нам лингвистической литературе обычно не рассматривается

подробно: в центре внимания оказываются либо слова с изначально чисто оценочным

значением (ср. [Вендлер 1981], [Katz 1964]), либо слова с приобретённым оценочным

компонентом или положительными/отрицательными коннотациями (см., например,

[Кустова 2011], [Апресян 1995]). Более того, именно этот класс случаев даёт возможность

изучить ещё одно явление, по нашим сведениям, до сих пор почти не описанное:

5

регулярное объединение в рамках одной лексемы значения оценки и значения степени.

Прилагательные и наречия, являющиеся модификаторами степени (=

«интенсификаторы»), сами по себе не раз становились предметом анализа (особенно

зарубежных исследователей: см., например, [Bolinger 1972], [Peters 1994], а также список

литературы в разделе 1.1), однако мы не встречали работ, в которых рассматривалась бы

«область пересечения» оценочных и степенных признаковых слов, т.е. взаимосвязь и

взаимодействие оценочных и степенных значений.

Несмотря на то, что наша работа направлена на решение в первую очередь

теоретических задач, мы надеемся, что полученные нами результаты будут полезными и с

практической точки зрения: например, в области автоматической обработки текста, в

частности, в сфере разработки систем Opinion Mining и Sense Analysis; а также в области

разработки семантической разметки Национального корпуса русского языка.

Однако более точно обозначить предмет наших интересов и подчеркнуть его

особенности будет возможно только в том случае, если мы будем иметь достаточно чёткое

представление о том, какие именно подходы уже были предложены до нас, каких

результатов добились предыдущие исследователи, какие вопросы ставит перед собой

современная лингвистическая наука. Во Введении (глава 1) мы представим обзор

наиболее значимой, на наш взгляд, литературы, сформулируем точнее наши собственные

задачи и определим методологию. Далее, глава 2 будет посвящена собственно процессу

приобретения оценочных значений: в разделе 2.1 мы введём понятие семантического

потенциала лексемы (вслед за Г.И. Кустовой и С.М. Толстой, см. [Кустова 2004],

[Толстая 2008]); в разделе 2.2 рассмотрим различные стратегии формирования оценочного

компонента, не являющегося единственным в толковании (метафорическую (2.2.2.1),

импликативную (2.2.2.2) и метонимическую (2.2.2.3)); а раздел 2.3 будет посвящён

формированию чистых оценочных значений. В главе 3 мы обсудим возможные пути

дальнейшего развития значения чистой оценки, в том числе его соотношение с

семантикой интенсивности (раздел 3.1). И, наконец, в главе 4 мы приведём все выводы и

заключения, сделанные нами в результате работы, а также наметим направления будущих

исследований.

Но прежде, чем мы перейдём к основной части нашего исследования, нам хотелось

бы выразить благодарность за ценные советы, замечания и постоянную поддержку нашим

научным руководителям Екатерине Владимировне Рахилиной и Ирине Михайловне

Кобозевой, а также нашему рецензенту Анастасии Александровне Бонч-Осмоловской,

любезно согласившейся прочесть и прокомментировать эту работу.

6

Глава 1. Введение

Известно, что язык «не любит» полных синонимов. Однако оценочные слова, как

кажется, не подчиняются этой тенденции. Например, по-русски мы можем назвать

понравившийся нам спектакль отличным, прекрасным, фантастическим, блестящим,

чудесным, невероятным, просто хорошим или даже нереальным и сумасшедшим, а

вызвавший у нас негативные эмоции фильм – ужасным, жутким, отвратительным,

безобразным или просто плохим, причём перечень оценочных прилагательных на этом не

будет исчерпан. Для чего нужно такое большое количество слов, имеющих, по сути, одно

и то же значение: значение оценки, либо положительной, либо отрицательной? Ответ, по-

видимому, прост, и заключается он в том, что естественный человеческий язык, помимо

коммуникативной функции, выполняет также и функцию экспрессивную. Потребность в

экспрессивности не позволяет слишком долго употреблять в оценочном значении один и

тот же знак, не дополняя и не замещая его другими. Ср. в этой связи высказывание Анри

Фрея: «Здесь мы видим то, что можно назвать законом износа: чем чаще знак

употребляется, тем более стираются впечатления, прикреплённые к его форме и его

значению» [Фрей 2006, стр. 216]

Хорошей иллюстрацией потребности в экспрессивности оценочных слов является

ситуация, возникшая в последнее время в связи с развитием Интернет коммуникаций, а

именно, в связи с появлением различных социальных сетей и фотогалерей,

способствующих превращению короткого оценочного комментария едва ли не в особый

речевой жанр. И действительно, подобные сайты зачастую предполагают в первую

очередь ознакомление с фотографиями, постами и статусами других и, соответственно,

высказывание своего мнения по поводу увиденного и прочитанного. Естественное

стремление к выразительности и оригинальности побуждает пользователей находить

новые способы передавать смыслы ‘мне нравится’ и ‘мне не нравится’, т.е. «изобретать»

новые оценочные слова.

С другой стороны, носитель языка, независимо от того, является ли он активным

Интернет пользователем или мамой, желающей похвалить ребёнка, при выборе

оценочного слова руководствуется не только стремлением подобрать действительно

выразительное, экспрессивное средство, но и стремлением быть понятым. Именно

поэтому носитель языка не изобретает оценочную лексему в прямом смысле этого слова1,

1 В связи с этим ср., например, более общее замечание Г.И. Кустовой: «Хорошо известно, что человек не придумывает новых корней (новые корни появляются в языке в результате заимствования либо в результате

7

а использует в чисто оценочном значении лексему, которая существует в данном языке,

но обычно не выполняет подобных функций. Причём лексема для этих целей выбирается

не любая, а лишь та, семантика которой допускает такое расширение значения: в

противном случае, адресату было бы крайне сложно «угадать», какой смысл в данном

конкретном контексте подразумевал говорящий.

Какова же должна быть исходная семантика лексемы, чтобы у неё был шанс когда-

нибудь превратиться в оценочную? Как происходит сам процесс «превращения»: резко

или постепенно, регулярно или каждый раз по своим правилам? Насколько частотно

явление приобретения лексемами оценочного компонента, какие пласты лексики в нём

задействованы? Лингвоспецифичен данный процесс или универсален? Этим вопросам и

посвящена настоящая работа. Однако прежде, чем мы перейдём непосредственно к поиску

ответов, необходимо чётче установить область и границы нашего исследования.

1.1. Что такое «оценочное значение»?

Предположение, что слов, выражающих положительную или отрицательную оценку,

так много именно из-за того, что эти лексемы принадлежат к пласту экспрессивной

лексики, подтверждается тем, что аналогичным образом ведёт себя другой класс

значений, тесно связанных с экспрессивной функцией языка: класс интенсификаторов, т.е.

слов со значением степени. И действительно, по-русски про человека, который кажется

нам очень красивым, можно сказать, что он безумно, невероятно, нереально,

фантастически и даже ужасно красив. Интенсификаторы в языке также постоянно

нуждаются в обновлении с целью сохранения своей выразительной силы, ср., например,

работу [Ito, Tagliamonte 2003], где на материале английского языка показано, что

употребление того или иного слова в качестве интенсификатора – это во многом «дань

моде», то и дело меняющейся. Так, с помощью корпусных данных авторы демонстрируют,

что в разных социальных группах могут быть распространены разные лексемы со

значением степени, а также что в целом подобные лексемы постоянно сменяют друг

друга: относительно быстро устаревают одни, и им на смену приходят другие.

Оценочные и степенные лексемы сходны по своему языковому поведению

настолько, что легко могут быть объединены в одну категорию, ср. например, замечание

переразложения или опрощения основ, то есть из «старых» корней). С некоторой долей условности можно сказать, что человек не придумывает (или почти не придумывает) и новых слов <…>. Таким образом, потребность в обозначении новых объектов и ситуаций обеспечивается главным образом (хотя и не абсолютно) за счёт использования уже существующих языковых единиц в новых значениях, то есть за счёт полисемии» ([Кустова 2004, С. 22]).

8

Г.И. Кустовой: «В широком смысле оба значения могут считаться оценочными, а

различия касаются типа оценки – качественной (собственно ‘оценка’) и количественной

(‘степень’)» [Кустова 2011, стр. 248]. Надо сказать, что при этом интенсификационная

лексика оказывалась в центре внимания исследователей значительно чаще, ср. например,

такие фундаментальные труды и монографии, как [Bolinger 1972], [Stoffel 1901], [Peters

1993]; работы, посвящённые распределению маркеров степени по различным социальным

группам и стилям дискурса ([Stenström 1999], [Bauer & Bauer 2002], [Tagliamonte &

Roberts 2005]), работы, посвящённые отдельным интенсификаторам, преимущественно в

английском языке ([Adamson 2000], [Nevalainen & Rissanen 2002], Méndez-Naya 2003,

2007, 2008], [Adamson & González-Díaz 2004], [Buchstaller & Traugott 2006], [Tao 2007]); а

также различные словари и базы данных ([Кустова 2008], [Убин 1987]). Слова же,

обозначающие качественную оценку, в современной лингвистической науке активно

рассматриваются в первую очередь в связи с прикладными задачами, такими, как создание

систем Opinion Mining и Sentiment Analysis (см., например, [Hatzivassiloglou, McKeown

1997], [Hatzivassiloglou, Wiebe 2000], [Kamps et al. 2004]), в то время как теоретическая

сторона вопроса редко попадает в сферу интересов исследователей. Исключения

составляют работа [Кустова 2011], более ранние [Арутюнова 1988], [Вольф 1985],

[Вендлер 1981], [Katz 1964], а также работы, посвящённые прагматическому компоненту

значения языкового знака (например, [Апресян 1995]), и некоторые другие.

Оценке в узком смысле, т.е. качественной оценке, будет посвящено и наше

исследование. Причём заметим, что наши цели будут отличаться от целей

предшественников. Так, З. Вендлер и Дж. Катц анализируют самую общую для

английского языка оценочную лексему good; Ю.Д. Апресян рассматривает вклад

прагматического слоя в значение лексемы, а также различные типы прагматических

значений; Н.Д. Арутюнова, Г.И. Кустова и Е.М. Вольф представляют различные точки

зрения на типы оценочных значений и их особенности. Иными словами, все

перечисленные работы сфокусированы на уже «готовых» оценочных словах. Основное же

отличие нашей работы будет заключаться в том, что нас будет интересовать в первую

очередь процесс перехода лексемы в класс оценочных, и лишь затем – особенности

результирующего оценочного значения. Надо отметить, что наиболее близкий к нашему

подход представлен в работе Г.И. Кустовой ([Кустова 2011]): во-первых, она работает с

тем же материалом (а именно, с русской признаковой лексикой, о чём подробнее мы

скажем позже), а во-вторых, выделяя типы оценочных значений прилагательных, она

естественным образом связывает их с исходной семантикой лексем. Но, опять же, сам

процесс формирования значения для Г.И. Кустовой не является самоцелью: она говорит о

9

существовании различных механизмов приобретения оценочного компонента, но не

формулирует в явном виде конкретных правил, отмечая, однако, что «…формирование

оценочного значения – это закономерный этап семантического развития прилагательных

разных семантических классов при их употреблении в контексте абстрактных

существительных» [Кустова 2011, стр. 253]. Мы же предполагаем уточнить те контексты,

в которых лексемы приобретают оценочное значение, а также подробно описать

механизмы, с одной стороны, переводящие лексему в класс чисто оценочных слов, не

имеющих никаких других семантических компонентов (ср. прекрасный фильм, ужасный

отпуск), а с другой стороны – порождающие более или менее слабый оценочный

компонент (ср. высокие помыслы, доступная девушка).

Таким образом, мы определили, что предметом нашего исследования является

качественная оценка. Однако это отнюдь не означает, что количественная оценка будет

полностью удалена из сферы наших интересов. Оказывается, что эти два типа оценок не

только очень схожи между собой по своему языковому поведению, но и тесно друг с

другом связаны и переплетены настолько, что анализ одного типа без привлечения

другого не будет цельным. Так, например, многие лексемы, формирующие в результате

семантической деривации чисто оценочное значение, зачастую наряду с ним отдельно

формируют и значение интенсивности, ср.: фантастическая поездка – очень хорошая

поездка, фантастическая наглость – очень большая степень наглости. Так как это

явление очень массовое, мы решили изучить также связь и взаимодействие качественных

оценочных значений с количественными. С этой точки зрения признаковые слова делятся

на три класса:

1) слова, которые приобретают и значение оценки, и значение интенсивности;

2) слова, которые приобретают только чисто оценочное значение;

3) слова, которые приобретают только значение интенсивности.

Строго говоря, прилагательные третьего класса не имеют прямого отношения к теме

нашего исследования, и мы не будем проводить их подробного анализа. Однако в

дальнейшем будет видно, что и полностью исключать их из рассмотрения нежелательно.

Во-первых, потому что интенсификаторы, не сформировавшие чисто оценочного

значения, вполне могут приобретать оценочные компоненты; а во-вторых, большой

интерес представляет сочетаемость интенсификаторов: очень часто оказывается, что они

могут определять либо только положительно, либо только отрицательно окрашенные

существительные, т.е. взаимосвязь с качественной оценкой не отсутствует полностью, а

лишь проявляется несколько иначе, на другом уровне.

10

Заметим, что сосуществование в рамках одной лексемы значений оценки и

интенсивности отмечала и Г.И. Кустова в уже цитированной выше работе [Кустова 2011],

а Н.Д. Арутюнова (в также упомянутой выше работе [Арутюнова 1988]) даже выделяла

аналогичные типы взаимодействия этих двух типов значений на примере русских лексем

хорошо и плохо и английских лексем well и badly:

1. нейтрализация оценочного компонента и преобразование системы оценки в

систему интенсификации (ср. хорошо поесть = ‘много съесть’ vs. плохо поесть =

‘мало съесть’);

2. «сохранение аксиологической памяти»: «положительная оценка используется в

качестве интенсификатора в позитивном контексте, а отрицательная – в

негативном»1 (ср. to succeed well = ‘хорошо преуспеть’ vs. to fail badly ‘совсем

провалиться’2).

Ситуация первого типа, как утверждает сама Арутюнова (и наш материал

подтверждает её точку зрения), в своей крайней реализации, подразумевающей полную

нейтрализацию оценочного компонента и переформирование оценочной шкалы в шкалу

степени, практически невероятна. Однако возможна её частичная реализация, отличная от

той, которую демонстрируют примеры Арутюновой: оценочный компонент может

нейтрализоваться полностью, но, по-видимому, не в паре лексем, т.е. без «пересчёта»

системы оценки в систему интенсивности. Например, приведённое выше в качестве

примера прилагательное фантастический, обозначающее положительную оценку

(ср. фантастические серёжки), может служить интенсификатором как для положительно,

так и для отрицательно окрашенных понятий, ср.: фантастическая красавица vs.

фантастический нахал. И, напротив, обозначающее изначально отрицательную оценку

наречие ужасно (ср. ужасно себя вести), может интенсифицировать как отрицательные,

так и положительные признаки: ужасно вредный vs. ужасно добрый. Тем самым

оценочные слова, как мы видим, при своём дальнейшем развитии демонстрируют

некоторую асимметрию: и отрицательные, и положительные признаки имеют свойство

переходить в класс интенсификаторов, не разделяясь на лексемы, обозначающие низкую

степень, и слова, отвечающие за высокую степень, соответственно. Однако это не должно

нас удивлять. Как указывала ещё Вольф, положительная и отрицательная оценки

изначально устроены асимметрично. Прежде всего, противоположные оценочные

суждения оказываются несимметричными в содержательном плане: «Оценка «хорошо»

1 [Арутюнова 1988, стр. 208] 2 Примеры из [Bolinger 1972], цитировано по [Арутюнова 1988]

11

может означать как соответствие норме, так и превышение её, в то время как оценка

«плохо» всегда означает отклонение от нормы»1. Далее, и превышение нормы не всегда

оценивается позитивно, что проявляется в том, что положительное и отрицательное

оценочные значения по-разному взаимодействуют с некоторыми интенсификаторами,

например, с такими, как слишком и чересчур. Из-за того, что оба эти интенсификатора

имеют значение отклонения от нормы, они делают негативным как суждение, изначально

содержащее отрицательный компонент, так и изначально положительно ориентированное

высказывание, ср. Он чересчур добросовестный и Он чересчур недобросовестный2.

Наблюдение о несимметричности различных полюсов оценочного значения для нас

важно, так как на нашем материале оно получает ряд независимых доказательств, что

будет видно в дальнейшем.

Ситуация же второго типа, по нашим данным, не всегда оказывается связана с

«аксиологической памятью» лексемы. Или, по крайней мере, влияние «аксиологического

прошлого» не всегда очевидно. Так, например, русское прилагательное редкостный

служит интенсификатором преимущественно для отрицательно окрашенных понятий:

редкостное самомнение, редкостный хам, редкостный мерзавец. Однако значения

отрицательной оценки у данного прилагательного, как кажется, не наблюдается, ср.:

(1) Это был тот редкостный случай, когда реклама продукта была так же хороша

как и сам продукт! [Предложение купить пакет «Казино» (2004)]

Аналогично ведёт себя и английский интенсификатор downright, сочетающийся

преимущественно с негативными признаками (ср. downright bad, downright selfish,

downright dangerous), однако, вероятно, никогда не проходивший через стадию чистой

отрицательной оценки и образовавшийся из сочетания right down (‘прямо вниз’)3.

Таким образом, в задачи нашего исследования будет входить как анализ значений

качественной оценки и механизмов её формирования, так и, по возможности, анализ её

взаимодействия со значениями количественной оценки.

Однако очерчивание предмета исследования с помощью термина «качественная

оценка» также не даёт точного представления о том, каким же именно языковым

значениям будет посвящена настоящая работа, ибо, вообще говоря, любой качественный

признак подразумевает оценку предмета, явления или ситуации по некоторой шкале:

‘весёлый – грустный’, ‘ умный – глупый’, ‘ сильный – слабый’ и даже ‘круглый –

1 См. Вольф 1985, с. 19 2 Заметим, что, например, во французском языке употребление положительно окрашенного признака в сочетании с усилителем ‘слишком’ ( trop) такого эффекта не даёт. Так, высказывание Tu es trop bon! следовало бы перевести как «Ты очень добрый», а не как «Ты слишком добрый». 3 Подробнее об этом интенсификаторе см. [Méndez-Naya 2008]

12

квадратный’ и ‘красный – фиолетовый’. Недаром ещё в школе учат тому, что основной

тест, позволяющий отличить качественное прилагательное от относительного или

притяжательного – это проверка на наличие степеней сравнения, т.е. проверка признака на

градуируемость. И действительно, для того, чтобы употребить то или иное качественное

прилагательное, говорящий должен сначала провести сравнение объекта с другими

объектами, ему подобными, и дать ему оценку по тому или иному параметру. Чтобы

избежать возможных двусмысленностей, мы оговорим отдельно, что для нашего

исследования релевантны только те лексемы, в толкование которых входит компонент

оценки по шкале ‘хороший – плохой’. При этом подчеркнём, что задачи определить, что

же такое ‘хорошо’ и что такое ‘плохо’, мы перед собой не ставим, объявляя, вслед за

Анной Вежбицкой (см. [Wierzbicka 1972]), данные значения семантическими

примитивами, т.е. считая эти понятия базовыми и неопределяемыми, подобно тому, как в

математике считается неопределяемым понятие точки.

С другой стороны, важно отметить, что несмотря на то, что мы не ставим перед

собой задачу ответить на вопрос, каким должен предмет или явление, чтобы мы могли

назвать его хорошим или плохим, мы не отказываемся от обязанности определить, какие

сущности могут оцениваться, а какие почти никогда не попадают в сферу действия

оценки. Однако подробнее об этой задаче – в следующем разделе.

1.2. Признаковая лексика как наиболее подходящее поле для исследования

оценочных значений

В лингвистической традиции категория оценки обычно рассматривается в рамках

прагматики, и оценочные компоненты обычно считаются наиболее яркими примерами

прагматического слоя значения лексемы. Под прагматикой обычно подразумевается

«закрепленное в языковой единице (лексеме, аффиксе, граммеме, синтаксической

конструкции) отношение говорящего: 1) к действительности, 2) к содержанию сообщения,

3) к адресату»1, т.е. к различным элементам ситуации речи.

Примерами прагматической информации могут послужить такие пары слов, как

лошадь и кляча, смотреть и таращиться2. Считается, что первое слово каждой пары

нейтрально, а второе несёт прагматическую нагрузку, т.е. отличается от первого не

денотатом или сигнификатом, а именно наличием мощного прагматического слоя: слова

1 См. [Апресян 1995] 2 См. учебник [Кобозева 2009]

13

кляча и таращиться выражают отрицательное отношение к объекту действительности, о

котором идёт речь (соответственно, к лошади и к тому, кто смотрит).

Ю. Д. Апресян среди свойств прагматической информации указывает

периферийность средств её выражения, подчёркивая, что знаменательные части речи

несут, как правило, скорее семантическую, нежели прагматическую информацию. Между

тем, как кажется, и среди знаменательных частей речи одни оказываются более

склонными к выражению прагматических значений, чем другие. В частности,

прилагательные, в отличие от существительных, по определению призваны выражать то

или иное отношение говорящего к чему бы то ни было, его мнение по поводу того или

иного объекта, явления или ситуации действительности, так как прилагательные

(особенно будучи употреблёнными в предикативной функции) способны не только

указывать на некоторое объективное свойство предмета (ср. Дайте мне, пожалуйста, вон

то синее платье), но приписывать объекту некоторый признак (ср. Это хороший

магазин). Получается, что для признаковой лексики информация, которая обычно входит

именно в прагматический слой значения непризнаковой лексемы, часто оказывается

лексикализованной, переведённой в собственно семантический слой значения.

Данная точка зрения подтверждается также и исследованием А. Вежбицкой1,

посвящённом поиску различий между существительными и прилагательными, так как

основной её вывод заключается в следующем: прилагательное обычно обозначает в той

или иной степени единичный признак, в отличие от существительного, которое обычно

многофакторно и вызывает в сознании целый комплекс различных характеристик. Тем

самым, прилагательному значительно проще быть носителем оценочного значения,

причём зачастую исключительно оценочного значения, без примесей каких-либо других

семантических компонентов.

Аналогичных позиций придерживается и Г.И. Кустова: «…в сфере лексики

оценочные значения наиболее широко представлены у прилагательных (и, разумеется, у

наречий…)»2. Заметим также, что и И.А. Мельчук в своей знаменитой модели

«Смысл � Текст» выделяет лексические функции Bon и Magn, отвечающие,

соответственно, за оценочность и интенсификацию (!), и приписывает их именно

прилагательным и наречиям3 (см. [Мельчук 1974]).

1 См. [Вежбицкая 2011] 2 [Кустова 2011, стр. 247] 3 Очень многие исследователи независимо друг от друга указывают на базовость и универсальность таких признаковых значений, как количественная и качественная оценка. Так, помимо И.А. Мельчука и А. Вежбицкой, которые считают их элементами универсального набора, М.Д. Войекова в своей монографии,

14

Таким образом, признаковая лексика (заметим, кстати, что признаковой лексикой мы

считаем прилагательные, наречия и категории состояния, хотя больше всего внимания

будем уделять прилагательным) лучше всего приспособлена для выражения оценочных

значений, поэтому при анализе этого лексического пласта выделение прагматического

слоя, противопоставленного собственно семантическому, не так релевантно.

Ю.Д. Апресян предполагает, что прилагательное может выражать прагматическую

информацию, будучи употреблённым, например, с уменьшительно-ласкательным

суффиксом, ср. голенький, толстенький. Подразумевается, что, употребляя данные

прилагательные вместо слов голый и толстый, мы выражаем своё положительное

отношение к объекту высказывания. Не вступая в дискуссии по поводу того, что провести

границу между прагматическим и непрагматическим слоями значения вообще не всегда

просто, мы скажем лишь, что для нас будет достаточно утверждения, что признаковая

лексика в целом предназначена во многом для выражения отношения говорящего к

субъекту высказывания1. В рамках данного исследования мы не будем обращаться к

разделению значения лексем на те или иные уровни: для нас будет важно только то,

является ли оценочное значение для данной лексемы конвенционализованным (т.е.

«прописанным» в словаре, а не контекстно зависимым), и является ли этот компонент

единственным в семантике лексемы.

1.3. В зеркале существительных

Е.В. Рахилина в своей монографии «Когнитивный анализ предметных имён:

семантика и сочетаемость» в главе под названием «В зеркале прилагательных» отмечает:

«Сочетаемость прилагательных оценки, к сожалению, не даёт такого интересного

материала для классификации имён». И далее: оценочные прилагательные «в принципе не

обладают избирательностью по отношению к именам, их собственная семантика

настолько широка и нейтральна, что они способны сочетаться с очень широким кругом

существительных, вбирая в себя полностью не только их функциональную семантику, но

и прагматику контекста»2. Действительно, с точки зрения проблем, которым посвящена

цитируемая глава, оценочные прилагательные не представляют практически никакого

посвящённой формированию речи у детей, указывает на то, что прилагательные хороший, плохой, большой и маленький обычно усваиваются детьми раньше других [см. Воейкова 2011]. 1 Ср. в этой связи цитату из [Вольф 1985, стр. 19]: «Прилагательные по своей семантике составляют непрерывный ряд от собственно оценочных до прилагательных, лишённых оценочного значения (относительные), причём промежуточную сферу составляют прилагательные, которые совмещают указание на признак и собственно квалификацию по качеству или по количеству». 2 См. [Рахилина 2008, стр. 107, 117-118]

15

интереса: они почти не участвуют в классификации предметных имён (или, по крайней

мере, представляют значительно более грубую разбивку предметной лексики на классы,

чем анализируемые Е.В. Рахилиной прилагательные размера, температуры и т.п.). Иными

словами, оценочные признаки не настолько разборчивы в своей сочетаемости, чтобы на

основании их «предпочтений» можно было бы классифицировать предметную лексику.

Однако если взглянуть на ситуацию с другой стороны (так сказать, посмотреть на её

зеркальное отражение), задача анализа сочетаемости оценочных прилагательных с

предметными именами (а также и сочетаемости оценочных наречий) станет вполне

осмысленной. Что мы подразумеваем под зеркальным отражением? Прежде всего, то, что,

как предметная лексика может быть расклассифицирована на основании своей

сочетаемости с признаковой, так и признаковая лексика может быть подвергнута

классификации на основании сочетаемости с предметной.

В рамках настоящей работы анализ сочетаемости оценочных лексем с последующей

классификацией оценочных признаков оправдан сразу по двум причинам. Во-первых, она

позволит сделать шаг вперёд в деле изучения природы оценочных значений. Известно, что

оценка функциональна, т.е. оцениваться могут только те объекты, которые так или иначе

связаны с деятельностью человека, причём оцениваться именно с точки зрения

выполняемой ими функции. Об этом говорил, в частности, З. Вендлер, указывая на то, что

эта особенность была замечена уже Аристотелем, ср. приводимую З. Вендлером цитату:

«Мы говорим, что «нечто» и «хорошее нечто» имеют одну и ту же функцию; так, функция

кифареда и хорошего кифареда тождественны; просто к названию деятельности мы

прибавляем её оценку: функция кифареда – играть на кифаре, а функция хорошего

кифареда – хорошо играть на кифаре»1.

Функциональность оценки отмечает и Н.Д. Арутюнова, связывая эту особенность с

возможностью выбора из группы однородных объектов тот, который выполняет свою

функцию наиболее успешно, и ссылаясь с одобрением на Р. Хэара2: «Мы бы не говорили о

хороших закатах, если бы нам хоть раз не пришлось решать, стоит ли пойти полюбоваться

заходом солнца или лучше остаться дома»3. Аналогичное суждение высказывала и

Е.М. Вольф: «…среди объектов окружающего мира имеется зона, безразличная по

отношению к оценке. Это проявляется, в частности, в том, что многие наименования

1 Цитировано по [Вендлер 1981] 2 см. [Hare 1967] 3 [Арутюнова 1988, стр. 52]

16

предметов и событий не сочетаются с оценочными словами «хорошо/плохо». В первую

очередь, речь идёт об именах предметов, не имеющих определённой функции»1.

Однако, несмотря на явное единодушие исследователей относительно того,

существуют ли какие-либо ограничения на сочетаемость оценочных прилагательных,

чёткой формулировки этих ограничений (например, в виде перечня классов предметной

лексики, на которую оценочные слова накладывают запрет), насколько нам известно,

никто не даёт. В рамках настоящей работы мы постараемся сформулировать эти

ограничения.

Во-вторых, если включить в исследование наравне с чисто оценочными лексемами и

слова, в семантике которых данный компонент не является единственным (такие, как

жестокий или высокий в некоторых своих метафорических употреблениях, ср. высокие

помыслы), то анализ сочетаемости оценочных признаков позволит проследить процесс

формирования оценочного значения. Ибо, с нашей точки зрения, сдвиг в значении

лексемы провоцируется сменой её сочетаемости2. Так, как уже было упомянуто выше,

Г.И. Кустова отмечает (см. [Кустова 2011]), что зачастую прилагательные приобретают

оценочный компонент значения в контексте абстрактных существительных. Мы же

предполагаем уточнить сочетаемостные условия, при которых признаковая лексема может

приобретать оценочный компонент и, далее, переходить в класс чисто оценочных.

Заметим в скобках, что наш метод анализа семантики признаковых лексем,

основанный на сочетаемости, в корне отличается от популярного в настоящее время в

лексической типологии3 метода, эксплуатируемого исследовательской группой Института

Макса Планка в Неймегене и основанного на психолингвистическом подходе. Этот метод

восходит к проекту Берлина и Кея по типологии цветообозначений ([Berlin, Kay 1969]),

1 См. [Вольф 1985] 2 Замечательно, что в работе [Aarts, Calbert 1979], посвящённой анализу значений комбинаций «прилагательное + существительное», правилам сочетаемости приписывается первостепенная роль, но при этом, как кажется, сам процесс семантического сдвига рассматривается с противоположной стороны. Считается, что возможность выражения некоторого метонимического или метафорического значения изначально заложена в семантику лексемы, т.е. является чем-то вроде её семантического потенциала, который и проявляется в ситуации, когда того требует контекст. Иными словами, при анализе некоторого сочетания прилагательного с существительным запускается процесс, который последовательно выбирает из всех имеющихся значений прилагательного такое, которое может сочетаться с данным существительным. Вероятно, такой подход оправдан в случае ориентации на компьютерные модели (заметим также, что и сама идея семантического потенциала лексемы кажется нам очень продуктивной, см., например, [Толстая 2008]), но, с точки зрения самого процесса расширения значения лексемы, такой анализ, не очень верно отражает ситуацию. На наш взгляд, новое значение только появляется в условиях употребления лексемы в сочетании с «необычным соседом». Другое дело, что возможность такого соседства явно определяется базовым значением лексемы. 3 Безусловно, не следует забывать, что наше исследование на данном этапе не является типологическим, но это не меняет сути проблемы: оно ориентировано на типологическую перспективу, и последующее изучение других языков мы планируем проводить по тому же методу, что и тот, который лежит в основе анализа русского материала.

17

послужившему началом исследований в данной области, и заключается в предъявлении

носителю языка некоторого стимула из заранее подготовленного набора, на который он

должен выдать прилагательное (или глагол или существительное, в зависимости от

предмета исследования), подходящее для описания данного стимула. Например, с целью

изучения особенностей вкусовых прилагательных (см., например, [Majid, Levinson 2008],

[Senft, Majid, Levinson 2007]) носителям предлагают попробовать нечто, а затем описать

вкус, который они ощутили. При этом набор стимулов представляет по возможности

наиболее широкий спектр различных вкусовых качеств. С нашей точки зрения, данный

подход является неоправданно сфокусированным на объектах внешнего мира,

представляемых в отрыве от языковой реальности. И к тому же, применение данного

метода возможно лишь для очень ограниченного круга задач: например, анализ

оценочных компонентов значения при таком подходе вряд ли осуществим.

Итак, наш метод изучения процесса формирования оценочных значений в

признаковой лексике будет построен по принципу «в зеркале существительных» и будет

заключаться в следующем:

1) мы не станем ограничиваться наиболее общими лексемами хороший и плохой, а

постараемся охватить как можно большее число оценочных слов, как таких, для

которых оценочный компонент значения единственный, так и таких, для которых он

вторичен;

2) мы проведём подробный анализ сочетаемости каждой из лексем, вошедших в

исследование;

3) мы постараемся выявить, какие классы признаковых слов больше других склонны

формировать оценочное значение (и какие, наоборот, не склонны совсем), а также

какие классы существительных часто выступают в оценочных контекстах и какие,

напротив, почти никогда не сочетаются с оценочными прилагательными.

Таким образом, выполнение всех трёх задач подразумевает сплошное, причём весьма

подробное, исследование русской признаковой лексики. Проведение этой непростой и

трудоёмкой процедуры в нашем случае облегчалось тем, что у нас был готов инструмент,

значительно её упрощающий: База данных по многозначным качественным

прилагательным и наречиям русского языка.

18

1.4. База данных по многозначным качественным прилагательным и наречиям

русского языка как инструмент исследования

База данных была составлена нами в рамках проекта, поддержанного РФФИ1, при

участии Е.В. Рахилиной (руководитель проекта), Т.И. Резниковой, Т.А. Архангельского,

О.С. Карповой и М.В. Кюсевой, и в процессе разработки была представлена на ряде

конференций (см., например, [Карпова и др. 2010], [Рыжова и др. 2011]). Материал,

вошедший в Базу – это 300 самых частотных2 русских качественных прилагательных, а

также связанные с ними наречия и категории состояния. Именно на этом материале и

было проведено наше исследование. Иногда в рассмотрение включались и менее

частотные оценочные прилагательные, казавшиеся нам особенно показательными или

любопытными, но в целом к абсолютной полноте малочастотного материала мы уже не

стремились.

Группу из прилагательного, наречия и категории состояния мы считали единой

признаковой лексемой и рассматривали её во всей её целостности. Например, если мы

включали в исследование прилагательное весёлый (весёлый ребёнок), то вместе с ним

рассматривались и наречие весело (весело напевать), и категория состояния (мне весело).

Такой подход представляется нам очень естественным, так как интуитивно понятно, что

наречие и категория состояния описывают тот же признак, что и прилагательное, но

только в приложении ко всей ситуации в целом, а не к отдельному её участнику. Заметим,

что в нашем арсенале есть и специальный семантический переход, связывающий между

собой прилагательное, наречие и категорию состояния – транскатегориальная метонимия,

но об этом подробнее мы скажем позже.

Итак, База данных содержит подробную информацию о 300 признаковых лексемах,

причём в удобном для нас виде. Анализ лексем проводился на основе толковых словарей

русского языка (в первую очередь, МАС) и Национального корпуса русского языка. Особо

подчеркнём, что в Базу включались не только значения прилагательных, наречий и

предикативов, допускаемые литературным языком, но и их сленговые употребления,

однако только в том случае, если такие значения были приобретены признаковыми

словами только в процессе их функционирования в языке, то есть если слово не было

сленговым изначально. Например, прилагательное чёткий, выражающее значение

положительной оценки в словосочетании чёткий пацан, будет полноправной словарной

1 Грант 08-06-00197-а: "База данных качественных прилагательных и наречий для снятия лексической омонимии в Национальном корпусе русского языка". 2 По словарю Ляшевской и Шарова [Ляшевская, Шаров 2009], полный список см. в Приложении.

19

единицей в Базе данных (и, соответственно, объектом нашего исследования), в отличие от

прилагательного понтовый, которое осознаётся носителями языка как чисто сленговое во

всех своих употреблениях. А так как в Базу включались и сленговые значения, при её

заполнении использовались также толковые словари русского молодёжного сленга (см.

[Елистратов 2006] и [Никитина 2009]) и поисковая система Яндекс, где можно было найти

примеры на новые значения частотных прилагательных, ещё не отражённые в НКРЯ.

Информация в Базе данных организована следующим образом. Каждый вход в Базе –

это отдельное значение качественного прилагательного, а не лексема в целом1. Напомним

ещё раз, что в качестве такого значения могли выступать и значения соответствующего

наречия и категории состояния. Далее, для каждого значения признаковой лексемы

указывалась следующая информация:

� порядковый номер записи в Базе;

� исходная форма соответствующего слова (например, весёлый для прилагательного

и весело для наречия или категории состояния);

� номер «родителя» – значения, от которого образовано данное;

� часть речи;

� прототипический контекст, в котором лексема выступает в данном значении;

� таксономический класс;

� оценочная характеристика;

� грамматические ограничения на употребление;

� семантические и грамматические ограничения на контекст (т.е. на

существительные, с которыми сочетается прилагательное в данном значении; глаголы,

прилагательные и наречия, с которыми сочетается наречие в данном значении; или

инфинитив глагола, с которым сочетается данная категория состояния);

� тип семантического перехода, с помощью которого данное значение образовано;

� пример;

� комментарий.

Как мы видим, в Базе существует специальная графа для указания оценочной

характеристики, причём не лексемы в целом, а каждого отдельного её значения. Подобная

организация Базы очень для нас удобна, поскольку она позволяет с достаточной степенью

1 Заметим, что в терминологии Апресяна (см. [Апресян 1974]) термином лексема обозначается как раз то, что мы считаем минимальной словарной единицей нашей Базы данных: слово, взятое в отдельном значении, противопоставленное всем другим употреблениям многозначной лексической единицы. В рамках настоящей работы мы используем этот термин более традиционно: как синоним слова со всем его комплексом различных значений.

20

подробности проследить историю и пути возникновения в лексеме оценочных значений, а

также их взаимодействия с другими элементами смысла.

Замечательно, что в современной лингвистике подобные проекты приобретают всё

большую значимость. И это, конечно, не случайно: развитие возможностей хранения и

обработки больших массивов данных открыло дорогу масштабным исследованиям,

охватывающим обширный материал и, соответственно, нацеленным на решение общих,

зачастую кросс-лингвистических, а не частных языковых проблем.

Исследования по морфологии и синтаксису значительно усовершенствовались в

связи с появлением корпусов, однако для задач семантики даже корпуса далеко не всегда

являются удобным ресурсом. Во-первых, лишь немногие корпуса могут похвастаться

семантической разметкой (НКРЯ составляет счастливое исключение), а во-вторых, для

анализа лексики необходимы ещё большие объёмы текстов, нежели даже те, которые

предоставляются национальными корпусами. Вероятно, отчасти поэтому исследования в

области семантики, становящиеся всё более многочисленными, в настоящее время всё

чаще связаны с созданием различных баз данных и каталогов, приспособленных под

специфические задачи исследователей значений языковых единиц.

Интересно, что подобными семантическими каталогами всегда были словари, и

сейчас в их основы кладутся гораздо более объективные и подробные лексикографические

сведения, чем когда-либо. Так, очень сходным по назначению с нашим является

разрабатываемый в настоящее время проект Московской Семантической Школы под

руководством Ю.Д. Апресяна: Активный словарь русского языка (см. [Апресян 2010]). В

нём в унифицированном виде представлены толкования, основанные на подробных

лексикографических портретах лексем (в качестве иллюстрации лексикографического

портретирования см., например, [Бабаева 2006] и многие другие). Строго говоря, наша

База данных тоже представляет собой словарь: она также подразумевает инвентаризацию

значений. Однако отличие нашего проекта от проекта Апресяна заключается в том, что

мы не формулируем толкования как таковые, но зато чётко прописываем особенности

сочетаемости лексемы в каждом отдельном её значении (установленные на основе НКРЯ)

и, что особенно важно, указываем характер связи между различными значениями одной

лексемы, т.е. тип семантического перехода, информации о котором нет в Активном

словаре русского языка (что, впрочем, вполне естественно: жанр словаря и не

подразумевает решения подобных задач).

Напротив, на каталогизацию семантических переходов направлен проект

Анны А. Зализняк, который и носит название «Каталог семантических переходов» (см.

[Зализняк 2001]). Однако и здесь преследуются цели, отличные от наших. В этом Каталоге

21

собраны пары значений, между которыми в некотором языке (а лучше – языках)

засвидетельствована связь: иными словами, которые могут совмещаться в рамках одной

лексемы. При этом задачи составить каталог возможных связей для какой-нибудь группы

значений или, тем более, для какой-нибудь конкретной лексемы, не ставится. Для нас же,

напротив, важен комплекс значений лексемы во всей его целостности и со всеми его

внутренними законами: только так мы можем вывести закономерности появления

конкретного компонента значения в семантической структуре того или иного слова1.

Помимо этого, несмотря на то, что проект Анны А. Зализняк посвящён

каталогизации возможных семантических переходов, он не предусматривает

инвентаризацию переходов как таковую: Каталог представляет собой коллекцию (очень

большую и невероятно ценную!) эмпирических данных, которые, однако, на данном этапе

не подвергаются практически никакому теоретическому анализу, т.е. попытки вывести

закономерности связей одних значений с другими не предпринимаются. Это, опять же, и

понятно: изначально данный Каталог создавался с целью улучшить качество

реконструкций, а именно, составить инвентарь реально засвидетельствованных

семантических связей, чтобы сделать семантическую часть этимологических сближений

более верифицируемой и более надёжной; соответственно, задача классификации

семантических связей для подобных целей как минимум вторична.

Заметим, что попытки построить модель подобного масштаба предпринимали

упоминавшиеся выше (см. сноску 2 на стр.16) Я. Аартс и Дж. Калберт уже в 1979 году, в

докорпусную эпоху. В противовес Порождающей Грамматике, они стремились создать

механизм, который был бы способен анализировать любое поступающее на вход

сочетание «прилагательное + существительное», включая правила расширения значений

элементов, в случае, если сочетание оказывается «неожиданным», т.е., в терминах

Порождающей Грамматики, неграмматичным. Таким образом, Я. Аартс и Дж. Калберт

предпринимали попытку воссоздать механизм формирования переносных значений и

составить каталог правил сочетаемости прилагательных с существительными.

Любопытно, что такая постановка вопроса нам особенно близка: наша База данных и есть

не что иное, как свод правил сочетаемости признаковой лексики с предметной и

глагольной (правда, в менее общем виде: скажем, мы не объединяем признаковые

лексемы в классы). Однако правила, предложенные в [Aarts, Calbert 1979], для наших

целей оказываются слишком общими: отчасти это происходит из-за того, что они

1 Тем самым, крайне важным для нас оказывается понятие семантического потенциала слова, упоминаемого, в частности, С.М. Толстой (см. [Толстая 2008]) и Г.И. Кустовой (см. [Кустова 2004]), о чём подробнее мы скажем позже.

22

составлялись по методу, диаметрально противоположному нашему. Так, классификация

предметной лексики в [Aarts, Calbert 1979] доводилась лишь до той степени подробности,

какой, на первый взгляд, того требовало прилагательное. Наша тактика, казалось бы,

ничем не отличается: ср., например, уже упоминавшуюся выше статью Е.В. Рахилиной «В

зеркале прилагательных». Однако сходство это иллюзорно. В нашем случае набор классов

предметной лексики был задан изначально, и поведение прилагательных обоснованность

такой таксономии лишь подтверждало. Таким образом, у нас была возможность проверить

каждое прилагательное на сочетаемость с каждым из классов и вывести подробные

правила, как мы надеемся, ничего не упустив. Я. Аартс и Дж. Калберт заходят с другой

стороны: у них нет изначального набора предметных классов, они устанавливают его за

счёт сочетаемости признаковых лексем, и в результате (примем во внимание и отсутствие

корпуса!) многие частные правила оказываются поглощены более общими. Так, например,

Я. Аартс и Дж. Калберт указывают, что прилагательное quick выступает в своём прямом

значении (‘происходящий, совершающийся с большой скоростью’) в контексте

существительных, обозначающих некоторую деятельность, и приводят в пример

словосочетание quick decision (‘быстрое решение’). Между тем, значение слова quick в

данном контексте (как и значение в аналогичном контексте русского быстрый), на наш

взгляд, существенно отличается от значения того же прилагательного в сочетании,

например с существительным speech (ср. быстрая речь): quick speech подразумевает

произнесение большого количества слов в единицу времени, в то время как quick decision

– это результат, достигнутый за короткий промежуток времени. Иными словами, в первом

случае quick характеризует способ протекания процесса, а во втором – фокусируется на

результате. С нашей точки зрения, данное различие значимо (см. также работы

[Богуславский, Иомдин 1999], [Богуславский, Иомдин 2000] и [Плунгян 2000], где это

противопоставление выделяется), однако в модели Я. Аартса и Дж. Калберта оно не

получает отражения.

Помимо этого, надо заметить, что Я. Аартс и Дж. Калберт делят все значения

признаковых слов всего на две зоны: на зону базисных значений (с «встроенными»

возможностями метонимических расширений) и зону метафорических значений, ср. само

название монографии: “Metaphor and Non-Metaphor”. Однако для наших целей такого

разделения явно недостаточно, и круг семантических переходов в нашей Базе данных

значительно шире.

Так как повышенный интерес к природе семантических сдвигов, как мы видим,

является одной из отличительных черт нашего проекта, а также поскольку инвентарь

семантических переносов играет крайне важную роль в анализе самого процесса

23

формирования оценочных значений (т.е. в решении нашей основной задачи), обсудим этот

вопрос подробнее.

1.5. Инвентарь семантических переходов

В настоящей работе мы приняли в качестве исходного теоретический аппарат,

предложенный в работе [Рахилина и др. 2010], так как, во-первых, он кажется нам

наиболее полным, а во-вторых, он построен на том же самом материале, на котором

проводилось и наше исследование: на основе 300 наиболее частотных русских лексем со

значением качественного признака. Именно этот инвентарь используется и в Базе данных

по многозначным качественным прилагательным и наречиям русского языка.

Прежде всего, в наш инвентарь входят такие стандартные семантические сдвиги, как

метафора и метонимия1. Под метонимией мы понимаем такой сдвиг значения, который

происходит в рамках одной ситуации (или, в другой терминологии, таксономического

класса, домена или фрейма, ср., например, [Падучева 2004], [Lakoff, Turner 1989], [Croft

1993], [Blank 1999]), т.е. лишь перемещает акцент с одного участника ситуации на

другого. Классический пример метонимического сдвига можно проиллюстрировать

следующей парой: выпить воду из стакана => выпить стакан воды, где в первом случае

акцентирована жидкость, а во втором акцент смещён на количество выпитой жидкости.

Аналогичный метонимический переход в признаковой лексеме можно проиллюстрировать

следующей парой: голодный человек => голодный год, где акцент переносится с субъекта

признака на время, в которое этот признак был актуален. Такой тип метонимического

переноса мы, вслед за Е.В. Рахилиной, будем называть аргументной метонимией.

Другой тип метонимии, который нам понадобится при описании семантических

структур прилагательных, – сдвиг сферы действия, заключающийся в переносе акцента не

с одного участника ситуации на другого, а с одного компонента значения, обычно

нефункционального, на другой, функциональный: молодой человек => молодой юрист,

хороший человек => хороший рассказчик. Молодой юрист вполне может быть человеком

среднего возраста, но как юрист он ещё молод, т.е. начал заниматься этой деятельностью

1 Однако, как будет видно ниже, в наш инвентарь входят некоторые нестандартные типы данных в целом стандартных и общепринятых семантических переходов.

24

недавно; хороший рассказчик может быть плохим человеком, но конкретно в данной

области, в данной деятельности он хорош1.

Ещё один тип метонимического сдвига – транскатегориальная метонимия (см.

[Radden, Kövecses 1999]), т.е. метонимический переход, происходящий между разными

частями речи, а именно, в области признаковой лексики, между прилагательными,

наречиями и категориями состояния: мне грустно => грустный мальчик => грустно

звучать2.

Под метафорическим переходом мы понимаем такой сдвиг значения, который

переводит слово из одного таксономического класса в другой, или, в другой

терминологии, происходит не внутри домена (фрейма), а между доменами (фреймами)3. В

результате на одну область (область-цель) накладывается, как решётка, структура

области-источника, т.е. одна область описывается (или осмысляется) в терминах другой.

Наиболее распространённый случай метафорического переноса – описание абстрактных

понятий через конкретные, например, слов через ёмкости: нести чушь, вкладывать

смысл. Иллюстрацией метафорического переноса в признаковой лексике может быть,

например, стандартный перенос с пространства на время: бесконечное пространство =>

бесконечный день, близкий лес => близкий отъезд.

Помимо стандартных семантических сдвигов в наш инвентарь входит и некоторый

другой, особый семантический переход, который мы, опять же вслед за Е.В. Рахилиной,

называем ребрендингом. Переход этот был нам необходим, так как при анализе

признаковой лексики мы неоднократно сталкивались с ситуациями, когда то или иное

изменение значения не могло быть описано ни в терминах метонимии, ни в терминах

метафоры. Рассмотрим, например, словосочетание острая ненависть. В данном случае

значение прилагательного острый не может рассматриваться как образованное с

помощью метонимии от исходного значения ‘имеющий хорошо колющий конец или

хорошо режущий край’4, так как в данном случае мы явно наблюдаем выход за рамки

исходного таксономического класса (домена, фрейма). Однако и метафорой данный

переход назвать невозможно: мы не можем сказать, что в данном случае ненависть просто

1 Замечательно, что этот особый вид метонимического сдвига, редко выделяемый в работах, посвящённых теории семантических переносов, подробно описывается в рассмотренной выше монографии [Aarts, Calbert 1979] 2 Е.В. Падучева и Г.И. Кустова, а вслед за ними и Е.В. Рахилина выделяют ещё один тип метонимии – результативную метонимию. Однако этот семантической сдвиг практически не релевантен для признаковой лексики, поэтому в нашей работе мы исключаем его из рассмотрения. Одно из немногих исключений составляет прилагательное быстрый в упоминавшемся выше примере быстрое решение. 3 См., например, [Lakoff, Johnson 1980], [Fauconnier 1985] 4 Определение взято из Малого академического словаря (МАС)

25

уподобляется острому ножу или копью, так как в словосочетании острая ненависть

прилагательное острый приобретает совсем новый компонент значения – «сильный,

интенсивный», при этом исходный основной компонент «режущий, колющий» почти

полностью стирается. Именно такие переходы, при которых исходное значение почти

исчезает, а результирующее является одним из общих, почти грамматических значений из

закрытого списка (высокая/низкая степень, большой/малый размер, большое/малое

количество и некоторые другие), мы и будем называть ребрендингом. Важно также

отметить, что в основе механизма ребрендинга лежит импликатура1: ненависть

напоминает нож, причём остро отточенный => ненависть сильная2.

Исходя из теоретического представления о том, как устроены механизмы основных

семантических переходов (метонимии, метафоры и ребрендинга), мы можем

сформулировать некоторые гипотезы по поводу роли того или иного семантического

сдвига в формировании оценочного значения.

Метонимия традиционно описывается как сдвиг фокуса внимания с одного аспекта

ситуации на другой, т.е. выхода за рамки данной конкретной ситуации (домена, фрейма)

не происходит. Таким образом, логично предположить, что метонимический перенос не

вызывает смены оценочной характеристики: если оценочность уже присутствует, то она

должна сохраниться, если отсутствует, то и возможности появиться у неё, на первый

взгляд, нет. И действительно, как правило, так и происходит: в паре наглый человек –

наглый ответ прилагательное окрашено отрицательно как в первом, так и во втором

случае, а в паре молодой человек – молодой юрист явной оценочной характеристики нет

ни в первом, ни во втором примере.

Метафора же, напротив, с теоретической точки зрения, должна «уметь» порождать

оценочный компонент, поскольку метафора подразумевает сравнение одной ситуации с

другой, а значит, уже по природе своей субъективна (см. [Кустова 2011]), ср. нейтральное

свежий ветер и положительное свежая мысль. С другой стороны, метафора, как кажется,

не должна создавать чисто оценочных значений, так как формирование чисто оценочного

значения с логической точки зрения включает в себя два процесса: создание оценочного

компонента и удаление всех остальных. Метафора же подразумевает уподобление свойств

1 См. следующую цитату из работы [Рахилина и др. 2010, С.446]: «На наш взгляд, семантической базой ребрендинга является импликатура, при которой результат семантического перехода служит следствием или выводом из исходного значения». Такое употребление термина импликатура отличается от его понимания, принятого в теории П. Грайса (см. [Грайс 1985]), и во многом опирается на работу [Кустова 1998], где представлена подробная иллюстрация этого механизма семантической деривации в действии. 2 Подробнее о ребрендинге и других типах семантических переходов в признаковой лексике см. [Рахилина и др. 2010], [Рахилина и др. 2009].

26

одного объекта/ситуации свойствам другого объекта/ситуации, т.е. в общем случае не

должна допускать полного «выветривания» всех свойств исходной ситуации.

В свою очередь, ребрендинг как раз хорошо приспособлен для формирования

подобного рода значений: во-первых, его результатом обычно является более общее,

почти грамматическое значение из некоторого закрытого списка; во-вторых, он

подразумевает глобальную перестройку исходного значения, связанную, как правило, с

выветриванием исходных компонентов; и в-третьих, он основан на импликатуре, которая

кажется очень удобным средством для образования оценочных значений (ср. «как в

сказке, не существующий в реальном мире» => «очень хороший»; «пугает» => «плохой»).

С этой точки зрения очень любопытно проследить, какие значения могут становиться

посылками для оценочных импликатур, а какие – не могут.

Однако изложенные выше соображения – это лишь теоретические предположения.

Соблюдаются ли эти закономерности на самом деле в естественных языках? На этот

вопрос мы постараемся дать ответ в основной части нашей работы.

1.6. В типологической перспективе

Настоящее исследование посвящено в первую очередь русской признаковой лексике,

однако нацелено на типологическую перспективу. Процесс, который мы будем описывать,

затрагивает саму природу естественного человеческого языка, поэтому мы изначально

предполагаем, что и в других языках он будет работать примерно так же, как и в русском.

Таким образом, гипотезы, которые мы будем выдвигать, мы будем по возможности

проверять на типологическом материале. И, с другой стороны, зачастую закономерности,

касающиеся русской лексики, проще вывести, прибегнув к помощи типологических

данных.

В нашем исследовании использовались в качестве иллюстративных данные

следующих языков: сербский, белорусский, польский, украинский, английский, немецкий,

французский, итальянский, коми, финский, валлийский, японский, китайский, арабский1.

Таким образом, в рамках данного исследования, проводившегося на основе русской

признаковой лексики, был сделан шаг в сторону типологического расширения выборки

признаковых слов. Мы надеемся, что данные других языков, собранные в ходе настоящей

1 Мы выражаем благодарность за помощь в работе с материалами других языков Егору Кашкину и Елизавете Павловой (коми), Елене Париной (валлийский), Татьяне Резниковой (немецкий), Марии Шапиро и Ивану Стенину (финский), Анне Паниной (японский), Лилии Холкиной (китайский), Марии Кюсевой (французский), Антону Сомину (белорусский, польский и арабский), а также всем носителям сербского и французского языков, сотрудничавшим с нами.

27

работы, поспособствуют развитию Типологической Базы данных по многозначным

качественным прилагательным и наречиям (ссылка на грант), создаваемой на основе

русской Базы данных и являющейся её логическим продолжением.

1.7. Постановка задачи и структура работы

Суммируя сказанное, сформулируем задачу нашей работы. Наша цель – описать

механизм формирования оценочных значений в признаковой лексике, прояснив

некоторые тёмные места в особенностях лингвистической природы оценки. Для этого нам

необходимо выявить на материале 300 самых частотных русских качественных

прилагательных и связанных с ними наречий и категорий состояния:

а) любая ли признаковая лексема может перейти в класс оценочных;

б) какие семантические сдвиги обеспечивают работу этого механизма и зависит ли

тип семантического сдвига от базового значения признаковой лексемы;

в) в каких условиях ( = в каких контекстах) этот переход осуществляется.

Таким образом, в результате мы предполагаем построить два континуума:

признаковый и предметный. Признаковый континуум должен отражать различные уровни

способности признаковой лексемы приобретать оценочные значения. На предметном же

континууме будет отражена степень предрасположенности предметной лексемы к

сочетанию с оценочным прилагательным (иными, будет обозначена сфера действия

оценочных признаков). Помимо этого, мы опишем возможные способы приобретения

оценочного значения в терминах семантических сдвигов и контекстных условий

переходов. Этим задачам будет посвящена глава 2. В первой её части (2.1) мы вкратце

рассмотрим случаи наиболее слабой конвенционализации оценочных значений:

оценочные характеристики, приобретённые за счёт сильного прагматического контекста

или за счёт параметров экстралингвистической ситуации. Следующая часть (2.2) будет

посвящена приобретению оценочного компонента, не являющегося единственным в

толковании лексемы, но, однако, прочно встроенного в его семантическую структуру (ср.

чистая душа). В третьей части второй главы (2.3) мы проанализируем процесс

образования чисто оценочных слов (ср. славный мальчуган). И, наконец, в последней

части (2.4) мы рассмотрим типы исходно оценочных признаковых лексем (ср. хороший,

приятный, добрый, выгодный и т.п.).

Далее, мы рассмотрим, в какие процессы могут вовлекаться лексемы, уже ставшие

оценочными, а именно: взаимосвязь качественной оценки с количественной (раздел 3.1),

28

возможность смены полярности на противоположную (3.2) и возможность спецификации

оценочного значения (раздел 3.4).

В Заключении (глава 4) будут кратко сформулированы основные выводы и

полученные результаты, а также определены возможности и перспективы продолжения

работы в данном направлении.

29

Глава 2. Формирование оценочного значения

“People are judgemental creatures and it stands to reason that many word meanings

incorporate subjective evaluational components”1, – замечает в скобках Клифф Годдард в

своём учебнике “Semantic Analysis: A Practical Introduction” ([Goddard 2011]). И

действительно, как уже было замечено во Введении и как ещё будет подробно показано

ниже, очень многие слова, а особенно признаковые, склонны так или иначе выражать

оценочные значения. Однако не все лексемы приспособлены для этого одинаково хорошо,

поэтому и степень их «вовлечённости» в процесс оценивания зависит от их потенциала.

Мы условно поделили всё пространство возможностей на пять основных классов.

Первый класс представляет для нас наименьший интерес, поскольку он

подразумевает выражение оценочных значений не посредством признаковой лексемы, а,

напротив, вопреки её семантическому потенциалу. Сюда попадают слова, способные

приобретать оттенок оценочности только благодаря сильному прагматическому

контексту. Так, например, прилагательное зелёный в своём прямом, физическом значении

цвета не несёт никаких оценочных характеристик, однако в контексте наречия слишком

оно может приобретать негативную окрашенность:

(2) По почте приходят кучи писем от заказчиков, которым кнопка слева кажется

слишком зеленой, а линия справа ― слишком толстой. [Есть ли жизнь после сетки?

(1999) // «Дружба народов», 1999.05.15]

Так как в данном случае оценочная «температура» высказывания зависит не от самой

признаковой лексемы, а от контекста, в который она попадает, на этом классе

возможностей мы в дальнейшем не будем останавливаться подробно.

Второй класс также не очень тесно связан с семантикой признаковой лексемы и

подразумевает оценочность, вытекающую из параметров экстралингвистической

ситуации. Другое дело, что параметры эти уже более или менее зафиксированы в

сознании носителей языка и, как правило, являются константами, а не переменными. Так,

прилагательное жёсткий в первом значении обозначает некоторую физическую

характеристику объекта, в целом нейтральную, ср.:

(3) Теперь стали понимать, что и взрослому, и ребенку полезно спать на жестком.

[Светлана Туторская. Ночь идет на мягких лапах... и несет беду (1997) // «Здоровье»,

1997.12.15]

1 «Люди – создания, которым свойственно всё критиковать, и по этой причине многие слова имеют встроенные компоненты значения субъективной оценки» (перевод наш – Д.Р.).

30

Однако в сочетании с существительным мясо прилагательное жёсткий приобретает

отрицательную коннотацию, что обеспечивается параметрами внеязыковой реальности:

считается, что хорошее мясо должно быть мягким, а не жёстким, так как его проще

жевать, ср.:

(4) Меня подвели к столу, и я тоже должен был пить водку, то есть спирт,

наполовину разведенный водой, и очень плохой коньяк, и есть жесткое мясо, которое

жарил и подавал к столу ссыльнокаторжный Хоменко, хохол с черными усами. [А. П.

Чехов. Остров Сахалин (1893-1895)]

Однако мы ещё не имеем достаточных оснований приписать в словаре лексеме

жёсткий такой компонент значения, как отрицательная оценка. Ср., например, вполне

нейтральный контекст:

(5) Для жесткого мяса заливка должна быть кислее. [Что у нас на обед (2000)]

И даже положительный:

(6) Вкус и правда отличается от домашней козы. Но шашлык из кабана вкусней! Я

люблю жесткое мясо, как раз по мне! (пример из Яндекса)

С другой стороны, граница между закреплённостью экстралингвистических

параметров и фиксированностью оценочной характеристики лексемы зачастую очень

тонкая, поэтому данный класс случаев мы не обойдём своим вниманием и рассмотрим его

подробнее в следующем разделе.

Третий класс случаев – закрепление за некоторым значением лексемы оценочного

компонента, который, однако, не является единственным в толковании. Надо заметить,

что данный класс является самым многочисленным для признаковой лексики (по крайней

мере, это показывает наш материал: 300 наиболее частотных прилагательных и связанных

с ними наречий и категорий состояния в русском языке). Хороший пример лексемы,

попадающей в данный класс, - прилагательное низкий, которое в одном из своих

переносных значений приобретает компонент отрицательной оценки, ср.:

(7) Низкий человек добивается того, что ему не принадлежит, а благородный

уступает и то, на что имеет право. [Симон Соловейчик. Ватага «Семь ветров» (1979)]

Четвёртый класс возможностей – приобретение лексемой фиксированного чисто

оценочного значения. Этот класс случаев можно проиллюстрировать прилагательным

блестящий, обозначавшим изначально физическую характеристику объекта,

воспринимаемую зрительно, а затем приобретшего значение чистой положительной

оценки, ср.:

31

(8) Прасковья Федоровна Михель была самая привлекательная, умная, блестящая

девушка того кружка, в котором вращался Иван Ильич. [Л. Н. Толстой. Смерть Ивана

Ильича (1886)]

И, наконец, в пятый класс попадают лексемы, которые не приобретали оценочный

компонент, а имели его в своей семантической структуре изначально (ср., например,

нормальный). При этом в данном случае для нас будет не так принципиально, является ли

этот компонент единственным в толковании. Да и в целом мы уделим этом этому классу

не очень много внимания: он не очень для нас интересен, так как мы изучаем процесс

формирования оценочного значения, а не процесс его функционирования в языке,

который, конечно, иллюстрировался бы такими исконно оценочными лексемами

нагляднее всего. С другой стороны, нельзя и полностью сбрасывать этот класс со счетов,

хотя бы потому, что не всегда очевидно, являлась ли на синхронном уровне

исключительно оценочная лексема такой всегда или же, если посмотреть в

диахронической перспективе, то окажется, что и в ней оценочный компонент –

приобретённый. К тому же, материал признаковых слов из данного класса может служить

для нас ориентиром: он иллюстрирует то состояние, к которому стремятся лексемы, ещё

только приобретающие оценочную характеристику.

Подчеркнём, что наша условная классификация отнюдь не подразумевает, что

каждая признаковая лексема должна попасть в один и только один класс. Ясно, что самые

строгие ограничения накладывают классы первый и последний: лексема, попавшая в один

из них, никуда больше попасть не может. Напротив, классы 2, 3 и 4 устроены иначе. Нам

известны случаи, когда одно значение лексемы можно отнести к одному классу, а второе –

скорее к другому: например, именно так себя ведёт уже упоминавшаяся выше лексема

жёсткий. Как мы уже видели, будучи употреблена в своём прямом значении, она в

некоторых контекстах может попадать во второй класс, но при этом в одной из своих

метафорических реализаций это прилагательное приобретает фиксированный компонент

значения отрицательной оценки, ср.:

(9) Про Осипа Эмильевича были сказаны очень жесткие слова, иллюстрирующие

его эгоцентризм, умение подчинять себе окружающих. [Эмма Герштейн. Вблизи поэта

(1985-1999)]

В центре нашего внимания окажутся классы третий и четвёртый, так как именно они

подразумевают процесс формирования закреплённого, конвенционализованного

оценочного значения в семантической структуре признаковой лексемы. Именно им будут

посвящены центральные разделы настоящей работы (разделы № 2.2 и 2.3 соответственно),

после чего будет коротко проанализирован класс 5 (раздел №2.4).

32

Но сначала коротко обсудим особенности второго класса возможностей: оценку,

связанную с экстралингвистическими параметрами ситуации.

2.1. Влияние экстралингвистических параметров – или семантический

потенциал лексемы?

Как правило, в ситуацию, когда экстралингвистический контекст формирует

оценочную характеристику сочетания прилагательного с существительным, попадают

признаковые лексемы со значением физических свойств объектов. И это вполне

естественно: то или иное свойство для одного объекта оказывается ценным, важным

качеством, для другого – наоборот, бесполезным. Например, почва под ногами должна

быть твёрдой, а подушка твёрдой быть не должна; земля в своём нормальном состоянии

– сырая, а бельё не должно быть сырым. Или: сырые овощи полезны, а сырое тесто –

вряд ли.

Складывается впечатление, что само прилагательное, в общем случае, никак не

связано с оценочным значением: оно обозначает лишь физический признак, который так

или иначе интерпретируется в контексте того предмета, по отношению к которому он

применён. Существует, правда, и возможность сужения сочетаемости прилагательного,

т.е. «прикрепления» признака к некоторому узкому классу объектов. В таком случае, в

зависимости от того, какие именно объекты остались в сфере действия признакового

слова, уже за основным, физическим, значением лексемы может прочно закрепиться

оценочная характеристика. К примеру, видимо, как раз так и складывался «жизненный

цикл» русского прилагательного чёрствый. В древнерусском языке оно имело значение

‘твёрдый, крепкий’ в качестве основного (см. [Срезневский 1912]), ср. в том числе самый

ранний пример в НКРЯ:

(10) Обыкновенно есть, что руды мяхкие с черствыми мешают, но во многих

местах дальность провоза препятствует. [В. Н. Татищев. И. Д. Шумахеру (1735)]

Можно предположить, что, будучи столь широким, оно могло применяться как для

описания объектов, для которых твёрдость, крепость, прочность являются

положительными качествами, так и для описания объектов, которые в норме должны быть

мягкими. И в такой ситуации за прямым значением данного прилагательного оценочная

характеристика явно не была закреплена, а проявлялась лишь ситуативно. Однако

впоследствии русское прилагательное чёрствый сузило свою сферу действия до объектов,

обозначающий мучные изделия, а для них твёрдость – нежелательное качество. Как

33

результат – закрепление за лексемой чёрствый в современном русском языке компонента

сугубо отрицательной оценки.

Любопытные сведения об этом прилагательном (а точнее, о его когнате чврст)

предоставляет нам близкородственный русскому сербский язык. Он избрал для данного

слова совершенно иной путь развития. Так, сербское прилагательное чврст обозначает

примерно то же, что и русское прочный ‘крепкий, надёжный, устойчивый’, в то время как

засохший хлеб описывается прилагательным тврд – когнатом русского твёрдый.

Тем самым, было бы наивно предполагать, что между прилагательным,

обозначением признака, и самим физическим свойством объекта действительности можно

поставить знак равенства. Независимо от того, принимаем ли мы гипотезу Сепира-Уорфа

о влиянии языка на мышление, мы вынуждены согласиться по крайней мере с тем, что

окружающий мир мы воспринимаем через призму языка, так как именно язык

категоризует действительность. В ситуации категоризации и некоторого «субъективного»

представления окружающего нас мира участвуют и качественные прилагательные, не

просто обозначая чисто физические характеристики объектов, но и соотнося эти

характеристики между собой, а также сопоставляя их с нуждами и интересами человека.

Помимо относительно простого примера, приведённого нами выше

(демонстрирующего, что одна и та же признаковая сфера действительности может быть

представлена в языке с различной степенью дробности: русский язык описывает

‘твёрдый’ хлеб с помощью особой лексемы чёрствый, а сербский эту ситуацию не

выделяет и использует для её категоризации более общую лексему тврд, служащую также

для описания жёстких стульев, подушек и т.п.), в области признаковой лексики действуют

и более сложные законы. Так, если говорить об ориентации системы качественных

признаков на человека, то необходимо упомянуть понятие нормы. Обычно считается, что

антонимичные прилагательные чаще всего противопоставляются по принципу «выше

нормы» – «ниже нормы» (см., например, [Кустова 2004] о параметрических

прилагательных типа высокий – низкий). Однако возможны и случаи, когда антонимы

несколько иначе соотносятся с понятием нормы и выражают не отклонение от неё в

разные стороны, а её соблюдение vs. несоблюдение. Например, в паре прямой – кривой за

норму отвечает прилагательное прямой, а за её нарушение – кривой. В результате в

большинстве своих употреблений прилагательное кривой связано скорее с

отрицательными коннотациями, ср.:

(11) Потемневшие от дождей сараи, кривые заборы и выцветшая листва. [Сергей

Довлатов. Филиал (Записки ведущего) (1988)]

А также ещё более коннотированный пример (12):

34

(12) Блондинка, подкрашивала волосы, что было в ту пору чем-то

сверхъестественным. И ужасно кривые ноги, колесо. Теперь-то я понимаю, такие ноги

надо прятать. [Александр Терехов. Каменный мост (1997-2008)]

Явное исключение составляет лишь искусственная геометрическая терминология, ср.

абсолютно нейтральное выражение кривая линия, а также субстантивированное

прилагательное кривая (начертить кривую).

Прилагательное прямой, напротив, как и ожидалось, коннотируется положительно,

ср.:

(13) Но вообще мне нравится, когда женщина себя держит: прямая спина,

подтянутая фигура, безукоризненный макияж, уложенная голова… [Яна Зубцова.

Мужские взгляды (2002) // «Домовой», 2002.02.04]

Если же рассуждать о соотношении признаков между собой, то необходимо

упомянуть, например, такое явление, как модель каритивности (см. [Толстая 2008]). Эта

модель подразумевает наличие в языке пары признаков, один из которых является

«полнозначным», имеет сложную семантическую структуру, а второй – простой, близкий

к параметру со значением «отсутствие некоторого важного для данного объекта

компонента». Примером такой пары могут послужить русские прилагательные полный и

пустой, ср. полная тарелка супа vs. *пустая тарелка супа/ от супа, где прилагательное

полный обозначает наличие в некоторой ёмкости некоторой субстанции, обычно

указываемой, а пустой – отсутствие в некоторой ёмкости того, что там должно было бы

быть (ср. грамматичное пустая тарелка, а также пустые щи = щи без мяса)1.

Приведённые только что примеры, демонстрирующие тесную связь качественных

признаковых лексем между собой, а также их ориентацию на человека, ещё не проясняют

до конца ситуацию закрепления в семантике лексемы оценочного значения. Зато они

показывают, что признаковые слова, даже в том случае, если они обозначают некоторое

физическое свойство объектов действительности, не являются простым отражением этих

реальных физических свойств2. Каждое прилагательное обладает своей особой, сложной

внутренней структурой, своим семантическим потенциалом. И, что особенно важно,

именно заложенный в лексеме семантический потенциал и влияет на дальнейший процесс

закрепления за ней того или иного оценочного значения.

1 Подробнее о семантических структурах прилагательных полный и пустой, помимо работы [Толстая 2008], см. статью [Тагабилева, Холкина 2010]. 2 См., например, работу [Рахилина 2008], где показано, что даже прилагательные, обозначающие такие, на первый взгляд, объективные свойства, как цвета, обладают очень избирательной сочетаемостью и не отражают напрямую физическую характеристику объекта.

35

Так, русское прилагательное чёрствый, устойчиво сочетающееся в своём прямом

значении только с существительными, обозначающими мучные изделия, обозначая тем

самым негативную характеристику, в переносных значениях закрепляет за собой

отрицательный компонент, ср.: чёрствый человек – ‘неотзывчивый, лишенный чуткости,

бездушный’1. Напротив, сербский язык, демонстрировавший совершенно иную область

распространения своего первого значения (‘крепкий, прочный’), и метафорически

развивается в другом, «положительном», направлении: сербское сочетание чврст човек

(букв. «чёрствый человек») описывает человека, которому можно доверять, на которого

можно положиться.

Таким закономерностям и посвящён следующий раздел.

2.2. Признаковые слова с приобретённым оценочным компонентом (не

являющимся единственным в толковании)

Если предыдущий раздел был посвящён семантическому потенциалу, то здесь мы

рассмотрим возможности его реализации. Как указывает Г.И. Кустова (см.

[Кустова 2004]), семантический потенциал может не реализовываться полностью (и чаще

всего так и происходит, особенно если принимать во внимание состояние лексемы на

одном временном срезе, а не за весь период её существования), однако в наши задачи и не

входит исчисление всех скрытых возможностей слова. Напротив, мы изберём не

предсказательную, а объяснительную тактику: мы будем обращаться к семантическому

потенциалу лексемы как к обоснованию уже произошедших, засвидетельствованных

изменений в её значении2, и лишь затем, в разделе 2.2.3.2, рассмотрим проблему

предсказания несколько более подробно.

Итак, в данном разделе мы проанализируем признаковые слова, которые в процессе

своего функционирования приобрели оценочный компонент значения, но при этом не

лишились всех остальных. Любопытно, что такое явление играет далеко не последнюю

роль в жизни признаковой лексики. Оно представляется вполне регулярным и

естественным процессом и затрагивает значительные пласты слов: из нашей выборки в

нём оказалось задействовано больше трети всех прилагательных.

1 Толкование из МАС 2 Широко распространено мнение, что изменение языкового знака всегда можно объяснить (ср.: «При современном уровне развития лингвистической теории подобрать (post factum!) <…> объяснение практически для любого мыслимого изменения не составляет труда» [Бурлак, Старостин 2005, С. 38]), но нельзя предсказать, ср.: «…языковые изменения (в принципе) объяснимы на основе законов. Но их нельзя спрогнозировать, и не потому, что законов не хватает, а потому, что нельзя предсказать выполнение предпосылок» ([Келлер 1997, С.141], цитировано по [Бурлак, Старостин 2005, С. 43]).

36

Чтобы понять принципы работы этого мощного механизма, необходимо выяснить:

А) какие именно слова он затрагивает (т.е. с какой исходной семантикой он

работает);

Б) каков процесс «переработки» исходного значения: какие условия провоцируют

изменение, с помощью какого семантического сдвига это изменение происходит;

В) каков результат изменения: является ли он простой суммой исходных

компонентов значения лексемы и приобретённого оценочного?

Рассмотрим последовательно все три пункта.

2.2.1. Исходная семантика

Из нашей выборки возможность приобретать оценочный компонент, не теряя при

этом всех остальных семантических составляющих, проявили следующие слова (в

качестве «представителя» признаковой лексемы выбрана форма прилагательного):

Бедный Жёсткий Мутный Пустой Твёрдый Благородный Живой Мягкий Пышный Тёмный Бледный Жидкий Натуральный Редкий Тёплый Близкий Заметный Настоящий Резкий Тесный Богатый Замкнутый Нежный Ровный Тихий Большой Зелёный Низкий Плоский Тонкий Быстрый Зрелый Обширный Самостоятельный Трезвый Воздушный Искусственный Ограниченный Свежий Тусклый Высокий Истинный Оригинальный Светлый Тяжёлый Гладкий Колючий Острый Серый Удивительный Глубокий Короткий Ответственный Сильный Узкий Глухой Крепкий Откровенный Слабый Устойчивый Горький Кривой Поверхностный Сладкий Фальшивый Горячий Крупный Подлинный Слепой Холодный Громкий Крутой Поразительный Сложный Хрупкий Грубый Ледяной Постоянный Сознательный Чистый Грязный Лёгкий Правый Солёный Чужой Густой Маленький Прозрачный Способный Широкий Дешёвый Мелкий Простой Сухой Ядовитый Длинный Мёртвый Прохладный Суровый Яркий Дорогой Мощный Прочный Сырой Ясный Жаркий Мрачный Прямой

Попробуем понять, какие особенности семантики этих признаковых слов

обуславливают возможность появления оценочного компонента.

37

Прежде всего, обратим внимание на то, что абсолютно большая часть из этого

списка – прилагательные, обозначающие физические, воспринимаемые органами чувств

свойства предметов:

Зрительное восприятие:

• размер: большой, маленький, крупный, мелкий

• высота: высокий, низкий

• ширина: широкий, узкий, обширный

• толщина: тонкий

• длина: длинный, короткий

• глубина: глубокий, мелкий1, поверхностный, плоский

• степень чистоты, прозрачности: чистый, грязный, прозрачный, мутный

• свет, цвет: яркий, бледный, ясный, тусклый, тёмный, светлый, мрачный,

зелёный, серый

• количество элементов: сложный, простой

• степень «заполненности» пространства: пустой

• свойства линий, поверхностей и пространств: прямой, кривой, ровный,

плоский, ограниченный, замкнутый

Восприятие на слух:

• громкий, тихий

Вкусовое восприятие:

• сладкий, солёный, горький, свежий, зрелый, ядовитый2

Осязательное восприятие:

• свойства поверхностей: острый, резкий3, колючий, мягкий, жёсткий,

твёрдый, нежный, грубый, суровый4, гладкий

1 Прилагательное мелкий приведено в этом перечне дважды, так как разные его физические значения попадают в разные группы: оно может отражать семантику общего размера (ср. мелкий камешек) и входить в один синонимический ряд с прилагательным маленький, а может выражать более специальную характеристику – глубину (ср. мелкая тарелка, а также мелководье). Аналогичная ситуация с прилагательными мягкий, нежный: они характеризуют предмет с точки зрения сопротивляемости воздействию, а также обозначают свойства поверхностей. 2 Лексемы свежий, зрелый и ядовитый, строго говоря, не отображают чисто вкусовые ощущения, однако напрямую с ними связаны. На данном этапе отличиями их семантики от семантики собственно вкусовых прилагательных можно пренебречь. 3 Прилагательное резкий, как видно по его прозрачной внутренней форме, восходит к глаголу резать и поэтому приводится нами в одном ряду с прилагательным острый, одно из прямых значений которого – ‘хорошо режущий’. Это решение поддерживается набором значений лексемы резкий в современном русском языке, а также типологическими данными (см., например, [Рыжова, Кюсева 2011]) 4 Лексема суровый на синхронном уровне выражает практически только значение качества человека, однако этимологически она восходит к тому же корню, что и прилагательное сырой (см. Этимологический словарь русского языка Макса Фасмера, а также [Толстая 2008]), связанному с семантикой необработанности (ср.

38

• степень влажности: сырой, сухой

• температурные характеристики: горячий, холодный, тёплый, прохладный,

жаркий, ледяной

• вес: тяжёлый, лёгкий

• степень прочности, сопротивления воздействию: прочный, крепкий,

устойчивый, хрупкий, мягкий

• сила воздействия1: сильный, мощный, слабый

«Смешанное» восприятие (зрительное и осязательное):

• степень концентрации физического вещества: густой, жидкий, редкий

К физическим характеристикам предметов примыкают абстрактные, но напрямую

связанные с материальными сущностями (а именно, с деньгами) признаки людей и

объектов богатый, бедный, дорогой, дешёвый.

Особняком стоят слова, обозначающие специфические физические характеристики

людей и животных: слепой, глухой; живой, мёртвый; трезвый; временные

характеристики постоянный, быстрый; характеристика расстояния: близкий2, а также

более абстрактные концепты: воздушный, пышный3, искусственный, настоящий,

истинный, подлинный, оригинальный, натуральный, фальшивый, правый, заметный,

видный, благородный, способный, самостоятельный, ответственный, сознательный.

Попадание в эту группу случаев прилагательных со значением физических свойств

очень логично. Сильный оценочный компонент не встроен в них изначально, так как они

призваны описывать объективные свойства окружающего мира (на которые они, конечно,

накладывают определённую субъективность, но всё же ограниченную, см. предыдущий

раздел). В то же время каждый из этих признаков подразумевает сложную семантическую

структуру. Реальную, физическую ситуацию, которую человек воспринимает посредством

органов чувств, можно изучить (и описать) наиболее детально, так как она оказывается

самой доступной, понятной и при этом жизненно важной. Прилагательные, хоть и в

сырьё, суровая ткань). Именно поэтому прилагательное суровый мы приводим в одном ряду с лексемой грубый, выражающей близкое значение, ср. определение из МАС: грубый – «недостаточно или плохо отделанный, обработанный». 1 Строго говоря, весовые характеристики, степень прочности, а также сила воздействия являются экспериенциальными, но не чисто осязательными ощущениями. Однако в данном случае этими особенностями можно пренебречь. 2 Лексема близкий обозначает физическую характеристику пространства, однако мы не включаем её в общий список физических свойств предметов действительности, так как она устроена несколько иначе. Она предполагает более сложную аргументную структуру, чем обычные качественные прилагательные, а именно, требует наличия такого аргумента, как ориентир (ср.: близкий к, близкий от). 3 Лексема пышный этимологически связана с лексемой пухлый, и обе они восходят к глагольному значению ‘дуть’, т.е. пышный ~ ‘надутый, раздутый’ (См. Этимологический словарь М. Фасмера)

39

значительно меньшей степени, чем глаголы, но всё же отражают целый комплекс

параметров исходной ситуации, которую они описывают. Исходная сложность, а также

важность изначальной семантической структуры таких прилагательных и позволяет им

«не растерять» свои семантические компоненты при переходе в класс оценочных слов.

Таким образом, наиболее естественным способом приобретения оценочного компонента

для прилагательных с исходным значением физического признака становится

стандартный метафорический перенос: с одной стороны, при нём сохраняется изначальная

«концептуальная рамка» признака, с помощью которой и структурируется новая, более

абстрактная ситуация; с другой стороны, происходит отрыв от более или менее

объективных свойств реального мира, так что появляется возможность включения

оценочности. Но любое ли метафорическое расширение значения лексемы с исходной

семантикой физического свойства сопровождается приобретением оценочного

компонента? Ответ на этот вопрос мы предложим ниже.

Несколько иначе обстоит дело с признаковыми словами, обозначающими

физические характеристики людей, временные характеристики (не воспринимаемые

органами чувств), расстояние, а также более абстрактные свойства людей, предметов и

ситуаций. Их исходная семантическая организация не даёт – по разным причинам –

оснований для метафорического сдвига с сопутствующим приобретением оценочного

компонента. Они используют другие стратегии: импликативную и метонимическую.

Рассмотрим подробнее каждый из трёх типов реализации интересующего нас

механизма и начнём с самого «понятного»: метафорического.

2.2.2. Механизм приобретения оценочного компонента (с сохранением других

элементов смысла)

2.2.2.1. Метафорическая стратегия

Основной способ формирования оценочного компонента значения –

метафорический: одна область описывается и структурируется в терминах другой, и этот

перенос может сопровождаться возникновением дополнительной оценочной семантики.

Область-источник, как правило, представляет собой физический, неэлементарный

признак, достаточно богатый, но в то же время и достаточно понятный для того, чтобы

служить опорой для осмысления некоторого более абстрактного и менее наглядного

понятия.

Во Введении к настоящей работе мы говорили, что прилагательные очень хорошо

подходят для выражения оценочного значения, так как они устроены проще

40

существительных и вызывают в сознании, как правило, один признак, а не целый

многофакторный образ. Однако такому представлению о признаковой лексике никак не

противоречит факт, что тот единственный признак, обозначаемый прилагательным,

наречием или категорией состояния, может обладать более или менее сложной

структурой. Так, например, русское прилагательное мягкий описывает физическое

свойство предмета, определяемое через воздействие на него: мягкий – это такой, который

несложно мять (см. [Рахилина 2008], где прилагательные такого типа называются

пациентными). Напротив, прилагательное острый подразумевает такое свойство

предмета, которое определяется при попытке воздействия этим предметом на какой-либо

другой предмет: острый – такой, который хорошо режет, колет (признак агентивного типа

в [Рахилина 2008]). Таким образом, мы видим, что семантика таких прилагательных

близка к глагольной: она точно так же вызывает в сознании ситуацию с некоторым

набором участников. Но, в отличие от глаголов, признаковые слова обозначают эту

ситуацию не как актуальную и динамическую, а как вневременное свойство способности

предмета в таких ситуациях участвовать, что делает их семантику более простой и по

отношению к глагольной. Значительно проще с этой точки зрения устроены более

абстрактные признаки, например, удивительный: они не подразумевают гипотетической

физически наблюдаемой ситуации. Но и не участвуют в метафоризации.

Из нашей выборки по метафорической стратегии оценочный компонент значения

приобретают следующие прилагательные:

Бедный Жёсткий Мёртвый Пышный Тёплый Бледный Живой Мощный Резкий Тесный Богатый Жидкий Мрачный Ровный Тихий Большой Замкнутый Мутный Плоский Тонкий Воздушный Зелёный Мягкий Свежий Тусклый Высокий Зрелый Нежный Светлый Тяжёлый Гладкий Искусственный Низкий Серый Узкий Глубокий Колючий Обширный Сильный Устойчивый Горький Короткий Ограниченный Слабый Фальшивый Горячий Крепкий Острый Сладкий Холодный Громкий Кривой Поверхностный Сложный Хрупкий Грубый Крупный Прозрачный Солёный Чистый Грязный Крутой Простой Суровый Широкий Густой Ледяной Прохладный Сухой Ядовитый Дешёвый Лёгкий Прочный Сырой Яркий Длинный Маленький Прямой Твёрдый Ясный Жаркий Мелкий Пустой Тёмный

Рассмотрим подробнее, как именно происходит процесс приобретения оценочного

компонента. Как известно, при метафорическом сдвиге некоторый признак области-

41

источника переносится на область-цель. Однако, как физический признак может оказаться

нежелательным, не походящим для того или иного объекта действительности (ср.

жёсткое мясо), точно так же желательным или нежелательным может оказаться признак

области-источника для области-цели. С той лишь разницей, что оценочная

характеристика, приобретённая в результате семантического переноса, оказывается более

конвенционализованной, прочнее вошедшей в семантику лексемы, а не зависящей от

реальной ситуации употребления. И это объяснимо: ситуация метафорического переноса,

основная на уподоблении одного понятия другому, уже по природе своей подразумевает

субъективность (см. [Кустова 2011]). Физические признаки в своём прямом значении

гораздо более объективны: они наблюдаемы.

Поясним сказанное на примере.

(14) Соответственными в нашем доме были и квартиры ― огромные, со многими

просторными светлыми комнатами, с высокими потолками, с большим коридором.

[И. А. Архипова. Музыка жизни (1996)]

(15) Она лелеяла мечту об организации детской школы на лоне природы, такой

школы, в которой все основано было бы на законе любви и взаимного уважения, из стен

которой могли бы выходить люди высокой души. [Н. М. Гершензон-Чегодаева.

Воспоминания дочери (1952-1971)]

В примере (14) прилагательное высокий употреблено в своём прямом значении: оно

обозначает реально наблюдаемый и поддающийся измерению параметр (расстояние от

пола до потолка) и не несёт никакой оценочной характеристики. Напротив, в примере (15)

то же прилагательное употреблено в метафорическом значении: душа, как абстрактное

понятие, не может обладать реальной локализацией. В данном случае признак ‘высокий’

служит каркасом для восприятия ненаблюдаемого, нефизического объекта: душа

представляется как нечто, которое может находиться в определённой точке пространства,

ближе к земле или ближе к небу, быть более возвышенной или более приземлённой. И в

русской языковой картине мира1, в русской системе ценностей ‘возвышенность’

оценивается явно положительно2.

Однако далеко не каждый метафорический перенос сопровождается появлением

фонового оценочного компонента, ср.:

1 Подробнее о языковой картине мира см. раздел 2.2.3. 2 Ср. понятие ориентационной метафоры у Дж. Лакоффа и М. Джонсона (см. [Lakoff, Johnson 1980]): всё положительное нередко концептуализируется через идею ‘верха’. В этой связи см. также обсуждение лексем превосходный, совершенный, выдающийся в разделе 2.3.3.

42

(16) Тот тяжелый для жизни страны период вообще отличался высоким уровнем

преступности. [Елена Маслова. «Глаза и уши» объекта (2003) // «Встреча» (Дубна),

2003.03.10]

В этом примере представлен метафорический образ: абстрактное понятие

‘преступность’ концептуализируется как вещество, количество которого можно измерить,

причём скорее как вещество жидкое, поскольку его количество измеряется уровнем, как

вода в реке, ср.:

(17) При более высоком уровне воды сложность препятствия может повыситься

на одну категорию. [Сергей Иванов. Отчет о водном туристском путешествии (1995)]

Для описания абстрактного понятия преступности метафоризируется и понятие

высокого уровня, но в данном случае оценочная характеристика не закрепляется за

переносным значением прилагательного высокий, ср. такие диаметрально

противоположные по своей оценочной окрашенности пары, как высокая преступность и

высокая нравственность, высокий урожай и высокая смертность, где за положительное

или отрицательное прочтение отвечает не прилагательное, а существительное.

Оказывается, что появление оценочного компонента зависит от области-цели:

некоторые абстрактные понятия всегда требуют добавления оттенка оценочности к

метафоризируемому признаку. И, как показывает наш материал, такой областью является

человек, а также напрямую связанные с ним понятия: ум, кругозор, душа, характер,

настроение, мысли, чувства, слова, взаимоотношения. Ср. следующую пару примеров:

(18) От Парижа до Сан-Мало идет прямой поезд. [Дарья Глебова. Бретань:

дыхание Земноморья (2004) // «Homes & Gardens», 2004.04.30]

(19) Это был честный художник, смелый и прямой человек, мужественно

перенесший все трудности, связанные с работой над фильмом, и физические, и

моральные. [Владлен Давыдов. Театр моей мечты (2004)]

В примере (18) прилагательное прямой употреблено в метафорическом, но

нейтральном значении: прямой поезд – это поезд, который идёт без остановок, как бы

никуда не сворачивая (при этом его маршрут не прокладывается по прямой линии в

буквальном смысле этого признака). Напротив, в примере (19) – в контексте

существительного человек – данное прилагательное приобретает оценочный компонент:

прямой человек – это человек, который не ищет обходных путей, не изворачивается, не

прибегает к помощи обмана, не кривит душой.

Физические признаки, будучи употреблёнными метафорически, структурируют

понятийную область, связанную с человеком и его внутренним миром. О том, какую

именно структуру в русском языке они выстраивают, мы поговорим в разделе 2.2.3. Но

43

сначала рассмотрим два других, менее стандартных способа формирования оценочного

компонента: импликативный и метонимический.

2.2.2.2. Импликативная стратегия

Признаковые лексемы, по тем или иным причинам не могущие воспользоваться

метафорической стратегией, выбирают другие пути. И один из таких путей –

импликативный. В чём же заключается эта стратегия, и чем она отличается от

метафорической? Прежде всего, как и следует из её названия, она основана не на

возможности описания одной ситуации в терминах другой, а на импликатуре, т.е. на

возможности из одного признака вывести другой, который будет, тем самым, следствием

первого. Причём замечательно, что вывод этот далеко не всегда является понятным и

предсказуемым, как того требует логика: как правило, он кажется культурно

обусловленным или, по крайней мере, основанным на наивной, а не научной картине

мира.

К импликативной стратегии прибегают либо признаки, изначальная семантическая

структура которых не очень сложна и разработана, а значит, не может служить основой

для осмысления каких бы то ни было других ситуаций, либо признаки, которые могут

порождать метафоры, но не «человеческие», так как уже в первом своём значении

описывают человека. Возможен, правда, и третий тип ситуаций, менее логичный и

предсказуемый, но о нём мы скажем немного позже.

Из наших 300 признаковых лексем первую группу признаков составляют

прилагательные настоящий, истинный, подлинный, оригинальный, натуральный,

удивительный, поразительный: это слова, изначально обозначающие не физические

характеристики реального мира, а ненаблюдаемые абстрактные конструкты. С этими

абстрактными свойствами у носителей русского языка оказываются связаны следующие

представления:

• настоящий, истинный, подлинный, оригинальный, натуральный = ‘не

подделанный, не скопированный’ => ‘хороший, такой, какой и должен быть’;

• удивительный, поразительный = ‘необычный, не такой, как другие’ => ‘лучше

других, хороший’.

Грубые определения, которые мы привели, могут создать впечатление, что эти

значения порождают чистую положительную оценку, а не оценочный компонент. Такое

предположение отчасти верно: признаковые слова с такой семантикой склонны

переходить полностью в класс оценочных (ср., например, прилагательное дивный,

однокоренное к удивительный), о чём мы поговорим подробнее в следующем разделе.

44

Однако признаковые лексемы, рассматриваемые здесь, находятся ещё только в начале

этого пути, и пока сохраняют и некоторые другие компоненты значения, ср.:

(20) Я знаю тут рядом местечко, где подают настоящий кофе, а не эту бурду.

[Сергей Штерн. Ниже уровня моря // «Звезда», 2003]

В этом примере бурда расценивается не как плохой кофе, которому

противопоставлен хороший, а как подделка, несоответствие имеющегося напитка такому,

каким он должен быть согласно норме. Мы видим, что прилагательное настоящий может

сочетаться с достаточно широким кругом существительных, причём в контексте с

отрицательно окрашенными предметными словами оно усиливает их отрицательные

свойства, но в контексте с нейтральными лексемами всегда привносит положительный

оттенок, что, опять же, особенно хорошо видно в случае сочетания данного

прилагательного со словами, обозначающими людей:

(21) Но он понимал свой долг, он был настоящий мужчина, Вадим Соколов, надо

отдать ему должное. [Анатолий Рыбаков. Тяжелый песок (1975-1977)]

Ещё более явный пример положительной оценки с сохранением некоторых других

компонентов значения демонстрирует другое прилагательное из этой же группы –

оригинальный, ср.:

(22) Только очень нестандартный и оригинальный человек способен на каждом

экземпляре своей книги написать добрые пожелания тому, кто ее купил… [Владимир

Губарев, Иосиф Фридляндер. Академик Иосиф Фридляндер: «трижды могли посадить...»

// «Наука и жизнь», 2006]

В данном случае импликативный процесс представляется нам примерно таким:

оригинальный экземпляр документа = ‘оригинал, не копия’ => оригинальный человек,

оригинальные действия, поступки не копируют другие, не похожи на других, выделяются

из общего ряда => оцениваются положительно. В приведённом выше примере явно виден

ещё не стёршийся компонент ‘не похожий на других’, сочетающийся с положительной

оценкой. Идея непохожести немного отличает прилагательное оригинальный от других

слов из этой же группы, в которых акцент делается на идее соблюдения всех правил,

соответствия норме (и сближает его с признаковыми словами удивительный,

поразительный), но, как ни странно, и идея непохожести вырастает из исходной

семантики ‘настоящего, не поддельного’.

Признаковые слова удивительный и поразительный также выражают оценочное

значение в «человеческих» контекстах, сохраняя при этом компонент исходного значения,

ср.:

45

(23) ― Джон ― удивительный человек, ― грустно сказала я, почувствовав

наконец, что лед тронулся, ― пишет диссертацию прямо в прериях, построил дом

собственными руками, охотится на диких зверей, стреляет и очень хочет семью. [Нина

Щербак. Роман с филфаком // «Звезда», 2010].

В этом примере прилагательное удивительный явно не теряет своего исходного

значения, описывая человека, который действительно ведёт себя очень нестандартно, но

при этом появляется и оттенок положительной оценки.

Признаки, способные на метафору, но не на «человеческую», представлены в нашей

выборке прилагательными живой, видный, заметный и трезвый. Как мы видим, все они

так или иначе описывают человека с точки зрения его физических характеристик, из-за

чего сочетаемость с «человеческими» существительными не может провоцировать в них

метафорический сдвиг. Все прилагательные из данной группы являются, по сути,

параметрами, а не шкалами, и скорее классифицируют объекты реального мира (что

свойственно, в первую очередь, относительным прилагательным), а не приписывают им

некоторое качество (что свойственно, соответственно, качественным признакам).

Оценочный же компонент значения подразумевает шкалу, поэтому данные лексемы

вынуждены, прежде всего, перейти в класс качественных, что и осуществляется

посредством импликатуры.

Прилагательные видный и заметный развиваются практически по той же

понятийной схеме, что и рассмотренные только что слова удивительный, поразительный

(и отчасти оригинальный): видный, заметный = ‘различимый, выделяющийся на фоне

других’ => ‘лучше других’. Однако и эти слова находятся лишь в середине пути к чисто

оценочному значению, употребляясь лишь довольно в узком классе контекстов и сохраняя

исходный компонент значения – идею выделяемости из ряда однородных объектов. Так,

прилагательное видный приобретает оценочный компонент значения, будучи

употреблённым в контексте с общими обозначениями людей (человек, девушка,

мужчина…), и начинает описывать человека с точки зрения его внешности: видный =

‘красивый’, ср.:

(24) Она не была красавицею, но статная фигура, богатейшие светло-русые волосы,

замечательно белый цвет кожи и огромные серые, с отцовским стальным отливом, глаза

делали ее очень видною девушкою. [А. В. Амфитеатров. Княжна (1889-1895)]

Обратим внимание на то, что этот пример явно демонстрирует признаки перехода

прилагательного видный в класс качественных, оценочных признаков: во-первых, оно

употреблено в атрибутивной позиции (для исходного значения этого признака

свойственна предикативная позиция, ср. Церковь была видна издалека), а во-вторых, оно

46

употреблено в сочетании с интенсификатором очень, что подтверждает его

шкалируемость.

В контексте с существительными, обозначающими людей с точки зрения их

профессий, прилагательное видный приобретает значение ‘известный своими

достижениями’:

(25) Акции фирмы как компонент компенсации были особенно популярны несколько

лет назад в США, когда создание новых компаний практически стало модой и видные

специалисты оказались нарасхват. [Леонид Малков. Собственность как товар (2003) //

«Бизнес-журнал», 2003.10.23]

Прилагательное заметный в своём производном оценочном значении ещё уже и

захватывает только второй класс случаев, сочетаясь с некоторым очень небольшим

кругом обозначений людей с точки зрения их «функционирования» и выражая примерно

то же значение, что и прилагательное видный:

(26) Издает собственную газету на деньги богатого, но патриотичного человека,

стал заметным журналистом в Саратове. [Алексей Слаповский. 100 лет спустя.

Письма нерожденному сыну // «Волга», 2009]

Немного иной путь избирает прилагательное живой. Обозначая изначально вполне

конкретное, узкое и семантически сложное физическое свойство людей и животных, оно

является источником метафор (см. предыдущий пункт), но не может метафорически

описывать самого человека в силу своей исходной семантики. Между тем признак

‘живой’ настолько антропоцентричен и настолько важен для языковой картины мира, что,

будучи изначально физическим бинарным параметром, он порождает при этом большое

количество сопутствующих понятий и представлений, которые в результате находят

способ лексикализоваться – через импликатуру. Так, практически не меняя сочетаемости

(для метафорического перехода, напротив, смена сочетаемости является обязательным

условием), прилагательное живой начинает обозначать положительное качество человека,

которое уже связано не только с его физическими параметрами, но и с его характером:

живой => ‘подвижный, активный, интересующийся’ (см. [Plungian, Rakhilina in press]),

ср.:

(27) Несмотря, однако, на хилость организма, Павел был резвым и живым

ребенком. [П. И. Ковалевский. Император Павел I (1900-1910)].

Примечательно, что антонимичным к такому употреблению прилагательного живой

является прилагательное вялый, которое изначально описывает мёртвые растения, а до

этого переносного значения доходит с помощью простой метафоры (неактивные люди –

как мёртвые растения):

47

(28) Город усыхал, прятался в тень, по улицам бродили меланхоличные собаки, во

дворах послушно играли вялые дети, только на речном пароходике было хорошо, ветерок

на палубе обдувал, и в небе тоже неплохо, холодно и просторно. [Александр

Архангельский. 1962. Послание к Тимофею (2006)]

Разные пути, по которым в принципе близкие изначально лексемы добираются до

близких же переносных значений, легко объяснимы. С одной стороны, такая асимметрия

отчасти обусловлена изначальной асимметрией распределения лексем по данному

семантическому полю: лексема живой обслуживает область и людей, и животных, и

растений, в то время как для противоположного значения есть три разных лексемы:

мёртвый – для людей, дохлый – для животных и вялый – для растений. Поэтому и для

описания более абстрактного признака неактивности есть много метафорических

ресурсов. С другой стороны, даже если бы поле ‘живого’ было так же богато, как и поле

‘мёртвого’, лексему для растений нельзя было бы использовать для описания подвижного

человека: растение в принципе не может порождать идею подвижности. Отчасти это

иллюстрируется поведением лексемы свежий, которую можно считать квазиантонимом к

лексеме вялый. Так, свежий человек – это скорее новый человек для некоторого

сложившегося коллектива (как только что сорванный, ещё не увядший цветок), а свежий

вид, свежий цвет лица – это характеристики внешнего вида, которые тоже связаны с

жизненной силой, но никак не с подвижностью.

Ещё одно прилагательное, пришедшее в сферу качеств человека из сферы его же

физических свойств, - лексема трезвый. Складывается впечатление, что и она не могла

пойти по метафорическому пути во многом в силу своей изначальной сочетаемости, не

позволявшей ей сменить контекст при переходе. Прилагательное трезвый изначально

является каритивом к прилагательному пьяный: трезвый = ‘не пьяный’. В сочетаниях же

трезвые мысли, трезво рассуждать данное прилагательное описывает ничем не

затуманенный разум, не пьяный как в буквальном, так и в метафорическом смысле.

Заметим в скобках, что, вообще говоря, изначальная сочетаемость с существительными,

обозначающими человека, не является абсолютным ограничителем для метафорического

пути. Так, например, лексема сильный в своём прямом значении описывает человека с

точки зрения его физической силы, однако сочетание сильная женщина может быть

понято двояко: буквально и метафорически. Буквальное прочтение подразумевает, что

женщина обладает физической силой, а метафорическое – что женщина сильна духом.

Иными словами, признак ‘сильный’ может быть применён либо к человеку как к

физическому телу, либо к человеческому характеру, моральному духу. То есть в

результате мы всё равно наблюдаем смену сочетаемости, как если бы мы постулировали

48

две разные лексемы с разными значениями: человек1 и человек21. В случае же с признаком

трезвый такого не происходит: мы в любом случае описываем мыслительные

способности человека, которые зависят от того, пьян он или нет. Соответственно, в

данной ситуации мы прибегаем к импликатуре: в нашем языковом сообществе считается,

что если человек трезв, то он должен рассуждать разумно и здраво.

Итак, мы рассмотрели два типа импликативных стратегий: к первому обращаются

изначально довольно бедные семантически лексемы, не способные стать основой для

метафоры; ко второму прибегают лексемы, в силу своей изначальной сочетаемости не

способные изменить значение путём изменения контекста. Третий случай представляет

несколько иную, значительно менее логичную и, как нам кажется, более культурно

обусловленную ситуацию.

К этому типу импликативного сдвига относятся слова с исходным физическим,

вполне богатым значением, способные на метафорические переносы и даже их

осуществляющие, но при этом устойчиво связанные для носителей языка с некоторыми

более общими представлениями, требующими импликативного сдвига. Так, для носителей

русского языка концепты ‘прямой’ и ‘кривой’ чётко связываются с понятиями хорошего и

плохого, правильного и неправильного соответственно. Так, идея ‘прямого’ оказывается

импликативно связанной с идеями правильности и правоты (см. прилагательные правый

(наше дело правое; ты прав) и правильный, диахронические связанные со значением

‘прямой’), а идея ‘кривого’ – с представлениями о незаконном, побочном, неправильном

(ср. прилагательное левый, этимологически связанное со значением ‘изогнутый’2: ходить

налево, левая подработка): прямой => ‘правильный, хороший’; кривой => ‘неправильный,

виноватый, плохой’. Вероятно, эти особенности действительно связаны с культурными

представлениями, формировавшимися ещё на праславянском уровне, так как и другие

славянские языки демонстрируют те же явления. Например, в сербском языке

прилагательное крив имеет, среди прочих, значение ‘виноватый’.

Культурно обусловленная, но, как кажется, уже исключительно русская, а не

общеславянская импликатура: ‘быстрый’ => ‘наглый’. Известно, что прилагательное

наглый исходно имело значение ‘быстрый’ (что подтверждается, в том числе, тем, что это

значение сохранилось у его когнатов в других славянских языках, например, в том же

сербском). Для русского языка эта модель является достаточно продуктивной, ср.

сленговое прилагательное борзый (и глагол оборзеть), а также прилагательное шустрый

1 Ещё один пример перехода с характеристики человека1 на характеристику человека2 (правда, всё же с небольшой сменой сочетаемости) – прилагательное красивый, ср. красивая девушка => красивый поступок. 2 Ср., например, лат. laevus – ‘левый, изогнутый’

49

(уж больно ты шустрый!). Эта идея, как кажется, зиждется на метафорических

основаниях: наглый человек – такой, который быстро прокручивает свои дела, успевает

раньше других. Однако на простое переносное переосмысление накладывается новый

компонент значения: ‘в обход других, во вред другим’.

И, наконец, ещё одну импликатуру демонстрирует прилагательное редкий: ‘редкий,

нечасто встречающийся’ => ‘хороший’, ср.:

(29) Этот странный и редкий голос, играющий в духовных хорах такую важную

роль, неотразимо пленял купеческие души. [Скиталец (С. Г. Петров) . Октава (1900)].

Итак, мы рассмотрели второй тип механизма приобретения оценочного значения.

Так же, как и метафорический, а может быть, и даже в большей степени, он является

отражением наивной картины мира: некоторые концепты оказываются связанными в

сознании говорящих, причём создаётся впечатление, что связь эта не объясняется только

законами логики. Например, почему то, что нас удивляет, оказывается по умолчанию

положительно коннотированным? Или почему положительно оценивается тот, кто не

похож на других, выделяется из толпы, но при этом негативную оценку получает тот, кто

действует слишком быстро, не дожидаясь других? На наш взгляд, на эти вопросы

невозможно дать ответ (по крайне мере, на данном этапе развития как лингвистики, так и

психологии, социологии и других смежных наук), но зато подобные импликативные

представления можно постараться описать, собрав из них по возможности единую

картинку. Немного позже мы предпримем такую попытку и рассмотрим зафиксированные

в русском языке импликатуры подробнее: в следующем разделе, посвящённом

формированию чисто оценочных слов. А пока – третий способ приобретения оценочного

компонента: метонимический.

2.2.2.3. Метонимическая стратегия

Теперь, когда мы рассмотрели особенности метафорического и импликативного

механизмов, становится понятным появление в этом ряду и метонимической стратегии,

существование которой мы изначально отвергали на основании теоретических

соображений (см. Введение). К этой тактике прибегают слова, которым «больше некуда

идти»: прилагательные, наречия и категории состояний, изначально описывающие

нефизические свойства человека, а значит, не способные последовать общему правилу и

приобрести оценочную окрашенность в контексте существительных, обозначающих

людей и связанные с ними понятия и действия. Этим же объясняется и характер

метонимического переноса, обеспечивающий переход таких лексем в класс оценочных:

здесь «подходит» не любой метонимический сдвиг, а только сдвиг сферы действия,

50

позволяющий сузить или расширить ситуацию так, чтобы её можно было обобщить и

оценить.

Поясним сказанное на примерах. К этой тактике обращаются такие слова из нашей

выборки, как способный, постоянный, самостоятельный, ответственный,

сознательный, глухой, слепой, а также близкий и дорогой, которые изначально не

предназначены для описания человека, но в результате, в силу других своих

особенностей, принимают оценочный компонент согласно этой же модели.

Прилагательные способный, самостоятельный, ответственный, постоянный и

сознательный устроены сходным образом. Им всем изначально свойственна либо

предикативная функция, либо функция модификатора при предикате, ср.: человек,

способный на подвиг/совершить подвиг (а также вдумчивый читатель, способный к

анализу, ср. ребёнок, проявляющий способности к музыке); человек, ответственный за

судьбу страны (ср. «мы в ответе за тех, кого приручили»); сделать что-то

самостоятельно/сознательно (=> самостоятельный/сознательный поступок); делать

что-то постоянно (=> постоянный посетитель). Для того, чтобы приобрести оценочную

характеристику, этим признаковым лексемам необходимо, прежде всего, стать

качественными признаками как таковыми, т.е. утвердить за собой значение некоторого

постоянного свойства. Это они и делают путём изменения своей сферы действия, а точнее,

её абсолютного расширения. Таким образом, появляется способный человек (=

проявляющий способности ко всему), ответственный человек (= ответственный в

принципе, за всё, что бы ему ни поручили), самостоятельный человек (= делающий

самостоятельно всё, за что бы ни брался), сознательный человек (= совершающий

сознательно любой поступок), постоянный человек (= не изменяющий своим привычкам,

постоянный во всём). И уже эти новые, созданные посредством расширения сферы

действия признаки становятся оценочными согласно общей модели: они перешли в класс

признаковых слов, описывающих качества человека. Замечательно, что такое поведение

признаковых слов способный, ответственный, сознательный, постоянный и

самостоятельный не является чем-то из ряда вон выходящим. Будучи изначально

типичными предикатами, они принимают значение постоянных признаков по тому же

правилу, что и глаголы. Известно, что глагол, потерявший объект вследствие актантной

деривации, перестаёт обозначать процесс или событие, происходящие во времени, и

приобретает значение свойства: собака укусила Васю => собака кусается (объектный

имперсонал, см., например, учебник [Плунгян 2003], а также работы [Булыгина, Шмелёв

51

1997], [Холодович 1979] и др.). А затем, перейдя в класс постоянных признаков,

прилагательные меняют предикативную позицию на атрибутивную1.

Похожая стратегия свойственна прилагательному близкий, которое в своём прямом,

пространственном, значении чаще употребляется в качестве модификатора, а не

постоянного признака, ср.:

(30) Андрей перевёл взгляд дальше и увидел странного человека с широкой

соломенной шляпой за плечами ― он стоял опасно близко к краю вагона, пританцовывал

на месте и размахивал руками, как будто пытался согреться. [Виктор Пелевин. Желтая

стрела (1993)]

Однако в данном случае исходная семантика не позволяет признаку расшириться,

став тем самым постоянным свойством, так как устранять пришлось бы не объект, а

ориентир: невозможно быть близким в принципе, ко всему сразу. Зато исходная богатая

физическая семантика признакового слова близкий позволяет ему метафоризоваться, ср.

близкие идеи – ‘идеи, друг с другом сходные’, правда, метафора эта может не

сопровождаться приобретением оценочной характеристики, даже если будет применена к

людям:

(31) Живут на далеком лесном кордоне несколько человек. Почти все они близкие

люди. Но каждый, кого мы видим на экране, в сущности, одинок и непонят.

[обобщенный. Эти фильмы выходят на экраны // «Советский экран», 1976]

Не имея возможности ни расширить сферу действия, ни просто приобрести

оценочный компонент путём метафоризации, близкий просто фиксирует свою сферу

действия. И тогда, при фиксированном «бенефицианте» прилагательное может принять

оценочную характеристику:

(32) Я считаю необходимым с самого начала подчеркнуть, что я хотел бы видеть в

той новой фазе отношений между капиталистическими и социалистическими странами,

которая получила название «разрядки», осуществление близких мне идей. [А. Д. Сахаров.

О стране и мире (1975)]

Ср. также:

(33) Нет, не родственник, но она близкий мне человек. [Василий Гроссман. Все

течет (1955-1963) // «Октябрь», 1989]

Аналогичная ситуация наблюдается и при переходе в класс оценочных

прилагательного дорогой. Исходно оно не обозначает физическую характеристику в

чистом виде, однако подразумевает вполне конкретную и хорошо структурированную

1 Об особенностях предикативной и атрибутивной позиций см., например, [Рахилина 2008]

52

ситуацию (также требующую ориентира), что позволяет ему метафоризоваться. Однако в

данном случае метафора возможна в принципе только после фиксации ориентира:

(34) Но строчки: «Оттого и дороги мне люди, что живут со мною на земле… » ―

здесь, в тюрьме, раскрылись вдруг иначе. [Роман Солнцев. Полураспад. Из жизни А. А.

Левушкина-Александрова, а также анекдоты о нем (2000-2002) // «Октябрь», 2002]

Заметим, что «бенефициант», как в случае с близкий, так и в случае с дорогой, может

быть и не выражен поверхностно, если он и так ясен из контекста1:

(35) ― Алена, Михаил, Танюшка?..― перебирал он имена близких, дорогих людей.

[Борис Екимов. Пиночет (1999)].

Любопытно, что конструкция с фиксированным «заинтересованным лицом»,

выраженным дательным, может придавать оценочный оттенок даже буквальным и по

умолчанию нейтральным физическим признакам, ср.: юбка мне узка, плащ мне мал, а

также категории состояния: мне тяжело нести этот рюкзак; мне жёстко спать на этой

кровати. И это только подтверждает нашу гипотезу: конструкция с «заинтересованным

лицом» вводит в ситуацию человека, что и позволяет ей придавать признаку оценочную

окраску.

Третий тип метонимической стратегии приобретения оценочного компонента

демонстрируют признаковые лексемы слепой и глухой. Обозначающие физические

недостатки человека, они ощущаются носителями языка как отрицательно окрашенные,

но, усилием воли социума, воспринимаемые как нейтральные термины2. Оценочность они

всё же приобретают, но в других условиях, в результате, в противоположность

предыдущим случаям, сужения своей сферы действия. Так, характеристика слепой

предполагает полную неспособность видеть, глухой – слышать. Сферу действия признаков

можно сузить, однако в таком случае автоматически происходит метафоризация, так как

физические признаки слепой и глухой избирательность по отношению к объекту

видимости и слышимости полностью исключают, ср.:

1 Поэтому и сочетание близкие люди, которое мы приводили в пример выше, является, как правило, оценочным. Но важно то, что для него возможны и нейтральные употребления с незафиксированным ориентиром: близкие люди – как люди, связанные родственными узами (ср. нейтральное близкий родственник). Заметим также, что при невыраженном ориентире, не выводящемся из контекста, сочетание прилагательного близкий с существительным во множественном числе трактуется как ‘близкие друг другу’, что и является причиной нейтральности суждения. 2 В поддержку этого предположения см. работу [Зализняк 2010], где высказывается предположение, что прилагательные, обозначающие физический или психический недостаток (что очень близко к идее отрицательной оценки), имеют сходную ритмическую структуру, а именно, ударное окончание (ср., например, отрицательно окрашенные тупой, пустой). Признаки слепой и глухой, согласно данной закономерности, попадают в эту же группу.

53

(36) Грех всей демократии в том, что с девяностого года демократы, за

исключением Александра Николаевича Яковлева, были глухи к проблемам сельского

хозяйства. [Евгения Пищикова. Пятиэтажная Россия (2007) // «Русская Жизнь», 2008]

Таким образом, высказывая во Введении предположение о том, что метонимический

сдвиг не может порождать оценочное значение, мы были отчасти правы, а отчасти – нет.

Правы мы были в том плане, что метонимическая стратегия, во-первых, очень редка, а во-

вторых, зачастую сопровождается метафоризацией, причём не всегда очевидно,

происходят ли эти два процесса последовательно или одновременно. Предположение о

существовании такого комбинированного семантического перехода уже высказывались в

лингвистической литературе (ср. понятие метафтонимии у Барселоны, см. [Barcelona

2002]), однако наш материал слишком скуден, чтобы на нём подтверждать или

опровергать подобные гипотезы. А неправы мы были в том, что, на основании

теоретических предпосылок, предполагали полную непричастность метонимического

сдвига к процессу приобретения оценочного значения. Как мы видим, в некоторых

случаях он оказывается необходимым элементом механизма, а иногда – даже

единственным (см. прилагательные постоянный, самостоятельный, сознательный,

ответственный и способный).

2.2.3. Результирующая семантика

Мы рассмотрели три способа формирования оценочного компонента значения (не

являющегося единственным в толковании) и теперь можем с уверенностью сказать, что

результирующую семантику признаковых лексем нельзя назвать простой суммой

исходного значения и оценочной характеристики. Все лексемы претерпевают перестройку

своей семантической структуры, причём перестройку разных типов – в зависимости от

исходного значения. Однако общая логика изменения одинакова: оцениваются, как

правило, сам человек (с точки зрения его характера, а не физических характеристик), а

также связанные с ним понятия и элементы его внутреннего мира. Иными словами,

оценке в языке подлежат прежде всего различные стороны человеческой личности и

условий её существования и развития. При этом признаковые лексемы не описывают

«человеческую сферу» хаотично: они накладывают на неё своего рода структуру, в

которой каждое прилагательное занимает свою нишу. Рассмотрим же, как именно

организовано семантическое поле человека и его духовной жизни в русском языке.

54

2.2.3.1. Структуризация поля человека и его внутреннего мира в русском языке

Человек – существо многогранное, и, так как язык антропоцентричен, различные

аспекты понятия ‘человек’ описываются в нём особенно подробно. Большая часть этих

аспектов, или граней человеческой личности, - это абстрактные, ненаблюдаемые свойства,

для понимания и структуризации которых необходимы метафоры. Именно поэтому

особый интерес для нас будут представлять результирующие значения прилагательных,

развивающихся по метафорической стратегии.

Русская оценочная признаковая лексика охватывает следующие грани человеческой

личности:

1) умственную деятельность (восприятие новой информации, её понимание и

обдумывание);

2) духовный внутренний мир (свойства и состояния души, особенности характера);

3) взаимоотношения с другими людьми;

4) условия существования.

Рассмотрим последовательно, с помощью каких средств концептуализируется и

структурируется в русском языке каждый из этих аспектов.

Интеллектуальные способности человека в русской языковой картине мира1

связываются со зрением, а точнее, со зрительным каналом восприятия информации, т.е. с

пассивным наблюдением. Тот, кто обладает обширными познаниями, описывается как

человек с широким/обширным кругозором, широкими взглядами. И, напротив, про слабо

эрудированного человека обычно говорят, что у него узкий кругозор и узкие взгляды, а сам

он – ограниченный (иными словами, ограничено его метафорическое поле зрения).

Мыслительные процессы протекают в голове, с которой связана ещё одна метафора

зрения: светлая, ясная голова облегчает процесс восприятия и обработки информации

(так как при наличии света всё хорошо видно). Соответственно, тёмный человек (ср.

непросвещённый) – тот, которому доступно лишь небольшое количество информации об

окружающем мире, ср.:

(37) Если это не так, если все-таки есть какая-то система контроля, то ты

просто объясни нам, темным людям, зачем же так злиться? [Василий Аксенов. Новый

сладостный стиль (2005)]

А также:

1 Под русской языковой картиной мира мы понимаем свойственный русскому языку способ концептуализации действительности, т.е. особенности заполнения русским языком различных семантических полей, в том числе абстрактных, требующих метафорических ресурсов.

55

(38) Между ними завязался разговор не для моей темной головы; а я молчал и думал

об Анне Михайловне. [Владимир Жаботинский. Пятеро (1936)]

С другой стороны, одного кругозора для умственной деятельности недостаточно.

Человек должен быть не просто поверхностным наблюдателем, но и глубоким

мыслителем: он должен уметь проникать в суть вещей (ср. эпитет проницательный).

Такое «проникновение» осуществляется с помощью специального инструмента – ума,

который должен обладать свойствами, соответствующими своей функции: быть острым,

твёрдым, сильным, мощным (а не слабым), быстрым, а также тонким, т.е. способным

проникнуть в любые щели и воспринять мельчайшие детали и различия. Ум, способный

добираться до самой сути, называют глубоким и противопоставляют его уму

поверхностному1. Помимо этого, ум может восприниматься как механизм, занимающий

внутреннее пространство головы, и тогда он тоже может быть светлым или тёмным, а

также большим или маленьким (считается, что чем больше этот механизм, тем он сложнее

и эффективнее). Если этот механизм слишком мал (и прост) и не справляется с задачей

восприятия и хранения информации, то голова оказывается пустой, и никакие процессы в

ней не происходят (ср. голова не работает/не варит).

Различные системы органов чувств (уже не только зрение, но и слух и обоняние)

могут также использоваться в процессе познания окружающего мира в качестве

инструмента. В таких случаях они, как и ум, могут быть острыми и тонкими:

(39) За это время наблюдатели с острым зрением могут разглядеть тонкое

розовое кольцо, окружающее черный диск Луны, ― это солнечная хромосфера, верхняя

часть атмосферы нашего светила. [А. Остапенко. В погоне за тенью // «Наука и жизнь»,

2006]

(40) Оказалось, что у него довольно тонкий слух, с каждым разом он по

мельчайшейшим нюансам улавливал, лучше или хуже у него получилось. [Алексей

Слаповский. Гибель гитариста (1994-1995)]

(41) Изнутри раздавался стук молотка, и тонкий нюх пса улавливал запахи огня и

железа. [Мария Семенова. Волкодав: Знамение пути (2003)]

Ещё один важный участник мыслительной деятельности – память. Она отвечает за

сохранность полученных сведений, поэтому должна быть твёрдой, прочной, надёжной:

(42) А забывать ничего не надо. Да здравствует твердая память! [Татьяна

Савельева. Пишите письма (1997) // «Столица», 1997.11.11]

1 В данном случае метафоризируется физическая наблюдаемая ситуация, которая лучше всего иллюстрируется образом корней растений: глубокие корни – это корни, которые находятся глубоко в земле (подробнее о семантической структуре прилагательного глубокий см. [Рахилина 2008] и [Рахилина 2010]).

56

Способность различения деталей и нюансов может быть направлена не только на

объективный окружающий мир, но и на душевные состояния окружающих людей. И тогда

она будет уже зависеть не от деятельности разума и не от физических органов чувств, а от

душевной чуткости, поэтому душа, как и ум, может быть тонкой. Помимо этого, так же,

как и ум, душа может быть сильной и мощной или, напротив, слабой.

Однако, в отличие от интеллекта, который связан с горизонтальным измерением

(познание затрагивает в первую очередь всё доступное, находящееся на одном уровне с

человеком, в поле его зрения), душа может перемещаться и по вертикальной оси. Так,

например, душа может быть высокой1 (или хотя бы возвышенной) или низкой (=

приземлённой). С другой стороны, душа и внутренний мир человека концептуализируются

как контейнер, который может быть большим или мелким, а также широким (т.е.

вместительным). Но при этом не всякое содержание для этого внутреннего пространства

является ценным. Любопытно при этом, что при исследовательской, познавательной

деятельности информация не подразделяется на полезную и бесполезную: никакие

сведения не бывают лишними. И даже прилагательное лёгкий, которое в русском языке

почти всегда связано с положительной оценкой, так как обозначает отсутствие давящего и

доставляющего дискомфорт груза, в таком контексте может принимать отрицательную

окраску и использоваться в качестве квазисинонима лексемы пустой2, так как обозначает

недостаточное наполнение контейнера, ср.:

(43) Лучше скажи ― как мы дальше-то жить будем? Валя задумалась. Но в пустой,

легкой голове не было ни единой мысли… ― Даже не представляю… ― сказала она с

болезненным удивлением. [Татьяна Тронина. Русалка для интимных встреч (2004)]

Для описания внутреннего мира, напротив, существует чёткая система

противопоставления нужного и ненужного. Так, например, лёгкая душа оценивается

положительно, ср.:

(44) С ним еще немного поковыряются трудящиеся: начистят, подведут к нему

какие-то мостки с перилами в стилистике партийного санатория в Пицунде ― и мы

сможем с легкой душой жить долго и счастливо. [Юрий Аввакумов, Сергей

Мостовщиков. Церетелизация (1997) // «Столица», 1997.05.27]

1 Т.е. находящейся высоко, метонимия «измерение => крайняя точка», ср. высокий потолок, см. сноску 1 на стр. 55, а также [Рахилина 2008] 2 Во французском языке возможность отражать отрицательно окрашенный признак у прилагательного с исходным значением ‘лёгкий’ ( léger) проявляется ещё ярче: tête légère (букв. «легкая голова») – это пустая голова, коннотируемая явно отрицательно, homme léger – несерьезный, беспечный, безответственный человек (ср. легкомысленный), femme légère – женщина чересчур свободной манеры поведения (ср. женщина лёгкого поведения).

57

Положительным качеством считается и душевная простота, которая связывается с

бесхитростностью, отсутствием лишних, порой фальшивых, искусственных, напускных

элементов:

(45) Он засмеялся. ― Эх, простая душа! Да они нас разыгрывают, неужели не

видишь? [В. А. Каверин. Открытая книга (1949-1956)]

Также положительно воспринимается чистая душа: это душа, которая не испорчена,

не запачкана лишними, вредными элементами (в отличие от грязной). Однако, с другой

стороны, бедной и совсем пустой душа быть тоже не должна: внутренний мир должен

быть богатым и сложным, т.е. разнообразным, состоящим из большого количества

элементов. Любопытно, что в тоже время внутренний мир должен обладать свойством,

которое на первый взгляд может показаться противоположным: он должен быть

понятным. Так, например, положительно оценивается светлый человек и отрицательно –

тёмный и мутный. Человек воспринимается как сосуд, содержимым которого является

душа. И если внутри этого сосуда темно или стенки его мутны, то содержимого невидно,

и становится неясно, что от такого человека можно ожидать, как к нему относиться:

(46) Какие-то темные люди, которым срочно надо было продать большую партию

фальшивых кроссовок, заказали Ханину рекламу «Найки» ― именно под эту марку были

загримированы их клеенчатые тапочки. [Виктор Пелевин. Generation «П» (1999)]

Таким образом, согласно русской языковой картине мира, правильный, идеальный

внутренний мир человека должен, с одной стороны, содержать много различных

элементов, но, с другой стороны, все эти элементы должны быть нужными, полезными и

понятными.

Любопытно, что прилагательное мрачный, исходно близкое по значению к

прилагательному тёмный, предполагает совершенно другой образ и описывает скорее

внешний вид человека, отражающий временное состояние его души, его настроение, а не

непонятность и недоступность его внутреннего мира для окружающих (ср. чужая душа –

потёмки).

Ещё одно отличие духовного мира от умственной деятельности заключается в том,

что мыслительные процессы, как правило, затрагивают только человека и окружающую

его действительность (познаваемый объект) и в общем случае не подразумевают общения

с другими людьми. Интеллектуальные способности человека и его успехи в какой-либо

деятельности могут быть заметны другим (ср. видный специалист, заметный журналист,

яркий исполнитель; ср. также блистать умом и блестящий студент), но обычно они не

оказывают ни на кого воздействия. Характер и душевные качества, напротив, выявляются,

как правило, в процессе взаимодействия, общения, контакта. И именно поэтому человек, с

58

точки зрения своего характера, может быть колючим, резким, мягким, жёстким, нежным,

грубым, суровым, а также сухим, ядовитым, холодным, горячим. Все эти признаки

подразумевают воздействие людей друг на друга, так как в своём исходном, физическом

значении они связаны с той или иной формой контакта: даже степень влажности и

температура определяются тактильно1. Ср. также ещё одну метафору, демонстрирующую

общую ориентацию человека на контакт с другими людьми: человек может быть

открытым (с открытой душой) или, напротив, замкнутым. Любопытно, что очень

близкое с денотативной точки зрения лексеме замкнутый прилагательное ограниченный

описывает интеллектуальную сферу, в соответствии с метафорой зрения. И

действительно, ограниченность подразумевает недостаток информации, поступающей

извне (ср. ограниченная видимость), а замкнутость – закрытость и недоступность

внутренней информации для окружения.

За абстрактную температуру человека обычно отвечают чувства: чем они сильнее,

тем «теплее» человек. Горячий человек – страстный и увлечённый, холодный –

бесчувственный и равнодушный. Ср.:

(47) Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще

для него предмета. [Л. Н. Толстой. Война и мир. Том третий (1867-1869)]

(48) Их доброжелательность, эмоциональность, темперамент были для меня

настолько неожиданными, что сразу разрушили привычные представления об англичанах

как о сдержанных, холодных людях. [И. А. Архипова. Музыка жизни (1996)]

Любопытно, что при этом русский язык снова проводит границу между миром души

и сферой разума: душа должна быть страстной, в то время как для умственной

деятельности отсутствие чувств и страстей может быть полезно, ср.:

(49) Казалось бы, холодным умом два дня рассчитывал все возможные ходы. [Олег

Гриневский. Тысяча и один день Никиты Сергеевича (1997)]

(50) А кроме того, где они, эти рыцари без страха и упрёка, с чистыми руками,

горящими сердцами и холодными головами, которые возглавят «мобилизационную

экономику» и поведут нас за собой в цивилизационный прорыв? [Андрей Пионтковский.

Год великого перелома (2003) // «ПОЛИТКОМ.РУ», 2003.01.22]

С другой стороны, высокая температура символизирует также активность и

заинтересованность, что позволяет и сочетанию горячий ум принимать положительную

окраску (ср. также пылкий ум):

1 См., например, [Рахилина, Копчевская 1999], [Рахилина 2008]

59

(51) Путь их чаще всего ― путь ошибок, но ошибок, вытекающих не из

эгоистических побуждений, а из стремлений горячего ума «доставить возможно

большее счастье возможно большему числу людей». [Н. С. Лесков. Еврей в России:

несколько замечаний по еврейскому вопросу (1883)]

Так как температура связана с чувствами, она присуща и человеческим

взаимоотношениям, ср.:

(52) Это был голос соседки Ираиды Васильевны, с которой тёща Дмитриева не

разговаривала, Лена была в холодных отношениях, но Дмитриев старался быть

корректен, оберегая свою объективность и независимость. [Юрий Трифонов. Обмен

(1969)]

(53) Это большая редкость: финансисты и режиссеры после выхода фильма

нередко остаются в прохладных отношениях. [Алла Сурикова. Любовь со второго

взгляда (2001)]

(54) Сейчас у меня теплые отношения с родителями моего мужа, которых я очень

люблю, и лишь изредка меня спрашивают, еврейка ли я. [Ники Блэкбёрн. «Лучше пусть

это будет еврей» (2003) // «Лебедь» (Бостон), 2003.07.28]

Соответственно, если люди общаются между собой из душевных побуждений,

вкладывая в эти отношения чувства и эмоции, то и температура взаимоотношений будет

высокой.

Помимо этого, взаимоотношения – это абстрактная связь между людьми, которая

может быть прочной и устойчивой или, напротив, хрупкой. Также связь может быть

представлена посредством образа абстрактного расстояния между людьми: отношения

могут быть близкими и даже тесными (ср. устаревшее короткие отношения).

Ситуация общения может быть простой или сложной, а также давящей на своих

участников (тяжёлой) или, напротив, ни к чему не обязывающей (лёгкой), ср.:

(55) Если он просто друг, и у вас просто лёгкие отношения и бросать его жалко и

трудно, то можно завести ещё одного))) А если любовь-морковь то надо как то

перевоспитывать! !!! [Женщина + мужчина: Секс (форум) (2004)]

Ещё одна метафора применима ко всем трём сферам человеческой личности,

описанным выше: это метафора зрелости, т.е. достижения стадии готовности, расцвета

сил и концентрации лучших качеств – образ, заимствованный из семантического поля

60

признаков растений. Так, ум, характер или навыки человека как специалиста могут быть

зрелыми или, наоборот, ещё зелёными1:

(56) У Генри Блентхилла больше купленных голосов и больше шансов занять

депутатское кресло; разумеется, у него и более зрелый ум. [Роберт Штильмарк.

Наследник из Калькутты (1950-1951)]

(57) В театре ― опыт, роли, все знакомо, а тут ― явный риск проявиться щенком,

зеленым юнцом, осрамиться, и перед кем ― перед «киношниками»… [Вениамин Смехов.

Театр моей памяти (2001)]

Жизнь, как и другие периоды времени, концептуализируется как контейнер, поэтому

он тоже может быть пустым, а также светлым или тёмным. Однако, в отличие от головы

и души, эта ёмкость находится не внутри человека, а снаружи, что и определяет

некоторые её свойства. Так, например, будучи расположенным вне человека, этот

контейнер становится наблюдаемым, а потому может описываться как яркий или,

наоборот, серый.

(58) Под видом работы над диссертациями многие специалисты, включившиеся в

процесс научно-исследовательской работы, просто сбегали таким способом от серой

жизни. [Алексей Козлов. Козел на саксе (1998)]

В связи с этим любопытно отметить разницу между признаками светлый/тёмный с

одной стороны и яркий, серый – с другой. Прилагательные из первой пары хоть и могут

обозначать цветовые характеристики поверхностей (ср. светлые/тёмные волосы),

предназначены, прежде всего, для описания освещенных или неосвещённых пространств:

тёмная комната – это помещение, в котором темно, а не комната, в которой, например,

тёмные обои. Прилагательные яркий и серый, наоборот, описывают, в первую очередь,

поверхности предметов. А так как человек находится внутри контейнера ‘жизнь’, он

может наблюдать находящиеся в этом контейнере помимо него предметы и различать их

цвета. Яркая жизнь и серая жизнь – это жизнь, в которой все элементы яркие или серые

соответственно. При этом, безусловно, в данном случае и сам контейнер, и цветовые

характеристики его элементов – метафорические. Характеристика яркий метафоризуется

1 Любопытно, что очень похожая идея может передаваться и посредством другого образа, связанного со стадией готовности: образа приготавливаемого блюда, ср. пирог ещё сырой. В русском языке этот образ обслуживает сферу произведений искусства, ср.: спектакль ещё сырой. Такое распределение источников метафор хорошо объяснимо: человек, как и плод растения, зреет как бы «сам собою», естественным образом, без внешней обработки. Произведения искусства, напротив, являются результатом чьей-либо деятельности – так же, как и различные блюда. Примечательно, однако, что в сербском языке признак ‘сырой’ применим и к человеку: сирав човек – это человек, не нашедший своего места в жизни, не имеющий никакого собственного мнения, ничего из себя не представляющий (ср. сировина од човека – букв. «человеческое сырьё»).

61

легко, выдвигая на первый план в своих переносных значениях идею заметности,

выделяемости на общем фоне (ср. блестящий, раздел 2.3.4). Лексема серый в подобных

контекстах, видимо, антонимична лексеме яркий: серый цвет концептуализируется как

бледный, неброский, ничем не выделяющийся, незаметный1 (ср. серая мышка – о тихом,

незаметном человеке с неяркой внешностью; а также серые будни). При этом такие

признаковые слова, как, например, синий или жёлтый, обозначают слишком объективные

цветовые характеристики и с трудом поддаются метафоризации.

С другой стороны, жизнь может осмысляться и с помощью другой метафоры: «жизнь

– это путь»2, ср.: идти по жизни, пойти по наклонной, жизненный спутник, жизненный

путь. Поддерживается этот метафорический образ и признаковой лексикой. Так,

например, жизненный путь может быть коротким или длинным, простым или сложным.

Помимо этого, дорога жизни может быть ровной:

(59) «Несчастливы те, у кого жизнь безвыходна, кто ничего не испытал в жизни, ни

любви, ни страсти, ни детей, ни семейного лада, ни ровной жизни, ничего, что крепит

человека. [Владимир Личутин. Любостай (1987)]

Ещё одно отличие ‘жизни’ от других связанных с человеком понятий заключается в

том, что в данном случае человек является не объектом оценки, а её субъектом: он

воспринимает жизнь, ощущает на себе её воздействие. Именно поэтому она может быть

горькой или сладкой, а также лёгкой или тяжёлой.

Особый интерес представляют также такие понятия, как мысли и слова: они

являются отражением интеллектуальных способностей, качеств характера и душевных

состояний человека, особенностей отношений людей между собой, и поэтому могут

метонимически отражать многие из свойств, описанных выше. Например, холодные слова

демонстрируют холодное отношение одного человека к другому. Однако при этом

внешние проявления различных признаков и состояний человека (такие, как слова и смех)

обладают и собственной, только им свойственной характеристикой: они могут быть

искренними или, напротив, лживыми и обманчивыми. Эта идея в русском языке

передаётся отрицательно окрашенными эпитетами искусственный, фальшивый, пышный,

громкий, отражающими ненатуральность, наигранность, несоответствие внешних

проявлений чувств, мыслей и эмоций реальному положению дел, ср.:

1 Ср. также предположения, которые высказывает Е.В. Рахилина в разделе «О цветном и бесцветном» своей монографии «Когнитивный анализ предметных имён» ([Рахилина 2008, С. 180]): «Наша гипотеза состоит в том, что русское серый связано с идеей ‘плохо видный’. Отсюда, во-первых, его явно выраженная отрицательная оценка <…>, а кроме того коннотации безликости, стёртости». 2 Ср. концептуальную метафору “Life is a journey” в работе [Lakoff, Johnson 1980]

62

(60) Шеф ненавидит громкие слова и очень тонко чувствует фальшь, но сейчас он

сам сфальшивил и поэтому злится. [Василий Аксенов. Звездный билет // «Юность», 1961]

(61) Она расхохоталась наглым, искусственным смехом опытной актрисы.

[А. И. Куприн. Каприз (1897)]

Таким образом, метафоры структурируют различные аспекты человеческой жизни и

личности, описывая абстрактные понятия с помощью более наглядных и ясных

физических свойств. Интеллектуальная деятельность в русском языке

концептуализируется с помощью трёх основных метафор: зрения (ср. кругозор); ума как

инструмента проникновения в суть вещей; и головы как контейнера, в котором хранится

информация об окружающем мире. Внутренний мир представляется как ёмкость,

содержимое которой должно быть богатым и разнообразным, но достаточно понятным.

При этом сам характер человека определяется не только по особенностям его душевного

мира, но и по специфике его общения с окружающими – его «контактным

характеристикам». Человеческие отношения обычно описываются как более или менее

прочная связь между людьми, имеющая температуру, которая зависит от того,

поддерживаются ли эти отношения искренними чувствами. И, наконец, жизнь

осмысляется с помощью двух метафорических образов: контейнера, внутри которого

человек находится, и пути, по которому человек движется.

Несколько иного рода результирующую семантику демонстрируют признаковые

слова, развивавшиеся по метонимической и импликативной стратегиям: они также

оценивают прежде всего человека, но уже не задают структуру связанного с ним

семантического поля, а развиваются по своим моделям.

2.2.3.2. Возможно ли предсказать полярность

На материале 300 наиболее частотных русских признаковых лексем мы определили,

что возможность формирования у прилагательного, наречия и категории состояния

оценочного компонента в целом предсказуема: если лексема в своём переносном значении

(будь оно метафорическим, метонимическим или импликативным) начинает описывать

человека и сферу его деятельности и внутреннего мира, то она приобретает фоновый

оценочный компонент. Но возможно ли предсказать заранее, какой будет полярность

этого компонента: положительной или отрицательной?

На первый взгляд кажется, что полярность признака, обозначающего качество

человека, должна быть культурно обусловлена: очень многое зависит от порядков, правил

приличия и представлений о морали, принятых в данном обществе. Например, в одном

социуме может особо цениться твёрдость характера, а в другом – напротив, податливость

63

и покладистость. Одно и то же качество может считаться положительным для женщин и

отрицательным – для мужчин (например, нежность или хрупкость). В таком случае, для

решения вопроса о положительности или отрицательности признака необходимо

проводить исследования социолингвистического, психологического и

культурологического характера. Однако при более подробном анализе признаковой

лексики выясняется, что некоторые представления о полярности можно почерпнуть из

чисто лингвистических сведений, а именно, из семантического потенциала лексемы.

Например, русская лексема тяжёлый, этимологически связанная с глаголом

тянуть, изначально, уже в прямом своём значении, описывает предметы, которые

доставляют человеку ощущение дискомфорта: которые он может только с трудом

поднимать, держать, носить. Поэтому и все переносные значения этого прилагательного

связаны с отрицательными коннотациями, более или менее ярко выраженными, ср.:

тяжёлый характер, тяжёлая работа, тяжёлая болезнь, тяжёлая потеря. Однако, с

денотативной точки зрения, такая организация признакового поля ‘тяжёлый’ не является

единственно возможной. И действительно: сербская лексема тежак исходно шире

русской тяжёлый и охватывает как антропоцентричные, так и нейтральные контексты, в

которых это прилагательное описывает просто предмет, имеющий большой вес, без

всякой отсылки к тому, доставляет ли этот вес человеку дискомфорт или нет (ср. русское

прилагательное весомый). А большой вес – это далеко не всегда плохо, и, как следствие,

сербское прилагательное может принимать метафорическое положительно окрашенное

значение ‘имеющий большой вес в обществе’, ср.:

(62) Crkovna je vlast teža od svjetovne. Церковная власть важнее (=весомее, букв.:

«тяжелее») светской. (Пример из толкового словаря сербского языка Матица Српска)

Правда, надо признать, что на материале сербского языка эти две возможности

концептуализации ситуации трудно различимы, и наш вывод опирается лишь на

небольшое количество употреблений прилагательного тежак, не приемлемых для

русского тяжёлый. А именно, в сербском языке существительное со значением ‘вес’

образовано от того же корня (тежина), и поэтому возможности различить ситуации

объективно большого веса (~весомый) и веса, некомфортного для человека (~тяжёлый)

практически нет. Поэтому и такие нейтральные вопросы, как ‘Сколько ты весишь?’, по-

сербски задаются с использованием прилагательного тежак:

(63) Колико си тежак? (Букв.: «Насколько ты тяжёлый?»)

Слабую поддержку разделения двух концептуализаций демонстрируют и

переносные значения: в сербском языке признаковая лексема тежак употребляется в

положительных контекстах крайне редко.

64

Гораздо более яркую ситуацию демонстрирует китайский, где основная лексема,

обслуживающая данное признаковое поле (zhòng), имеет исключительно положительные

переносные употребления, ср.:

(64) Wǒmen de rènwu hěn zhòng – Перед нами стоят очень важные задачи (букв. «мы-

ATR-задача-очень-тяжелый»)

(65) Nǐ zài wǒ xīn li fènliàng hěn zhòng – Ты для меня очень много значишь (букв.

«ты-в-я-сердце-внутри-вес-очень-тяжелый»)

Оказывается, что и в китайском языке эта возможность обусловлена исходной

способностью лексемы zhòng употребляться в нейтральных прямых контекстах, ср.:

(66) Nǐ yǒu duō zhòng? (букв. «ты-иметь-насколько-тяжелый»).

Напротив, вторая китайская лексема, также выражающая физический признак

‘имеющий большой вес’ (chén), восходит к глаголу ‘тонуть’, а потому и в переносных

значениях приобретает только отрицательную окрашенность, ср.: tóu chén «голова

тяжелая», chén tòng «тяжелая боль» - сильная боль1.

Другую иллюстрацию реализации семантического потенциала в переносных

значениях демонстрирует прилагательное нежный. Эта русская лексема способна

обозначать два типа исходных физических ситуаций:

1) приятный на ощупь (ср. нежная кожа);

2) такой, который требует бережного обращения; легко портящийся,

повреждающийся при хранении, перевозке2 (ср. нежный прибор, нежный цветок).

Обе исходные ситуации дают в русском языке переносные значения, ср. пример (67),

отражающий метафорическое понимание ситуации 1, и пример (68), иллюстрирующий

метафорическую реализацию ситуации 2:

(67) Князь Андрей был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна

Марья. Л. Толстой, Война и мир. (Пример из МАС)

(68) С виду он был маленького роста, слабого и нежного сложения. Достоевский,

Братья Карамазовы. (Пример из МАС)

Обе эти ситуации порождают положительный оценочный компонент. В первом

случае – потому что нежный описывает предметы, не способные принести человеку вреда

(и даже, напротив, приятные). Второй случай менее тривиальный: он подразумевает

ситуацию отсутствия прочности у некоторого предмета, но расценивается при этом

положительно, так как применяется к объектам, которые и не должны обладать

1 Подробнее о лексемах лёгкий и тяжёлый в типологической перспективе см. [Кюсева и др., в печати] 2 Определение из МАС

65

жёсткостью, прочностью, грубостью (ср. аналогичное прилагательное хрупкий и

противоположно устроенные ломкий, хлипкий, хилый).

Похожим, но несколько иным набором значений обладает прилагательное мягкий.

Оно подразумевает физическую ситуацию воздействия и описывает предмет с точки

зрения податливости этому воздействию: мягкий – ‘такой, который можно мять’. С другой

стороны, оно также отражает ощущения человека от соприкосновения с объектом. МАС

выделяет следующие два физических значения этого прилагательного:

1) такой, который легко поддается, уступает при надавливании, прикосновении и

вызывает приятное ощущение (ср. мягкий мох);

2) легко поддающийся сжатию, давлению (ср. мягкий воск).

И эти две ситуации также реализуются в метафорических употреблениях, причём

зачастую отличить одну реализацию от другой можно только с помощью широкого

контекста. Так, например, мягкий человек может быть расценен как положительно, так и

отрицательно: с одной стороны, он может быть добрым, приятным и безобидным

(реализация ситуации 1), а с другой – может быть слишком подверженным влиянию

извне, никогда не имеющим собственного мнения, мягкотелым (реализация ситуации 2)1,

ср.:

(69) Она была крупной, широколицей, с голубыми глазами ― типично русской

бабушкой с мягким характером и покорно-доброй. [Владлен Давыдов. Театр моей мечты

(2004)]

(70) А я предчувствовал, предвидел… что если б я остался в России, то с моим

слабым и мягким характером, я бы непременно сделался подлейшим верноподданным

чиновником или попал бы в Сибирь ни за что, ни про что. [Павел Кузнецов. Эмиграция,

изгнание, Кундера и Достоевский // «Звезда», 2002]

Семантический потенциал русских лексем, как указывает С.М. Толстая (см. [Толстая

2008]), складывается ещё на общеславянском уровне (например, прилагательное тяжкий2

явно давно потеряло прямую, актуальную для носителей связь с глаголом тянуть).

Однако, как кажется, производные значения слов должны поддерживаться синхронно

существующими прямыми употреблениями. Так, например, С.М. Толстая в той же

монографии указывает, что прилагательное пресный исходно описывало хлеб без кислой

закваски и могло иметь положительные коннотации отсутствия излишеств, чистоты и

1 В сербском языке для передачи этого значения используется очень образное слово бескичмењак (букв.: «беспозвоночное»). 2 Изначально являвшееся главным средством выражения идеи большого веса (ср. сербское тежак), а затем (примерно в XVII в.) вытесненное в большинстве контекстов однокоренным прилагательным тяжёлый (см. [Лукина 1962]).

66

праведности (связанные с православной культурой). В современном русском языке это

прилагательное имеет прямое значение «лишённый определённого, характерного вкуса

вследствие отсутствия или небольшого количества соли», а потому и в переносном

употреблении отражает только эту, отрицательно окрашенную идею, ср.:

(71) Тут будут несчастья, гибель или же пресное, тягучее прозябание, которое и

жизнью не назовёшь. [Юрий Трифонов. Дом на набережной (1976)]

Таким образом, положительная или отрицательная окрашенность лексемы обычно

доступна объяснению посредством обращения к её семантическому потенциалу,

поддерживаемому на синхронном уровне. Другое дело, что сложно предсказать заранее,

какая именно часть зачастую обширного и многостороннего потенциала будет

реализована.

Приведём ещё один пример. Русское прилагательное острый, будучи

употреблённым в сочетании с существительными слово, словцо приобретает

положительный компонент значения (ср. также положительно окрашенные острить,

острослов, острота). И это подлежит объяснению. В данном случае эксплуатируется

образ тонких острых стрел, попадающих точно в цель, причём ситуация представлена с

позиций стрелка, а не мишени: его острые слова характеризуют его точность, меткость.

Иначе обстоит дело во французском, где ‘острые слова’ (des mots aigus) – это обидные

слова, отрицательно окрашенные. Здесь ситуация представлена с позиций мишени: с

позиций человека, которого задели за живое. При этом исходно семантический потенциал

лексем острый и aigu такой разницы, как кажется, не обнаруживает.

Представляется, что проблема предсказания полярности переносного значения

признаковой лексемы требует обширного типологического изучения. В рамках настоящей

работы этого, к сожалению, сделать невозможно, поэтому мы ограничимся только

следующим выводом: результирующее значение с оценочным компонентом, вероятнее

всего, не может противоречить исходному семантическому потенциалу лексемы, а также

не может быть из него невыводимым.

2.3. Признаковые слова с приобретённым чисто оценочным значением

Всё это время мы рассматривали, каким образом оценочность незаметно

встраивается в систему признаковой лексики, становясь фоном для выражения основного

качественного значения, его общей оценочной тональностью. Данный же раздел будет

посвящён лексемам, для которых выражение положительного или отрицательного

отношения говорящего – основная и часто единственная задача. Таким образом, мы

67

наконец получим ответ на вопрос, интересовавший нас с самого начала: каковы

источники для новых оценочных выражений, сменяющих уже привычные, «затёршиеся»

слова, утерявшие свою экспрессивную силу.

Как мы и предполагали (см. Введение), стандартные семантические сдвиги –

метафора и метонимия – не справляются с такой глобальной перестройкой значения: ведь

для того, чтобы получить чисто оценочный признак, необходимо устранить из смысловой

структуры лексемы все остальные семантические компоненты. Конечно, лучше всего для

таких задач подходит импликативный тип сдвига. Он работает по схеме «если X обладает

характеристикой Y, то он хороший/плохой» и, по большому счёту, не подразумевает

перестройки значения самой характеристики Y: он просто заменяет её старую семантику

на новую, более общую. Поэтому и основной наш вопрос можно переформулировать в

этом же ключе: какие признаковые значения могут становиться посылками для оценочной

импликатуры?

В рамках настоящей работы мы постараемся ответить на этот вопрос на основе

материала русского языка, но, конечно, он требует и типологического изучения. Если два

признака (в нашем случае, признак положительной/отрицательной оценки и некоторый

другой) оказываются связаны причинно-следственными связями, то очень интересно и

важно выяснить, является ли эта связь особенностью устройства мозга человека вообще,

или же она складывается исторически, в результате каких-либо культурно обусловленных

обстоятельств. К сожалению, в рамках настоящей работы у нас нет возможности провести

масштабное расследование такого плана, но мы постараемся, по мере возможности,

привлекать типологические данные, проводя параллели между русским материалом и

материалами других языков.

Итак, из нашей выборки возможность порождать чисто оценочное значение

проявили следующие слова:

Безумный Кривой Сказочный Бешеный Крутой Славный Блестящий Невероятный Совершенный Божественный Необыкновенный Страшный Великий Отвратительный Сумасшедший Волшебный Отличный Тупой Выдающийся Порядочный Ужасный Глупый Правильный Фантастический Грамотный Приличный Чёткий Дивный Противный Чудесный Дикий Реальный Чудный Жуткий Ровный Чудовищный Исключительный Роскошный Шикарный Конкретный

68

Рассмотрим их последовательно, разделив на классы по принципу сходства

изначальной семантики1.

2.3.1. Божественный, волшебный, невероятный, сказочный, фантастический,

чудесный

В эту группу признаковых слов попадают лексемы, исходно описывающие

отношение к несуществующему, выдуманному миру. И, конечно, такая семантическая

посылка даёт положительную оценку в качестве вывода: ‘относится к сказке, к

нереальному миру’ => ‘хороший’, ср. пары примеров (72)-(77).

(72а) В этом смысле теория божественного происхождения главы тоталитарной

секты ― весьма "сильная" теория, так как чрезвычайно сложно заставить её адептов

признать, что их вождь - обыкновенный смертный. [Александр Ослон. Мир теорий в

эпоху «охвата» // «Отечественные записки», 2003]

(72б) Если даже у людей сытых при их упоминании во рту возникает

божественный вкус «котлеток»! [Валерий Аграновский. Вторая древнейшая. Беседы о

журналистике (1976-1999)]

(73а) Молодой человек привык быть настороже, когда обладание той или иной

книгой приравнивается к обладанию магическим предметом (кольцом или волшебной

палочкой). [Александр Иличевский. Биография поэта как факт языка // «Новый Мир»,

2007]

(73б) Боже, какие это были волшебные дни в Беркли! [Василий Аксенов. Новый

сладостный стиль (2005)]

(74а) Хотя, пожалуй, могло случиться и такое, вдруг подумал командир, на войне

случается разное, вся она полна самых невероятных случаев. [Василь Быков. Болото

(2001)]

(74б) Ах, что за невероятный человек был Давид Гутман! [Леонид Утесов.

«Спасибо, сердце!» (1982)]

(75а) Их объединяет единственно верное, окончательное и могущественное учение

англичанина Джона Рональда Руела Толкиена, создавшего в своих книгах сказочные

страны, кишащие злобными и добродушными персонажами. [Максим Горцакалян.

Москва толкиенутая (1997) // «Столица», 1997.08.26]

1 Начальный этап этой работы отражён в статье [Карпова и др. 2011]

69

(75б) Как выяснилось позже (от него), он знал, что Лепко обречен, и не хотел

лишать его сказочной поездки в Париж. [Евгений Весник. Дарю, что помню (1997)]

(76а) Кстати, в фантастических фильмах столетней давности будущее, то есть

теперешнее настоящее, изображали исключительно в серо-ржавой палитре. [Алексей

Слаповский. 100 лет спустя. Письма нерожденному сыну // «Волга», 2009]

(76б) Как провести фантастический отпуск дёшево и без тур-фирм. (Пример из

Яндекса: http://born4win.ru/2011/07/06/kak-provesti-fantasticheskij-otpusk-dyoshevo-i-bez-tur-

firm/)

(77а) Нет, в них не было чудовищ, королей, рыцарей, фей и всяческих ужасных и

чудесных превращений. [Самуил Алешин. Встречи на грешной земле (2001)]

(77б) Этот холодный скептик, постоянно подвергающий язвительной критике мои

фантазии, был чудесным другом. [А. А. Бек. Талант (Жизнь Бережкова) / Части 1-3 (1940-

1956)]

Эта идея для русского языка не нова и очень понятна, ср. многочисленные

выражения типа как в сказке (для выражения высшей степени удовольствия и счастья) и

не в сказку попал (выдаваемое обычно в ответ человеку, который внезапно понимает, что

попал в худшую ситуацию, нежели он ожидал). Исходная семантика этого типа едва ли не

лучше всего приспособлена к переходу в значение чистой положительной оценки. В

русском языке этот класс очень многочисленный, и лексемы, в него попадающие, в своём

оценочном употреблении весьма частотны. При этом данный класс продуктивен. Он

развивается практически как самостоятельная подсистема оценочной признаковой

лексики: в нём устаревают одни слова, и им на смену приходят другие. Так, например,

прилагательное божественный уже давно приобрело оценочную функцию, ср. пример из

НКРЯ, датируемый серединой XIX века:

(78) Мы впятером обедаем на Васильевском острову, в новой гостинице: говорят,

телячьи ножки готовят божественно! [И. А. Гончаров. Иван Савич Поджабрин (1842)]

С другой стороны, прилагательное нереальный1, образованное от заимствованного

корня и вошедшее в русский язык, вероятно, сравнительно недавно (первое его

употребление в НКРЯ относится к концу XIX века), только начинает формировать

оценочное значение, осваивая, для начала, просторы молодёжного сленга:

1 В нашем списке, вынесенном в заголовок подраздела, это прилагательное не указано, так как и в современном языке оно ещё не очень частотно и не вошло в первые 300 признаковых лексем, однако в качестве примера оно очень показательно.

70

(79) потрясающе....это просто...для меня какой-то нереальный фильм...я в него

влюбилась...на столько он меня захватил...я и смеялась и переживала всё вместе с

ними...просто слов нет! [Пример из Яндекса: http://www.intv.ru/view/?film_id=12970]

Любопытно, что эта метаморфоза происходит прямо на наших глазах: в толковом

словаре русского сленга В.С. Елистратова, изданном в 2006 году, эта признаковая лексема

в оценочном значении ещё не упоминается, но уже в словаре молодёжного сленга

Т.Г. Никитиной, вышедшем в 2009 году, она представлена и имеет толкование

‘прекрасный, превосходный’.

Интересно также отметить, что признаковые слова с такой исходной семантикой

оказываются одним из самых продуктивных источников положительной оценки не только

в русском языке. Эта же модель распространена, например, в английском (ср., например,

прилагательные fantastic, fabulous), во французском (fantastique, féérique, fabuleux,

merveilleux), в немецком (märchenhaft, phantastisch), в сербском (чаробан, невероватан,

божанствен, фантастичан, чудесан).

2.3.2. Дивный, чудный

Группа, состоящая (на материале нашей выборки) из лексем дивный и чудный,

отделена от предыдущей достаточно условно: чёткую границу между этими двумя типами

исходной семантики провести нелегко. Прилагательные дивный и чудный на синхронном

уровне употребляются только в оценочном значении (причём и в таком употреблении они

кажутся устаревшими), однако оба они восходят к семантике удивления и формируют,

тем самым, модель ‘удивительный’ => ‘хороший’:

(80а) Дивное дело: мой новый хозяин говорил со мной голосом моего старого

хозяина, был его полным тезкой и однофамильцем. [Андрей Дмитриев. Закрытая книга

(1999)]

(80б) Он сегодня пг'и Его Императорском Величестве. ― Какая вы дивная пара.

Вот уже семь лет любуюсь вами в свете. [П. Н. Краснов. От Двуглавого Орла к красному

знамени (1922)]

(81а) Нынешнему читателю может показаться чудным мой плач по

«Современнику». [Михаил Козаков. Актерская книга (1978-1995)]

(81б) Мы идем еще выше, на 19 этаж, где синьор Перини спроектировал

панорамный ресторан ― огромный, тянущийся по периметру всего этажа зал со

сплошными стеклянными стенами, через которые открывается чудный вид на

71

Воробьевы горы с университетом на юге и подмосковными лесами на севере. [Василий

Гулин. Недоскреб (1997) // «Столица», 1997.07.01]

Модель эта очень близка к только что описанной выше: ‘удивительный’ – значит,

необычный, непривычный, ассоциирующийся скорее с выдуманным или даже

существующим, но каким-то другим миром (ср., например, выражение как с луны свалился

– про человека, чьё поведение нас удивляет). Связь всего удивительного с другими

мирами прослеживается также и в близости таких концептов, как ‘удивительный’ и

‘странный’ (ср. чудный и чудной1), так как ‘странный’, в свою очередь, часто оказывается

«совмещён» с представлением о чём-то чужом, постороннем (ср. французское

существительное étranger (‘иностранец’, ‘ чужой’), однокоренное прилагательному étrange

– ‘странный’).

В высшей степени условным является и отнесение нами прилагательного,

однокоренного лексеме чудный (чудесный), к предыдущему классу случаев. Принимая

такое решение, мы руководствовались тем, что, на наш взгляд, внутренняя форма

прилагательного чудесный прозрачнее для носителей, которые явно соотносят его с

чудесами, т.е. с миром сказки, что вряд ли происходит с прилагательным чудный. К тому

же, судя по корпусным данным, лексема чудный явно прошла этап развития, на котором

она передавала значение ‘удивительный’ (ср. также пример (81а)):

(82) Что я им так чуден кажусь, будто они больших париков не видали. [А. П.

Сумароков. Чудовищи (1750)]

Подтверждается это и существованием лексемы чудной, «заморозившей» значение

удивления. Прилагательное чудесный, напротив, как кажется, издавна чётко

ассоциировалось с чудесами религиозными, а значит, обозначало не чистое удивление, а

уже включало идею связи с другим миром и положительную окрашенность.

Таким образом, эти два семантических типа тесно связаны между собой и дают при

импликативном сдвиге одинаковые результаты. Второй тип также довольно продуктивен:

ср. изумительный, а также находящиеся в начале пути обретения оценочного значения и

потому рассмотренные в предыдущем разделе удивительный, поразительный. Как

кажется, релевантен этот класс и с типологической точки зрения: так, согласно этой

модели развиваются французские признаковые лексемы étonnant, surprenant, épatant,

merveilleux, английские wonderful, marvelous и другие.

1 Ср. также сербское прилагательное чудан – ‘странный’ и глагол чудити се – ‘удивляться’.

72

2.3.3. Исключительный, отличный, выдающийся, совершенный, необыкновенный

На первый взгляд может показаться, что лексемы исключительный, отличный,

выдающийся, необыкновенный и совершенный оказались в одной группе едва ли не

случайно, безо всяких оснований. Но на самом деле это не так: данная группа не очень

однородна, но при этом она является отражением единой идеи, что будет понятно в

дальнейшем. Идея эта также очень тесно связана с предыдущими, обозначая, по сути, ту

же ситуацию выделяемости из общего ряда: ‘не такой, как другие’ => ‘хороший’. Однако

исходная семантика лексем данной группы отражает эту идею изначально менее

экспрессивно, чем базовая семантика, свойственная словам предыдущих групп. Так,

прилагательные божественный, волшебный, невероятный, сказочный, фантастический,

чудесный изначально описывают объект как выделяющийся настолько, что даже кажется,

будто бы он принадлежит какому-то другому миру. Признаковые слова дивный, чудный (а

также удивительный, поразительный, изумительный) показывают, что объект так не

похож на всё привычное, что вызывает удивление. А лексемы исключительный,

отличный, выдающийся, совершенный, необыкновенный просто отражают тот факт, что

объект не похож на другие. Возможно, это изначальное отсутствие особой экспрессии и

делает эту идею менее релевантной в типологической перспективе. Однако прежде, чем

громко заявлять о типологической нерелевантности, необходимо проанализировать

устройство данной группы детальнее. А чтобы анализ был более полным и наглядным, мы

привлечём к рассмотрению также относящиеся к этому классу слова, которые не вошли в

нашу выборку по причине своей не очень высокой частотности.

Как мы уже сказали, группа эта не очень однородна. И более всего в ней обособлена

лексема отличный. Именно она предлагает наиболее слабую посылку для оценочной

импликатуры, ибо, по-видимому, изначально данное прилагательное имело просто

значение ‘другой’ (живое и сейчас, ср. конструкцию отличный от X-а), которое могло

отражать и самую простую, предельную ситуацию: наличие всего двух объектов, из

которых один отличается от другого.

(83) Мы будем давать слово тем, у кого можно чему-то поучиться, чтобы

раскрыть для себя отличный от существующего пласт хореографического искусства.

[Костромская «Карусель» // «Народное творчество», 2003]

Вероятно, именно поэтому модель ‘отличающийся от другого/других’ => ‘хороший’

встречается так нечасто. По нашим предварительным данным, эта модель не свойственна

ни английскому, ни французскому, ни валлийскому, ни арабскому, ни японскому, но зато

обнаруживается в славянских языках. Так, например, в сербском языке её реализует

73

когнатная русской лексема одличан. Любопытные данные предоставляют ещё более

близкие русскому белорусский и украинский, где эта схема воплощается в

прилагательных адменны и відмінний соответственно, являющихся когнатами русского

отменный. Любопытно, что прилагательное того же происхождения в польском

(odmienny) имеет только одно значение: ‘отличающийся от других’, в то время как русская

лексема, напротив, на синхронном уровне имеет только чисто оценочное значение.

(84) Был он высок и очень худ, но наркоматовский портной Шнейдер и в самом деле

оказался магом и волшебником: костюм сидел отменно, и галстук был подобран к нему

тоже отменный ― пёстрый, цветастый, такие тогда любили. [Ю. О. Домбровский.

Факультет ненужных вещей, часть 5 (1978)]

Однако, конечно, диахронически и она прошла через эту схему: значение

‘различный, несхожий, особенный, с приметами разности’ регистрирует Даль. Ср. также

пример из НКРЯ:

(85) И сельские пресвитеры ничем не отменны от простых мужиков, мужик за

соху, и поп за соху, мужик за косу, и поп за косу. [И.Т. Посошков. Книга о скудости и

богатстве (1724)]

Следующее, изначально более сильное утверждение, выражают лексемы типа

совершенный, выдающийся, превосходный: они предполагают выделение одного элемента

на фоне других, как правило, путём его возвышения над другими1 или путём его

выдвижения вперёд. И действительно, лексемы превосходный и совершенный отражают

идею нахождения объекта выше других (см. этимологическую связь первого

прилагательного с семантикой движения вверх, ср. восходить; и диахроническую связь

прилагательного совершенный с лексемой верх). Признаковое слово выдающийся

выражает идею выдвижения вперёд или вверх.

(86) Выдающаяся вперед нижняя челюсть рыбок напоминает челюсть бульдога, а

зубы-треугольнички ― зубья пилы. [Марина Руина. Хищник в аквариуме (2002) // «Биржа

плюс свой дом» (Н. Новгород), 2002.03.11]

Видимо, так как утверждение «‘находящийся над или перед другими’ => ‘хороший’»

изначально мощнее предыдущего (для этой схемы недостаточно двух участников,

отличных друг от друга!), такая модель находит отражение во многих других языках, в

том числе не славянских. Например, одна из самых распространённых оценочных лексем

во французском, а также и в английском языке – excellent – восходит к латинскому

глаголу excello ‘выделяться, выдаваться, возвышаться’, вероятно, образованному от

1 Ср. стандартную метафору по Дж. Лакоффу и М. Джонсона: ‘верх’ – ‘хорошо’, [Lakoff, Johnson 1980]

74

глагола cello ‘поднимать’ и приставки ex-. Замечательно, что эта модель очень близка

идее, с которой мы уже сталкивались в предыдущем разделе, когда говорили о лексемах

видный и заметный: очень часто видимость объекта обеспечивается именно его

возвышением над другими.

Видимо, к этой же модели примыкают лексемы с несколько более общей

семантикой: ‘из ряда вон выходящий; стоящий в стороне’. Согласно этой схеме развивают

значение положительной оценки, например, английская лексема outstanding, а также

сербское прилагательное изванредан.

И, наконец, третья модель – наиболее общая, не очень чётко отделяемая от второй:

она избирает в качестве посылки исключительность объекта, его непохожесть ни на какой

другой, уже практически не прибегая к пространственным образам, ср. прилагательное

исключительный в прямом употреблении (пример (87а)) и в оценочном (пример (87б)):

(87а) Причём запрос этот пишется в исключительных случаях, когда автомобиль

с таким номером что-либо нарушил. [Марина Львова. Слуги народа переплюнули мафию

(2003) // «Аргументы и факты», 2003.01.22]

(87б) Исключительный человек, успевающий почти одновременно находиться на

всех ключевых точках своей службы, он каждый день, вернувшись с эвакуации раненых с

передовой, заезжает в свой главный госпиталь. [Юлия Захватова. Палатка N 9-1-1 (2000)

// «Семья», 2000.01.19]

Как идёт по нарастающей сила утверждения, заложенная в исходной семантике

(‘отличающийся от другого’ => ‘выделяющийся из группы’ => ‘отличающийся ото всех’),

точно так же по нарастающей движется и степень освоенности идеи с типологической

точки зрения. В результате третья модель пока кажется нам наиболее распространённой. К

ней относятся русские лексемы исключительный, необыкновенный, экстраординарный;

сербские слова изврстан, изузетан; французские exceptionnel, extraordinaire; английские

exceptional, extraordinary и др.

2.3.4. Блестящий

Модель, реализуемая в русском языке лексемой блестящий, также недалека от

предыдущих. Особенно тесно она связана с идеями о выдающемся, выделяющемся на

фоне других, заметном: в сущности, значение ‘блестящий’ тоже подразумевает яркость,

возможность привлечь внимание. Правда, этот признак основан на более выраженном и

семантически насыщенном параметре, и из-за этого ему сложнее интегрироваться в

систему оценки, чем лексемам, рассмотренным выше. Именно поэтому данное

75

прилагательное в русском языке захватывает не такой широкий круг контекстов, как,

например, прилагательное чудесный (подробнее о контекстах см. ниже). А очень близкое к

семантике ‘блестящий’ прилагательное яркий и вовсе развивает метафору, передавая,

помимо положительной оценки, другие компоненты значения. Так, блестящий студент –

это хороший студент, а яркий студент – это студент, которого сложно не заметить,

который «бросается в глаза»1, ср. следующую пару примеров:

(88) Блестящий студент не менее блестяще защищает экзамен на докторскую

степень. [А. Сергеев. Уоллес Карозерс // «Химия и жизнь», 1966]

(89) Он ответил, и потом сказал, что я - самый яркий студент на первом курсе,

потому что умею отстаивать свои права (Пример из Яндекса: http://osennee-

solnce.livejournal.com/75833.html)

Между тем, использование семантики ‘блестящий’ в качестве посылки для

оценочной импликатуры – вполне стандартное явление, ср., например, сербскую лексему

сјајан, даже более употребительную, чем её русский аналог; а также французские brillant,

splendide, английскую brilliant и др.

2.3.5. Роскошный, шикарный

Лексемы роскошный и шикарный изначально довольно пусты и абстрактны, а

прилагательное шикарный, к тому же, заимствованное. Однако у них всё же можно

выделить прямое значение, и заключается оно примерно в идее внешнего блеска, правда,

менее физического, чем у только что рассмотренного прилагательного блестящий:

роскошный, шикарный – такой, который сияет довольством и богатством. Тем самым, как

мы видим, и эта идея близка к предыдущим: здесь снова главную роль играет

выделяемость на фоне других. Однако акцент снова немного смещён: теперь элемент

отличается от других тем, что выглядит ярче за счёт своего богатства и обеспеченности.

Ср. примеры (90а)-(90б), где в (90а) лексема роскошный употреблена в исходном

значении, а в (90б) – в производном оценочном:

(90а) Чтобы всякая беззащитная леди в своей роскошной шубе и невозможных

бриллиантах спокойно могла пройтись из казино в свой отель, неся в сумочке большой

выигрыш. [Анна Карабаш. Три дня в Монако (2002) // «Домовой», 2002.02.04]

1 Независимое подтверждение тому, что смысл ‘яркий’ подразумевает прежде всего заметность, предоставляет причастие кричащий, посредством которого описывают яркие цвета и надписи, которые бросаются в глаза, ср.: (91) Первые полосы вечерних газет не били по нервам читателей кричащими заголовками. [Вера Дорофеева, Виль Дорофеев. Выстрел в плазму // «Юность», 1971]

76

(90б) Я исполнил Юрину просьбу, но перед праздником заболел и дома, по радио,

слушал собственное сочинение в роскошном исполнении Ю.Богатырева, М.Боярского,

Л.Гурченко и Н.Михалкова. [Вениамин Смехов. Театр моей памяти (2001)]

Любопытно, кстати, что лексема богатый не идёт по этому пути (см. разделы 2.2.2.1,

2.2.3.1). И это понятно: концепт ‘богатый’ устроен сложнее и может позволить себе

метафоризацию. Если идеи ‘роскошный’ и ‘шикарный’ обозначают уже абстрактный,

метафорический блеск (хоть и обладающий внешними проявлениями), то идея ‘богатый’

подразумевает вполне конкретное свойство обладания большим количеством

материальных ценностей, которое, возможно, не видно невооружённым глазом, но вполне

верифицируемо физически: деньги можно посчитать. ‘Роскошный’ и ‘шикарный’ не

связаны прямо с материальными ценностями: они отражают уже вторичную идею

впечатления, которое человек производит своим внешним видом.

Эта идея также не чужда и другим языкам, хотя, как кажется, и не очень хорошо

освоена: нам известны в основном случаи, когда она выражается с помощью

заимствованных лексем со скудной лингвистической историей существования внутри

языка, который их использует. Так, например, в сербском языке эта идея передаётся

(правда, весьма слабо) тем же заимствованным корнем шик-, что и в русском, с той

разницей, что сербский освоил эту лексему ещё хуже, ср. пример (92), где эта лексема, во-

первых, неизменяема, что не свойственно сербским признаковым словам, а во-вторых,

взята автором в кавычки:

(92) Возити се њима било је више „шик“ , него на својим коњима1.

‘Ездить на этих лошадях было шикарнее, чем на своих’.

2.3.6. Славный

Наконец, ещё одну модификацию идеи ‘не такой, как другие’ => ‘хороший’

представляет лексема славный: ‘известный’ => ‘хороший’. В данном случае во главе угла

снова находится идея выделяемости, заметности, как бы абстрактной «видимости

издалека»: известный – тот, о котором все знают, тот, который у всех на виду. Этот путь

импликативного перехода уже пройден лексемой: в первом значении она не

употребляется совсем, да и в оценочном уже кажется устаревшей, однако обе стадии

засвидетельствованы, ср. примеры (93)-(94):

1 Пример из словаря Матица Српска

77

(93) Глаголют и проповедуют толь многие и перславные виктории, которыми

Россию твою, прежде презираему бывшую, сотворил еси всем врагом страшную, всему

миру славную. [архиепископ Феофан (Прокопович). Слово в неделю осмуюнадесять,

сказанное в Санктпитербурхе, в церкви Живоначальныя Троицы, во время присутствия

Его Царскаго Величества, по долгом странствии возвратившагося, чрез ректора,

честнейшаго Отца Прокоповича (1717)]

(94) В моей семье подрастают два славных парня, Максимка и Дениска, школьник и

дошкольник. [Алексей Гаецкий. Самолётостроители, за работу! // «Наука и жизнь», 2009]

Вероятно, по этой же модели развивалась ещё одна устаревающая лексема –

знатный, восходящая к глаголу знать, ср. пару примеров (95)-(96), где пример (95)

иллюстрирует употребление данного прилагательного в значении ‘известный’, а пример

(96) – в значении положительной оценки:

(95) Обо мне в ряду других авторов мифологической прозы писал в той же

«Литературке» знатный по тем временам критик Лева Аннинский... [Николай

Климонтович. Далее -- везде (2001)]

(96) У них знатные щи варят ― язык проглотишь, ― продолжал дядя Елистрат,

обращаясь к Алексею. [П. И. Мельников-Печерский. В лесах. Книга вторая (1871-1874)]

В отличие от русского языка, где эта модель реализуется только в устаревающих

лексемах (прилагательное известный такого употребления пока не приобрело), в

некоторых европейских языках эта идея, напротив, зарождается в живой разговорной

речи. Так, например, франко-французский толковый словарь Petit Robert выделяет для

прилагательного fameux (исходное значение которого – ‘известный’1) значение ‘отличный,

превосходный’, сопровождая его пометой fam. = «разговорное». Аналогичное

употребление (также в разговорной речи) наблюдается и у английской лексемы famous.

2.3.7. Великий

Прилагательное великий восходит к семантике ‘большой’2 и в русском языке стоит в

одном ряду с такими признаковыми лексемами, как большой и крупный. Это значение

менее абстрактное, чем те, что мы рассматривали ранее: исходно оно описывает

1 Любопытно, что этимологически это прилагательное восходит к латинскому существительному fama – ‘молва’ (ср. также английское famous), т.е. образовано по той же модели, что и русское прилагательное славный, производное от слава – существительного, родственного лексеме слово (см. Этимологический словарь М. Фасмера). Таким образом, ‘известный’ – это тот, о котором говорят (славный, fameux, famous), или тот, о котором знают (знатный; известный – от ведать = ‘знать’). 2 Ср. сербское прилагательное велик, которое в современном сербском языке является основной нейтральной лексемой со значением ‘большой’, а также русские конструкции типа юбка мне велика.

78

физическое, параметрическое свойство объектов действительности. Правда, надо

признать, что параметр размера (‘большой – маленький’) является всё же более общим,

чем, скажем, ширина, длина или высота. Он описывает размер объекта в целом, а не одно

из измерений, тем самым зачастую вбирая в себя обозначения и других параметров (ср.,

например, большой овраг: ‘длинный, глубокий и широкий’). А так как практически все

объекты действительности обладают размером (но далеко не все могут быть

охарактеризованы, например, по глубине), то и сочетаемость его значительно свободнее1.

Помимо этого, несмотря на исходную конкретность значения ‘большой’, оно не так

далеко от общей идеи, разные реализации которой мы рассматривали в предыдущих

пунктах: идея ‘большой’ также подразумевает выделяемость на фоне других и заметность

издалека. Связь с идеей ‘заметный’ видна по переносным значениям прилагательных

большой, крупный, включающим ещё только компонент положительной оценки, т.е. на

начальных стадиях пути формирования чистого оценочного значения: заметный

специалист – это почти то же самое, что и крупный специалист (см. раздел 2.2.3.1).

Прилагательное великий также формирует своё оценочное значение на основании

идеи ‘заметный, занимающий большую нишу, играющий большую роль’, описывая в

основном людей с точки зрения их достижений, признанные произведения искусства,

очень важные события, ср.:

(97) Впереди ― 9 мая, неоспоримо великий День Победы. [коллективный. Сквозь

призму Чернобыля: диалоги о мире и войне // «Наука и жизнь», 2006]

(98) Немало шахматно-юмористических находок есть в великом романе Михаила

Булгакова «Мастер и Маргарита», среди них ― описание партии между Воландом и

котом Бегемотом. [Е. Гик. Шахматы в художественной литературе // «Наука и жизнь»,

2007]

Однако надо отметить, что, несмотря на то, что значение положительной оценки у

русского прилагательного великий шире, чем у слов большой и крупный, в целом оно ещё

очень узко. Оно охватывает только тот класс случаев, где ещё сохраняется идея размера,

ср.: великие дела – это дела, требующие большого количества времени, играющие

большую, важную роль. Великий человек – человек, который совершил много великих

поступков (мы не назовём великим ребёнка, ещё не успевшего ничего в жизни совершить,

даже если он очень хороший, умный и всесторонне одарённый). Великая Победа – это

победа, которая имела большой вес, заняла большую, важную нишу в истории народа. И,

1 Ср., однако и ряд ограничений на сочетаемость русского прилагательного большой в работе [Рахилина 2008]

79

конечно, анализ этого прилагательного не стоило бы включать в данный раздел, описав

его в главе, посвящённой оценочному несамостоятельному компоненту, если бы не два

обстоятельства. Первое – наблюдающееся в настоящее время расширение его сферы

употребления. Второе – типологическая релевантность модели ‘большой’ => ‘хороший’.

Рассмотрим эти два пункта по порядку.

В современном русском разговорном языке всё чаще встречаются ситуации, в

которых прилагательное великий начинает употребляться в простом оценочном значении,

без примеси метафорического размера (значимости, важности, большой роли). На данном

этапе это общее значение положительной оценки лексема великий выражает, как правило,

в сочетании с существительным вещь, ср.:

(99) Осенью на столе обязательно должна быть тыква, много яблок, груш, много

овощей, поздний пахучий мед, орехи. Вообще сезон — это великая вещь. (Пример из

Яндекса: http://evpgazeta.org.ua/intervyu/541-yuliya-vysockaya-sezon-velikaya-vesch.html)

(100) вчера убегала от пьяных...пришлось бежать по лесу и железной дороге...под

дождем...бежала в кедах...убежала.....и только прибежав домой я поняла, кеды-

действительно великая вещь... (Пример из Яндекса:

http://bridgetv.ru/blog/viewers/N_styonk/KEDY-VELIKAYA_VESCH/)

Типологическая релевантность модели ‘большой’ => ‘хороший’ иллюстрируется,

прежде всего, английским прилагательным great, являющимся одним из основных средств

выражения положительной оценки в английском языке (ср., например, употребление в

наиболее общем оценочном контексте: It was great!).

Очень любопытный случай демонстрирует французское прилагательное formidable.

Его исходное значение – ‘чудовищный’ – теоретически могло бы стать отличным

источником для отрицательной оценки (см. ниже пункт, посвящённый признакам такого

типа). Однако это прилагательное развило значение большого размера и на основании

этой новой семантики сформировало, по только что рассмотренной нами модели,

значение именно положительной, а не отрицательной оценки.

2.3.8. Порядочный, приличный

Признаковые лексемы порядочный и приличный составляют группу, которая ставит,

наконец, несколько другую идею во главу угла: ‘соответствующий норме’ => ‘хороший’,

ср. пары примеров (101)-(102):

80

(101а) Кроме того, ему нужно было привести в порядок и свою одежду, чтобы

появиться на рынке в приличном виде: оборванцу никто больших денег не заплатит,

думал старик. [Людмила Петрушевская. Маленькая волшебница // «Октябрь», 1996]

(101б) Но и «Антигону» пришлось, несмотря на весьма приличное исполнение,

снять с репертуара после 5 раз; никаких сборов она не делала. [П. П. Гнедич. Книга

жизни (1918)]

(102а) А он: «Зачем чужие письма читаешь? Так порядочные люди не поступают.

Давай сюда письмо!» [И. Грекова. Перелом (1987)]

(102б) И несмотря на порядочное исполнение, все-таки «Дообеденный сон»

Островского мне не понравился. [Т. Г. Шевченко. [Дневник] (1857-1858)]

Соответствие норме не подразумевает выделяемости на общем фоне, т.е., по сути,

выдвигает меньшие требования к объекту: для того, чтобы считаться хорошим,

необязательно быть выше, лучше, ярче других – достаточно быть таким, каким надо,

соблюдать норму1. Однако в результате и оценочная сила признаков с такой исходной

семантикой слабее: приличный, порядочный отражают умеренную положительную оценку,

имея значение, скорее, ‘неплохой, нормальный’2, чем ‘хороший’.

Эта идея также продуктивна в других языках: как в близкородственном сербском,

где эту модель реализуют прилагательные приличан, пристојан (ср. также русское

прилагательное пристойный), так и в более далёких английском (decent) и французском

(décent).

Любопытно отметить, что группа порядочного и приличного отражает не только

другую идею по отношению к той, вокруг которой вращались все предыдущие лексемы,

но и, в каком-то смысле, идею противоположную. Так, прилагательные отличный и

приличный исходно однокоренные (восходящие к корню -лик- – ‘лик, лицо’), причём

первое имело значение ‘непохожий’, а второе – ‘похожий, подходящий’3. Правда, из этого

утверждения не следует, что современное результирующее значение положительное

оценки возникает из противоположных источников. Вероятно, в случае с прилагательным

отличный импликативная схема была именно такой: не такой, как другие => хороший. В

ситуации же с лексемой приличный семантическая деривация, видимо, прошла большее

количество этапов: сначала от значения ‘похожий, подходящий’ образовалось значение

‘подходящий, соответствующий случаю’ (т.е. соответствующий норме) и лишь затем,

1 Ср. также обсуждение прилагательных настоящий, подлинный, истинный и т.п. в предыдущем разделе. 2 В связи с этим интересно обратить внимание на внутреннюю форму лексемы нормальный: она отражает именно соответствие норме. 3 См. [Виноградов 1994], [Срезневский 1902], а также современное слово сербского языка прилика – ‘подходящий, удобный случай’ и устаревшее русское слово прилика с таким же значением.

81

через понятие нормы, - значение положительной оценки (недаром оценочное значение

возникает самым последним, см. [Виноградов 1994]). В связи с этим необходимо также

особо подчеркнуть, что понятие нормы, хоть и в русском прилагательном приличный оно

изначально смежно со смыслом ‘похожий’, отражает не идею ‘такой, как все’, а идею

‘такой, каким должен быть’. Именно это и объясняет возможность формирования

значения положительной оценки из, казалось бы, противоположных источников. В

сущности, эти источники друг другу не противоречат: элемент, соответствующий норме,

такой, каким он должен быть, вполне может оказаться не похожим на все остальные.

Предположение, что русская лексема приличный формирует оценочное значение на

основе понятия нормы, а не на базе значения ‘похожий’, поддерживается ещё двумя

факторами. Во-первых, именно такая модель реализуется в лексемах порядочный, decent и

décent, ни одна из которых не связана со смыслом ‘похожий’. Признаковые лексемы

decent и décent восходят к латинскому глаголу deceo ‘украшать, быть к лицу’, а

прилагательное порядочный, как это видно из его внутренней формы, – к идее порядка.

Правда, справедливости ради нужно отметить, что и лексема порядок отчасти вступает в

противоречие с идеей ‘из ряда вон выходящий’: она предполагает, напротив, именно

распределение по рядам. Вероятно, это противоречие, опять же, снимается

представлениями о норме: всё должно соответствовать правилам и установленным

порядкам, но в случае, если кто-то или что-то отличается от других, он может отличаться

выгодно, т.е. либо оказаться единственным, кто соблюдает норму, либо её превысить. Во-

вторых, как мы уже говорили в предыдущем разделе, значения многозначного слова

должны друг друга поддерживать на синхронном уровне: носители языка интуитивно

ощущают связь между значениями одного слова, и только поэтому мы и постулируем

полисемию, а не омонимию. Так как на синхронном уровне связь прилагательного

приличный со смыслом ‘похожий’ никак носителями не осознаётся, было бы странно

предполагать, что именно значение ‘похожий’ становится базой для оценочной

импликатуры.

2.3.9. Реальный, грамотный, правильный; глупый, тупой; конкретный, чёткий,

кривой, крутой, ровный

Группа, состоящая из столь разнообразных с семантической точки зрения лексем, не

может не показаться странной. Однако для наших задач объединение этих слов в одну

модель оправдано. Во-первых, потому, что все они, так же, как и лексемы из предыдущей

82

группы, эксплуатируют понятие нормы, а во-вторых, потому, что все они так или иначе

связаны со сленгом.

Надо сказать, что сленговые употребления слов литературного языка – это

совершенно особое явление, базирующееся на своих, особых правилах. В сленге нет

кодифицирующих систем и принципов нормирования, поэтому и лексика, ничем не

контролируемая, меняется в нём быстрее: чаще появляются новые слова и значения, но

век их обычно значительно короче, чем период жизни слова в литературном языке.

Помимо этого, у сленга есть особая функция: как правило, он служит средством

самоидентификации для некоторой социальной группы. И поэтому, как только слово в

этом небольшом языковом сообществе становится слишком распространённым и

употребительным, оно проникает за пределы группы и тут же теряет способность

идентификации коллектива. А как только оно теряет возможность выполнять

идентифицирующую функцию, оно тут же становится менее интересным для языкового

сообщества и заменяется новым.

Из-за столь интенсивного «лексического круговорота» сленговые системы

нуждаются в более широком круге слов-доноров для выражения экспрессивных значений

(которые, кстати, в сленге особенно важны). Но, с другой стороны, лексемы, принявшие

оценочное значение внутри некоторой сленговой системы, очень редко потом «доносят»

его до литературного языка. С этим обстоятельством связано ещё одно: так как сленг

обычно не является автономной системой, а строится всё же на основе литературного

языка, то и сленговые употребления литературных слов весьма ограниченны. Так, если

стандартная, нормированная и кодифицированная лексема начинает употребляться,

например, в молодёжном жаргоне в некотором изначально не свойственном ей значении,

то сначала она идёт по самому простому пути: захватывает только сленговые контексты,

не пересекающиеся с литературными. Поэтому зачастую сленговые употребления не

только недолговечны, но и очень узки: например, прилагательные с приобретёнными

оценочными значениями встречаются в основном только в сочетании с такими

существительными, как пацан, чувак, тёлка, чел, тачка и т.п.

Итак, каковы же источники для новых сленговых оценочных слов и чем они

отличаются от стандартных посылок оценочных импликатур?

Часть источников вполне соответствует тем, которые используются в литературном

языке: это прилагательные грамотный и правильный, эксплуатирующие ту же идею

соответствия норме, что и признаки приличный и порядочный, только что нами

рассмотренные. Лексемы грамотный и правильный точно так же восходят к идее порядка

и соблюдения правил. Особенно интересно в этом отношении прилагательное грамотный.

83

Изначально оно относится только к очень узкому классу правил – к правилам

правописания, ср.:

(103) Я был грамотным учеником, ошибок в правописании почти не делал, это был

заскок в моем образовании. [Андрей Битов. Япония как она есть, или Путешествие из

СССР (1977)]

Затем эта идея получает метафорическое расширение и начинает обозначать

соблюдение порядков и правил в принципе, разумность, общее соответствие норме:

(104) При грамотной организации производства можно получать лучшее

соотношение цена/качество по сравнению с российской продукцией. [Мария Куринная.

Встреча на Немане (2003) // «Мебельный бизнес», 2003.08.15]

И лишь тогда, добравшись до необходимой степени широты значения,

прилагательное грамотный получает значение положительной оценки, ср., например,

дефиницию, которую даёт ему толковый словарь Елистратова – ‘хороший, отличный,

высокого качества’ – а также следующий пример:

(105) О себе вкратце: я грамотный чел! Я люблю жизнь, дождь, лето, снег, звезды,

кеды, Hello Kitty, шоколад, своих любимых друзей, родных, люблю свой классный

мобильник. (Пример из Яндекса: http://pda.privet.ru/user/baby_love---)

Похожее толкование словарь Елистратова даёт и сленговому значению лексемы

правильный: ‘хороший, отличный; тот, который соответствует требованиям моды,

престижа и т.п.’ Ср. также пример (106):

(106) Появилась водочка, появились девочки, наконец, появились правильные

пацаны, речь пошла обо всем на свете, поэтому я свалил. [Геннадий Прашкевич,

Александр Богдан. Человек «Ч» (2001)]

Как мы видим, отделение прилагательных грамотный и правильный от группы,

состоящей из лексем приличный и порядочный, весьма условно: по сути, эти пары

прилагательных отличаются друг от друга только степенью освоенности языком. Однако

сочетаемость признаковых слов грамотный и правильный пока настолько узка и до такой

степени ограничена рамками сленга, что сложно предугадать, смогут ли они в конечном

счёте прочно закрепиться в языке или же через пару лет их оценочные употребления

совсем исчезнут.

Примерно то же самое можно сказать и про прилагательное реальный, с той лишь

разницей, что оно, с одной стороны, в сленге более употребительно, чем грамотный и

правильный, а значит, на данный момент имеет больше шансов попадания в основной

языковой фонд, но, с другой стороны, оно является реализацией более слабой идеи. Эта

идея была рассмотрена нами в предыдущем разделе, так как в литературном языке она

84

пока порождает только признаковые лексемы с оценочным компонентом, но не с чистым

оценочным значением: ‘не подделанный, не скопированный’ => ‘хороший, такой, какой и

должен быть’. Конечно, прилагательное реальный является заимствованным, и поэтому

его прямое значение в русском языке «вычленить» сложнее, но мы можем, по крайней

мере, предъявить контексты, в которых эта лексема выражает семантику, антонимичную

смыслу ‘поддельный’:

(107) Подборка странных фотографий. Теперь вы узнаете, реальные они или

поддельные. (Пример из Яндекса: http://doseng.org/foto/61733-realnye-ili-poddelnye-44-

foto.html)

В отличие от других прилагательных, которые мы условно отнесли к данной группе

(настоящий, истинный, подлинный, оригинальный, натуральный), прилагательное

реальный «добирается» в рамках сленга до чистого оценочного значения:

(108) Как и все герои сериала, Эдик реальный пацан, обещания сдерживает, но все

равно делает свой, правильный выбор. [http://rpacani.ru]

Таким образом, оно, казалось бы, снова демонстрирует противоречие: снова

возникает впечатление, что положительная оценка может формироваться из

противоположных источников. И действительно, прилагательное реальный выражает

идею, исходно явно противоположную идее ‘относится к сказке, к нереальному миру’,

которая, как мы помним, является самым надёжным источником положительной оценки.

Однако и это противоречие оказывается мнимым. Легко заметить, что прилагательное

реальный задействовано сразу в двух противопоставлениях:

1) реальный vs. выдуманный;

2) реальный vs. поддельный.

Для любого носителя русского языка подделка связана с отрицательными

коннотациями, и именно поэтому прилагательное реальный, будучи противопоставлено

смыслу ‘поддельный’, вполне может стать посылкой для положительной оценочной

импликатуры, и это не будет вступать в противоречие с тем фактом, что основанием для

формирования положительного оценочного значения может стать и его антоним из другой

смысловой пары – прилагательное нереальный.

Идею, в каком-то смысле противоположную той, что выражают признаки

грамотный и правильный, несут прилагательные глупый и тупой. И в данном случае

противоположная идея действительно служит источником для противоположной

оценочной характеристики, ср.:

(109) Танька быстро напялила свою глупую шляпу и выскочила за дверь. [Анна

Матвеева. Голев и Кастро. Приключения гастарбайтера // «Звезда», 2002]

85

(110) Это наверно самый тупой магазин одежды какой только есть... [Пример из

Яндекса: http://www.irecommend.ru/content/tupoi-magazin]

Как видно из примеров, лексемы глупый и тупой в своём оценочном значении очень

близки к прилагательным идиотский и дурацкий. И хотя последние имеют только одно

значение (собственно отрицательной оценки), из-за чего не позволяют рассуждать о

семантическом сдвиге как таковом, они основаны на той же идее неразумности,

несоответствия норме, неспособности к соблюдению необходимых правил. Заметим, что и

прилагательное тупой получило в русском языке оценочное значение только потому, что

сначала «добралось» до необходимой стартовой позиции: до значения ‘глупый, плохо

соображающий’1. Иными словами, чистая отрицательная оценка сформировалась у этих

признаковых лексем на базе уже имеющегося (изначального или приобретённого ранее)

отрицательного семантического компонента.

Ещё два прилагательных, получающих в молодёжном сленге положительное

оценочное значение, – признаковые слова конкретный и чёткий, ср.:

(111) Это он для лохов скрипки делал, а для конкретных пацанов ― барабаны! :)

[Женщина + мужчина: Брак (форум) (2004)]

(112) Хочешь четкой консультации, плати четкие бабки, чиста четко тебе всё и

скажут. Четко понял, четкий пацан? [Пример из Яндекса:

http://forum.worldofconan.ru/showthread.php]

Интересно, что и эти лексемы, как кажется, исходно содержат компонент

положительной оценки и также отсылают к понятию нормы: они тоже связаны с

представлением о порядке, об организованности и соответствии правилам. Ср. пример

(113), где наречие конкретно передаёт значение ‘чётко, точно, ясно, понятно’:

(113) В чем было это отличие, конкретно сказать трудно. [Алексей Козлов. Козел

на саксе (1998)]

А также пример (114), где в аналогичном значении употреблено наречие чётко:

(114) Это на 8 больше последних официальных данных, и четко объяснить

разночтения в цифрах не может никто. [Владимир Демченко. Не все террористы

одинаково известны (2002) // «Известия», 2002.11.08]

Оказавшись в условиях необходимости привлечения как можно больших ресурсов в

качестве источников (=посылок) для оценочных импликатур, сленговые системы, как мы

1 Любопытно отметить, что в целом случаи, когда признаковая лексема с прямым значением ‘тупой, плохо режущий, колющий’ приобретает чисто оценочную семантику, в языках очень редки. Концепт ‘тупой’, как правило, вторичен по отношению к признаку ‘острый’ и зачастую вообще не имеет собственного однословного выражения (подробнее об этом см. дипломную работу [Кюсева 2012], посвящённую типологии признаков ‘острый’ и ‘тупой’).

86

уже видели по примерам, рассмотренным выше, обычно опираются на понятие нормы. И

это объяснимо: признаки, противопоставленные по параметру

соответствия/несоответствия норме, изначально склонны к оценочности. А значит, их

проще «подвергнуть» импликативному сдвигу: им придётся совершать меньшую

перестройку своего исходного значения, чем словам, напрямую с нормой не связанным

(например, таким, как прилагательные мягкий и твёрдый). Ещё один пример,

демонстрирующий эту особенность, - прилагательные кривой и ровный, первое из которых

обозначает отклонение от нормы, а второе – её соблюдение, ср.:

(115) Тогда она всплеснула руками, метнулась в соседнюю комнату, где был

телефон, долго шатала вилку, спутала номер, позвонила сызнова, со стоном дыша и

стуча кулаком по столику, и, когда, наконец, донесся голос доктора, крикнула, что муж

отравился, умирает, бурно зарыдала в трубку и, криво повесив ее, кинулась обратно в

спальню. [В. В. Набоков. Картофельный эльф (1924)]

(116) Тщательно задвинув молнию, нацепил вторую ручку и поправил сумку, чтоб

висела ровнее, и почему-то именно это показалось Артуру чем-то самым окончательно

важным: раз он наконец застегнул и ровно повесил ее позабытую, брошенную, как при

катастрофе, пожаре, бегстве, сумку. [Федор Кнорре. Весенняя путевка (1971)]

И в результате, как и следовало ожидать, прилагательное кривой используется в

качестве источника для отрицательной оценки, а ровный – для положительной, ср.:

(117) Если берете не у знакомых, то скорее всего тачка кривая, и вы с ней только

горя хапните. (Пример из Яндекса: http://teron.ru/index.php?showtopic=1542289)

(118) Я ровный пацан и это классно!!! [Пример из Яндекса: vkontakte.ru/id84486619]

Интересно, что прилагательные, используемые в качестве оценочных в русском

молодёжном сленге, по нашим предварительным данным, очень редко находят себе

параллели в других языках. Почему так происходит, если модели, обслуживающие

литературный язык, как кажется, типологически релевантны? Видимо, ответ кроется в

особенностях сленговых систем, перечислявшихся выше: в сленге лексика обновляется

чаще, и из-за этого приходится расширять круг источников, используя не только самые

подходящие, но и менее приспособленные слова, оценочные значения которых, однако,

довольно быстро выходят из употребления.

Однако несмотря на то, что в разных языках могут не совпадать сами модели

формирования оценочных значений в сленговом регистре, общий принцип отбора

источников, как кажется, всё-таки един, и опирается он именно на понятие нормы. Так,

87

например, в сербском языке в молодёжном сленге в значении отрицательной оценки

используется лексема труо, исходно обозначающая признак ‘гнилой’1:

(120) Možda je nešto i bilo trulo u onoj nekadašnjoj zemlji, ali je bez obzira na to sve i

radilo, a postojala je i kadrovska služba i pravna služba i služba prodaje i tako dalje...

Может быть, что-то и было плохо (букв.: «гнило») в той когда-то существовавшей

стране, но несмотря на это всё работало, существовал и отдел кадров, и юридический

отдел, и отдел продаж и так далее… (http://www.linkedin.com/groups/Da-li-je-potreban-

Human-3389533.S.96823214)

Признак ‘гнилой’ изначально предполагает идею испорченности, потерю

функциональности и тех свойств, которыми объект должен обладать, чтобы

соответствовать норме.

Любопытно, однако, что в эту модель соотнесённости с нормой плохо вписывается

чрезвычайно распространённая в сленге лексема крутой. Объяснение поведению этого

прилагательного мы предложим позже, в разделе 3.1.

2.3.10. Прекрасный, великолепный

Признаковые лексемы прекрасный и великолепный также формируют чистое

оценочное значение на основе уже заложенного оценочного компонента, но с той

разницей, что в их случае оценка не связана с понятием нормы. И действительно,

прилагательное прекрасный в своём первом, прямом значении отражает идею

«эстетической» положительной оценки, применяемой по отношению к внешности

человека, а также к другим зрительным образам, приятным глазу:

(121) Ну, так это ― Немец, этот бледный высокий мужчина, который вошёл с

прекрасною дамою? [К. Н. Батюшков. Прогулка по Москве (1811-1812)]

Далее область действия оценки расширяется: в неё попадают абстрактные понятия,

которые могут быть метафорически осмыслены как предметы, обладающие внешней

красотой (ср., например, слова, поступки, звуки). И затем происходит импликативный

сдвиг, который совсем устраняет идею ‘внешний’ и оставляет только положительную

оценку:

(122) У Дома Москвы имеются прекрасные возможности (включая технические)

для проведения мероприятий в сфере культуры, которые, надеюсь, будут

1 Ср. близкое, но более фразеологизованное употребление лексемы гнилой в русском языке: (119) Избежать ее невозможно, чтобы не прослыть вшивым или гнилым интеллигентом. [Борис Левин. Блуждающие огни (1995)]

88

привлекательными для жителей Риги. [И. И. Студенников. Интервью латвийской газете

«Телеграф» // «Дипломатический вестник», 2004]

Любопытно, что в русском языке есть несколько признаковых слов, которые

следуют этой модели, причём все они находятся на разных стадиях «развития». Меньше

всего продвинулось прилагательное красивый, которое употребляется только в прямых и

метафорических контекстах:

(123) "Самый красивый мужчина, которого мне приходилось видеть", ― сказала

про него одна знакомая (а уж она-то мужчин навидалась!) [И. Грекова. Перелом (1987)]

(124) Именно там кто-то услышал её красивый голос и посоветовал продолжить

образование в музыкальном училище в Воронеже. [И. А. Архипова. Музыка жизни (1996)]

На следующей ступени стоит лексема прекрасный: она уже претерпела

импликативный сдвиг и даже почти утратила способность употребляться в прямом

значении, реализуя его только в очень ограниченном числе контекстов (как правило, в

сочетании с существительными принцесса, дама, девушка), ср. только что приведённые

примеры (121) (буквальное употребление) и (122) (оценочное употребление).

Ещё дальше продвинулось прилагательное великолепный: в современном русском

языке оно употребляется исключительно в чисто оценочной функции, и его связь с идеей

красоты выявляется лишь на этимологическом уровне (см. Этимологический словарь М.

Фасмера, а также ср. устаревшее, но всё же ещё понятное современным носителям

существительное с тем же корнем лепота – ‘красота’) 1.

Интересно, что по похожему принципу формирует оценочное значение и лексема

вонючий, не вошедшая в 300 наиболее частотных прилагательных, а потому не

упоминавшаяся нами ранее. Она также включает оценочный компонент в свою

семантическую структуру изначально и тоже делает это без посредства понятия нормы:

прямое значение прилагательного вонючий – ‘плохой, неприятный (о запахе)’. В

современном русском разговорном языке это значение расширилось до общей

отрицательной оценки, ср.:

1 По этому же пути идёт и прилагательное аналогичной исходной семантики безобразный, изначально не включённое в наше исследование по причине своей низкой частотности. Так, лексема безобразный в прямом значении выражает «эстетическую» отрицательную оценку некоторого зрительного образа (как правило, внешности человека):

(125) Здесь же сидел на корточках безобразный старик в лохмотьях, страшно худой, с нечистыми глазами. [Леонид Юзефович. Князь ветра (2001)]

А затем захватывает и метафорические контексты: (126) Но несмотря на то, что свой безобразный поступок я совершила на пятом году жизни, всю

жизнь он мучил меня. [Анна Ларина (Бухарина). Незабываемое (1986-1990)]

89

(127) Ради десяти вонючих олигархов опустили миллион человек как минимум.

[Дмитрий Соколов-Митрич. Рынок с пробкой (2002) // «Известия», 2002.10.28]

Таким образом, рассматриваемую нами модель можно обобщить: общее чисто

оценочное значение может формироваться на основе лексем, которые исходно уже

выражают оценку, но применимую лишь к некоторому ограниченному классу объектов. И

эта модель типологически релевантна: её реализациями являются, например, английское

прилагательное beautiful, французское beau, немецкое schön, сербское леп, относящиеся к

классу положительной оценки внешности; а также французские infect и fétide и сербское

смрдљив, исходно описывающие неприятный запах.

2.3.11. Безумный, бешеный, дикий, сумасшедший

Ещё одну модель формирования положительной оценки представляют

прилагательные безумный, бешеный, сумасшедший и дикий, все исходно так или иначе

связанные с идеей болезни, отклонений в работе нервной системы. Такая стратегия

кажется, на первый взгляд, обескураживающей: болезнь в языке, как правило,

коннотируется отрицательно, как отклонение от нормы, причём отклонение очень

существенное, так как оно напрямую касается самого человека и может даже угрожать его

жизни. Однако, удивительным образом, эта модель является даже достаточно

распространённой. Например, значение положительной оценки в разговорной речи может

приобретать сербское прилагательное луд, а также английские признаковые слова crazy и

wild, из которых первое, как кажется, в оценочном значении распространено очень

широко.

Чем же объясняется такое «чудесное превращение» слов с такой «безрадостной»

исходной семантикой? Чтобы прояснить ситуацию, посмотрим внимательнее на сферу

употребления русских лексем безумный, бешеный, сумасшедший, дикий в оценочном

значении.

Так как значение оценки у этих прилагательных в русском языке ещё только

начинает развиваться, сфера их употребления пока не очень широка и сводится в

основном к сочетаниям со словами, обозначающими произведения искусства.

Замечательно, что именно произведения искусства – самый подходящий объект для

чистого оценочного суждения1. Грубо говоря, у произведений искусства нет никакой

1 Подробнее об особенностях сочетаемости признаковых слов с чистым оценочным значением см. ниже, раздел 2.3.16

90

специальной функциональной значимости, с ними нельзя делать ничего другого, кроме

как их «созерцать» и оценивать. Получается, что чаще всего интересующие нас

прилагательные в оценочном значении выступают в таких сочетаниях, как

безумный/сумасшедший/бешеный/дикий фильм/книга/песня и т.п. А поэтому и модель

формирования оценочного значения должна быть сформулирована не как «‘психически

больной’ => ‘очень хороший’», а как «‘делающий психически больным’ => ‘очень

хороший’». Такая стратегия уже кажется менее странной, так как, в сущности, за

психическое состояние человека отвечают эмоции: любая эмоция – это уже выведение

нервной системы из положения равновесия (ср. такие лексемы с прозрачной внутренней

формой, как волнение, а также равнодушие), а значит, и психическое расстройство – это

действие некоторой очень сильной эмоции. А если искусство вызывает сильные эмоции,

то оно хорошо. Ср.:

(128) Безумный фильм, эмоции просто переполняют. Его стоит посмотреть!

(Пример из Яндекса: http://www.vidachok.com/2008/04/05/759/)

Это объяснение отчасти обосновывает использование слов с такой исходной

семантикой в качестве посылок для положительных оценочных импликатур. Ниже (см.

раздел 3.1) мы обсудим эту модель более подробно.

2.3.12. Жуткий, страшный, ужасный, чудовищный

До этого момента мы говорили практически только о положительной оценке (если не

считать разговорных употреблений прилагательных глупый, тупой, кривой и вонючий).

Теперь же пришло время обсудить и источники формирования отрицательно окрашенных

признаковых лексем. Их, на удивление, не так много. Самым распространённым и самым

стабильным ресурсом являются слова с исходным абстрактным значением ‘пугающий,

наводящий ужас’. В нашей выборке эта модель иллюстрируется признаковыми лексемами

жуткий, страшный, ужасный, чудовищный, ср. пары примеров (129)-(132):

(129а) Вскоре нам стали известны и другие жуткие случаи: кого там задушили,

кого как-то иначе тайно убили. [Никита Хрущев. Воспоминания (1971)]

(129б) Почему вы были в таком жутком платье? [Елена Ханга. Про все (2000)]

(130а) Откуда-то из глубины доносился глухой гул, подобный урчанию огромного

страшного зверя. [Борис Ефимов. Десять десятилетий (2000)]

(130б) Но мне ужасно обидно было услышать такое страшное исполнение "Notre

Dame"... (Пример из Яндекса: http://l-ora.livejournal.com/278425.html)

91

(131а) Ибо, если дозволительно так спрашивать, то может статься, даже почти

наверное, что ответить совсем и не придется или что за ответом нужно будет идти в

такие области, которых идеализм боится больше, чем самых ужасных пустынь.

[Л. И. Шестов. Добро в учении гр. Толстого и Ницше (1900)]

(131б) Хочется не превратиться в злобную мамашу и ужасную тёщу и свекровь.

[Наши дети: Подростки (2004)]

(132а) Они заворожено глядят туда, где снова и снова появляется страх в образе

чудовищного кота Баюна. [Анатолий Лернер. Кот Баюн (2003) // «Вестник США»,

2003.07.09]

(132б) Перед уходом Игорь по секрету мне сообщил, что у Ерофеева чудовищное

настроение из-за встречи Нового года. [Наталья Шмелькова. Последние дни Венедикта

Ерофеева (2002)]

Модель «‘пугающий, наводящий ужас’ => ‘плохой’» кажется очень естественной и

понятной. И действительно, именно этот механизм, как кажется, имеет большое

распространение и в других языках. Например, в английском языке по этой модели

развивают отрицательную оценку прилагательные terrible, awful, horrible, во французском

– horrible, épouvantable и др. Любопытно, что в сербском языке этой же тактике следует

прилагательное грозан. Его русский когнат грозный также восходит к семантике

‘наводящий ужас, страх’ (ср. угроза, гроза), но избирает другой путь развития (см. раздел

3.3).

2.3.13. Противный, отвратительный

Прилагательное противный на синхронном уровне представляет практически только

результат некогда имевшего место диахронического процесса формирования

отрицательной оценки. Оно восходит к значению ‘противоположный’, ср. примеры из

НКРЯ, датируемые XIX веком:

(133) Противный берег был уже пуст, но зато берег с нашей стороны, подле

карантина, был занят биваком бежавших из Молдавии; они были окружены цепью

солдат и выдерживали карантинный термин. [А. Ф. Вельтман. Радой (1839)]

(134) Казалось, что самая природа остерегала несчастного князя: в то время, как

он сел в ладию, зашумел противный ветер, и гребцы едва могли одолеть стремление

волн, которые несли оную назад к берегу. [Н. М. Карамзин. История государства

Российского: Том 4 (1808-1820)]

92

Реликты этого значения ещё сохраняются в языке (ср. застывшее в противном

случае); да и в более свободных, «не замороженных» сочетаниях прилагательное

противный в первом значении ещё встречается, ср.:

(135) Противный берег манил Бурнашова своей загадочной новой жизнью, ему

хотелось достигнуть его сейчас, немедля, пока еще близок, так досягаем неизвестный

материк. [Владимир Личутин. Любостай (1987)]

Хотя, конечно, в современном русском языке большая часть примеров употребления

данного прилагательного – оценочные контексты:

(136) Быть в России учеником― значит безоговорочно подчинить себя воле другого

человека, выполнять любые, даже неинтересные, даже противные задания, которые

задаёт чужой взрослый. [Анна Фенько. Невроз по поведению // «Коммерсантъ-Власть»,

2002]

Таким образом, признаковая лексема противный демонстрирует модель

«‘противоположный’ => ‘плохой’». Насколько нам известно, этот механизм не имеет

большой типологической релевантности, однако довольно распространённой оказывается

модель, очень близкая к рассматриваемой: ‘отталкивающий, отстраняющий’1 => ‘плохой’.

Например, именно этот механизм отражает русское причастие отталкивающий, уже

сильно адъективизированное. На эту же модель указывает внутренняя форма

прилагательного отвратительный. Этот же механизм наблюдается, например, у

английской лексемы repulsive и у французского прилагательного repoussant.

Замечательно, что в языках существует и модель, противоположная схеме

‘отталкивающий’ => ‘плохой’: ‘ притягивающий’ => ‘хороший’. Ср. русские

прилагательные привлекательный и притягательный (а также увлекательный и

завлекательный), французское captivant, английское attractive и др. Любопытно, что и

распространённые русские оценочные лексемы приятный и неприятный устроены

похожим образом: они восходят к глаголу приять (т.е. ‘взять, принять’ – практически

противоположное к ‘оттолкнуть’).

2.3.14. Исходная семантика: обобщение

Мы подробно рассмотрели модели формирования чисто оценочных значений,

распространённые в частотной русской признаковой лексике. Напомним, что механизм

1 В сущности, как противный ветер!

93

семантической деривации всюду один – импликативный. А посылками для оценочных

импликатур могут становиться следующие признаковые значения:

Положительная оценка

• не такой, как другие:

o относящийся к нереальному, выдуманному миру: божественный,

волшебный, сказочный, чудесный, фантастический, невероятный;

o вызывающий удивление: дивный, чудный;

o отличный от другого: отличный, отменный;

o выступающий вперёд или вверх: превосходный, выдающийся,

совершенный;

o являющийся исключением: исключительный, необыкновенный, ‘из

ряда вон выходящий’;

o известный, у всех на виду: славный, знатный;

o заметный, яркий: блестящий;

o сияющий довольством и богатством: роскошный, шикарный;

o большой по размеру, важный: великий;

• соответствующий норме:

o соблюдающий все правила, порядки: приличный, порядочный,

правильный, грамотный;

o ясный, понятный: конкретный, чёткий;

o настоящий, не поддельный: реальный;

o не имеющий отклонений, изгибов, впадин, возвышений: ровный;

• вызывающий большое нервное напряжение, психическое расстройство:

безумный, сумасшедший, бешеный, дикий

• изначально выражающий оценку, но только по одному из параметров:

o хороший (о внешности): прекрасный, великолепный.

Отрицательная оценка

• наводящий ужас, пугающий: страшный, ужасный, жуткий, чудовищный;

• не соответствующий норме:

o изогнутый, покосившийся, перекошенный: кривой;

o испортившийся, вышедший из употребления: тухлый, ‘гнилой’

• изначально выражающий оценку, но только по одному из параметров:

94

o плохой (о внешности): безобразный;

o плохой (о запахе): вонючий;

• противоположный: противный.

Чистое оценочное значение зиждется на нескольких основных, наиболее

распространённых и типологически релевантных идеях:

1) ‘выделяющийся из общего ряда’ => ‘хороший’;

2) ‘соответствующий норме’ => ‘хороший’;

3) ‘не соответствующий норме’ => ‘плохой’;

4) ‘наводящий ужас, пугающий’ => ‘плохой’.

Принцип работы последнего правила понятен: человек отрицательно оценивает то,

что его пугает. А вот правила 1-3 могут показаться противоречащими друг другу: если

элемент выделяется из общего ряда, то он не соответствует норме, а значит, он должен

быть оценен положительно по правилу 1 и отрицательно по правилу 3. Между тем

никакого противоречия нет. Прежде всего, потому, что норма, с точки зрения наивной

языковой картины мира, - это не ‘такой, как все’, а ‘такой, какой должен быть’. И

поэтому, если мы ещё раз внимательно посмотрим на импликатуры, реализующие

действие правила 1, то мы увидим, что ни один из типов исходной семантики в этих

моделях подразумевает не отклонение от нормы, а скорее труднодостижимый идеал.

Помимо этих четырёх основных типов исходной семантики, источниками чистого

оценочного значения могут стать признаки, имеющие в своих семантических структурах

изначально заложенный оценочный компонент, а точнее, являющиеся изначально

оценками, но только по одному фиксированному параметру. На материале нашей выборки

выявляются такие параметры, как внешний вид объекта и его запах. Конечно, возникает

вопрос, возможно ли использование оценки по другим параметрам в качестве источников

общей оценочной характеристики, но ответ на него в рамках нашей работы получить

невозможно: необходимо типологическое исследование с большой выборкой языков. Мы

можем лишь добавить, что эта проблема упирается не только в вопрос, оценки по каким

параметрам могут обобщаться, но и в вопрос, какие вообще параметры возможны.

Немного о том, какие типы изначально оценочных слов выделяет русский язык и какие из

них проявляют тенденции к расширению, мы поговорим ниже, в разделах 2.4 и 3.1.

Далее, значение отрицательной оценки может быть сформировано на основе

исходной идеи ‘противоположного’. Сама по себе такая стратегия понятна, но, как

кажется, она не очень релевантна типологически.

95

И, наконец, ещё одним источником положительной оценки может служить

семантика ‘вызывающий большое нервное напряжение’, т.е., грубо говоря, ‘вызывающий

сильные эмоции’. Подробнее об этом типе формирования оценочного значения мы

поговорим ниже (см. раздел 3.1).

Не может не броситься в глаза факт, что положительная оценка освоена языком в

гораздо большей степени, чем отрицательная1. Между тем, многие исследования уже

показывали противоположный результат: в естественных языках, как правило, зона

негативного (например, боли и отрицательных эмоций) оказывается разработана

подробнее, чем зона позитивного. Однако не стоит забывать, что, во-первых, в наше

исследование не вошла ненормативная лексика, которая является очень богатым

источником отрицательной оценки. Во-вторых, несмотря на то, что признаковые слова –

это наиболее подходящий для выражения оценочных значений пласт лексики,

существуют и другие способы выполнения этой функции, ср., например: Ужас! Кошмар!

и др. И, наконец, в-третьих, если уж мы предполагаем, что язык лучше приспособлен к

описанию негативного, т.е. языковая картина мира в целом пессимистична, то в нашем

случае этот пессимистичный настрой выражается в другом: в самих моделях

формирования оценочного значения. И действительно, основная схема формирования

значения чистой положительной оценки указывает: если X выделяется на фоне других, то

он хорош. А значит, по умолчанию считается, что окружающая нас действительность

хуже, чем нам хотелось бы: ведь элемент, не похожий на другие, стандартные, трактуется

как хороший, а не как плохой, выбившийся из общего стройного ряда.

Итак, мы видим, что источниками чисто оценочного значения служат лексемы с

изначально более простой семантикой, чем большинство тех, на основании которых

строятся семантические структуры, включающие только оценочный компонент. И это

естественно, если учесть, что основной способ формирования значения с оттенком

положительной или отрицательной оценки – это метафора, а чистого оценочного значения

– импликативный сдвиг. Любопытно, что в сленговых системах, нуждающихся в более

частом обновлении экспрессивной лексики, в качестве источников используются и слова с

более сложной исходной семантикой, в том числе и физические признаки (ср. ровный,

кривой). Но, во-первых, таких лексем очень мало; во-вторых, они изначально связаны с

понятием нормы, а потому проще преобразуются в оценочные суждения (чем, например,

прилагательные узкий и широкий); в-третьих, они, как правило, не живут в языке долго; в-

1 Асимметрию положительных и отрицательных оценок отмечала также Вольф, однако, совершенно с другой точки зрения, см. [Вольф 1985], а также Введение к настоящей работе.

96

четвёртых, именно такие модели очень лингвоспецифичны, в отличие от основных

правил, которые в целом демонстрируют типологическую релевантность.

2.3.15. Загадка ‘тонкого’

На обширном русском материале (с эпизодическим привлечением типологических

данных) мы определили, что чистое оценочное значение принимают в основном лексемы,

изначальная семантическая структура которых не очень сложна и богата. Однако, как

кажется, опровергнуть эти выводы не так сложно: всем известно, что на заданный по-

английски вопрос How are you? можно ответить Fine, thank you, т.е. ‘превосходно,

спасибо’. При первой же попытке определить источник этого английского оценочного

слова мы видим, что, например, в словаре [Мюллер 2004] для прилагательного fine в

качестве первого значения приводится признак ‘тонкий’. Более того, такая же модель

обнаруживается и во французском языке, ср. прилагательное fin, которое также выражает

как значение ‘тонкий’, так и значение ‘хороший’. И даже в близкородственном русскому

сербском языке есть прилагательное с тем же семантическим набором: фин. Между тем,

согласно нашим предположениям, концепт ‘тонкий’ устроен слишком сложно для того,

чтобы в качестве производной давать идею чистой положительной оценки. Получается,

что уже анализ материала европейских языков выявляет противоречие.

Однако рассмотрим эту проблему подробнее. Во-первых, обратим внимание на то,

что все три приведённых примера сводятся, в сущности, к одному: во всех трёх языках

представлены прилагательные, восходящие к одному и тому же романскому корню. А

значит, перед нами не три случая нарушения выведенных закономерностей, а, вероятнее

всего, один. А всего одна реализация некоторого семантического перехода, как указывает

Анна А. Зализняк (см. [Зализняк 2001]), - это ещё не надёжное основание для того, чтобы

постулировать устойчивую связь между данными идеями.

Во-вторых, усомнившись в реальности существования такого перехода, мы

обратились к этимологическим словарям французского языка (для которого эта лексема

является родной, а не заимствованной) и обнаружили следующее. В словаре Littré1

утверждается, что прямое значение прилагательного fin – ‘совершенный, настоящий,

1 Все упоминающиеся здесь и далее словари французского языка см. в коллекции словарей Lexilogos (www.lexilogos.com)

97

чистый’. Словарь среднефранцузского языка указывает для данного прилагательного

следующий набор значений:

1. ‘находящийся на краю, на самом кончике, в последней точке (в пространстве)’;

2. ‘крайний, высший с точки зрения качества, завершённости, интенсивности

особенностей, свойственных описываемому объекту’;

3. ‘крайний, абсолютный по своей малой величине (по объёму, толщине)’.

И, наконец, в словаре старофранцузского языка физическое значение ‘тонкий’

прилагательного fin не упоминается вовсе.

Таким образом, более вероятной для признаковой лексемы fin кажется модель,

согласно которой значение крайней точки, завершённости, посредством перехода

импликативного (ребрендингового) типа даёт значение положительной оценки. Гипотеза о

первичности пространственного значения крайней точки поддерживается основным

значением существительного fin – ‘конец’, а также глаголом finir – ‘заканчивать’.

Предположение о том, что именно идея достижения конечного пункта, предельной точки

порождает положительную оценку, оправдывается существованием русского

прилагательного совершенный, а также французского прилагательного parfait,

иллюстрирующих работу того же алгоритма. А значение ‘тонкий’ лексема fin

приобретает, вероятно, в результате спецификации оценочного значения: ‘совершенный’

=> ‘высшего качества’ => ‘тонкий, искусно обработанный (прежде всего, о тканях)’.

Насколько сильно данное прилагательное вовлечено в сферу выражения концепта

‘тонкий’ в современном французском языке – предмет отдельного исследования. По

крайней мере, и в английском, и в сербском языках, где этот корень явно заимствованный,

он может выражать физическое значение ‘тонкий’ лишь крайне периферийно.

2.3.16. Особенности сочетаемости

В самом начале этого раздела мы сказали, что чистое оценочное значение

формируется по импликативной стратегии: X => Y (например, ‘удивительный’ =>

‘хороший’). Затем мы рассмотрели возможные типы исходной семантики (= посылки для

оценочной импликатуры). Результирующая семантика, казалось бы, не требует

отдельного внимания, ведь в результате такого переноса должно получиться значение

либо чистой положительной, либо чистой отрицательной оценки. А оценочные признаки,

как принято считать, имеют очень широкую сочетаемость, применяются практически к

чему угодно и в целом не отличаются друг от друга: они являются синонимами,

позволяющими сделать речь ярче и экспрессивнее. Однако такой подход, на наш взгляд,

98

неверно отражает реальную языковую ситуацию. С одной стороны, оценочные слова

действительно несут примерно одно и то же общее значение оценки, отрицательной или

положительной. Но с другой стороны, эти признаковые оценочные слова употребляются

далеко не во всех контекстах. Более того: разные оценочные лексемы применимы в

разном количестве контекстов. И это объяснимо, ведь мы рассматриваем случаи

формирования значения, которое, конечно, происходит не внезапно, а постепенно:

сначала лексема начинает употребляться в одних оценочных сочетаниях, а потом

расширяется на новые и новые. И наш материал показывает, что это расширение для всех

лексем происходит в одном направлении.

В таблице 1 приводятся признаковые лексемы, формирующие чистое оценочное

значение, а также основные типы контекстов, в которых это оценочное значение

проявляется. Мы не включили в таблицу сленговые прилагательные1, так как для них

достоверно определить сочетаемость значительно сложнее: как правило, эти признаковые

слова употребляются только в устной речи, причём в речи только некоторых социальных

групп. А наиболее частотные их употребления сводятся к небольшому количеству

специальных контекстов: к сочетаниям с несколькими существительными того же

регистра, такими, как пацан, чувак, чел, чика, тёлка, тачка.

1 А также только начинающее приобретать оценочное значение прилагательное дикий: его употребления в оценочных контекстах пока только окказиональны.

99

Произведения

искусства (фильм,

песня; исполнение)

Украшения

(серьги, платье,

причёска)

Человек

(характер)

Человек (по

профессии:

адвокат и т.п.)

Функциональные

системы (зрение)

Артефакты (нож,

шкаф)

Природные объекты

(гора, река,

медведь, собака)

прекрасный + + + + + + +

великолепный + + + + + + +

отличный + + + + + + +

ужасный + + + + + + +

чудесный + + + + + + +

шикарный + Близко к букв. + + + + +

чудный + + + + + + +

дивный + + + + + + +

невероятный + + + + + + очень редко

фантастический + + + + + Редко редко

приличный + букв. букв. + + Редко редко

необыкновенный + + + + + близко к букв. близко к букв.

божественный + + + + букв. Редко очень редко

исключительный + + + + + Редко очень редко

совершенный + + + + + + -

жуткий + + + + + Редко -

чудовищный + + + + + Редко -

блестящий + + + + + букв. букв.

славный + + + + - в основном букв. очень редко

сказочный + + + + - в основном букв. букв.

волшебный + + В основном букв. - букв. в основном букв. в основном букв.

роскошный + Близко к букв. букв. очень редко - близко к букв. близко к букв.

сумасшедший + + букв. букв. - - -

безумный + + букв. букв. - - -

бешеный + + букв. букв. - - -

порядочный + букв. букв. букв. - - -

великий + - + + - - +

противный + + + - - Редко +

страшный в основном букв. + букв. букв. Редко букв. букв.

Таблица 1. Сочетаемость прилагательных с приобретённым чисто оценочным значением

100

Как видно из таблицы, признаковые лексемы находятся на разных стадиях освоения

оценочного значения. И самым первым классом существительных, в сочетании с

которыми прилагательные начинают принимать значение положительной или

отрицательной оценки, являются предметные слова, обозначающие произведение

искусства: фильм, спектакль, картина и т.п. (а также непосредственно связанные с ними

концерт, выступление, исполнение). Это подтверждается также и прилагательным дикий,

которое мы не включили в таблицу по причине его слишком слабой вовлечённости в

процесс формирования оценочного значения: его редкие оценочные употребления

приходятся на сочетания с существительными именно этого типа, ср.:

(137) Всё равно скучно, 3-й форсаж - на порядок круче (ваще дикий фильм!!!)!!!

(Пример из Яндекса: http://forum.hnet.ru/index.php?act=Print&client=printer&f=17&t=14528)

И действительно, именно этот предметный класс больше всего способствует

формированию оценочного значения. С одной стороны, произведения искусства как раз и

создаются для того, чтобы производить впечатление, и самой естественной их

характеристикой является оценочная (‘понравилось’ – ‘не понравилось’). С другой

стороны, так как этот класс объектов приходится оценивать особенно часто, именно здесь

возникает потребность в выразительности и в постоянном обновлении экспрессивных

слов, что способствует вовлечению в формирование оценочных значений всё новых и

новых признаковых лексем.

К классу произведений искусства примыкают существительные, обозначающие

различные украшения человека (причёска, серьги, бусы, платье и т.п.): они тоже

создаются в первую очередь для того, чтобы их оценили. Все эти аксессуары

рассматриваются именно с эстетической точки зрения. Даже предметы одежды

оцениваются с точки зрения своей внешней красоты и привлекательности, а не с точки

зрения удобства и функциональности. Это проявляется, например, в том, что предметы

одежды, предназначенные только для удобства (выполняющие, например, исключительно

функцию обогрева того, кто их носит), начинают употребляться в оценочной конструкции

значительно позже, чем существительные, обозначающие нарядную одежду. Так,

например, прилагательное безумный в своём оценочном значении не сочетается с такими

лексемами, как футболка или телогрейка, но зато употребляется в сочетании с

существительными платье и шляпка, ср.:

(138) очень красивая работа! безумная шляпка!)) (Пример из Яндекса:

http://www.photosight.ru/photos/1038748/)

Довольно распространённым объектом для оценки является человек (с точки зрения

его характера). Такой контекст для прилагательных с оценочным значением нас уже не

101

удивляет: мы помним, что именно человек и тесно связанные с ним понятия (такие, как

ум, мысли, чувства) обычно вызывают появления оценочного компонента. Однако в

случае формирования не второстепенного компонента, а значения чистой оценки, круг

таких существительных заметно сужается. Оказывается, чистое оценочное значение

применимо к человеку в целом, но плохо сочетается с более специальными понятиями,

обозначающими отдельные стороны его жизни и натуры. Так, например, даже наиболее

широкие оценочные слова, такие, как отличный (и даже хороший), почти не

употребляются в сочетании с существительными ум, кругозор и даже жизнь. Видимо, эти

понятия столь абстрактны, что оцениваются, как правило, с помощью более нагруженных

семантически признаковых слов, подразумевающих не только оценку, но и способ их

концептуализации: например, в НКРЯ есть всего 7 примеров на словосочетание отличный

ум и целых 112 – на сочетание острый ум.

Особенно любопытно, что среди выделенных нами основных оценочных контекстов

нет ни одного, напрямую связанного с функциональностью. Конечно, можно допустить,

что произведения искусства, украшения и люди обладают специфическими функциями,

которые больше всего склонны к тому, чтобы быть оцениваемыми: фильмы и серёжки

создаются для того, чтобы нравиться, вызывать восхищение – это можно считать их

функцией; функции человека очень широки, но общая оценочная характеристика,

вероятно, покрывает их все. Однако если мы утверждаем, что природа оценочности –

функциональная, то нам будет сложно объяснить, почему существительные,

обозначающие предметы с чётко определённой и вынесенной на первый план значения

функцией, начинают сочетаться с оценочными прилагательными далеко не самыми

первыми. Так, например, если предметные слова, описывающие человека с точки зрения

его функции (=профессии), употребляются в сочетании с оценочными словами почти так

же широко, как и более общие наименования людей (человек, мужчина, девушка), то

функциональные системы человека (зрение, слух, память), а также артефакты,

обладающие ярко выраженной функцией (ножи, шкафы, ручки), попадают в сферу

действия оценочного значения довольно поздно.

И, наконец, последними начинают сочетаться с оценочными прилагательными

существительные, обозначающие природные объекты. В монографии Н.Д. Арутюновой

приводится цитата из Р. Хэара: «Мы бы не говорили о хороших закатах, если бы нам хоть

раз не пришлось решать, стоит ли пойти полюбоваться заходом солнца или лучше

остаться дома»1. Однако ни Н.Д. Арутюнова, ни Р. Хэар не отмечают, что мы практически

1 [Арутюнова 1988, стр. 52]

102

никогда и не говорим о хороших закатах: такие объекты действительности вовлекаются в

оценочную конструкцию в последнюю очередь1. Безусловно, отчасти это происходит из-

за того, что природные объекты определённой функцией не обладают. Однако, на наш

взгляд, это связано с ещё одним очень важным моментом: природа не создаётся

человеком. Как признаки с оценочным компонентом значения, так и чисто оценочные

признаки применяются в первую очередь ко всему тому, что связано с человеком и его

деятельностью: оценивая произведение искусства, мы оцениваем деятельность человека;

оценивая платье, мы даём оценку деятельности дизайнера, а также внешнему виду

человека, это платье надевшего. Природные объекты – это данность, как правило, меньше

всего влиянию человека подверженная. Замечательно, что прилагательные с сильным

оценочным значением могут «подстраивать под себя» семантику существительного с

исходным значением природного объекта, либо олицетворяя его, либо превращая в

результат деятельности человека. Так, например, сочетание прекрасный медведь по

умолчанию интерпретируется как медведь, хорошо нарисованный, или как хорошо

исполненная на сцене роль медведя.

Таким образом, утверждение о функциональности оценки необходимо и очень

важно, но недостаточно и требует уточнения. Нельзя не признать, что существительные,

обозначающие произведения искусства, оказались самыми значимыми контекстами для

формирования оценочного значения потому, что мы проводим наше исследование на

материале современного русского языка, с учётом прилагательных, только вступающих в

оценочную сферу. Конечно, если бы мы изучали оценочные признаки на материале языка

какого-нибудь племени американских индейцев, искать прилагательные с оценочным

значением с помощью контекста ‘фильм’ было бы бессмысленно. Однако важно

подчеркнуть, что при этом контекст ‘человек’ наверняка будет вовлекаться в оценочную

конструкцию чаще всего, несмотря на то, что у человека нет чётко определённых

функций. Это подтверждается и материалом русского языка. Наша таблица построена на

основании возможности употребления некоторого прилагательного в сочетании с

некоторым существительным, но она не учитывает такого параметра, как частотность

словосочетания. Если же мы обратимся и к этому фактору, то мы увидим, что, например,

словосочетание хороший фильм встречается в НКРЯ 118 раз – столько же, сколько и

1 Любопытно, что сочетаемость оценочных признаков – не единственный пример того, что предметные имена, обозначающие природные объекты, позже всего встраиваются в новые конструкции: ср. развитие группы конструкций проблема с X, вопрос с X, беда с X, где подобные существительные также позднее других обретают возможность выступать в качестве заполнения переменной X (см. [Ляшевская, Рахилина 2010])

103

хороший учитель. Сочетание хороший нож – всего 17. Хороший медведь – 1. А вот на

сочетание хороший человек НКРЯ выдаёт 3119 примеров.

Таким образом, основным объектом оценки является человек. Другие, более

специальные понятия, с ним связанные (его ум, таланты, настроение, отношения с

другими людьми) описываются с помощью признаков с оценочным компонентом.

Результаты его деятельности (такие, как произведения искусства), объекты, необходимые

ему для деятельности (такие, как инструменты), а также его времяпрепровождение

(например, отпуск) описываются с помощью чисто оценочных признаковых

характеристик.

Особняком в нашей таблице стоят лексемы противный, великий и страшный. Строго

говоря, их оценочное значение можно назвать чистым лишь условно: каждый из этих

признаков обладает своей спецификой. Прилагательное противный обозначает особый

тип оценки – оценку объекта с точки зрения взаимодействия, контакта человека с ним.

Так, противным может быть червяк, которого мы держим в руках; звук, который нам

очень неприятно слышать. Мы можем назвать противным человека, с которым нам

неприятно общаться или находиться рядом, но мы никогда не станем описывать с

помощью этого прилагательного человека, которого мы осуждаем, но с которым лично

никогда не имели дела (например, какого-нибудь злостного преступника XIX века). Этот

же тип оценки, основанной на прямом контакте, отражают прилагательные приятный и

неприятный.

Прилагательное великий сохраняет связь с семантикой размера и обозначает людей,

результаты их деятельности, а также периоды времени, играющие большую роль в жизни

народа, занимающие большое место в истории (ср. великий день, великий писатель,

великий роман Толстого). Так, мы не назовём великим рассказ, который написал наш друг

и дал прочитать его только нам: для того, чтобы произведение было великим, оно должно

быть общепризнанным1.

Лексема страшный обозначает в основном оценку с точки зрения внешнего вида

(прежде всего, человека), вставая тем самым в один ряд с прилагательными красивый,

безобразный, уродливый2, ср.:

1 Любопытно, что слово рассказ вообще плохо сочетается с прилагательным великий, даже если имеется в виду общепризнанный рассказ великого писателя. Напротив, словосочетание великий роман весьма частотно. Складывается впечатление, что и этот факт объясняется связью признаковой лексемы великий с семантикой размера. 2 В этот же ряд можно поставить и производное, пока не очень распространённое значение прилагательного интересный, ср.:

104

(140) закладываете стандарты красоты и желаний. п.с. ни капли не милая она,

очередная страшная девица. (Пример из Яндекса: http://www.looo.ch/_/728/)

Однако, по всей вероятности, это прилагательное развивается в сторону значения

общей оценочности, ср.:

(141) подскажите номер (BWV) этой токкаты (…) . Которая вместе с адажио и

фугой. А что за страшное исполнение, простите? (Пример из Яндекса:

http://slyogkimparom.ru/forum/index.php?topic=909.0)

Подобным типам оценочных слов и будет посвящён следующий раздел.

2.4. Исходно оценочные признаковые лексемы

Сказать достоверно, является ли лексема оценочной изначально или же она

приобрела оценочное значение (чистое или на уровне компонента) в ходе семантической

эволюции, не всегда просто. Например, признаковая лексема нормальный обладает

прозрачной внутренней формой, позволяющей предположить, что значение оценки было

для этого слова исходным. Однако большинство прилагательных устроены иначе: либо

есть основания предполагать их семантическую производность (ср., например, довольно

прозрачную связь признаковых слов приятный и неприятный с глаголами взять,

принять), либо их этимология до конца не ясна (ср. хороший, плохой). Таким образом,

исходно оценочными мы называем лексемы достаточно условно: они исходно оценочны

на синхронном уровне. В тех же случаях, когда исходное, неоценочное значение

оценочной лексемы заметно устарело, но ещё не совсем утратилось, мы считали лексему

семантически производной и, соответственно, изучали её на предмет следования той или

иной модели формирования оценочной семантики в предыдущем разделе (ср. дивный,

чудный, противный, совершенный).

Итак, в настоящий раздел попадают только те признаковые слова, которые на

синхронном уровне имеют только оценочные употребления, причём связи этих лексем ни

с какими другими, неоценочными, значениями современными носителями не ощущается.

И основными такими лексемами оказываются, конечно, самые общие оценочные

слова: хороший и плохой. Они обладают наиболее широкой сочетаемостью, однако и для

них существуют ограничения. Так, например, эти лексемы следуют общему правилу и

(139) И когда в конце они обратно трансформировались, Жорж вдруг представал перед зрителями интересным мужчиной, а Лена― обаятельнейшей, красивой женщиной, что тоже большая редкость: ведь клоунессы никогда не были красотками. [И. Э. Кио. Иллюзии без иллюзий (1995-1999)]

105

очень плохо сочетаются с существительными, обозначающими природные объекты. В

НКРЯ всего 3 примера на сочетание хорошая река, 4 примера на хорошая кошка и ни

одного – на хороший закат.

В предыдущем разделе мы также выявили, что оценочное значение может

относиться не только к функции объекта, но и к впечатлению, им производимому:

шикарный фильм – это фильм, который понравился, произвёл хорошее впечатление;

безумное платье – очень красивое платье, вызывающее восхищение окружающих;

жуткий отпуск – не удавшийся, не понравившийся отпуск. В этом же ряду можно

упомянуть и контексты, в которых оценочные слова употребляются в сочетании с

существительными, обозначающими человека (человек, мужчина, девочка): дивная

женщина, чудесный юноша, фантастический человек. У человека нет никакой

специальной функции, поэтому в данном случае оценочные слова описывают скорее

впечатление, человеком производимое. Важно, однако, отметить, что с человеком может

быть связано два типа впечатлений: впечатление чисто зрительное

(ср. видная/красивая/страшненькая девушка, интересный мужчина) и впечатление,

получаемое в результате общения или связанное с некоторыми знаниями о человеке и его

поступках (удивительный мужчина, чудная женщина, прекрасный человек). Любопытно,

что сочетаемость с существительными, обозначающими человека, можно считать

связующим звеном между оценкой впечатления и оценкой функциональности, так как

зачастую оценочные слова претерпевают метонимический сдвиг сферы действия и

начинают описывать человека с точки зрения одной из его функций, ср.:

прекрасный/отличный/превосходный пианист = ‘тот, кто прекрасно/отлично/превосходно

играет на пианино’.

Замечательно, что самые общие оценочные лексемы хороший и плохой

ориентированы преимущественно на функциональную оценку. Например, выражение

хорошее платье (в отличие от сочетания безумное платье) понимается с функциональной

точки зрения: платье, которое удобно/приятно носить, которое подходит к данному

конкретному случаю, - иными словами, такое, которое выполняет свои функции. Ср.:

(142) Я даже хорошие платья сейчас носить боюсь, старые надеваю ― ты

заметил? [Виктор Розов. В поисках радости // «Театр», 1957]

В данном примере под хорошим платьем подразумевается платье не рваное, не

полинявшее, не изношенное, т.е. не вышедшее из употребления и ещё способное

выполнять свои функции – в противоположность старому. Напротив, безумное или

фантастическое платье – это платье, которое очень хорошо выглядит, способно

производить впечатление. Это довольно тонкое различие проявляется также в том, что

106

хорошей одежду назовёт скорее тот, кто носит её сам (именно он способен оценить её

функциональность), в то время как сказочной, безумной или жуткой её называют скорее

сторонние наблюдатели.

Склонность к выражению функциональности у признаковых лексем хороший и

плохой подтверждается и тем, что они очень редко употребляются в сочетании с

существительными путешествие, отпуск, отдых, подразумевающими оценку с точки

зрения полученного впечатления: в НКРЯ всего 3 примера на сочетание хорошая поездка

и только 1 – на контекст хороший отпуск.

С этой же особенностью слов хороший и плохой связано то, что и среди обозначений

природных объектов, в целом очень плохо сочетающихся с оценочными словами, есть

небольшое количество существительных, не подчиняющихся общему правилу. Их

неожиданное поведение объясняется тем, что они обозначают животных, близких к

человеку и наделённых особыми функциями, ср., например, хорошая лошадь (133 примера

в НКРЯ).

Таким образом, есть все основания предположить, что признаковые лексемы, только

формирующие оценочное значение, начинают свою семантическую эволюцию с освоения

контекстов, подразумевающих оценку с точки зрения производимого впечатления

(произведения искусства, путешествия, украшения; люди). Основным объектом оценки

является человек, и именно существительные, обозначающие человека, становятся

связующим звеном между оценкой впечатления и оценкой функциональности. Далее в

сферу действия оценочного слова попадают также и артефакты, подразумевающие оценку

в первую очередь с точки зрения функции, причём уже утвердившаяся в языке оценочная

лексема, как кажется, закрепляет за собой именно ориентацию на функциональность.

Такой ход развития оценочного значения кажется очень естественным: именно выражение

впечатления подразумевает яркость и экспрессивность, а значит, именно такие контексты

требуют более частой замены одних лексем на другие, причём ставшие привычными

лексемы либо совсем исчезают (выходят из моды), либо утверждаются в языке и

начинают обслуживать преимущественно функциональную оценку1.

К лексемам хороший и плохой примыкает оценочное слово нормальный. Эта лексема

ещё раз иллюстрирует асимметричность положительного и отрицательного полюсов. С

логической точки зрения, лексема нормальный должна была бы обозначать среднее,

1 Теперь получает объяснение и тот факт, что в предшествующих работах, посвящённых оценочным значениям, подчёркивалась функциональность оценки: все они опирались на самые основные, самые общие оценочные слова, оценочное значение которых уже прочно закреплено в языке (ср. [Арутюнова 1988], [Вендлер 1981])

107

нейтральное положение, отклонения от которого в одну сторону оценивались бы

отрицательно (плохой), а в другую – положительно (хороший). Вместо этого наблюдается

другая картина: прилагательное нормальный отражает соответствие норме, что

связывается с умеренной положительной оценкой. Хороший в такой ситуации можно

трактовать двояко: либо как идеальное соответствие норме (‘как раз такой, какой нужен’),

либо как её превышение. Заметим, что эту трёхчастную модель (‘плохой’ – ‘нормальный’

– ‘хороший’) отражают и лексемы, ещё только формирующие оценочное значение (ср.

приличный, порядочный, выражающие примерно то же значение, что и нормальный).

Все последующие лексемы, которые мы будем рассматривать, отражают более

специальные оценочные значения: либо чистую оценку, но по некоторому параметру,

либо оценочный компонент, не являющийся единственным в толковании лексемы.

Один из типов оценки по определённому параметру – «контактная» оценка, т.е.

оценка, отражающая ощущения, которые вызывает у человека контакт с некоторым

объектом1. Наиболее общие лексемы такого плана – приятный и неприятный: они

описывают как различные виды физического контакта, так и абстрактное взаимодействие.

Так, например, приятным или неприятным может быть звук, зрительный образ, вкус,

запах, поверхность некоторого предмета на ощупь, а также человек, с которым приятно

или неприятно иметь дело. В русском языке существуют и более узкие оценочные

прилагательные, описывающие только одну контактную область: ср., например, вонючий,

выражающий отрицательную оценку, исходно применимую только к запахам2.

Любопытно, однако, что далеко не каждый из перечисленных параметров имеет свою

оценочную лексему: объект с точки зрения запаха может описываться как вонючий или,

напротив, ароматный; еда может быть вкусной и невкусной; но специальных слов для

объектов, приятных, например, на слух или на ощупь, в русском языке нет. Возможно, в

качестве лексемы, описывающей предмет как приятный на ощупь можно использовать

прилагательное нежный, но его значение явно сложнее просто оценочного: оно

подразумевает и некоторую особую текстуру поверхности (например, колючий предмет

мы не назовём нежным, даже если нам приятно к нему прикасаться), и ряд смежных

значений (например, значение ‘хрупкий, требующий бережного к себе отношения’). С

другой стороны, родственные лексеме нежный устаревшие нега и нежиться явно связаны

с оценочной семантикой и выражают значение удовольствия, ср.:

1 В эту же группу попадает рассмотренное в предыдущем разделе прилагательное противный. 2 О возможностях расширения оценочного значения лексемы вонючий см. раздел 2.3.10.

108

(143) Незаменима в путешествии! Комфорт и нега! Желаете ощутить?! [Сергей

Довлатов. Наши (1983)]

Более того, лексема нега могла отражать не только ощущения от осязательного

контакта, но более широкую оценку, ср.:

(144) О, в этом радужном виденье

Какая нега для очей!

[Ф. И. Тютчев. «Как неожиданно и ярко...» (1865)]

Как бы то ни было, на синхронном уровне ни приятные, ни неприятные на ощупь

предметы не имеют специального средства выражения такого типа оценки: отрицательно

окрашенные лексемы грубый, шершавый, скользкий описывают более сложные свойства

поверхностей.

Нет специальной лексемы и для описания зрительного контакта. Прилагательные,

выражающие оценку предметов с точки зрения их внешнего вида (в нашей выборке:

живописный, красивый, прекрасный, прелестный1) устроены иным образом и составляют

отдельный подтип оценочных слов: они отражают впечатление, оценку зрительного

образа, но не контакт, не воздействие этого образа на глаза человека. «Контактная» оценка

в русском языке описывается только более сложными выражениями вроде приятный для

глаз или, напротив, режет глаза (ср. также резкий свет):

(145) Солнечные лучи, дробясь и сверкая на свежих листьях, режут глаза,

раздражают. [Фазиль Искандер. Дедушка (1966)]

Связанный с этим, но всё же несколько отличающийся тип оценочного значения

демонстрирует прилагательное удобный. С одной стороны, оно также предполагает

контакт (ср. удобное кресло). С другой стороны, оно, подобно общим оценочным словам,

связано с функциональностью: удобным можно назвать тот объект, которым легко и

приятно пользоваться, ср.:

(146) Язык для формулирования поискового запроса должен быть простым и

удобным для пользователя, желательно близким к естественному языку. [С. Г. Керимов.

Интеллектуальный поиск информации, основанный на онтологии // «Информационные

технологии», 2004]

Также функциональной, но довольно узкой, является оценка объекта с точки зрения

его значимости, роли, ему отведённой. Положительную оценку такого типа выражают

прилагательные важный, ценный, отрицательную – ничтожный. Любопытно, что класс

1 К этому же классу относятся производные значения слов страшный (Она же страшная!) и интересный (интересный мужчина).

109

оценочных значений такого типа пополняется обычно признаковыми лексемами с

исходным значением размера, ср.:

(147) Он, кстати, впоследствии уехал в Москву, стал большим человеком на одном

из крупных телеканалов и, говорят, успешно сводит с ума подчиненных, заставляя по

десять раз переписывать тексты. [Алексей Слаповский. Большая Книга Перемен //

«Волга», 2010]

Особо интересный тип исходно оценочной семантики представляет прилагательное

выгодный. Малый академический словарь русского языка (МАС) выделяет для него два

значения:

1. содержащий в себе выгоду, приносящий прибыль, доход;

2. имеющий, дающий какую-л. выгоду, пользу, преимущества; благоприятный.

Первое значение этой лексемы очень специальное: оно подразумевает возможность

приобретения денег. Далее значение расширяется и обозначает уже возможность

извлечения не только денежной прибыли, но и другого, общего рода пользы. Любопытно,

что, в отличие от близкого по смыслу прилагательного полезный, прилагательное

выгодный имеет встроенный компонент значения ‘по сравнению с’. Так, например, о

финансовой выгодности говорят обычно в том случае, когда прибыль превышает затраты;

о более абстрактной выгоде – когда избираемое решение лучше других возможных, ср.:

(148) Я не знаю какие тарифные планы в России, но думаю что есть возможность

выбора выгодного для вас. [Наши дети: Подростки (2004)]

(149) Среди неспециалистов в более выгодном положении окажутся читатели

журнала "Неприкосновенный запас" № 4/ 24 за 2002 год. [Ревекка Фрумкина. Последние

свидетели // «Отечественные записки», 2003]

В связи с лексемой выгодный любопытно упомянуть лексему безнадёжный, которая

является её квазиантонимом, ср.: выгодное предприятие vs. безнадёжное предприятие.

Значения этих признаков нельзя назвать в точности противоположными, однако они

сравнимы и оценивают объект примерно по одним и тем же критериям: выгодный

подразумевает возможность извлечения пользы, т.е. получение желанного результата;

безнадёжный подразумевает невозможность выполнения задуманного плана, т.е. полное

отсутствие результата.

Наиболее многочисленный класс исходно оценочных слов представляют

признаковые лексемы, описывающие характер человека, т.е. обладающие не чистым

оценочным значением, а оценочным компонентом. Тем самым, подтверждается наша

гипотеза об общей склонности семантического поля человека и его внутреннего мира к

сочетанию с оценочными характеристиками: признаки, приобретающие значение качества

110

человека, вместе с ним приобретают и оценочный компонент; а признаковые слова,

обозначающие качества человека исходно (на синхронном уровне), изначально содержат

компонент положительной или отрицательной оценки. Из нашей выборки в эту группу

попадают следующие лексемы:

Беспомощный Злой Невинный Справедливый Верный Ленивый Отчаянный Страстный Властный Любопытный Равнодушный Строгий Вредный Милый Разумный Суровый Гордый Мудрый Решительный Умный Грозный Надёжный Серьёзный Хитрый Добрый Наивный Скромный Честный Жестокий Неверный Смелый Чувствительный

Помимо лексем, обозначающих качества человека – его постоянные свойства –

существуют также и слова, описывающие эмоциональные состояния людей, как правило,

временные: весёлый, спокойный, несчастный, печальный, радостный, грустный.

Примечательно, что и эти признаки являются оценочными, правда, в несколько ином

плане: они оценивают не субъекта эмоции, а саму эмоцию. С этими признаками связаны

лексемы, описывающие предметы с точки зрения того, какие эмоции и какую реакцию

они вызывают у человека: смешной, скучный, интересный. Они тоже предполагают

оценку вызываемой эмоции, а так как каузатором положительной или отрицательной

эмоции является объект, который этим признаком описывается, то оценка применяется и к

нему. Так, например, скучная книга – эта книга, которую человеку скучно читать: она

является каузатором неприятного для человека состояния, а потому получает

отрицательную оценку. Способны метонимически переносится на предметы как на

каузаторы состояния и лексемы, исходно описывающие сами эмоции человека, ср. весёлая

песня – песня, от которой человеку становится весело; печальное известие – известие,

делающее человека печальным. Немного обособленным в ряду эмоций оказывается

прилагательное несчастный. С одной стороны, оно обозначает не кратковременное

состояние, а почти постоянное свойство. С другой стороны, оно не оценивает самого

человека: точно так же, как и слова, обозначающие эмоции, оно описывает некоторое

состояние души, и именно это состояние оказывается в сфере действия оценки (в данном

случае, отрицательной).

Ещё одну группу составляют признаковые лексемы, также связанные с человеком,

но описывающие не временное состояние и не постоянное качество, а характеризующие

его поведение в некоторых отдельно взятых ситуациях или описывающих его качество,

111

свойственное ему лишь в некоторых жизненных сферах. Например, прилагательное

опытный описывает человека как квалифицированного специалиста в некоторой области,

ср. опытный адвокат. Признаковые лексемы осторожный, аккуратный, любезный,

внимательный характеризуют поведение человека в некоторой ситуации и, как правило,

также подразумевают оценочную характеристику1:

(151) Ять колебался недолго. Он взял перо и аккуратно написал: «Бело-серый

бледный бес Убежал поспешно в лес. <…>» [Дмитрий Быков. Орфография (2002)]

Интересно, что даже те прилагательные, которые описывают более или менее

объективные свойства человека, характеризуются, как правило, оценочной

окрашенностью. Например, прилагательное одинокий. Как кажется, изначально одинокий

человек – это человек, который живёт один и не имеет близких родственников или друзей:

(152) Я уверена, что устраивать из кровати рабочее место может только

одинокий человек, иначе это будет мешать партнеру. [Юлия Пешкова. СВ, или шесть

признаков модных кроватей (2002) // «Домовой», 2002.11.04]

Казалось бы, этот признак довольно объективен, однако в русском языке он, как

правило, имеет ярко выраженный отрицательный оттенок, причём оценивается, как и в

случае с эмоциями, не сам человек, а его состояние души:

(153) Здесь самое главное… поймать ощущение невыносимого одиночества… толпа

одиноких людей… [Сергей Бархин. О книге Михаила Буткевича «К игровому театру»

(2003) // «Театральная жизнь», 2003.05.26]

Аналогичным образом устроены прилагательные виноватый, почётный, вольный.

Они обозначают объективные свойства людей (виновность в некотором происшествии,

признанность окружающими и разрешение на свободу действий соответственно), но при

этом каждое из них обладает если не оценочным компонентом значения, то, по крайней

мере, (в случае с прилагательным вольный) коннотацией.

Помимо этого, зачастую оценочными оказываются даже слова, описывающие

физические качества. Ср., например, пару лексем худой – стройный: грубо говоря, они

обозначают один и тот же признак, однако первая лексема представляет его в

отрицательном свете, а вторая – в положительном. Аналогично, оценочно окрашенными

являются такие физические признаки, как активный и пьяный.

1 Надо отметить, что у таких прилагательных граница между обозначениями манеры поведения в некоторой конкретной ситуации, а также манеры поведения, вообще свойственной данному человеку, очень тонка. Ср., например, следующее употребление прилагательного аккуратный, где оно обозначает скорее постоянное свойство человека (= ‘аккуратный во всём’): (150) Помолчав, сказал: ― Немцы ― они аккуратные люди. Если б их сюда… [И. Грекова. На испытаниях (1967)]

112

И, наконец, последняя исходно оценочная лексема из нашей выборки обозначает

положительное свойство коллектива: дружный.

Таким образом, мы видим, что исходно оценочные слова представляют разные типы

оценочных значений, причём, как показывает наш материал, некоторые из этих типов

пополняются более интенсивно, чем другие. Так, например, класс качеств человека, как

кажется, пополняется постоянно, причём, как правило, признаковыми лексемами,

сохраняющими часть исходного значения и приобретающими оценочный компонент (см.

раздел 2.2). Также довольно активно пополняется класс признаковых слов с общим

оценочным значением (см. раздел 2.3). Остальные классы если и обновляются, то

довольно несущественно (ср., например, производные значения лексем страшный,

противный и интересный). Помимо этого, наблюдается и другое явление: переход лексем

из одного оценочного класса в другой (см. прекрасный, великолепный, вонючий и, опять

же, интересный).

Но насколько универсальны тенденции, выявляемые на русском материале? По

каким ещё параметрам могут оцениваться объекты действительности? Какова связь между

исходными значениями признаковых лексем и их последующим попаданием в один из

классов оценочных слов1? Все эти вопросы требуют подробного типологического

расследования.

1 В рамках данного исследования мы сформулировали гипотезу о том, какие лексемы способны принимать чисто оценочное значение, а какие – только оценочный компонент. Однако для того, чтобы, например, выяснить, какова вероятность попадания в класс «контактной» оценки лексем с некоторым исходным значением, только нашего материала недостаточно.

113

Глава 3. Возможности развития оценочных лексем

Приобретение оценочного значения не является предельно возможной стадией

семантического развития признаковой лексемы: сформировавший оценочное значение

признак может и дальше претерпевать различные изменения. На нашем материале мы

выявили три основных типа дальнейшего развития оценочных лексем:

1) расширение на значение степени (интенсивности);

2) возможность смены оценочного значения на противоположное;

3) спецификация значения.

Рассмотрим последовательно каждый из них.

3.1. Значение степени (интенсивности)

Значение интенсивности проявления признака (лексическая функция Magn в модели

«Смысл � Текст»1) часто сопутствует чистому оценочному значению признаковой

лексемы. И это неудивительно. Как мы помним, чистое значение оценки приобретается

посредством переноса импликативного типа, т.е. приобретение оценочного значения

сопровождается выветриванием всех остальных семантических компонентов. И такая

семантически пустая признаковая лексема становится подходящей базой для

формирования не только оценочного, но и других типов общих, почти грамматических

значений, из которых основное – значение степени.

Значения оценки и интенсивности не только совместимы, но и очень близки, ведь,

по сути, интенсивность – это тоже оценка, но не качественная, а количественная, ср.:

(154) А тут снега, бураны. Теперь вот ужасные ветры… [Л. И. Брежнев. Целина

(1977)]

Пример (154) хорошо иллюстрирует близость двух рассматриваемых значений: без

более широкого контекста сложно определить, подразумевается ли автором неприятный

ветер или просто сильный. Такая смежность и обуславливает возможность совмещения

этих двух типов значений в рамках одной признаковой лексемы: как правило, для

некоторых объектов или явлений положительная или отрицательная окрашенность

связана именно с интенсивностью.

Таким образом, значения оценки и степени во многих случаях смежны, однако, как

правило, одно из прочтений является более естественным, чем второе, и то, какое именно

1 См. [Мельчук 1974]

114

прочтение оказывается предпочтительным, зависит от типа контекста. Значение

качественной оценки актуализируется, как правило, в контекстах, обозначающих

человека, результаты его деятельности, объекты, необходимые ему для деятельности, и в

целом стремится к описанию сущности с точки зрения её функции. Значение

количественной оценки в меньшей степени антропоцентрично и применяется к тем

понятиям, которые подразумевают градуируемый признак, ср.:

• Красавица, умница, идиот, обжора, сторонник, любитель и т.п. –

обозначения человека по характерному для него признаку;

• Удивление, потрясение; радость, восторг, любовь; ненависть, ревность;

интерес, желание, стремление и т.п. – желания и эмоциональные состояния;

• Жажда, усталость, слабость; боль, болезнь, грипп, аллергия и т.п. –

физические состояния и различные заболевания;

• Находчивость, смелость, любопытство, идиотизм и т.п. – качества человека;

• Дождь, гроза, мороз, жара, грязь и т.п. – погодные условия;

• Скорость, темп, напряжение и т.п. – параметрические существительные;

• Возня, суета, суматоха;

• Гадость, вкуснотища; вонь;

• Деньги, налоги, долг, зарплата.

Получается, что, несмотря на близость двух типов значений, контексты, в которых

обычно реализуется значение интенсивности, в целом не совпадают с контекстами, в

которых признаковая лексема склонна выражать значение оценки. Обратим внимание, что

даже лексемы, обозначающие человека, делятся на два типа: общие существительные со

значением ‘человек’ (человек, мужчина, женщина, мальчик, девочка и др.) и

существительные, обозначающие человека по его роду деятельности (учитель, адвокат,

балерина и т.п.) сочетаются с оценочными прилагательными; существительные,

обозначающие человека по некоторому свойственному ему признаку (красавица, нахал,

задира, дурак) сочетаются с интенсификаторами.

Таким образом, значения качественной и количественной оценки оказываются

взаимосвязаны, но дополнительно распределены по контекстам. На наш взгляд, эта

особенность объясняется тем, что, в сущности, оценка и интенсивность являются

результатом одного и того же импликативного сдвига и выражают практически один и тот

же тип значения, модификации которого зависят от контекста. Так, например,

прилагательное чудовищный в сочетании с существительными фильм, мужчина, характер

принимает значение качественной оценки; а в сочетании с существительными мороз,

115

усталость, наглость – значение степени. Более того, само значение степени имеет

различные модификации, реализация которых также зависит от типа контекста. Ср.

следующие примеры:

(155) А той зимой ведь был чудовищный мороз. Трубы лопались, электричество

гасло. [Катя Метелица. Шутки москвичей, хорошие и разные (1997) // «Столица»,

1997.12.22]

(156) Число наркоманов-подростков за те же десять лет возросло в восемнадцать

раз! Детей, больных наркоманией ― в двадцать пять раз! И эти чудовищные темпы не

выказывают тенденции к замедлению. [Дальше -- тишина (2003) // «Криминальная

хроника», 2003.07.24]

(157) Общая кредиторская задолженность муниципального бюджета

приближалась к 900 миллионам рублей, причем этот чудовищный долг ежемесячно

возрастал на 10 миллионов. (Пример из Яндекса: http://www.baikal24.ru/)

В примере (155) прилагательное чудовищный выражает собственно значение

степени, в примере (156) – значение высокой скорости (так как высокая степень для темпа

– это и есть скорость), а в примере (157) – значение большого количества (так как именно

большое количество и есть результат интенсификации понятия ‘долг’).

Значение качественной и количественной оценки вытекают одно из другого. Ср.,

например, следующее высказывание:

(158) Сегодня, судя по всему, будет жуткая жара, а ты не представляешь, как

изнурительно сидеть в душных боксах в толстом комбинезоне и балаклаве. [Владимир

Маккавеев. Круговая порука (2002) // «Формула», 2002.06.15]

В данном примере жара явно получает отрицательную оценку, однако, с другой

стороны, вполне естественно, что «плохая», неприятная жара – это именно жара сильная.

Существительное жара, между тем, хоть и является по форме субстантивом,

семантически обозначает признак, а именно к таким, градуируемым, понятиям и

применимо значение интенсивности. Подобные употребления и являются начальной

стадией зарождения у оценочных лексем значения степени: по сути, приобретение

значения интенсивности – это результат расширения сочетаемости у оценочного

признака. Сначала прилагательное с оценочных контекстов расширяется только на

существительные, обозначающие признаки, соответствующие его оценочной окраске:

прилагательные отрицательной оценки сочетаются с отрицательно окрашенными

признаками (ср. жара, боль, усталость, ненависть), положительной – с положительными

116

(ср. любовь, радость, восторг)1. Однако затем, по мере закрепления

интенсификационного значения, лексема начинает модифицировать и градуируемые

понятия противоположной оценочной окрашенности, ср.:

(159) Была ужасная радость, что было можно вновь порезвиться, в том, что

почти все горе ушло и вскоре вновь начнется отличная жизнь... (Пример из Яндекса:

http://lifehorse.spybb.ru/viewtopic.php?id=16)

Любопытно, что лексема, прочно закрепившая за собой значение степени, начинает

употребляться и в сочетаниях с существительными, исходно не обозначающими

градуируемое понятие. При этом семантика существительного подстраивается под

значение прилагательного, ср. пример (160), где существительное свинья в контексте

прилагательного жуткий становится средством выражения признака:

(160) Я жуткая свинья, я обожаю разбрасывать свои шмотки всюду и везде.

(Пример из Яндекса: http://nosurface.diary.ru/p54669758.htm)

Напомним, что аналогичным образом расширялась и сочетаемость лексем при

формировании оценочного значения. Интересно при этом, что прилагательные со

значением оценки и прилагательные со значением степени по-разному приспосабливают

под свою семантику выступающее в сочетании с ними существительное. Так, признаковая

лексема с сильным оценочным значением описывает объект с точки зрения его функции,

т.е. оценивает действие, с этим объектом связанное. Поэтому и предметные лексемы,

обозначающие объекты реального мира, обычно ни с каким действием не

ассоциирующиеся, в контексте оценочного прилагательного всё же приобретают связь с

некоторой деятельностью. Ср. пример (161), где под хорошей горой подразумевается

хорошее, приятное на неё восхождение:

(161) Солнышко, хорошая гора, восхождение близится к завершению... (Пример из

Яндекса: http://samlib.ru/j/jurkow_a_l/gornyebaiki.shtml)

При этом прилагательное с сильным степенным значением модифицирует

градуируемый признак, выражаемый существительным, поэтому даже существительные,

исходно обозначающие объекты реального мира, перестраивают свою семантику и

приобретают именно признаковое значение, как это видно из примера (160)2.

1 Н.Д. Арутюнова называет это явление аксиологической памятью лексемы (см. [Арутюнова 1988]). Хороший пример оценочной лексемы, находящейся на этой стадии развития интенсификационного значения демонстрирует финское прилагательное paha. Его исходное значение – ‘плохой’. Оно способно употребляться в функции интенсификатора, но при этом никогда не интенсифицирует положительно окрашенные признаки. 2 Примечательно, что эту особенность отметили уже Я. Аартс и Дж. Калберт (см. [Aarts, Calbert 1979])

117

Итак, прилагательные с сильным оценочным значением требуют от

существительного связь с некоторой деятельностью, прилагательные с сильным

интенсификационным значением – связь с некоторым признаком. Однако, если мы

вернёмся к гипотезе о том, что оценка и степень – это результаты одного и того же

импликативного переноса, а следовательно, это значения, зачастую объединяющиеся в

рамках одной лексемы, мы сталкиваемся с противоречием. А именно, становится неясно,

под какое из этих значений должна подстраиваться предметная лексема, исходно не

имеющая встроенных связей ни с действием, ни с признаком. Между тем, в

действительности такого конфликта, как правило, не возникает.

Во-первых, и среди не ориентированных ни на действие, ни на признак лексем одни

всё же проще перестраиваются под оценочную характеристику, а другие – под

интенсификационную. Так, например, существительное свинья в русском языке связано с

коннотациями невежливости и неаккуратности, и именно они позволяют подобным

словам выступать в сочетании с интенсификатором. Предметные имена, никакими

коннотациями не обладающие (ср. гора, лес, река), встраиваются в эту конструкцию с

большим трудом, и поэтому прилагательное в их контексте интерпретируется как

оценочное, а не как степенное.

Во-вторых, и среди признаковых слов одни, как правило, тяготеют скорее к

оценочному значению, другие – к значению интенсификатора. Так, например,

прилагательное чудесный выражает практически только положительную оценку, даже в

сочетании с существительными, обычно предполагающими интенсификационное

прочтение прилагательного, ср.:

(162) Он покупает и, встав на углу (и даже немного привалившись к стене, чтобы

отдохнули ноги), пьет пиво из горлышка, запрокидывая бутылку. Забытое чудесное

удовольствие. Но тут же Ключарев сам себе отчасти удовольствие портит. [Владимир

Маканин. Лаз (1991)]

Напротив, прилагательное страшный практически не употребляется в оценочных

контекстах (см. раздел 2.3.16), но зато широко распространено в значении высокой

степени:

(163) Ты уже наверное слышал от Дяди Сергея о его страшной радости по случаю

перехода Тети Эллы в Православие. [Александр III. Письма Императора Александра III к

наследнику Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу (1891)]

Помимо этого, импликативный перенос, в результате которого признаковая лексема

приобретает значения количественной и качественной оценки, не всегда начинается с

формирования собственно оценочных значений: в ряде случаев первичным оказывается

118

значение степени. В таких ситуациях приобретение смежного (оценочного) значения не

объясняется простым расширением сочетаемости, ведь, как мы только что видели,

модификаторы степени предъявляют особые требования к семантике контекста, и как раз

существительные, наиболее склонные к сочетанию с оценочными характеристиками и

потому часто провоцирующие оценочный импликативный сдвиг, с большим трудом

встраиваются в конструкцию степени. Поэтому признаковая лексема, уже способная

выступать в качестве интенсификатора, приобретает смежное значение качественной

оценки на других основаниях, а именно, благодаря своей экспрессивности. И

действительно, необходимость создания нового оценочного слова обычно (особенно в

сленге) оказывается связана с уже недостаточной экспрессивностью старых, привычных

слов. И тогда выразительные и яркие слова со значением высокой степени проявления

признака становятся хорошим ресурсом для новых оценочных лексем.

Поясним сказанное на примере. По этой стратегии в современном разговорном

языке (преимущественно молодёжном) развивают значение оценки прилагательные

безумный, сумасшедший, бешеный, дикий. Все они могут употребляться в качестве

интенсификаторов, ср.:

(164) Их объединяло одно ― безумная любовь к своей стране и боль за нее. [Леонид

Велехов. Никуда не деться от Сани Васильева (2003) // «Совершенно секретно»,

2003.03.02]

(165) На мгновение в её глазах появился странный блеск (будто электричка с

сумасшедшей скоростью приближается к самоубийце, стоящему посреди туннеля).

[Олег Гладов. Любовь стратегического назначения (2000-2003)]

(166) Благодаря ОРТ я приобрел огромное влияние и стал вызывать бешеную

ненависть абсолютно у всех ― у правых и левых, у реформаторов и консерваторов.

[Галина Сидорова. Новая маска олигарха (2003) // «Совершенно секретно», 2003.02.06]

(167) Я был в диком восторге от книги. [Предложение купить пакет «Казино»

(2004)]

И, по-видимому, именно значение интенсивности обуславливает возможность

появления у этих признаков значения оценки. Гипотеза подтверждается тем, что сначала

эти прилагательные выражают как положительную, так и отрицательную оценочность:

важно только то, что они отражают неравнодушие говорящего к оцениваемому объекту,

его сильные эмоции, вызванные объектом. Ср. следующие два примера, где в одном

случае прилагательное безумный выражает положительную оценку, а в другом –

отрицательную:

119

(168) Я уже не удержалась и купила себе совершенно безумное пончо. [Андрей

Лазарчук, Михаил Успенский. Посмотри в глаза чудовищ (1996)]

(169) И еще вдогонку какую-то безумную майку в блестках ― явно из ее старого

барахла. [Женщина + мужчина: Брак (форум) (2004)]

В дальнейшем за лексемой закрепляется определённая полярность. Например, то же

прилагательное безумный уже на данный момент тяготеет скорее к положительному

полюсу (см. раздел 2.3.11).

Видимо, по аналогичной модели развивалось и очень распространённое в

современном разговорном языке прилагательное крутой. Значение высокой степени

проявления признака было ему свойственно задолго до того, как оно приобрело семантику

положительной оценки, ср.:

(170) Даже и крутые морозы ― лопался лед на Мочиловке ― не могли остановить

враждующих в их безумных круженьях по снегам. [Л. М. Леонов. Барсуки (1924)]

Любопытно, что этой лексеме в целом свойственен оттенок интенсивности, так или

иначе проявляющийся в различных её значениях. Ср. ряд толкований, приписываемых

прилагательному крутой в МАС:

1. Почти отвесный, обрывистый;

2. Высоко поднимающийся (о волне, зыби и т. п.);

3. Лишенный плавности, постепенности (о поворотах, изгибах и т. п.); резкий;

4. Решительный и глубокий, касающийся основы, существа чего-л.;

5. Очень строгий, решительный, резкий;

6. Проявляющийся и действующий с большой силой и резкостью (о стихийных

явлениях) и др.

Заметим, что переносные значения неимпликативного типа лексемы крутой имеют

отрицательную окраску:

(171) Но избалованной, своенравной невесте, прозванной за крутой нрав «Варькой-

тигрицей», жених не пришелся по нраву. [И. Грачева. Твердость металла и нежность

цветка // «Наука и жизнь», 2007]

(172) Дни «свободы» прошли так же неожиданно, как и пришли. Наступили крутые

времена. Сувенирчик узнал о происшедшей перемене от заведующего школой, который

сообщил ему, что уволены за участие в союзе две учительницы. [А. А. Богданов.

Сувенирчик (1911)]

Поэтому, вероятно, только встроенная экспрессивность позволила данному

прилагательному приобрести в результате значение чистой положительной оценки,

120

проявляющееся сначала на маргинальном сленговом уровне, а затем всё прочнее

утверждающееся в языке.

Замечательно, что когнатная сербская лексема крут в качестве прямого значения

выражает идею ‘негнущийся, жёсткий’ и в результате метафорических семантических

сдвигов формирует только отрицательный компонент. Прилагательное стрм,

соответствующее прямому значению современного русского крутой (‘почти отвесный,

обрывистый’), также не подвергается изменениям импликативного характера, а в

метафорах тоже приобретает отрицательную окрашенность. Таким образом, лексема

крутой, как и многие другие признаковые слова, изначально принимающие оценочное

значение в рамках сленговых систем, демонстрирует нестандартную модель развития.

Впрочем, вопрос о распространённости той или иной модели требует обширного

типологического исследования.

Таким образом, мы выявили ещё один возможный путь формирования оценочного

значения: через семантику интенсивности. И теперь становится понятно, почему

признаковые лексемы безумный, бешеный, сумасшедший, дикий и крутой с таким трудом

встраивались в модели, рассматриваемые нами ранее: они развиваются по своей

стратегии. Вероятно, по этой же модели приобретает оценочное значение и

ненормативная (матерная) лексика: будучи официально табуированными, эти слова

обладают высокой экспрессивностью, что и позволяет им развивать значение

интенсивности, а затем и выступать в оценочных контекстах.

Важно подчеркнуть, что далеко не всегда чистое оценочное значение влечёт за собой

появление значения интенсивности, и наоборот. Так, например, признаковые лексемы,

изначально обозначающие некоторый зрительный образ (блестящий, прекрасный,

превосходный), принимают только значение положительной оценки, не расширяясь до

значения высокой степени проявления признака. Однако эта закономерность не

универсальна или, по крайней мере, универсальна лишь частично. Так, признаковые слова

с исходным значением ‘блестящий, сияющий’, насколько нам известно, не переходят в

разряд интенсификаторов ни во французском, ни в английском, ни в сербском языках.

При этом, например, французская лексема beau ‘прекрасный’ вполне может выражать

значение степени, ср.: une belle fortune – значительное состояние, un beau froid – хороший

морозец.

Не всегда способны выражать значение степени и наиболее общие оценочные слова,

такие, как хороший и плохой. В современном русском языке в качестве интенсификатора

может выступать только лексема хороший (и то довольно редко и в узком классе

контекстов), ср.:

121

(173) Да, теперь возможностей старой «печки» хватает даже на трассе и в

хороший мороз ― как ее хватало и прежде рукастому хозяину, утеплившему салон и

заделавшему щели. [Анатолий Фомин. УАЗ еще раз (2004) // «За рулем», 2004.04.15]

Признаковое слово плохой устроено несколько иначе. Оно может использоваться в

некоторых контекстах, подразумевающих его интерпретацию как интенсификатора,

однако таких контекстов крайне мало, и передаёт оно в этих случаях значение низкой, а не

высокой степени проявления признака. Ср.:

(174) Моё личное мнение ― я сама виновата в том, что сын плохо ест, но ошибка

была допущена в младенческом возрасте, когда его уговаривали покушать за маму, папу и

прочих родственников, кормили с танцами и песнями, только бы скушал. [Наши дети:

Подростки (2004)]

Как мы уже видели по приведённым выше примерам, для оценочных слов такой

переход в целом нехарактерен: и положительная, и отрицательная оценка связана обычно

с высокой интенсивностью. Замечательно, что такая особенность наблюдается только у

русской лексемы плохой: многие её эквиваленты в других языках следуют общему

правилу и передают значение высокой степени проявления признака. Например, значение

интенсификатора могут принимать английское прилагательное bad и финское

прилагательное paha (оба выражающие в качестве основного значение ‘плохой’). Более

того, и русская лексема злой, выражавшая общее оценочное значение ‘плохой’, а затем его

утратившая, была способна выражать значение высокой степени проявления признака.

Следы этой старой оценочной системы ещё наблюдаются в современном языке, ср.:

(175) В злые морозы пятьдесят девятого катали первый металл на стане «650».

[Марк Борозин. Ударная комсомольская пятерка по сопромату // «Техника - молодежи»,

1974]

(176) Зато настоятельно советую в обоих поездах продегустировать солёную

форель или ветчину со злой горчицей на закуску. [Дуня Смирнова. Октябрьская железная

дорога (1997) // «Столица», 1997.05.13]

По-видимому, такое поведение прилагательного плохой следует расценивать не как

формирование значения низкой степени проявления признака, а просто как отсутствие у

него значения степени. В примере (174) оно, видимо, реализует своё основное значение:

несоответствие норме.

Запреты на развитие оценочного значения у некоторых классов интенсификаторов

кажутся более универсальными и закономерными. Так, например, значение

интенсивности могут приобретать многие признаковые слова с исходным значением

физического свойства, ср.:

122

(177) Бенуа Мажимель монотонен, его попытки танцевать вызывают острую

жалость. [Валерий Кичин. Поэзия компьютера (2002) // «Известия», 2002.04.26]

(178) Приношу глубокую благодарность В. В. Головину и Е. В. Кулешову, с

которыми обсуждался этот репертуарный список. [Олег Николаев. Новый год: праздник

или ожидание праздника? // «Отечественные записки», 2003]

(179) У вас в отделении было несколько случаев тяжёлой аллергии, и вы с ними

неплохо справлялись, я даже взял кое-что из ваших историй болезни для моего доклада.

[И. Грекова. Перелом (1987)]

Видимо, значение степени «доступнее» оценочного значения, ведь значение чистой

оценки, согласно нашим данным, практически никогда не образуется на основе

семантически богатых признаковых лексем, т.е. лексем со значением физического

свойства предметов. Однако и у образованных на основе таких лексем интенсификаторов

есть свои ограничения, в том числе связанные с оценкой. Например, прилагательное

тяжёлый1, способное приобретать отрицательный семантический компонент, сохраняет

ориентацию на отрицательность и будучи употреблённым в значении степени, ср.:

*тяжёлая радость в значении ‘сильная радость’, *тяжёлое счастье в значении ‘большое

счастье’.

Интенсификаторы – это пласт лексики, не менее обширный, чем оценочные слова. К

сожалению, в рамках данной работы мы не можем описать этот класс достаточно

подробно: он требует отдельного изучения, в том числе диахронического и

типологического. А закономерности, которые будут выявлены в результате анализа

интенсификаторов, позволят подробнее изучать и особенности взаимосвязи

количественной и качественной оценки.

3.2. Возможность смены оценочного значения на противоположное

Как показывает языковой материал, отрицательная и положительная оценки не

являются независимыми: они тесно связаны между собой, и поэтому правильнее

рассматривать их вместе, как единую категорию оценочности. В предыдущих разделах

нам уже встречались иллюстрации взаимосвязи оценок разных полюсов. Например, в

разделе 2.2.3.2 мы рассуждали о том, что, если появление оценочного значение в том или

ином контексте можно предсказать, то определение заранее полярности будущей оценки

1 См. также и ряд других примеров во Введении, раздел 1.1.

123

уже затруднительно. Также в предыдущем разделе мы рассмотрели случаи, когда сначала

лексема приобретает общую способность передавать оценочное значение и лишь затем за

ней закрепляется конкретная – либо положительная, либо отрицательная – оценка (ср.

безумное платье).

Ещё один пример такой взаимосвязи положительной и отрицательной оценок –

возможность смены уже закрепившейся полярности на противоположную. Случаи

полного перехода лексемы из класса положительных в отрицательные (или наоборот)

крайне редки. Гораздо более распространённым является механизм, автоматически

переводящий лексему определённой оценочной окраски в противоположный класс, но не

на словарном уровне, а только в режиме реального общения. Это механизм иронии. Ср.

следующие примеры:

(180) Хорош же я был, если она меня так пожалела, что даже простила! [Вера

Белоусова. Второй выстрел (2000)]

(181) О, эти драмы из-за пустяков! ― Ах, из-за пустяков? ― сказала мама и прямо

вся вспыхнула. ― Нечего сказать, красиво! А я вот возьму и в самом деле не дам вам

обеда, тогда вы у меня не так запоете! [Виктор Драгунский. Денискины рассказы/

Хитрый способ (1963)]

(182) «Брат еще сам зарабатывать только стал, да и то не ахти как много. »

Шикарно. Молодой здоровый трудоспособный дядя зарабатывает «не ахти» ― это

нормально. А вот то, что беременная невестка, панимаешь, всего 4 тыщи получает ―

это она зараза такая. И забеременеть она, поганка, хотела аж два года как (от Святого

Духа, наверное, брат тут ну совершенно ни при чем). [Женщина + мужчина: Брак (форум)

(2004)]

Все приведённые отрывки демонстрируют, что признаковые слова со значением

положительной оценки употребляются в отрицательных контекстах, причём из этого не

следует, что за ними закрепляется отрицательное значение. Напротив: механизм иронии

требует, чтобы за словом была закреплена оценка, противоположная подразумеваемой

говорящим. Сигналом к тому, что слово употреблено в противоположном для себя

смысле, служит широкий контекст и, как правило, особый интонационный контур. Тот

факт, что отрицательная полярность в таких случаях не закрепляется в семантике

лексемы, подтверждается также и тем, что зачастую такие употребления, недостаточно

подчёркнутые голосом и слабо поддержанные контекстом, вызывают недоумение

адресата, не понимающего, в буквальном или в ироническом смысле следует

воспринимать высказывание:

124

(183) – Красиво излагаете… – Смеешься? (Анна Гавальда. Я её любил, я его любила.

Пример из Яндекса: http://lib.rus.ec/b/93746/read)

Примечательно, что в иронических контекстах, как правило, положительная оценка

переводится в отрицательную, но не наоборот. Случаи перехода отрицательной оценки в

положительную крайне редки и в русском материале почти не встречаются. Примером

такого перехода может служить французское прилагательное formidable, однако в нём

смена полярности происходила не напрямую, а опосредованно, через значение размера:

‘чудовищный’ => ‘большой’ => ‘прекрасный, превосходный’ (см. раздел 2.3.7). Вероятно,

аналогичным образом развило значение положительной оценки и английское

прилагательное terrific (исходно – ‘ужасный’). Как кажется, более чистый пример

перехода из отрицательного в положительное демонстрируют французское

прилагательное terrible (‘ужасный’ => ‘ замечательный’). В этом случае основанием для

перехода, видимо, стало свойственное данному прилагательному значение интенсивности.

Однако явные примеры смены отрицательной оценки на положительную пока слишком

малочисленны и требуют дополнительного исследования типологического характера.

3.3. «Обратный процесс»: спецификация значения

Признаковая лексема, исходно имевшая общее оценочное значение или

сформировавшая его в ходе семантической эволюции, может вступать в процесс, который

условно можно назвать «обратным»: процесс спецификации значения, т.е. смещения

оценочного компонента на второй план и формирование новой семантики. Конечно, это

явление значительно менее массовое: сформировать новое специфическое значение

сложнее, чем, напротив, утратить его и заменять на более общее и простое. Между тем,

такие примеры встречаются и имеют своё объяснение. В русском языке по такой схеме

развивались прилагательные добрый, злой, худой. Известно, что все они в некоторый

момент своей семантической эволюции обладали чистым оценочным значением, ср.

следующие примеры из НКРЯ, датируемые XVIII-XIX веками:

(184) Ежели из Шимахи в Низовую когда едут, то надлежит конвой доброй с

оными купцами российскими ехать, дабы те товары которых в Персии куплены, в

целости без утраты в Российское государство привезли. [Переписка и дела во время

посольства Артемия Волынского (1716-1718)]

(185) Тожде ясно видим и в некиих христовых притчах: о худом домостроителе, о

злых винограда делателех, о лукавом рабе, сокрывшем талант господина своего.

125

[архиепископ Феофан (Прокопович). Слово в день Святаго Благовернаго князя

Александра Невскаго (1718)]

(186) Такой невольно, неохотно трудящийся, завистник и злой работник не

оставался без пропитания и оказывался счастливее даже того, который не трудился и

жил чужими трудами. [Л. Н. Толстой. В чем моя вера? (1884)]

Однако в современном русском языке эти прилагательные имеют другие, более

специальные значения, лишь в большей или меньшей степени сохраняя оценочный

компонент. И, что особенно любопытно, спецификация значения происходит под

влиянием тех же условий, что его расширение: в контексте существительных,

обозначающих человека. Вероятно, возможность существования такого процесса

объясняется тем, что прочно закрепившаяся в языке оценка всё же преимущественно

функциональна: каждый объект, попадающий в сферу действия сильно оценочного

прилагательного, рассматривается с точки зрения свойственной ему функции. Так,

например, хороший нож – это нож, который хорошо режет; хороший суп – это суп

вкусный и полезный; хорошая куртка – куртка, в которой тепло и удобно ходить;

хорошая яблоня – яблоня, которая хорошо плодоносит. Однако в случае с человеком

функциональная стратегия не срабатывает: у человека много различных функций, и у

самого понятия ‘человек’ много различных граней. Он может быть хорошим работником,

может быть хорош внешне, а может быть и хорошим с точки зрения каких-то своих

душевных качеств, причём мы не всегда можем перечислить те качества, какими должен

обладать хороший человек. Поэтому, вероятно, лексема, сильно ориентированная на

оценочность именно функционального плана (а как раз к этой семантике, видимо, и

стремятся чисто оценочные лексемы), закрепляется за какой-то одной из возможных

«функций» человека. Так, в русском языке прилагательные добрый и злой зафиксировали

за собой обозначение человека с точки зрения его душевных качеств, а прилагательное

худой – с точки зрения его внешнего вида (ср. также устаревший глагол раздобреть в

значении ‘растолстеть’).

Примечательно, что, так как существительные, обозначающие человека по роду его

занятий, имеют в своей семантике встроенное указание на некоторую конкретную

функцию, оценочные прилагательные в их контексте дольше сохраняют значение общей

чистой оценки, ср. пример из НКРЯ, датированный 2003-м годом:

(187) Добрый мастер сработал их из льдисто-прозрачного, чуть тронутого

зеленью стекла. [Мария Семенова. Волкодав: Знамение пути (2003)]

Механизм спецификации значения типологически релевантен. И особенно

частотным по языкам, насколько нам известно, является случай перехода признаковой

126

лексемы с общим значением положительной оценки (‘хороший’) в класс признаков,

описывающих душевные качества человека (‘добрый’). По нашим данным, значение

‘добрый’ передаётся с помощью лексемы со значением ‘хороший’ в сербском,

французском, немецком, испанском, итальянском, коми и во многих других языках1.

1 См. также Базу Анны А. Зализняк, где этот переход тоже представлен как типологически релевантный.

127

Глава 4: Выводы и перспективы

Процесс формирования оценочных значений охватывает очень большой пласт

признаковой лексики. Мы изучили работу этого механизма преимущественно на основе

конструкции X-ый Y, где X – это прилагательное, а Y – существительное. Обнаружилось,

что переменные этой конструкции сильно взаимосвязаны, и заполнение одной из них

всегда влияет на особенности другой, а также и на характер оценочного значения

сочетания в целом. Перечислим основные выявленные нами особенности признаковой

оценочной конструкции, отталкиваясь от значения переменной X – т.е. исходя из

семантики прилагательного.

1. X – прилагательное со значением конкретного, физического свойства предмета.

Таких случаев большинство, так как именно такие признаковые лексемы составляют

основной фонд качественных прилагательных в языке. Лексемы такого плана склонны

формировать оценочное значение, однако только на уровне второстепенного, фонового

компонента и только в сочетании с существительными особого типа, а именно, с

существительными, обозначающими человека и связанные с ним понятия: ум, характер,

кругозор, настроение, взаимоотношения с окружающими. Таким образом, недоступный

органам чувств абстрактный внутренний мир человека структурируется с помощью

признаков, описывающих свойства физического внешнего мира, причём, будучи

применёнными к человеку, эти свойства приобретают оценочный компонент. Как

правило, такой способ формирования оценочного значения основывается на

метафорическом сдвиге, но возможны и отклонения от этой стратегии, зависящие, опять-

таки, от семантики исходного признака.

2. X – нефизический (абстрактный) признак.

В этом случае формирование оценочного значения происходит по другой стратегии:

исходное значение прилагательного используется в качестве посылки для оценочной

импликатуры, порождающей чистую оценку. Понятно, что при этом не любая семантика

может стать основой для формирования значения чистой положительной или

отрицательной оценки. На материале русского языке нами были выявлены следующие

общие модели оценочного вывода:

1) ‘выделяющийся из общего ряда’ => ‘хороший’;

2) ‘соответствующий норме’ => ‘хороший’;

3) ‘не соответствующий норме’ => ‘плохой’;

128

4) ‘наводящий ужас, пугающий’ => ‘плохой’;

5) ‘противоположный’ => ‘плохой’.

Эти модели могут допускать многочисленные вариации. Ср., например, разные

варианты реализации модели «‘выделяющийся из общего ряда’ => ‘хороший’» в русском

языке:

1а. ‘относящийся к нереальному, выдуманному миру’ => ‘хороший’;

1б. ‘вызывающий удивление’ => ‘хороший’;

1в. ‘отличный от другого’ => ‘хороший’;

1г. ‘выступающий вперёд или вверх’ => ‘хороший’;

1д. ‘являющийся исключением’ => ‘хороший’;

1е. ‘известный, у всех на виду’ => ‘хороший’;

1ж. ‘заметный, яркий’ => ‘хороший’;

1з. ‘сияющий довольством и богатством’ => ‘хороший’;

1и. ‘большой по размеру, важный’ => ‘хороший’.

Большинство моделей демонстрирует типологическую релевантность. Исключение

составляют в основном сленговые употребления, так как именно в сленге особое значение

имеет выразительность лексики, в результате чего оценочные слова устаревают быстрее,

требуют более частой замены, а потому и более обширных и менее стандартных

источников.

Особенность формирования чистого оценочного значения состоит в том, что

сочетаемость нового оценочного слова расширяется постепенно. Сначала в сферу

действия оценки попадают характер человека, результаты его деятельности (как правило,

произведения искусства) и его внешний вид (как правило, одежда и украшения). Затем

сочетаемость расширяется и до обозначений людей по роду их занятий (математик,

слесарь), до функциональных систем человека (зрение, память), затем до артефактов и,

наконец, до природных объектов. Таким образом, чистое оценочное значение на ранней

стадии своего формирования ориентировано, скорее, на оценку с точки зрения

производимого впечатления, а затем охватывает и функциональную оценочность. Прочно

закрепившиеся в языке оценочные слова, как правило, тяготеют к характеризации

функциональной составляющей ситуации.

При дальнейшем расширении сочетаемости оценочные слова начинают

распространяться также на существительные, имеющие встроенное значение

градуируемого признака (ср. ненависть, радость, усталость, наглость, напряжение,

мороз). Эти особенности семантики переменной Y провоцируют изменения в семантике

переменной X, и прилагательное в таких контекстах начинает обозначать не

129

качественную, а количественную оценку (ср. ужасный характер vs. ужасная жара). При

этом любопытно, что экспрессивность, свойственная оценочной лексике, сохраняется и

выражается в том, что и прилагательные со значением положительной оценки, и

прилагательные, выражающие отрицательную окрашенность, принимают значение

интенсификатора, обозначающего высокую, а не низкую степень проявления признака.

Значения оценки и интенсивности тесно взаимосвязаны, и иногда исходной,

напротив, оказывается интенсивность. В таких случаях решающую роль играет

экспрессивность: именно на этом основании прилагательное со значением степени может

быть использовано в качестве выразительного оценочного слова. И неудивительно

поэтому, что такая модель формирования значения оценки также свойственна в основном

сленговым системам, где экспрессивность особенно важна.

Интересно, что в случае переноса импликативного типа исходное значение

признаковой лексемы постепенно утрачивается, уступая место оценочной семантике (ср.,

например, дивный, чудный). Эта закономерность объясняется особенностями

импликативного механизма: в отличие от метафоры или метонимии, он не подразумевает

смену сочетаемости, ср. удивительный/дивный человек – ‘человек, вызывающий

удивление’ vs. дивный человек – ‘хороший человек’. В течение некоторого времени два

значения сосуществуют, и именно такие ситуации рассматривались нами как примеры

приобретения оценочного компонента, не являющегося единственным в толковании (см.

раздел 2.2.2.2). Но, так как подобная омонимия неудобна и в целом для языка

нехарактерна, одно значение постепенно полностью вытесняет другое.

3. X – признаковое слово с оценочным значением.

Оценочное значение прилагательного, заполняющего переменную X, может быть как

исходным, так и приобретённым (тем более, что не всегда по современному состоянию

языка можно с уверенностью сказать, производна ли для того или иного признакового

слова его оценочная семантика). Чистое значение положительной или отрицательной

оценки может быть разных типов, т.е. может подразумевать как общую, широкую оценку,

так и оценку по некоторому параметру. На материале русского языка мы выявили ряд

таких параметров:

А) «Контактная» (экспериенциальная) оценка, т.е. оценка, описывающая приятные

или неприятные ощущения человека, вызванные контактом с некоторым объектом.

Контакт может быть как физическим, происходящим через посредство органов чувств, так

и абстрактным (ср. ситуацию общения людей между собой). Любопытно, что оценочная

130

лексема может обозначать как «контактную» оценку в целом (ср. приятный, неприятный),

так и оценку только по одному из типов контактных ситуаций (ср. вонючий).

Б) «Эстетическая» оценка, т.е. оценка, характеризующая объект с точки зрения его

внешнего вида (ср. красивый).

В) Оценка предмета по параметру функциональности, однако в данном случае

подразумевается функциональность особого типа: простота и лёгкость в использовании

(ср. удобный).

Г) Оценка предмета с точки зрения его значимости (ср. важный, ценный,

ничтожный), а также с точки зрения его способности предоставить в чём-либо

преимущество (ср. выгодный).

Однако набор параметров, а также и источники пополнения классов оценочных

значений различных типов требуют дополнительного, типологического изучения.

Помимо чистого оценочного значения, исходным может быть и оценочный

компонент. Такие признаковые лексемы хорошо соотносятся с правилом 1 (т.е. со

случаями приобретения оценочного компонента): изначально фоновой оценочной

окрашенностью обладают лексемы, исходно обозначающие качества человека и его

эмоциональное состояние.

Лексема, уже обладающая оценочным значением (независимо от того, исходное оно

или производное), может его расширять или, напротив, сужать. Расширение значения

оценки по некоторому параметру до общей оценочной семантики является, таким

образом, ещё одной моделью формирования чистой положительной или отрицательной

оценки (см. раздел 2.3.10).

Механизм сужения значения демонстрирует процесс, обратный всем рассмотренным

ранее: он подразумевает не формирование некоторого общего значения с потерей других

элементов смысла, а, напротив, понижение значения оценки в статусе и появление новых

семантических компонентов. Примечательно, что и в данном случае изменение значения

провоцируется сочетанием с существительными, обозначающими человека. Оказывается,

что понятие ‘человек’ настолько многогранно, что уровня общей оценочной

характеристики для него, как правило, недостаточно: оно требует большей степени

подробности. В результате за лексемами добрый и злой, некогда обозначавшими общую

положительную и отрицательную оценку соответственно, закрепляется значение особых

качеств человеческого характера, а лексема худой принимает значение физической

характеристики человека.

Таким образом, мы видим, что система оценки в высшей степени антропоцентрична:

оценочные значения применимы, прежде всего, к человеку и его деятельности, и

131

формирование этих значений также происходит в контексте существительных,

обозначающих человека и тесно связанные с ним понятия.

Однако многие вопросы остаются по-прежнему неразрешёнными и требуют

дальнейших исследований. Мы описали механизм формирования оценочного значения у

признаковой лексемы, но не выявили закономерностей, позволяющих предсказать

полярность этой оценки. В случае с импликативным механизмом ответить на этот вопрос

несложно: положительные и отрицательные значения формируются по разным моделям

оценочных импликатур, т.е. зависят от исходной семантики лексемы. Полярность

фонового оценочного компонента также зависит от изначального семантического

потенциала лексемы, но выводится из него по более сложным правилам, которые ещё

только предстоит выявить на основе более широкого, типологического материала.

Помимо этого, существует и класс признаковых слов, не участвующих в процессе

формирования оценочного значения, т.е. не способных выступать в качестве заполнения

переменной X. В нашей выборке таких прилагательных меньшинство. Часть из них, как

кажется, не встраивается в оценочную конструкцию из соображений системного

характера. Так, например, не склонными к формированию оценочного значения

оказываются прилагательные со значением цвета (ср. синий, коричневый, розовый). По-

видимому, это связано с высокой степенью объективности их семантики: как правило, эти

признаки используются не для характеристики объекта, а как средство различения

элементов однородного множества1, ср.:

(188) Карликовая "Sander' s Blue" отличается синей окраской хвои и строго

конической формой кроны. [Валерия Иршенкова. Лес в горшочке (2002) // «Сад своими

руками», 2002.11.15]

Также не имеют оценочных употреблений признаковые слова со значением возраста

и временных периодов (ср. молодой, долгий, поздний). Вероятно, прилагательные с такой

семантикой, с одной стороны, не обозначают наблюдаемых физических свойств объектов

внешнего мира и не обладают достаточно сложной семантической структурой, так что не

могут служить базой для метафорических переносов. С другой стороны, их значение

недостаточно элементарно и абстрактно для того, чтобы его можно было легко выветрить

и заменить на другое, значительно более общее.

Некоторые прилагательные, как кажется, не имеют в русском языке оценочных

употреблений довольно случайно. Так, например, сложно объяснить отсутствие значения

1 См., например, [Рахилина 2008].

132

оценки у прилагательного толстый, при наличии таковых у всех близких ему по

исходному значению признаков (ср. тонкий, широкий, густой).

Проблемы инвентаризации и классификации типов признаковых слов, не

участвующих в процессах формирования оценочных значений, требуют детального

типологического исследования.

Практически не уделялось внимание в рамках настоящей работы таким

модификациям признаковой лексемы, как наречия и категории состояния. Между тем,

почти с полной уверенностью можно сказать, что значение оценки не возникает у

наречий, прилагательных и категорий состояния одновременно. В связи с этим

любопытно и очень полезно было бы проследить, какие формы начинают раньше

употребляться в оценочных контекстах и для всех ли семантических классов признаковых

слов эта последовательность одинакова.

Отдельного исследования требует также и процесс формирования значения степени:

его внимательное изучение позволит лучше понять особенности взаимосвязи этих

значений с оценочной семантикой.

В этих направлениях мы и будем вести свою дальнейшую работу.

133

Библиография

1. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: синонимические средства языка. М.: Наука,

1974.

2. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т.1-2. М.: Языки русской культуры, 1995

3. Апресян Ю.Д. (ред.). Проспект активного словаря русского языка. М.: Языки

славянских культур, 2010

4. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт – М.: Наука, 1988

5. Бабаева Е.Э. Формирование семантической структуры слова простой в русском языке //

Языковая картина мира и современная лексикография, отв. ред. Ю.Д. Апресян – М.:

Языки славянских культур, 2006

6. Богуславский И.М., Иомдин Л.Л. Семантика быстроты. Вопросы языкознания, 1999, №

6, с. 13-30.

7. Богуславский И.М., Иомдин Л.Л. Семантика медленности. // Л. Л. Иомдин,

Л. П. Крысин (ред.). Слово в тексте и в словаре: Сб. статей к 70-летию акад.

Ю. Д. Апресяна. М.: ЯРК, 2000. С. 52–60

8. Булыгина Т.В., Шмелёв А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской

грамматики). М.: ЯРК, 1997.

9. Бурлак С.А., Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание: Учебник для

студ. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2005.

10. Вежбицкая А. Что значит имя существительное? (Или: Чем существительные

отличаются по значению от прилагательных?) // Семантические универсалии и базисные

концепты. М.: Языки славянских культур, 2011. С. 171-215.

11. Вендлер З. О слове good. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике, вып.X. М., 1981

12. Виноградов В.В. История слов/ Российская академия наук. Отделение литературы и

языка: Научный совет "Русский язык: история и современное состояние". Институт

русского языка РАН/ Отв. ред. чл.-корр. РАН Н. Ю. Шведова. – М.: Толк, 1994

13. Воейкова М.Д. Ранние этапы усвоения детьми именной морфологии русского языка.

М.: Знак, 2011

14. Вольф Е.М. Грамматика и семантика прилагательного: на материале иберо-романских

языков. М.: Наука, 1978

15. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М.: Наука, 1985

16. Грайс П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике.

Лингвистическая прагматика. М., 1985. Вып. XVI.

134

17. Зализняк А.А. О некоторых связях между значением и ударением у русских

прилагательных // Труды по акцентологии. Т. 1. М.: Языки славянских культур, 2010. С.

513-530.

18. Зализняк Анна А. Семантическая деривация в синхронии и диахронии: проект

«Каталога семантических переходов». Вопросы языкознания. - М., 2001. - № 2. - С.13-25.

19. Карпова О.С., Резникова Т.И., Архангельский Т.А., Кюсева М.В., Рахилина Е.В.,

Тагабилева М.Г., Рыжова Д.А. База данных по многозначным качественным

прилагательным и наречиям русского языка // Компьютерная лингвистика и

интеллектуальные технологии: По материалам ежегодной Международной конференции

«Диалог 2010» (Бекасово, 26-30 мая 2010 г.). Вып. 9 (16).– М.: РГГУ, 2010.

20. Карпова О.С., Резникова Т.И., Рахилина Е.В., Рыжова Д.А. Оценочные значения ре

брендингового типа в признаковой лексике (по материалам Базы данных семантических

переходов в качественных прилагательных и наречиях) // Компьютерная лингвистика и

интеллектуальные технологии. Вып. 10 (17). М.: Изд-во РГГУ, 2011, 292-304.

21. Келлер Р. Языковые изменения: о невидимой руке в языке. – Самара, 1997.

22. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебник. Изд. 4-е. М.: Книжный дом

«ЛИБРОКОМ», 2009

23. Кустова Г.И. Производные значения с экспериенциальной составляющей // Семиотика

и информатика, вып. 36. 1998

24. Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.:

Языки славянской культуры, 2004

25. Кустова Г.И. Словарь русской идиоматики. Сочетания слов со значением высокой

степени. М., 2008 (http://dict.ruslang.ru/magn.php)

26. Кустова Г.И. Оценка как универсальная категория и типы оценочных значений

прилагательных // Материалы конференции "Проблемы лексико-семантической

типологии (ВГУ, 8-9 октября 2010 г.)", Воронеж, 2011. С. 246-253.

27. Кюсева М.В. Лексическая типология семантических сдвигов названий качественных

признаков ‘острый’ и ‘тупой’ (дипломная работа). МГУ имени М.В. Ломоносова,

филологический факультет, ОТиПЛ, 2012.

28. Кюсева М.В., Рыжова Д.А., Холкина Л.С. Прилагательные ‘тяжёлый’ и ‘лёгкий’ в

типологической перспективе // Материалы международной конференции «Диалог-2012», в

печати.

29. Лукина Г.Н. Антонимические прилагательные в памятниках древнерусского языка //

Р.И. Аванесов (ред.). Историческая грамматика и лексикология русского языка,

материалы и исследования. М.: изд-во Академии наук СССР, 1962

135

30. Ляшевская О.Н., Рахилина Е.В. Новые конструкции как хорошо забытые старые //

Рахилина Е.В. (ред.). Лингвистика конструкций. М.: Азбуковник, 2010

31. Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл ↔ Текст». М., 1974.

32. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. М.: Языки славянской

культуры, 2004.

33. Плунгян В.А. ‘Быстро’ в грамматике русского и других языков. // Л. Л. Иомдин,

Л. П. Крысин (ред.). Слово в тексте и в словаре: Сб. статей к 70-летию акад.

Ю. Д. Апресяна. М.: ЯРК, 2000. – с. 212-223.

34. Плунгян В.А. Залог и актантная деривация // Общая морфология: Введение в

проблематику. Учебное пособие. Изд. 2-е, исправленное. М.: Едиториал УРСС, 2003. С.

191-225.

35. Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.:

Русские словари, 2008.

36. Рахилина Е.В. А был ли концепт? Контейнер и содержимое в русском языке //

Рахилина Е.В. (ред.). Лингвистика конструкций. М.: Азбуковник, 2010

37. Рахилина Е.В., Карпова О.С., Резникова Т.И. Модели семантической деривации

многозначных качественных прилагательных: метафора, метонимия и их взаимодействие.

Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: По материалам ежегодной

Международной конференции «Диалог 2009» (Бекасово, 27-31 мая 2009 г.). Вып. 8 (15).–

М.: РГГУ, 2009.

38. Рахилина Е.В., Копчевская М.Н. С самыми теплыми чувствами (по горячим следам

Стокгольмской экспедиции) // Е.В. Рахилина, Я.Г. Тестелец (ред.). Типология и теория

языка: от описания к объяснению. М.: ЯРК, 1999, С. 462-487.

39. Рахилина Е.В., Резникова Т.И., Карпова О.С. Семантические переходы в атрибутивных

конструкциях: метафора, метонимия и ребрендинг // Рахилина Е.В. (ред.). Лингвистика

конструкций. М.: Азбуковник, 2010

40. Рыжова Д.А., Кюсева М.В. Прилагательные 'острый' и 'тупой' в русском, сербском и

французском языках // Материалы конференции "Проблемы лексико-семантической

типологии (ВГУ, 8-9 октября 2010 г.)", Воронеж, 2011. С. 164-170.

41. Рыжова Д.А., Архангельский Т.А., Карпова О.С., Кюсева М.В., Рахилина Е.В.,

Резникова Т.И. База данных по многозначным качественным прилагательным и наречиям

русского языка: первые результаты работы // Проблемы компьютерной лингвистики:

Сборник научных трудов под ред. А.А. Кретова, Вып. 5. Воронеж, 2011, С.317-329.

42. Тагабилева М.Г., Холкина Л.С. Качественные признаки ‘пустой’ и ‘полный’

в типологическом освещении. // Труды Института лингвистических исследований РАН /

136

Отв. редактор Н. Н. Казанский. Т. VI. Ч. 3. Материалы Седьмой Конференции по

типологии и грамматике для молодых исследователей. СПб.: Изд-во «Наука», 2010

43. Толстая С.М. Пространство слова. Лексическая семантика в общеславянской

перспективе. М.: Индрик, 2008

44. Убин И.И. Словарь усилительных словосочетаний русского и английского языков. М.:

Рус.яз., 1987.

45. Фрей А. Потребность в экспрессивности // Грамматика ошибок. М.: УРСС Эдиториал,

2006. С. 216-273.

46. Холодович А.А. Залог. I: Определение. Исчисление // А.А. Холодович. Проблемы

грамматической теории. Л.: Наука, 1979. С. 277-292.

47. Aarts Jan M.G., Calbert Joseph P. Metaphor and Non-Metaphor: the Semantics of Adjective-

Noun Combinations. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1979.

48. Adamson, S. A lovely little example: Word order options and category shift in the

premodifying string. // In Olga Fischer, Anette Rosenbach & Dieter Stein (eds.), Pathways of

change. Grammaticalization in English. Amsterdam and Philadelphia: John Benjamins, 2000. P.

39–66.

49. Adamson, S. & González-Díaz V. Back to the very beginning: the development of

intensifiers in Early Modern English // Presented at the Thirteenth International Conference on

English Historical Linguistics, Vienna, 2004.

50. Barcelona A. Clarifying and applying the notions of metaphor and metonymy within

cognitive linguistics: An update // In R. Dirven & R. Pörings (eds.). Metaphor and Metonymy in

Comparison and Contrast. Berlin/ New York: Mouton de Gruyter, 2002. P. 207-277.

51. Bauer, L. & Bauer, W. Adjective boosters in the English of young New Zealanders. //

Journal of English Linguistics 30, 2002. P. 244–57.

52. Berlin B., Kay P. Basic color terms: Their universality and evolution. Berkeley: Univ. of

California press, 1969

53. Blank, A. Co-presence and Succession: A Cognitive Typology of Metonymy // K.-

U. Panther, G. Radden (eds). Metonymy in Language and Thought. Amsterdam/Philadelphia:

John Benjamins, 1999.

54. Bolinger, Dwight. Degree words. The Hague & Paris: Mouton, 1972.

55. Buchstaller, I. & Traugott E.C. The lady was al demonyak: Historical aspects of Adverb all //

English Language and Linguistics 10 (2), 2006. P. 345–70.

56. Croft, W. Case marking and the semantics of mental verbs // J. Pustejovsky ed. Semantics

and the lexicon. – Dordrecht: Kluwer Acad. Publ., 1993

137

57. Fauconnier, G. Mental spaces: Aspects of meaning construction in natural languages.

Cambridge (MA): MIT, 1985.

58. Goddard C. Semantic Analysis: A Practical Introduction. Second Edition. Oxford University

Press, 2011

59. Hare R.M. The language of morals. Oxford UP: L., 1967.

60. Hatzivassiloglou, V., and McKeown, K. R. Predicting the semantic orientation of adjectives.

In Proceedings of the eighth conference on European chapter of the Association for

Computational Linguistics, 1997, P. 174–181.

61. Hatzivassiloglou, V., and Wiebe, J. Effects of adjective orientation and gradability on

sentence subjectivity. In COLING, 2000.

62. Ito R., Tagliamonte S. "Well" weird, "right" dodgy, "very" strange, "really" cool : layering

and recycling in English intensifiers // Language in society – London, 2003. – Vol. 32, N 2. – P.

257-279.

63. Kamps, J.; Marx, M.; Mokken, R. J.; and Rijke, M. D. 2004. Using wordnet to measure

semantic orientation of adjectives. In LREC, 2004. P. 1115–1118.

64. Katz J. J. Semantic theory and the meaning of “good”. – J. Philos., 1964, vol. 61, № 23

65. Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: University of Chicago Press, 1980.

66. Lakoff, G.; Turner, M. 1989. More than cool reason: A field guide to poetic metaphor.

Chicago: Univ. of Chicago.

67. Majid, A., & Levinson, S. C. Language does provide support for basic tastes [Commentary

on A study of the science of taste: On the origins and influence of the core ideas by Robert P.

Erickson]. Behavioral and Brain Sciences, 31, 2008. P.86-87. doi:10.1017/S0140525X08003476.

68. Méndez-Naya, B. On intensifiers and grammaticalization: The case of swiƥe // English

Studies 84, 2003. P. 372–91.

69. Méndez-Naya, B. He nas nat right fat: On the origin and development of the intensifier right.

In Gabriella Mazzon (ed.), Studies in Middle English forms and meanings. Bern: Peter Lang,

2007. P. 191–207.

70. Méndez-Naya, B. On the history of downright // English Language and Linguistics 12.2.

Cambridge University Press 2008. P. 267–287.

71. Nevalainen, T. & Rissanen M. Fairly pretty or pretty fair? On the development and

grammaticalization of English downtoners // Language Sciences 24, 2002. P. 359–80

72. Peters, H. Die englischen Gradadverbien der Kategorie booster. Tübingen: Narr. 1993

73. Peters, H. Degree adverbs in early modern English. In Dieter Kastovsky (ed.), Studies in

Early Modern English. Berlin & New York: Walter de Gruyter. 1994. P. 269–88

138

74. Plungian V.A., Rakhilina E.V. Speed in Russian and cross-linguistically. Russian linguistics,

in press.

75. Radden, G. and Kövecses, Z. Towards a theory of metonymy. In Klaus-Uwe Panther and

Gunter Radden, eds., Metonymy in language and thought, Amsterdam – Philadelphia: John

Benjamins, 1999.

76. Senft, G., Majid, A., & Levinson, S. C. The language of taste. In A. Majid (Ed.), Field

Manual Volume 10. Nijmegen: Max Planck Institute for Psycholinguistics, 2007. P.42-45.

77. Stenström, Anna-Brita (1999). He was really gormless – She’s bloody crap: Girls, boys and

intensifiers. In Hide Hasselgård & Signe Okesfjell (eds.), Out of corpora: Studies in honour of

Stig Johansson, 69–78. Amsterdam & Atlanta: Rodopi.

78. Stoffel, C. Intensives and down-toners. Heidelberg: Carl Winter, 1901.

79. Tagliamonte, S. A. & Roberts C. So weird; so cool; so innovative: The use of intensifiers in

the television series Friends. // American Speech 80 (3), 2005. P. 280–300.

80. Tao, Hongyin. A corpus-based investigation of absolutely and related phenomena in spoken

American English // Journal of English Linguistics 35 (1), 2007. P. 5–29.

81. Wierzbicka A. Semantic primitives. Frankfurt (M): Athenäum, 1972

Словари:

1. Елистратов В.С. Толковый словарь русского сленга. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2006

2. Ляшевская О.Н., Шаров С.А. Частотный словарь современного русского языка (на

материалах Национального корпуса русского языка). М.: Азбуковник, 2009.

http://dict.ruslang.ru/freq.php

3. Коллекция словарей и корпусов Lexilogos: www.lexilogos.com

4. Малый академический словарь русского языка: www.mas-dict.narod.ru.

5. Мюллер В.К. Англо-русский словарь. Современная редакция. М.: «ЮНВЕС», 2004

6. Никитина Т.Г. Молодёжный сленг: толковый словарь. М.: АСТ:Астрель, 2009

7. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным

памятникам, Л-П, т 2. СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1902.

8. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным

памятникам, Р-Я, т 3. СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1912.

9. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, 1950-1958:

http://dic.academic.ru/contents.nsf/vasmer/

10. Речник српскохрватскога књижевног jезика «Матица Српска». Нови Сад – Загреб,

1967.

11. Le nouveau Petit Robert 2009. Le Robert, 2009.

139

Корпуса:

Национальный корпус русского языка: www.ruscorpora.ru.

Хорватский национальный корпус: www.hnk.ffzg.hr/default.htm.

Поисковая система Яндекс: www.yandex.ru.

140

Приложение

300 самых частотных качественных признаковых лексем (по словарю [Ляшевская, Шаров 2009])

№№ Порядковый номер

по частотному словарю

Лексема

1 73 Новый 2 96 Большой 3 193 Высокий 4 199 Хороший 5 229 Маленький 6 241 Молодой 7 250 Полный 8 256 Настоящий 9 264 Старый

10 290 Белый 11 293 Черный 12 311 Далекий 13 364 Живой 14 369 Известный 15 377 Важный 16 379 Великий 17 381 Простой 18 385 Огромный 19 442 Красный 20 480 Ранний 21 483 Целый 22 487 Плохой 23 490 Сильный 24 492 Скорый 25 501 Крупный 26 516 Правый 27 524 Близкий 28 545 Легкий 29 564 Дорогой 30 572 Небольшой 31 611 Широкий 32 617 Тяжелый 33 631 Средний 34 632 Красивый 35 640 Короткий 36 654 Серьезный 37 660 Интересный 38 662 Добрый 39 667 Длинный 40 670 Страшный 41 710 Низкий 42 719 Чужой

141

43 723 Чистый 44 732 Поздний 45 754 Сложный 46 762 Реальный 47 775 Способный 48 786 Свободный 49 790 Прекрасный 50 803 Темный 51 872 Глубокий 52 885 Долгий 53 892 Прямой 54 940 Пустой 55 958 Зеленый 56 970 Нормальный 57 1000 Быстрый 58 1008 Холодный 59 1012 Конкретный 60 1022 Левый 61 1035 Святой 62 1037 Точный 63 1053 Частый 64 1058 Значительный 65 1075 Тонкий 66 1119 Мелкий 67 1122 Постоянный 68 1131 Тихий 69 1164 Теплый 70 1193 Крайний 71 1225 Естественный 72 1240 Горячий 73 1248 Веселый 74 1271 Серый 75 1302 Слабый 76 1306 Яркий 77 1323 Правильный 78 1343 Умный 79 1352 Ясный 80 1353 Милый 81 1355 Светлый 82 1359 Редкий 83 1362 Верный 84 1388 Узкий 85 1404 Древний 86 1422 Здоровый 87 1438 Активный 88 1452 Острый 89 1455 Богатый 90 1462 Мягкий 91 1469 Толстый 92 1476 Бедный

142

93 1482 Вечный 94 1484 Лишний 95 1488 Спокойный 96 1493 Сухой 97 1498 Синий 98 1519 Свежий 99 1520 Трудный

100 1582 Желтый 101 1596 Мощный 102 1654 Жесткий 103 1655 Крепкий 104 1659 Виноватый 105 1666 Приятный 106 1682 Круглый 107 1688 Голубой 108 1690 Удивительный 109 1700 Больной 110 1705 Мертвый 111 1835 Голый 112 1897 Видный 113 1905 Честный 114 1911 Резкий 115 1923 Строгий 116 1948 Истинный 117 1957 Злой 118 1966 Мокрый 119 1970 Дикий 120 1989 Воздушный 121 1990 Дешёвый 122 1994 Пьяный 123 2007 Твердый 124 2045 Грязный 125 2055 Неизвестный 126 2083 Глупый 127 2104 Удобный 128 2147 Ценный 129 2161 Смешной 130 2165 Несчастный 131 2200 Юный 132 2289 Опытный 133 2306 Тайный 134 2310 Отличный 135 2346 Популярный 136 2373 Розовый 137 2379 Скромный 138 2385 Старинный 139 2402 Бесконечный 140 2413 Нежный 141 2440 Ужасный 142 2464 Густой

143

143 2467 Надежный 144 2495 Неприятный 145 2519 Прозрачный 146 2521 Громкий 147 2534 Самостоятельный 148 2553 Нервный 149 2557 Заметный 150 2570 Одинокий 151 2588 Ответственный 152 2613 Крутой 153 2630 Рыжий 154 2655 Подлинный 155 2664 Грубый 156 2680 Абсолютный 157 2761 Глухой 158 2819 Печальный 159 2882 Невероятный 160 2907 Сладкий 161 2914 Доступный 162 2956 Тесный 163 2957 Блестящий 164 2961 Жестокий 165 2962 Плотный 166 2964 Чёткий 167 3002 Ровный 168 3008 Благородный 169 3017 Явный 170 3022 Суровый 171 3024 Бледный 172 3060 Божественный 173 3075 Искусственный 174 3083 Сумасшедший 175 3084 Устойчивый 176 3092 Окончательный 177 3131 Приличный 178 3167 Сплошной 179 3168 Выдающийся 180 3171 Худой 181 3177 Разумный 182 3194 Великолепный 183 3215 Седой 184 3238 Справедливый 185 3240 Гигантский 186 3250 Давний 187 3266 Голодный 188 3373 Мрачный 189 3408 Горький 190 3415 Радостный 191 3423 Оригинальный 192 3452 Таинственный

144

193 3466 Чудесный 194 3475 Противный 195 3482 Вредный 196 3493 Почётный 197 3519 Выгодный 198 3550 Грустный 199 3571 Жалкий 200 3583 Ледяной 201 3652 Славный 202 3661 Любопытный 203 3704 Натуральный 204 3709 Плоский 205 3792 Грозный 206 3802 Волшебный 207 3814 Сырой 208 3869 Солидный 209 3897 Бурный 210 3912 Роскошный 211 3935 Совершенный 212 3963 Краткий 213 4016 Мудрый 214 4036 Ограниченный 215 4048 Жуткий 216 4066 Смелый 217 4070 Жаркий 218 4072 Медленный 219 4124 Наивный 220 4133 Жирный 221 4205 Внимательный 222 4239 Фантастический 223 4240 Безумный 224 4253 Драгоценный 225 4272 Осторожный 226 4281 Гордый 227 4285 Обширный 228 4302 Вольный 229 4309 Решительный 230 4313 Влажный 231 4315 Гладкий 232 4320 Прочный 233 4393 Хитрый 234 4444 Тупой 235 4450 Жидкий 236 4490 Скучный 237 4498 Исключительный 238 4547 Слепой 239 4567 Отчаянный 240 4592 Чудовищный 241 4647 Откровенный 242 4652 Стройный

145

243 4692 Необыкновенный 244 4743 Незначительный 245 4773 Тревожный 246 4794 Чрезвычайный 247 4855 Поверхностный 248 4878 Равнодушный 249 4898 Сердечный 250 4975 Срочный 251 5009 Шумный 252 5012 Болезненный 253 5098 Поразительный 254 5137 Бешеный 255 5256 Трезвый 256 5263 Властный 257 5272 Кривой 258 5298 Отвратительный 259 5301 Пышный 260 5313 Колючий 261 5316 Неверный 262 5359 Пёстрый 263 5458 Невинный 264 5465 Смутный 265 5503 Мутный 266 5573 Прохладный 267 5580 Аккуратный 268 5619 Порядочный 269 5622 Примитивный 270 5645 Лысый 271 5663 Хрупкий 272 5798 Сознательный 273 5799 Страстный 274 5843 Ничтожный 275 5913 Сказочный 276 5925 Гибкий 277 5983 Солёный 278 6107 Убедительный 279 6174 Грамотный 280 6271 Чувствительный 281 6297 Тусклый 282 6343 Безнадежный 283 6406 Замкнутый 284 6538 Глубинный 285 6626 Беспомощный 286 6645 Ленивый 287 6710 Живописный 288 6715 Любезный 289 6726 Фальшивый 290 6775 Дружный 291 6799 Шикарный 292 6805 Зрелый

146

293 6842 Дивный 294 6878 Вежливый 295 6899 Немолодой 296 6932 Наглый 297 6941 Прелестный 298 6969 Немой 299 7024 Ядовитый 300 7539 Чудный

147

Date post:	14-May-2023
Category:	Documents
Upload:	he
View:	1 times
Download:	0 times

Формирование оценочных значений на базе признаковой...

Documents