1

Ольга Кульневская

БЕЛОЙ ИЮНЬСКОЙ НОЧЬЮ…

(Художественно-документальная повесть

об истории Великоустюгского детского дома № 1)

Часть I. Богатство обязывает

Купец Василий Костров

Василию Ивановичу Кострову, купцу первой гильдии, не спалось. Вместо того чтобы нежиться в

постели, он задумчиво стоял у окна в своём кабинете и глядел за окно.

Белая ночь опустилась на разморённую июньской жарой землю, распластав свои прохладные светлые

крылья над Дымковской слободой, над лугами заречной стороны, над уснувшими улочками, переулками и

заулками Великого Устюга; над богатыми купеческими особняками, над скромными домами мещан, над

гостиным двором, над многочисленными устюжскими магазинами, лавками, балаганами… Ласково

приголубила ночь и неказистые домишки городской бедноты во второй части города, на Сокольей горе, на

Красной горе, облила молочным светом окраины – Подгуменье, Кокуй, Пески…

Василий Иванович распахнул окошко, впуская в душный кабинет ночной воздух. Каменные стены

дома, накалённые за день непривычно знойным для июня солнцем, все ещё дышали жаром. …К реке бы

сейчас, где у берегов отдыхают от дневных забот баржи, пароходы (и его, костровские, тоже!), крытые

лодки, дебаркадеры, где от речной воды веет свежестью, где безостановочно воркуют с прибрежными

камнями прохладные струи кормилицы-Сухоны…

Жаркая погода стоит. Не повторилось бы лето, какое было три года назад. Судоходные реки тогда от

засухи обмелели, пароходы с середины июля прекратили свои рейсы до Устюга, в некоторых колодцах вода

иссякла… Пожаров лесных было множество, дым, подобно облакам, заслонял лучи солнца. Не приведи,

Господи! Слаб человек против стихии, слаб! Сегодня голубкой воркует Сухона, а по весне иной раз

безжалостным чудовищем становится, широко разливаясь и руша человеческие жилища. Каждый год по

весне устюжане со страхом ждут ледохода: благополучно вынесет река лёд или взъярится от ледовых

заторов-преград и ринется на город и окрестные поля. Постоянно подмывает, своенравная, город;

наводнений не перечесть. Говорят, лет сто назад было самое гибельное наводнение: дома водой снесло,

кладбища размыло…

Но для них, для Костровых, эта северная синеглазая красавица – воистину мать родная: многие знают

о Северо-Двинском буксиро-товаро-пассажирском пароходстве «Костров и сыновья». Порожиста и

переменчива Сухона, как и все северные реки, дурных мест хватает, по фарватеру много гряд, переборов,

одинков, а песчаные мели меняются по нескольку раз в навигацию… Одни Опоки чего стоят, вот и зовут

Сухону здесь Чёртовою рекой: нёс чёрт орехи в решете, просыпал, и орехи обратились в камни и попадали в

реку. Но не даром Костровы – известные пароходчики! Не срамят своей старинной устюжской фамилии!

…Спина Василия Ивановича непроизвольно выпрямилась, словно смотрели на него все его предки-

купцы: отец – Иван Иванович, дед – Иван Никифорович, прадед – Никифор Фёдорович, прапрадед – Фёдор

Андреевич… И все – Костровы! И сыновья, Николай и Зосима, продолжают отцовское дело, особо Николай

старается – знатный из него пароходчик выходит, есть кому родительский капитал приумножать... Издалека

видать костровский дебаркадер, стоящий напротив Рождественской церкви!

…А на реке сейчас хорошо! Словно райское видение, парит в зыбком свете над Сухоной – кажется, и

не касается грешной земли – белокаменный хоровод храмов. Экую красоту поднебесную сотворили люди!

Недаром весь честной народ с идущих по реке насад и барок, груженых ходким товаром, восторгается,

шапку ломает пред такой красотой. Начинает белую вереницу Ильинская церковь, потом Соборное дворище

радует взгляд красотой линий, а там прижалась к земле маленькая Власьевская церковь, рядом с ней –

основательный, тяжелый собор Иоанна Устюжского со шлемовидной главой. Сзади из-за них сияет пятью

главами мощный Успенский собор, главный городской храм – высоко в небо взметнула шпиль его

колокольня. Весёлый, лёгкий и воздушный Прокопьевский собор выдвинулся к самому берегу, а за ним

2

выглядывает уже совсем мирская, спокойная Алексеевская церковь на углу пространных Архиерейских

палат... Эх, присесть бы сейчас, пока никто не видит, на камень возле Прокопьевского собора, где любил

сиживать и смотреть на проплывающие суда и судёнышки заступник устюжский, Христа ради юродивый,

спасший город от гнева Божьего – от тучи каменной, да попросить смиренно чудотворца: «Святой

праведный Прокопий, моли Бога о нас!»

…Василий Иванович торопливо перекрестился на иконы в углу и вздохнул. Мерцала лампадка перед

образами в серебряных с позолотой окладах. Золотистый огонёк бросал на них тёплые отблески, и от этого

лики в зыбком белесом свете глядели живо и строго.

Да, были мастера-зодчие на устюгской земле – не оторвать глаз от белых храмов на набережной. А

ещё ведь дальше – Рождественская, Никольская, Троице-Варваринская, Варлаамовская, Покровская церкви,

Симеона Столпника – эвон сколько понастроили! А на дымковской стороне, прямо против Соборного

дворища ещё две – Дмитрия Солунского и Сергия Радонежского. Далеко видать на Дмитриевской церкви

образ Спаса-Вседержителя, благословляющего плывущих по Сухоне… А дальше, в глубине обширнейшей

панорамы, на берегу Юга, сливающегося с Сухоной, белеет Троицкий монастырь... Это ведь целый словарь

имён Святых, наиболее чтимых народом, писанный от века каменными буквами!

…Молчат колокола устюжских храмов – дремлют пока. Молчит и «Варлаам» – богатырь весом более

тысячи пудов на одной из двух колоколен кафедрального Успенского собора, отлитый сто тридцать лет

назад здесь же, в Устюге. Это завтра он загудит басовито, и вместе с ним запоют на голоса с обеих

колоколен все два с лишним десятка разновеликих его медноязыких соседей, и их торжественный перезвон

дружно подхватят остальные городские колокола…

Над Успенской улицей и Рождественской площадью висит густая тишина, даже собачьего лая не

слыхать. Осела дневная пыль, пуста проезжая часть, укатанная колёсами пролёток и телег и утоптанная

лошадиными копытами, поблёскивают деревянные мостки, выложенные вдоль всей улицы и

отполированные тысячами ног…

Василий Иванович снова вздохнул, скользнув взглядом по украшенной рельефными изразцами печи.

Надо же, светло, как днём! Каждый листик и завиток различишь в изысканных фигурных изразцовых

рамках, каждую деталь рассмотришь в нарядных игривых рисунках жёлтого, синего, зелёного, коричневого

цвета… Вон Купидон с колчаном стрел, высыпающий золото на землю, с витиеватой надписью, что на

языке символов означает – «Златом приобретается любовь»; левее – сцена охоты: всадник с копьём

преследует оленя – «После веселья бывает печаль. После смеха плач».

Настенные часы в зале пробили полночь.

…Да, особенный день завтра ждет устюжан. Кому веселье, а кому – заботы. Завтра в город прибывает

Его Высочество Великий Князь Владимир Александрович со свитой.

И городской голова, Константин Николаевич Брагин, сосед, – его дом рядом, по леву руку от

костровского, – поди, тоже не спит: ему Великого Князя хлебом-солью встречать.

Городской голова… Ответственность-то какая – за весь город! Василий Иванович знает это по

собственному опыту: дважды бывал на этой хлопотной должности. Первый раз избрали, когда ему и сорока

не исполнилось, три года отслужил верой и правдой… Это как раз в тот год, когда думу и управу перевели в

двухэтажный каменный дом о семи окон на Набережной, купленный у купеческой вдовы Усовой. Год 1867-

й памятен и всем устюжанам: урожаем был он чрезвычайно скуден, поэтому хлеб продавался по высоким

ценам – рубль за пуд, и на следующий год – та же дороговизна. Бедствовали тогда люди. Пришлось

выбирать: то ли пустить половину жителей города в нищенство, то ли устроить даровое питание

голодающим… Ну разве мог городской голова не позаботиться о согражданах? Разумеется, городское

управление выбрало второе.

А ещё 1867-й – особая веха и в жизни самого Василия Ивановича: в конце этого года он купил у

мещанина Жилина дом на главной городской улице – Успенской. Так себе домишко – первый этаж

кирпичный, второй – деревянный. Сил и средств пришлось приложить предостаточно, чтобы вид солидный

придать, второй этаж в каменном исполнении переделать, мезонин пристроить. Вверху – парадные и жилые

комнаты разместились, внизу – контора и прислуга… Николаю тогда уже семь минуло, Зосиме – шесть, а

Вареньке только четыре исполнилось. А одновременно шло строительство особняка напротив – чтобы было

где повзрослевшим купеческим сыновьям обретаться…

Сколько же это прошло – восемнадцать годиков? И сыновья выросли, помощниками в торговых делах

стали, и дочь Варвара уже шесть лет как замужем... Быстро время летит, и чем больше седины в бороде

прибавляется, тем скорее оно несётся. А за делами да хлопотами вообще его не замечаешь…

Во время своего служения городским головой построил он удобный цейхгауз для пожарного обоза во

второй части города, благоустройством города много занимался, все городские здания поддерживал в

должном порядке… Потом ещё год служил, уже на шестом десятке, в 1880 году избирали… Как раз в тот

год, в январе в Устюге скончалась юродивая, по прозванию «Березиха»… Как её звали? А-а, Пелагия

Андреевна. Ох, прозорливая была старица... На похороны пришли почти все горожане – все её знали.

Хоронили соборно при участии архимандрита Великоустюжского Михайло-Архангельского монастыря.

3

…Василий Иванович отёр со лба пот, поерошил седую бороду и присел за стол, покрытый сукном.

Венский стул жалобно скрипнул под весом хозяйского тела. Спать бы, а не спится… Как-то завтра день

пройдёт?

Да-а… В тот год ещё в июле в Палемской волости, рассказывали, сильнейший ураган пронёсся, всего-

то минут пятнадцать бушевал, а дел наделал! Хлеб в полях примял, копны разбросал, зароды повалил,

крыши со многих домов и амбаров посбрасывал… Стихия – одно слово… А лето было в тот год доброе,

погода тёплая, дожди перепадали обильные. Хлеба много уродилось, а такого богатого урожая льна

старожилы и не помнили даже: на один пуд семени снимали по четыре-пять сотен снопов, а то и боле…

Костровским мастерским по обработке льна тогда много работы было! И прибыль хорошая получилась от

торговли с заграницей. Да-а… И щетина прибыль хорошую даёт. Вон на костровском заводе в год

обрабатывается четыре тысячи пудов щетины, идущей сюда сырцом из Сибири, – это на двести тысяч

рублей! Молодцы работнички, ладно работают – недаром обделанная щетина на мануфактурной выставке в

Санкт-Петербурге да на Московской художественно-промышленной выставке экспонировалась…

Навострился крестьянин зимами работать в городе – в деревне-то зимой делать нечего. Рад такой работник

каждой полушке, выплаченной ему купцом – в день набегает по сорок-пятьдесят копеек. Ну, а отроку и

десяти-двадцати копеек хватит. Почитай, одни и те же каждый год промышляют, в основном из

Нестеферовской волости.

Водятся денежки у купца Василия Кострова, водятся. И распорядиться ими он умеет. Знает, как в

оборот с выгодой пустить, и о согражданах не забывает: нельзя о страждущих забывать – грех... Богатство

обязывает. Вот и отчисляет проценты с капитала на содержание дома призрения в Устюге, а семь лет назад

учредил стипендию своего имени для самых прилежных учащихся женской прогимназии и городского

училища… Несладко им приходится, ведь это дети самых бедных родителей, нуждающиеся, круглые

сироты, в зимнее время не имеют тёплой одежды, многие из них просят подаяния на бумагу, книги и другие

учебные принадлежности. При таком их бедственном положении долгом и священной обязанностью

следует счесть некоторых их них обеспечить. Вот и увековечил купец Костров очередное пожертвование:

четыре тысячи серебром – в Великоустюжский Общественный Банк навечно, без возврату. Ещё две тысячи

внёс на имя Устюжской городской управы, чтобы та проценты с этой суммы снимала и выдавала самым

бедным семействам, круглым сиротам мещанского сословия – на одно лицо от трёх до шести рублей в год

на обзаведение одеждой, на покупку книг, бумаги и прочее…

И сыновья наказ получили – по велению души и сердца жертвовать бедным и сиротам.

Дом для Николая и Зосимы отец выстроил напротив своего – картинка, а не дом: двухэтажный,

каменный, кирпичного цвета, с десятью каменными лавками и надворными каменными и деревянными

службами. Фасад в дюжину окон на каждом этаже смотрит на Успенскую улицу, вход – со стороны

Рождественской площади через каменные ворота с коваными решётками, богато украшенные каменной

резьбой. Над окнами и под окнами – лепные вставки… Загляденье! Пусть смотрят, как купцы Костровы

живут! Разве хуже, чем особняки Усова, Азова, Чебаевского, Аленева?

…Василий Иванович Костров глянул в окно, на залитую призрачным светом белой ночи Успенскую

улицу. Кстати вспомнилось о Дмитрии Васильевиче Аленеве… Пятнадцать лет назад в доме его зятя

Дмитрия Степановича Попова, тогда – председателя уездной земской управы кушал хлеб-соль другой

Великий Князь, тоже сын Императора Александра Второго – Алексей Александрович, когда проездом

посетил Устюг. А нынешний, Владимир Александрович, почивать будет в доме купца первой гильдии

Грибанова, попечителя духовного училища. Владимир Ильич Грибанов – человек весьма состоятельный,

владеет льнопрядильной и полотняной фабрикой в Красавине. И тоже капиталов на благие дела не жалеет.

Чего не отнять у купцов-устюжан, так это благотворительности. Жертвуют, не жалеючи… Взять опять же

Грибанова: когда в честь императора Александра Великоустюжская городская дума в 1877 году учредила

Александровский ремесленный приют для мальчиков-сирот, Владимир Ильич пожертвовал на него три с

лишним тысячи рублей. И жертвовал не однажды – недаром устюжане этот приют меж собой именуют

Грибановским…

А имение у Грибанова на Набережной видное – двухэтажный каменный дом с обширным мезонином,

с колоннами и балконом… Когда-то им владел Михаил Матвеевич Булдаков – первенствующий директор

Российско-Американской компании, член-корреспондент Императорской Академии Наук, тот самый, что

подарил Устюгу большую часть своей усадьбы – сад для почтеннейшего общества отечественного города –

в знак преданности и любви к согражданам.

…Часы в зале вновь гулко пробили: один раз, два… Мысли купца Кострова вернулись к

предстоящему завтра событию.

Распорядителем охраны Великого Князя назначен один из четверых братьев-купцов Охлопковых –

Фёдор Ильич, его двухэтажный деревянный дом – в центре, на улице Преображенской, там и свита

Великого Князя остановится. Лестно городу внимание Императорского двора, но ответственно и

хлопотно…

…Сонно гавкнула где-то на Рождественской площади собака.

4

Василий Иванович зевнул…

Нет, пора спать, а то завтра голова будет тяжёлой…

Приезд Великого Князя

Около одиннадцати часов утра в воскресенье, 9 июня 1885 года, набережная уездного города

Великого Устюга была полна народу. Гремела пушечная пальба батарей местного гарнизона. Громадная

пёстрая толпа устюжан всех сословий приветствовала криками «ура» подходящий к устроенной под

собором Прокопия Праведного пристани пароход «Купец», на котором находился со своей свитой высокий

гость – Августейший Путешественник, брат государев – Великий Князь Владимир Александрович Романов,

Главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа и одновременно

президент Императорской Академии Художеств.

Солнце щедро поливало землю жаркими лучами, дробясь на речной воде мириадами искр. Густой

колокольный звон плыл над Устюгом, мощно вплетался в это торжественное пение гулкий голос

«Варлаама»: бом-м… бом-м… бом-м… «Многие лета Великому Князю! Многие лета!»…

Толпа, расцвеченная яркими нарядами дам, волновалась – каждому хотелось лицезреть одного из

членов царской семьи.

Великий Князь в сопровождении свиты сошел с парохода на пристань, ступая по рассыпавшимся

цветам, что с восторгом бросали ему под ноги девицы. Городской голова Константин Николаевич Брагин,

только в нынешнем году вступивший в сию должность, бледный, с дрожащими коленями, сопровождаемый

целым составом гласных городской Думы, приветствовал высокого гостя от лица граждан и преподнёс

хлеб-соль на серебряном, под золотом, блюде.

А затем шумное, многоцветное шествие, возглавляемое Великим Князем в окружении городских

властей, направилось к собору Прокопия Праведного: Великий Князь изъявил желание поклониться

главным святыням города – чудотворным иконам и мощам угодников и отслушать воскресную литургию.

По обеим сторонам Успенской улицы стояли толпы горожан, сердечно приветствуя брата государя-

императора. У входа Великого Князя встречали архимандрит Михайло-Архангельского монастыря Иоанний

и городское духовенство.

…Изнутри храм ярко был освещён солнечными лучами, льющимися через окна, и сотнями свечей,

отблески их прихотливо играли на окладах многочисленных икон. Сиял золотом пятиярусный резной

иконостас, сияли праздничные облачения духовнослужителей, солнечные блики скользили по деревянной

золоченой сени над ракой с мощами Преподобного Прокопия Праведного, устюжского чудотворца;

торжественные песнопения возносились к высокому куполу…

А толпа, оставшаяся снаружи, у стен храма, всё волновалась и гудела…

– …Как Великий Князь Опоки-то миновал, ладно ли? Там ведь порог длиною около версты…

– …А видал ли он Васькин ключ, что из скалы бьёт?

– …Это у Опок-то? Да поди, видал… Говорят, чёрт по имени Васька когда-то катил к реке камень,

чтобы сделать пакость, но закричали утренние петухи, дак он со злости ударил по камню рукою так, что

земля треснула, и с тех самых пор бьёт ключ...

– …Говорят, ночь нынешнюю провёл пароход на якоре в деревне Чермянино, а с рассветом двинулся

дальше, а перед отъездом Его Высочество, сойдя на берег, раздал крестьянам и крестьянкам многие

безделушки: радости и удивления было много…

– …А в Бобровском, говорят, Великий Князь отстоял всенощную. Посетил часовенку, поставленную

на берегу Сухоны в честь пребывания в Бобровском пятнадцать лет назад брата его, Алексея

Александровича. Намеревались там местные люди в честь приезда Владимира Александровича другую

часовню построить, так Великий Князь на то согласия своего не изъявил, достаточно, говорит, второй

надписи…

– …А зачем пожаловал-то Его Высочество?

– Да говорят, желает всесторонне ознакомиться с положением войск и состоянием военных

учреждений…

– …А баской-от какой кнезь-то!.. Гла-адкой… А бакенбарды-те каки-и!..

– …А давно ль плават-то?

– Дак шестого июня в Вологде утром сел на пароход «Купец», говорят, вологодский купец Кандаков

нарочно отделал его для Великого Князя, чтобы тот до самого Архангельска на нём добрался...

– …Сказывают, ему наши церквы по сердцу пришлись. Эвон их у нас сколько!

– А сколько? Неуж меньше, чем в Вологде?

– Знамо дело, меньше, вологжане бают, что их Вологда – почитай, пятая по России-матушке по числу

церквей-то, их там боле сорока…

– Ой, а Устюг-то чем хужее! Нас вон звали, я слыхивал, городом сорока церквей...

– …Мы, устюжане, народ гордый, да так нас и прозвали, кланяться не любим… Да и чего кланяться!

Слава Богу, сыты, обуты, одеты… а больше чего и нужно…

5

– А я по-другому слыхал: Устюг великой, а народ в ём дикой! Кхе-кхе…

– Ну, ты! Ещё чево! Поговори тут!..

…После литургии Великий Князь не спеша обошёл Соборное дворище, со знанием дела (уже как

президент Императорской Академии Художеств и любитель русского национального искусства) осмотрел и

по достоинству оценил внутреннее убранство храмов, а потом направился в отведённый ему дом Владимира

Ильича Грибанова, где у входа стоял почётный караул от местной команды.

…Город, украшенный флагами, кипел праздничной суетой, ждал высокого гостя.

В городском саду играла музыка. По дорожкам в нетерпении прохаживались горожане, многие из

молодых людей были одеты на европейский лад – в шляпах, в руках – тросточка. Цвели нарядами стайки

щебечущих барышень с кружевными зонтиками. С чопорным видом прогуливались по липовой аллее

солидные купцы с купчихами. В лавках продавали французские булочки, печенье, крендели и пряники

всевозможной формы, фруктовый и ягодный квас, лимонад и сельтерскую воду.

В увитом зеленью и украшенном драпировками и декоративными флагами павильоне, напоминающем

устюжанам о посетившем их в 1870 году Великом Князе Алексее Александровиче, к приезду Его

Высочества была устроена выставка местных изделий. Видное место занимали на выставке льняные

полотна, скатерти, салфетки из Грибановской мануфактуры, которую Великому Князю предстояло посетить

завтра. Значительный отдел составляли шкатулки – берестяные с шемогодской резьбой, и жестяные с

«морозом» – всех величин со всякими хитростными замками, настолько хитростными, что забыть секрет

очень нетрудно, и тогда судьба шкатулки – быть взломанною самим собственником. Имелись на выставке

очень недорогие меха, лосиная шкура, к примеру, стоила всего пять рублей… Имелась бумага с фабрики

лальского купца Сумкина, мыла купца Полднева, щетина с завода купца Кострова; представлены были и

изделия из отбросков, получаемых при обработке щетины – коврики, башмаки, туфли, последние ценой в

двадцать копеек. Тут же виднелись разные сорта зерновых хлебов.

Обращали внимание посетители и на серебряные изделия с чернью, изготовленные известным в

Устюге талантливым мастером Михаилом Ивановичем Кошковым, ведающим секретом чудесного

черневого состава. Сегодня серебряных дел мастеров в Устюге – по пальцам пересчитать, а ведь когда-то

промысел был широко развит. Между тем, на ювелирных выставках не только в России, но и за границей

устюжские серебряные изделия с чернью видали – Михаил Иванович представлял. Мастерство его хорошо

известно и при дворе: в 1871 году Кошков выполнял заказ императрицы Марии Александровны на

дворцовую посуду, в 1882 году имел счастье поднести собственные изделия – столовое серебро императору

Александру III и удостоился его личной благодарности. Подносил работы свои и сыну императора –

Алексею Александровичу…

К своему ремеслу мастер относился с благоговением, гордился и при всяком удобном случае

демонстрировал прочность своей работы: расплющит черневую серебряную пластину на наковальне так,

что рисунок в разные стороны расползётся и размером больше станет, а чернь, глядишь – из него не

выкрашивается! А Кошков показывает, довольный: вот, мол, как могу! Нынче в обучении у него его внук –

Михайло Чирков, может, внуку-то по-родственному тайну черни и раскроет, не уносить же с собой на тот

свет!

…Духовой оркестр грянул «Преображенский марш». Идёт, идёт высокий гость!

Великий Князь, сопровождаемый своей свитой, представителями городской власти и охраной,

руководил которой Фёдор Ильич Охлопков, оглядывал выставку внимательно, подробно выслушивал

каждого экспонента, интересовался мнением торговых людей. Вот дошёл до Кошкова, тщательно осмотрел

его изделия, одобрительно покивал головой…

– Ваше Высочество, извольте принять в дар… от чистого сердца! – Мастер с низким поклоном поднёс

ему заранее приготовленный набор – серебряные, с чернью запонки, игольник и чайную ложку. Владимир

Александрович сдержанно поблагодарил и изволил купить ещё у Кошкова шесть кофейных ложек,

сахарные щипцы и вилочку для лимона…

…Посетил Великий Князь и городскую больницу, Захаровскую богадельню, призревающую двадцать

семь мужчин и двадцать пять женщин, Александровский ремесленный приют на тридцать воспитанников,

женскую прогимназию. Потом направился в мужской Михайло-Архангельский монастырь, имеющий около

двадцати иноков, где встретил его архимандрит Иоаникий, а затем – женский Иоанно-Предтеченский на

Соколиной горе, там Великого Князя приветствовала игуменья Флорентия, чьей заботой является

попечение о духовном состоянии живущих там ста восьмидесяти сестёр.

…Наконец-то погасло за голубой кромкой дальних лесов раскалённое июньское светило. Город,

утомлённый жарой и беспокойствами дня, понемногу успокаивался.

Отдыхал после различных осмотров и посещений и Великий Князь в отведённых ему покоях

празднично украшенного особняка купца Грибанова. На противоположном берегу Сухоны, в Дымкове, ярко

пылали иллюминационные костры, выдвигая из лёгкого вечернего полумрака избы и белые стены

дымковских храмов.

Утром ждали князя новые осмотры и встречи.

6

Хозяин особняка Владимир Ильич сбился с ног: к сегодняшнему дню готовился он задолго, а завтра

новые волнения – пожалует князь к нему на фабрику в Красавино. Уже празднично украшены там

мастерские, приготовлены назавтра работницами нарядные платья и платки… Готовы заводские жители и к

праздничному гулянию, и к пляскам, которые будут устроены в честь приезда Великого Князя; нарочно

сшиты для этого праздника шелковые сарафаны с серебром и изящные кокошники, ждут гармоники с

особыми музыкальными молоточками, приготовлено по этому случаю и угощение для красавинцев –

пряники, коврижки и фрукты. Полетят на землю десятки шапок, брошенных пляшущими трепака

парнями… Ох, что ярче будет блестеть – то ли очи пляшущих девушек, то ли стеклярус их широких,

обшитых густою бахромой косынок, платков, монист и кушаков… Только бы благополучно всё прошло!

На другой день Его Высочество в восемь часов утра посетил со служебным осмотром управление

уездного воинского начальства. Обойдя помещение и поздоровавшись с ожидавшими его там чинами,

Великий Князь потребовал справку о числе находящихся на учёте запасных и проверил соответственность

их для удовлетворения повинности уезда, предъявляемой ему расписаниями главного штаба. После того

проследил мобилизационный план, ознакомился с действиями управления в отношении обеспечения

формирования ополчения, проверил правильность составления ежемесячной отчетности о запасных и,

наконец, сличил с данными управления верность отметок в книге для записывания убыли, интересуясь

также порядком довольствия печёным хлебом призывных в случае мобилизации. Из управления Его

Высочество направился к команде на казарменном плацу, где произвёл ей взводное учение и гимнастику и,

по ходатайству начальника бригады, произвёл в фельдфебеля исправлявшего эту должность унтер-офицера

Ефремова. Посетив казармы, столовую, кухню и испробовав пищу, Великий Князь отправился прямо на

пристань, от которой предстояло отвалить около одиннадцати часов утра.

…И опять торжественно плыл к июньскому безоблачному небу густой колокольный звон, извещая

горожан о том, что Его Высочество Великий Князь Владимир Александрович покидает город. Отвалил от

пристани пароход «Купец», а за ним – с оркестром музыки на палубе – пароход «Двина», принадлежавший

Василию Ивановичу Кострову: городское общество решило проводить высокого гостя до ближайшей

остановки в двадцати шести верстах от Устюга.

Всё больше отдалялась высокая, укреплённая брёвнами городская набережная с рядом белокаменных

устюжских церквей, всё слабее различались в многочисленной толпе провожающих красные и розовые

сарафаны женщин, всё глуше становились крики «ура». «Купец» вышел в Северную Двину, круто повернул

к северу. Из-за плоской песчаной косы последний раз глянули все разом вслед пароходу белые храмы и

постепенно скрылись из виду, словно засыпаемые подвижными двинскими песками. И только колокольный

звон слышен был ещё долго, и басовито выделялся в этом торжественном пении гулкий голос самого

большого устюжского колокола «Варлаама»: бом-м-м… бом-м-м… бом-м-м…

…Великому Князю предстояло долгое путешествие по северо-западным губерниям европейской

России – вплоть до неприютных берегов Ледовитого океана. В Архангельске команда пересядет на клипер

«Забияка» с тем, чтобы уже на нём обследовать северные российские границы по берегам Белого моря,

ознакомиться с местными войсками, с состоянием путей сообщения, обозреть многие святыни и древности,

ознакомиться с экономическим положением северной окраины России...

…В эту ночь купец Василий Иванович Костров уснул быстро, утомлённый заботами минувшего дня.

Только опустил голову на подушку, как вспыхнули в мозгу одно за другим воспоминания: вот Великий

Князь жалует городскому голове Константину Николаевичу Брагину серебряный позолоченный, с эмалью,

ковш… вот гласные городской Думы решают, как изъявить верноподданнические чувства… чей-то голос

предлагает открыть в Устюге женский приют для девочек-сирот для обучения разным женским рукоделиям

и просить разрешения назвать его Владимирским, пусть служит сие заведение достойным памятником

события в городе Великом Устюге 9 июня 1885 года…

И уже проваливаясь в благодатный после пережитых треволнений сон, Василий Иванович успел

подумать: «Куплю для Владимирского приюта-рукодельни каменный дом и пожертвую капитал на

содержание призреваемых сирот – тысяч шесть… Богатство обязывает…»

История девочки Груни Десятилетняя Груня сидела возле свежего могильного холмика на кладбище недалеко от

Стефановской церкви.

Октябрьский день золотился холодным солнцем, на голых ветках и чёрных крестах сверкали

паутинки, колючие лапы молодых сосен сочно зеленели в ярком свете. Подмёрзшая за ночь земля на

солнышке отошла, помягчела, отсырела на солнечных местах палая листва, но в тени ложбин белел

колючий иней и первый снежок. Над кладбищем мотались стаи вспугнутых кем-то ворон, издалека они

были похожи на клочья черного пепла на ветру.

Несколько дней назад Груня стала сиротой – матушка умерла при родах маленького Груниного

братца, братец же без матушки не смог прожить и дня… А батюшки у Груни тоже нет: он долго болел, всё

кашлял, возвращаясь с работы из мастерской медника Попова. Приходил с чёрным от копоти лицом, с

7

трещинами на руках от кислоты. Мама мазала отцу руки сметаной, а он морщился и улыбался

одновременно. Груня однажды заходила вместе с мамой к нему в мастерскую на Заозёрской улице. В

мастерской дяденьки делали разную медную посуду – ковши, кастрюли, котелки, вёдра, ендовы, баки, а

один бородатый дяденька мазал чем-то большой пузатый самовар, и самовар блестел ярко-ярко! Груня

погуляла тогда немножко по заднему саду, где было три аллеи и папина литейная мастерская, а потом

забрела в другой сад, ближе к хозяйскому деревянному двухэтажному дому, и там увидела чудо. Чудо

представляло собой серебристую струйку воды, бьющую из каменной чаши, наполненной водой до краёв

(фонтан, как объяснил потом батюшка). Такого она ещё не видела никогда и очень удивилась, а

поудивлявшись, залюбовалась: струйка рассыпалась на радужные брызги, они с беспрерывным нежным

бульканьем падали обратно в чашу. Казалось, что вода в ней тихонечко кипит…

…Сейчас уже октябрь, а батюшка умер весной, когда во дворе их дома зацветала черёмуха. А нынче и

маму вместе с братцем закопали в холодную землю рядом с батюшкиной могилкой. Опавшие листья

соседних рябин засыпали оба холмика, словно укрыли их общим оранжево-красным лоскутным одеялом: у

матушки с братцем одеялко пореже, потоньше, у батюшки – посолиднее, потолще. Правда, ещё недавно

бывшие яркими, сейчас «лоскутки» потускнели от унылых октябрьских дождей и первых заморозков.

Груня поёжилась: матушкина плюшевая жакетка, вытертая местами от долгого ношения, грела плохо.

Пора возвращаться домой. Хотя, какой это дом – без матушки... Там сейчас хозяйничает их дальняя

родственница, чужая Груне тётка Манефа – худая, со сморщенным лицом, старуха, она то плачет, называя

Груню несчастной сироткой, то сердится и ворчит, ругая Груню за то, что та много ест.

…Зачем человек рождается, если всё равно должен умереть? Как батюшка, как матушка, как

маленький братец… Зачем тогда это солнце, эта осень, зима, весна, лето? Значит, и Груня умрёт? Хорошо

бы попасть в рай – там тепло, красиво, цветут диковинные цветы, поют на разные голоса птицы…

Груня зажмурилась, подставив лицо солнцу. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы солнечные лучи

явили ей такую чудесную картину, словно Груня оказалась в волшебной стране, наполненной разноцветным

сиянием – райский сад с райскими цветами окружил её, переливаясь всеми красками радуги. И словно

отзываясь на эти фантазии, затренькала где-то рядом синица – будто сверкающие брызги того самого

чудесного фонтана с чарующим звоном посыпались на Грунин райский сад…

…Замёрзшие ноги онемели, пришлось открыть глаза, чтобы встать и идти домой.

Груня брела меж могил и памятников – таких же разных, какими разными были и люди, лежащие

сейчас здесь. Если бы она знала грамоту, то непременно постояла бы под сенью молодой сосны – возле

старенькой плиты, в надписи которой строчки и буквы подзатянуло мхом, но прочитать стишок можно:

«Расцвела и вдруг увяла, словно розовый цветок. От семьи своей отстала, как от стада голубок». Груня

представила бы девочку – такую же, как она, ну, может быть, в красивом белом, с оборками, платье, какого

у Груни никогда не было; искренне пожалела бы отроковицу, вздохнула глубоко и пошла дальше…

А дальше – другая плита, с другой эпитафией: «…Мирный посетитель гроба моего, вспомни, что

совершенство не приобретается на земле, ежели я не мог быть совершенно добр, то не хотел быть и злым;

похвала и порицание не касаются того, кто находится в вечности; но сладкая надежда на искупителя моего

сопровождает меня во гроб…». Наверняка Груня бы удивилась и задумалась: кому принадлежат эти

глубокомысленные слова? О чём они? И почему человек не может быть совершенно добр, если хочет этого?

Вот тётка Манефа – добрая она или злая? Почему не может она не ругать Груню? Разве Груня виновата, что

хочет кушать? Мама её за это не ругала, а тётка Манефа ругает…

Груня запнулась за стылую земляную кокору, чуть не упала, но удержалась, вовремя успев опереться

рукой на чей-то памятник, но поцарапав при этом ладошку. Замёрзшей ладони было очень больно, и Груня

заплакала.

Синичка протренькала у неё над самым ухом, словно желая успокоить. И Груня вспомнила, как в

конце марта бегала с подружками на пристань покупать «жаворонков» – булочки с изюмом – румяные,

хрустящие, аппетитные. Но девочки не съедали их сразу, а насаживали на длинные палки и бегали по берегу

Сухоны, скользя по утоптанным тропкам и крича изо всех сил: «Жаворонки, прилетайте, зиму белу

прогоняйте, весну красну созывайте! Зима нам надоела, весь хлеб у нас поела!» А потом, счастливые, жуя

булочки, шли домой и по дороге пытались насчитать сорок птичек: считали подряд всех увиденных синиц,

ворон, галок и сорок – другие им на улицах Устюга не попадались.

А ещё, а ещё!.. Грунюшка даже заулыбалась сквозь слёзы, вспомнив, как на Масленицу гуляла с

соседской Настёной по Успенской улице, смотрела на множество празднично убранных саней-кошёвок, в

которых катались весёлые разряженные дяденьки и тётеньки. Ржали лошади, звенели колокольчики под

дугами, «Побереги-ись!» – громко кричали важные хозяева нарядных кошёвок. То тут, то там заливисто

голосили гармошки. На Смольниковском озере были устроены катушки и горки, в ларьках – в самых

людных местах продавали блины, конфеты...

Груня и Настёна толкались в толпе возле одного такого ларька, с завистью рассматривая вывеску, как

вдруг какая-то розовощёкая барышня, в красивой шубке с муфтой, схватила, звонко хохоча, Груню за

плечи, наклонилась к ней, глянула в лицо синими смеющимися глазами, обдав ароматом снега и цветущей

8

сирени, взяла Грунину руку и насыпала в ладошку горсть конфет в бумажных обёртках. И всё так же

смеясь, исчезла в толпе. Конфеты оказались твёрдыми и очень сладкими, а если их с хрустом разгрызть, на

язык вытекало тягучее повидло… На бумажках что-то было написано. Настёна, на три года старше Груни,

уже научившаяся читать, потому что целый год ходила в церковно-приходскую школу, по слогам разобрала

название конфет – «10 заповедей для замужних». Кроме названия и смешных картинок, на обёртках было

ещё много чего написано. Груне, например, первой попалась конфета с такой «заповедью»: «Ежедневно

благодари его на коленях, что не осталась в старых девах», а Настёне – «Поддержи его лаской и любовью,

когда он возвращается пьяным и буйствует». Настёна разбирала надписи, и потом они вместе дружно

хохотали, поддразнивая друг друга. Правда, Груня не очень понимала, что значит «старая дева» и кого

«его», и почему надо поддерживать любовью и лаской, если он пьяный и буйствует. Но всё равно было

очень смешно представлять, как Настёна, кряхтя, поддерживает кого-то, и было весело от того, что вокруг

множество радостных, оживлённых лиц, и что в Устюге праздник – Масленица…

…Весело зеленеющий на солнце молодой кладбищенский сосняк и кружащие над ним вороны

остались позади. Рыжая тропка сбежала вниз с Красной горы, повела Груню через просторные, мокрые и

чёрные, с белыми проплешинами инея и снега заливные луга. Грунина тень скользила рядышком, легко

перепрыгивая через травяные кочки. Высокие, чистые небеса раскинулись над Сухонской поймой;

пронизанный солнечными лучами воздух сливался вдали в дрожащее сияющее марево.

Вот и первые дома Заовражской улицы, но Груне – мимо. Наконец, первые домишки Заозёрской… Ну,

теперь по ней всё прямо до Красной Слободы, где Грунин дом. Бежать далеко – хорошо, что грязь

подмёрзла. И день такой погожий выдался сегодня!

Груня торопилась, забыв про все печали, и не ведала, что с завтрашнего дня жизнь её круто изменится.

…К вечеру ударил довольно крепкий морозец, окончательно сковав октябрьскую землю. А ночью

вдруг сорвался откуда-то ветер; злобный, колючий, он притащил с собой уйму снега – такого же злобного и

колючего. Ветер тряс деревья, свистел в голых ветвях, хлопал калиткой у соседнего дома, завывал в трубе…

И сыпал, сыпал на мёрзлую землю белую крупу, не забывая время от времени швырять её пригоршнями в

Грунино окошко. Но та сладко спала и видела во сне матушку с батюшкой…

Рано утром тётка Манефа потрясла спящую Груню за плечо и велела ей, едва та разлепила сонные

глаза, быстро вставать и одеваться. На столе уже ждал завтрак – две варёных картофелины.

– Куда мы сейчас с тобой пойдём-то! – Тётка подхватила с вешалки Грунину жакетку и помогла

девочке, торопливо дожёвывавшей картофелину, одеться.

Идти никуда не хотелось. Ещё не рассвело полностью, на улице по-прежнему дуло и мело, правда,

чуть тише, чем ночью.

Тётка Манефа торопилась. Она цепко держала Грунину руку, и Груне приходилось бежать

вприпрыжку. От сугробов на улице стало бело и чисто и даже как будто веселее. Темнота бледнела, таяла,

нехотя уступая место дневному свету. Ветер подталкивал в спину, лез холодной лапой под жакетку, знобко

задувал за ворот и сердито мотал подол Груниной юбки.

Они миновали Катышёво, потом Смольниковское озеро с чёрной, как смоль, водой и побелевшими за

ночь берегами, пошли по Архангельской улице. Впереди на Преображенской площади величаво выплыли из

снежной крутоверти белые силуэты двух церквей – Спасо-Преображенской и Сретенской. Размытые их

контуры, плохо различимые из-за вьющейся снежной пелены, терялись в окружающем пространстве, и

казалось, что храмы парят, не касаясь земли… Тёткина спина уже вся была засыпана снегом (и Грунина,

наверное, тоже, только разве могла Груня увидеть свою спину), когда они, наконец, свернули во двор

двухэтажного каменного дома прямо напротив Сретенской церкви.

Грунино сердце вдруг забилось часто-часто, словно птичка в клетке, аж в горле перехватило. Она

остановилась перед самым крыльцом.

– Ну! – поторопила её тётка.

Следом за ней Груня вошла на ватных ногах в полутёмный коридор, а оттуда – в просторную

холодную комнату с большими окнами. Лампы не горели, от окон света было ещё не очень много, поэтому

и здесь царил полумрак. Почему-то в комнате пахло варёной капустой и ещё чем-то – чужим и неприятным.

Навстречу им вышла женщина в тёмном платье и с чёрной кружевной косынкой на голове. Она окинула

Груню внимательным взглядом, кивнула тётке Манефе и взяла Груню за руку.

Груня поняла: свершается что-то непоправимое, неведомое и оттого страшное. Она выдернула

ладошку из руки женщины и в ужасе уцепилась за тёткин подол.

– Ну-ну, – устало вздохнула женщина и снова взяла Груню за руку. Тётка Манефа присела перед

Груней на корточки и, пряча глаза, словно виноватая, погладила её по плечу.

– Тебе здесь будет хорошо, Грушенька, а я буду тебя проведывать, – сказала она. Выпрямилась,

оторвала Грунину руку от своей юбки и быстро направилась к выходу. Хлопнула дверь, в которую они

только что вошли, и закрылась за тёткой, оставив Груню в этом странном, непонятном доме. Оглушённая,

растерянная, ничего не слыша, не видя и не понимая, она побрела за женщиной.

9

Потом Груню раздели донага, мыли её в огромной ванне. Женщине помогала большая девочка в сером

платье с белым передником и белой пелериной. Груня тихонько плакала, а женщина снова повторяла своё

«Ну-ну…» усталым голосом. Потом Груню одели в такое же, как у этой девочки, платье, с таким же

передником и пелериной, потом какой-то дяденька в пенсне скучным голосом долго задавал ей вопросы про

матушку, батюшку, тётку Манефу и ещё про что-то… Потом большая девочка отвела Груню в комнату, где

стояло много кроватей и было много девочек, одетых совершенно одинаково – так же, как и Груня. Девочки

гомонили, смеялись и перекрикивались, но увидев вошедших, стихли и окружили их.

– Это наша новая воспитанница, зовут её Груша, – строго сказала большая девочка и подтолкнула

Груню вперёд.

– Груша-вруша, любит кушать! – хихикнула одна из воспитанниц – рыжая, конопатая, с

непослушными вихрами на висках.

– Вот твоя кровать, – большая девочка показала Груне застеленную серым одеялом кровать у самого

окна. В стекло по-прежнему швырял пригоршни снега ветер, но сейчас Груне казалось, что ветер не злится,

а жалеет её – одинокую, брошенную матушкой, батюшкой и даже тёткой Манефой.

…Так началась новая Грунина жизнь – в качестве воспитанницы Владимирского женского приюта для

девочек-сирот, открытого в Великом Устюге в октябре 1885 года – в память о посещении города Его

Императорским Высочеством, Великим Князем Владимиром Александровичем 9 июня того же года. Здание

для приюта стоимостью две тысячи рублей приобрёл на свои средства купец первой гильдии Василий

Иванович Костров, он же пожертвовал на содержание сирот шесть тысяч рублей. Приют, названный

рукодельней, поскольку девочек там учили разным женским рукоделиям, состоял под попечительством

вологодского губернатора и находился в ведении Великоустюгского благотворительного общества. После

смерти Василия Ивановича на содержание призреваемых сирот – в совет Благотворительного общества –

жертвовали средства устюгские купцы, братья Николай и Зосима Костровы, сыновья Василия Ивановича,

не отставал от своих племянников и старший брат Василия Ивановича, Платон Иванович Костров. Дочь

Василия Ивановича, Варвара, десять лет была попечительницей Великоустюгской женской гимназии, затем

ее сменила Елизавета Алексеевна, супруга Николая Кострова (которая позднее была, в числе других дам, и

попечительницей Владимирской рукодельни).

Жертвовали на Владимирскую рукодельню (а заодно и на ремесленный Александровский приют для

мальчиков, созданный на десять лет позднее Владимирского,) и наследники купца Грибанова, и прочие

состоятельные устюжане.

Женщина, которая встретила Груню, оказалась надзирательницей Демьяновской. Большую девочку,

которая ей помогала, звали Шура Ошуркова. Рыжая и конопатая, вредная до ужаса Маша Романова звала

Шуру за глаза «шур-шур», а в глаза ласково улыбалась и заискивающе смотрела на неё снизу вверх: Шуру

воспитанницы побаивались, потому что надзирательница, всегда усталая, с безучастным взглядом,

прислушивалась к Шуриному мнению. Но более всего девочки не любили заведующего письменным

делопроизводством господина Иванова, который вёл себя как полный хозяин приюта, входил в спальни по

утрам, когда девочкам надо было вставать и одеваться, или вечером, когда воспитанницы готовились ко

сну. Господин Иванов командовал и надзирательницей Демьяновской: воспитанницы не однажды слышали,

как он сердито кричал на неё в своём кабинете за закрытыми дверями, голоса же Демьяновской слышно не

было...

В приюте на самом видном месте висел большой портрет князя Владимира, возле икон всегда горела

лампада. Для воспитанниц были отведены определённые комнаты: спальная (её называли непривычным для

Груни словом – дортуар), классная, мастерская, столовая, лазарет, карцер, для вещей был отведён цейхгауз.

В классной комнате проходили уроки, где воспитанниц обучали чтению, письму, первым действиям

арифметики, главным началам Закона Божия. Закон Божий вёл батюшка Степан – плотный, невысокого

роста, с рыжей бородой и с добрыми глазами. Главными же были занятия в мастерской, где девочки

учились рукоделию – кройке и шитью, бисероплетению, вышиванию, вязанию, плетению на коклюшках.

После того, как им исполнялось тринадцать лет, они работали наравне со взрослыми с восьми часов утра до

семи часов вечера, шили под руководством приходящей мастерицы Пелагеи Ивановны платье и бельё, час

давался на обед. Жили девицы в приюте по десять-двенадцать лет, а потом обычно устраивались в прислуги

к зажиточным людям…

Из прислуги в приюте были кухарка да кучер. Воспитанницы сами мыли полы, стирали, топили печи,

выполняли все работы по чистке здания и двора, кроме чистки дымовых труб, помойной ямы и отхожего

места. Еженедельно полагалась баня, перемена белья и постельных принадлежностей.

За ворота не выпускали, только водили в церковь – благо, она была рядом – через дорогу, на

Преображенской площади. В церковь и обратно девочки шли парами в должном порядке, в церкви

становились рядами в назначенные места для каждой и стояли чинно, не позволяя себе разговора и смеха…

Будили воспитанниц в начале седьмого. Приведя себя в порядок в умывальне, одевшись и прибравши

свои кровати, девочки отправлялись на общую утреннюю молитву. После этого, до восьми часов утра их

10

звали в столовую на чай и завтрак. Приносить хлеб, пироги и другое съестное в дортуар и классные

комнаты запрещалось. Маша Романова любила припрятать кусочек, а потом тайком жевать его, за что

частенько надзирательница Демьяновская таскала её за ухо или за рыжие непослушные вихры, а то и

оставляла без завтрака, давая вместо него хлеб, соль и воду.

После завтрака младшие воспитанницы шли на уроки; для тех же, кто уже научился кройке и шитью,

начиналась работа в мастерской.

В классе Груню посадили за одну парту вместе с Любой Румовской, молчаливой и скромной

девочкой, круглолицей и синеглазой. Толстая Любина коса опускалась ниже пояса, на висках вились

светлые кудряшки. Люба чуть сутулилась, стесняясь своей ранней полной груди (за что рыжая вредная

Маша Романова шёпотом дразнила её «булкой»). Но Груне нравилась спокойная и тихая Люба, правда,

удивляло, почему та редко улыбается. Видимо, это удивляло и заведующего письменным

делопроизводством господина Иванова, потому что он чаще, чем к другим девочкам, подходил к Любе и

даже, словно ненароком, трогал то её косу, то плечо…

По окончании уроков, в два часа дня, воспитанницы чинно, не спеша шли в столовую. Иногда от

богатых купцов по случаю свадьбы или похорон их родственников, в приют привозили угощение – конфеты

и орешки. И тогда, разворачивая доставшиеся ей конфеты, Груня со слезами в горле вспоминала подружку

Настёну, их весёлое гуляние на Масленице, красивую розовощёкую барышню, угостившую их тогда

конфетами в смешных обёрточных бумажках... Потом сразу же вспоминалась матушка, потом батюшка…

Из глаз начинали течь слёзы, и тогда Люба Румовская, молча, тихонько гладила Груню по спине, утешая.

День заканчивался общей вечерней молитвой в десять часов вечера, после молитвы нужно было сразу

ложиться в постель, держать при себе огня и нарушать тишину не дозволялось.

Пропустим этот тяжёлый для Груни год – первый год её жизни в приюте. За это время она выплакала

слёз больше, чем за все свои предыдущие малые лета: в кручине по матушке с батюшкой, по подружке

Настёне; в горьких обидах, постоянно чинённых ей (да и остальным девочкам) рыжей вредной Машей

Романовой; в едких обидах от равнодушия всегда усталой надзирательницы Демьяновской; в унынии от

одиночества, в щемящей тоске по женскому, по-матерински понимающему участию, которого так не

хватало всем воспитанницам и которого не могла дать Демьяновская, единственная женщина-

воспитательница в приюте. При этом благотворительное общество, в подчинении которого находился

приют, состояло исключительно из мужского персонала, и члены общества время от времени наведывались

в стены подчинённого им заведения – с проверками, с подарками, с благотворительными взносами… Но

главным хозяином приюта был господин Иванов. Но разве мог он дать девочкам именно то внимание,

которое каждодневно требуется им в детстве и отрочестве? Разве был он в состоянии следить за

правильным ходом воспитания юных барышень? Мужское попечение стесняло, вносило неудобства в жизнь

взрослеющих девочек.

…Год 1901-й потряс воспитанниц пожарами – столь близкими, что казалось: ещё чуть-чуть и их

сиротское заведение вспыхнет, рухнет крыша, и все они погибнут в ненасытном адском пламени. В июне,

четвёртого дня, вспыхнул пожар на улице Выставка, что начиналась позади приюта и вела к Михайло-

Архангельскому монастырю. Сгорело одиннадцать домов, в том числе шесть постоялых дворов… В первый

день октября, в семь часов вечера с загоревшегося сеновала купца Фёдора Ивановича Охлопкова, бывшего

городского головы, начался страшный пожар, перекинувшийся внутрь квартала. Загорелся дом купца

Смолина, затем занялись огнём и другие здания. Погорело тринадцать домов и множество различных

дворовых построек. Зарево от пожара, продолжавшегося целые сутки, было видно за полторы сотни вёрст.

Успенская и Преображенская улицы, которые недавно начали мостить камнями, были обезображены до

неузнаваемости: там, где недавно стояли жилые дома и магазины, остались одни печные трубы…

…И ещё одна боль – вместе с недоумением – жила в маленьком Грунином сердечке…

В один из дней сентября, когда в открытые окна столовой врывались тёплые лучи ещё по-летнему

ласкового солнца и доносились весёлые уличные звуки – чириканье воробьёв, крики разносчиков, треск и

громыхание проезжающих телег, разговоры прохожих – Люба Румовская явилась на обед не вместе со

всеми, а из кабинета заведующего. Она не прикоснулась к еде, просидела весь обед с опущенными глазами,

заплаканная и молчаливая больше обыкновенного. А потом Люба исчезла из приюта.

Надзирательница Демьяновская, поджав губы, сухо объяснила:

– За плохое поведение, не подобающее воспитаннице нашего заведения, её исключили из приюта и

отправили в женский Иоанно-Предтеченский монастырь на Соколиной горе.

Груня не верила своим ушам: у безобидной Любы – неподобающее поведение?

Рыжая вредная Маша Романова о чём-то шепталась с девочками, презрительно поглядывая в сторону

Груни. Груня догадывалась, что секреты эти – про неё, Груню, и про Любу, что девочки говорят о чём-то

плохом, о чём Груня не знает. Да и не хочет знать, потому что всё плохое, что говорится про Любу, –

неправда!

11

Разлуку эту она переживала тяжело. Прошло несколько месяцев со дня исключения Любы из приюта,

а Груня всё не могла привыкнуть к её отсутствию.

Вот и сейчас, сидя с самой младшей воспитанницей Лизой Седельниковой, недавно к ним

поступившей (Груня взялась помочь ей выучить азбуку), она вспоминала, как мечтали они с Любой о

будущем, как выйдут из стен приюта и заживут самостоятельной жизнью, как откроют свою мастерскую,

заработают много-много денег и станут богатыми барынями…

– Аз, буки, веди, глаголь, добро… – маленькая Лиза никак не могла запомнить буквы.

Сзади неожиданно подскочила вредная Маша Романова и громко прокричала прямо в ухо

задумавшейся Груне, оглушив визгливым голосом:

– Еръ-еры – упал с горы! Ерь-ять – некому поднять! – и отскочила, довольная, к окну.

А за окном, прихотливо расписанным морозными узорами, развесила бахрому инея по ветвям

деревьев, заборам и крышам новая зима – зима 1902 года. Белые деревья, белые дома, белые храмы, белые

улицы – весь город стал белым-белым…

Шёл рождественский пост, и уже готовились к празднованию Рождества Христова. Груня знала:

кучеру будет велено привезти из леса ёлку под самый потолок, её поставят в зале, украсят игрушками,

зажгут праздничные свечи. В гости к воспитанницам придут попечители, принесут девочкам гостинцы, а

девочки будут водить вокруг ёлки хоровод, петь песни и читать стихи… Но нерадостно было Груне от

ожидания праздника, ведь рядом не было Любы Румовской, тихой и доброй подруги, заменившей ей

весёлую и бойкую Настёну. А Настёне давно уже было не до игр и развлечений, она устроилась рабочей на

кондитерскую фабрику купца Ноготкова, где делали пряники, леденцы, карамели – те самые, в смешных

обёрточных бумажках. Только Настёне смеяться некогда: она очень уставала, потому что работала наравне

со взрослыми женщинами и мужчинами. Груню она проведала только однажды, на Пасху; пришла,

похудевшая, пропахшая ванилью и карамелью, принесла Груне красивый маленький кулич, пошептала на

ухо свой секрет – маменька ей уже жениха нашла, хорошего, непьющего! – посидела недолго и убежала,

крепко обняв подружку на прощание…

После Рождества в приют зачастили комиссии с проверками. Солидные дяденьки в пенсне и строгие,

хорошо одетые тётеньки ходили по комнатам и кабинетам, внимательно всё разглядывали, расспрашивали

девочек о том, как им живётся, не обижают ли их тут, как относится к ним заведующий письменным

делопроизводством господин Иванов, внимательна ли к ним надзирательница Демьяновская…

Господин Иванов стал показываться из своего кабинета совсем редко, а если и выходил, то все видели,

какой он встревоженный и нервный. К делам воспитанниц он перестал касаться совсем, зато

надзирательница не отходила от девочек, была очень внимательна и ласкова, порой даже слишком

внимательна и ласкова. Шура Ошуркова однажды рассказала в спальне перед сном, понизив голос и

оглядываясь на дверь, что господином Ивановым представители комиссии очень недовольны за то, что он

превратил себя в полного хозяина и воспитателя приюта, чего не должен был делать, недовольны они и

Демьяновской за то, что та во всём слушается господина Иванова, и что Люба Румовская ни в чём не

виновата и скоро вернётся к ним обратно. Услышав это, Груня так обрадовалась за Любу, что долго не

могла уснуть. Лежала и представляла, как придёт Люба, и они снова будут сидеть рядом на уроках и в

мастерской, шептаться по вечерам в спальне, мечтая о прекрасном будущем.

Время между тем шло...

Засинел небесами март, запела-зазвенела хрустальными голосами капель, сугробы во дворе

почернели, дружно осели и расползлись, а на проталинах появились первые робкие иглы травы.

В один из таких дней, ближе к вечеру, когда старшие воспитанницы (среди них уже была и Груня) из

душной мастерской, где они кроили и шили, выполняя заказы богатых купчих, вернулись в спальную

комнату и готовились идти на ужин, в коридоре послышались чьи-то шаги, и в спальню в сопровождении

надзирательницы вошла Люба Румовская.

– Люба! – Груня сорвалась со стула и кинулась с объятиями к подруге.

Девочки окружили их, защебетали оживлённо, только Маша Романова не подошла, а сердито глядела

из своего угла на эту радостную суету, теребя рыжую косицу.

…С этого времени жизнь воспитанниц резко переменилась. Мужское заведование было устранено, а

взамен такового привлечены к делу воспитания и распорядка по приюту женские силы. Общее собрание

Благотворительного общества от 6 марта 1903 года впервые за время существования рукодельни

пригласило и избрало для призора за рукодельней четверых местных дам, которым Совет и поручил

означенное дело. В состав женского персонала вошли Елизавета Алексеевна Кострова (супруга Николая –

старшего сына купца Василия Ивановича Кострова), Ольга Ивановна Зепалова, Мария Васильевна

Ноготкова и Екатерина Афанасьевна Дербенева, заведующему же делопроизводством поручено ведать

исключительно канцелярской частью.

И так с 12 марта 1903 года внутренняя жизнь и распорядок приюта перешли из мужских рук в

надёжные руки женские. С тех пор весь приют и призреваемые воспитанницы заметно ожили. Любовь

Румовская осталась и окончила воспитание в приюте с примерным нравственным поведением.

12

В мае 1907 года Великий Устюг, в том числе и Владимирскую рукодельню изволила посетить Её

превосходительство, попечительница Вологодских приютов – Александрийского детского приюта и

Александро-Мариинского серебряного приюта «Ясли» Екатерина Александровна Хвостова. Она удостоила

Владимирскую рукодельню подробным обозрением, начиная с кухни и кончая квартирой надзирательницы,

и в заключение записала в книгу для почётных посетителей: «7 мая 1907 года посетила школу и вынесла

самое отрадное впечатление. Е. Хвостова».

Владимирская рукодельня была только одним из многочисленных благотворительных заведений,

существовавших на великоустюгской земле. Купеческие семьи Захаровых, Костровых, Азовых, Чебаевских,

Дербенёвых и многих других открывали на свои средства богадельни и приюты, жертвовали часть капитала

в пользу учебных заведений, благотворительных учреждений, помогали нищим и увечным, делали богатые

вклады в храмы, заботились об укреплении берега Сухоны, о благоустройстве и озеленении улиц и

площадей.

Благотворительность в России имеет долгую, богатую событиями и славную историю. И об этом

нам не следует забывать ни как гражданам России, ни как людям, изучающим историю и мотивы

этой благотворительности. Гуманность, вера в силу добра, убежденность в важности человеколюбия

– вот основа особого духовного склада русского человека, его мышления и, в конечном счете, его

поступков.

Размах благотворительности в Вологодской губернии поистине удивителен. Свыше 50

благотворительных организаций действовало только в одной Вологде. Тем самым государство

пыталось решить проблему социальной защиты всех слоев населения. В губернии оказывалась

помощь как старикам, так и детям, инвалидам, неимущим, безработным. Нельзя не удивиться

количеству благотворителей, оказывающих эту помощь. Стоит добавить, что содействие частных

лиц развитию благотворительности в Вологодской губернии поощрялось властями.

Распространенным способом поощрения было присвоение звания почетного гражданина с правом

передачи его по наследству. Самым активным этапом благотворительности в губернии следует

считать 70-е годы XIX – начало XX в., это видно по числу учрежденных в то время организаций.

Именно в этот период появилась и Владимирская рукодельня.

А что касается девочки Груни, то она прожила в приюте, как и другие воспитанницы, много

лет, обрела здесь подруг, овладела мастерством и смогла устроить свою дальнейшую жизнь.

Но это, как говорится, уже совсем другая история…

Часть II. «Мы наш, мы новый мир построим!..»

Дальнейшая история детского приюта, начиная с 1917 года и вплоть до 1937-го сложна и запутанна.

Крутые ветры октябрьских революционных перемен разрушили неторопливый уклад уездного города

Великого Устюга. Рухнула и привычная, устоявшаяся жизнь сиротского учреждения на улице

Архангельской (в 1920 году переименованной в улицу Павла Покровского). За какие-то два десятка лет

приют несколько раз менял свой статус и название, «сливался» и «разливался» с другими детскими

учреждениями, менял (если судить по некоторым архивным документам) адрес местонахождения.

Остались белые пятна в его истории, которые мы не смогли ликвидировать ни с помощью

Великоустюгского центрального архива, ни с помощью других источников. Но попробуем рассказать по

порядку о том, что знаем…

Новая жизнь

…Свобода! Революция! Долой капитализм! Долой царя! Религия – опиум для народа! На свалку – иконы,

лампады, портреты государя-императора! Ленин – вождь мирового пролетариата!

На улицах Великого Устюга кипела новая жизнь – прежней пришёл конец. Кто был ничем, тот стал всем!

Власть богачей кончилась, хозяином стал рабочий и крестьянин!

Год 1918-й с первых же дней оглушил жуткой новостью и без того взбудораженный город: «винный» бунт

унёс несколько сотен жизней.

5 января группа солдат, возвратившихся с фронта, начала погром казённого винного склада – под

лозунгами свободы вырвался на волю дикий, неуправляемый, всё сокрушающий на своём пути вихрь

вседозволенности, тем более что общественный порядок в городе ещё не был обеспечен. Обозлённая толпа,

требовавшая широкой торговли водкой, подстрекаемая крикунами, взломала ворота складов, сняла охрану,

состоявшую в основном из гимназистов, заполнила двор и помещения хранилища. Началось что-то

13

невообразимое. Люди жадно набирали водку и спирт, из разбившихся бутылей жидкость ручьями текла по

снегу, воздух был насыщен алкогольными парами…

А на тротуарах теснились толпы зевак – взрослых и детей, и среди них – юные воспитанники городских

приютов…

С наступлением сумерек случилось самое страшное. Кто-то зажёг в темноте спичку, спирт вспыхнул,

начался пожар, прогремело два взрыва – рвались ёмкости со спиртом. Люди горели заживо, в панике давили

друг друга. Пожар продолжался до 9 января. На третий день пожара произошёл взрыв, столь сильный, что на

дорогу между домами и заводом была выброшена огромная цистерна из-под спирта. В результате погрома

погибло более четырёхсот человек. Порядок был наведён лишь после того, как из Вологды был вызван отряд

красногвардейцев…

Поступь 1918-го была тяжела и сурова…

С июня Великий Устюг стал центром вновь созданной Северо-Двинской губернии, в состав которой

вошли пять уездов – Великоустюгский, Никольский, Яренский, Сольвычегодский и Усть-Сысольский. На

территории губернии установилась Советская власть. В августе в Архангельске высадились войска Антанты и

повели наступление на Вологду и в Северо-Двинском направлении. В Великом Устюге было введено осадное

положение. А для борьбы с внутренней контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности в городе

создаётся губернская чрезвычайная комиссия (Губчека).

В такой критический момент, в пылу борьбы с контрреволюцией и интервентами большевики не забыли о

детях. Впрочем, они напоминали о себе сами: первая мировая война и Октябрьский переворот, неурожаи, голод

и эпидемии осиротили миллионы детей. Россию захлестнула волна детской беспризорности, Великий Устюг не

стал исключением. Нужно было принимать срочные меры.

В феврале 1919 года в РСФСР по предложению В. И. Ленина был создан Государственный совет защиты

детей под председательством А. В. Луначарского – для проведения комплекса мероприятий по охране

подрастающего поколения. Особенно напряжённое положение сложилось в начале двадцатых годов. По

различным данным, число детей, нуждавшихся в немедленной помощи государства, составляло в 1921 году от

четырёх до шести миллионов человек. 27 января 1921 года была создана Комиссия по улучшению жизни детей

– «Деткомиссия ВЦИК» во главе с Ф. Э. Дзержинским. В республике была развёрнута сеть приёмников-

распределителей, в которых оказывалась первая социальная помощь беспризорным и проводилась их

подготовка к переводу в стационарные детские учреждения.

Юные коммунары

Заведующей Владимирской рукодельней ещё в 1917 году была назначена Вера Александровна

Синипаничева (Яхлакова). Бог ведает, в каких сложных условиях пришлось ей работать.

В 1918-м Владимирская рукодельня была реорганизована во Вторую детскую трудовую коммуну имени

Ленина, а Грибановский ремесленный приют для мальчиков – в детскую трудовую коммуну имени Карла

Маркса.

Коммуна, дом-коммуна – яркое социальное явление 1920-х – начала 1930-х годов, ставшее воплощением

пролетарской идеи «обобществления быта». Ленин высказал мысль о принципиальной невозможности и

ненужности отдельного жилья для каждого человека, даже в виде отдельной комнаты (вот где они, корни

многоголосых и суетных «коммуналок»!). А что говорить о детях-сиротах, вообще не имеющих никакого

жилья? Трудовая коммуна – это как раз для них, для маленьких граждан молодой Советской Республики!

Город преобразился. Чинный и опрятный раньше, он бесследно лишился степенности и неторопливости,

мятежно бурлил, как потревоженный муравейник.

Первая годовщина Октябрьской революции праздновалась в стране широко, и в Великом Устюге тоже. В

честь этого события некоторые городские улицы, переулки и площади были переименованы: Успенская улица

стала называться Советским проспектом, Преображенская – Красной, Соборная – Красноармейской,

Рождественский переулок – Революционным, Торговый – Красным, слобода Дымково – Робеспьеровой

слободой в честь одного из лидеров Великой Французской революции 1789-1794 годов – Робеспьера, кумира

большевиков, мечтавших о мировой революции.

Рождественская (Сенная) площадь, на которую смотрел когда-то из окон своего особняка купец первой

гильдии Василий Костров, была переименована в площадь Ленина. Сменила имя на Комсомольскую и

Преображенская площадь – та, на которой перед окнами Владимирской рукодельни возносили в высоту (и

возносят до сих пор) гордые главы церкви Спаса Преображения и Сретения Господня. Мироносицкая площадь

(до которой рукой подать от Грибановского ремесленного приюта для мальчиков) была провозглашена

площадью Коммуны. Там же, недалеко, перед Земляным мостом была построена к празднику впечатляющая

деревянная триумфальная арка высотой шесть метров, которую венчала огромная звезда с серпом и молотом –

символ торжества Советской власти. Такая же появилась и на Ивановой горе, дав громкое название

«Триумфальная» небольшой, в несколько домишек, улочке (в 1948 году улочка получит новое имя – в честь

отважного устюжанина, открывателя новых земель Ерофея Хабарова). И арки, и городские здания были

старательно и щедро украшены хвойными гирляндами, красными революционными флагами, плакатами…

14

На площади Свободы (бывшей Ильинской, возле гимназического сада, который в 1918 году перешёл в

ведение военной организации и получил название «Летний красноармейский сад-театр») пушечные выстрелы

возвестили о начале праздника. Оркестр исполнил «Интернационал», потом состоялся митинг и парад красных

войск. Стройными рядами с революционными песнями шли по городским улицам воинские части. Толпы

горожан сопровождали их и присоединялись к шествию. Вездесущие мальчишки, дети бедноты и юные

коммунары, с торжественными лицами вышагивали в ногу рядом с марширующими красноармейцами, меся и

разбрызгивая жалкой изношенной обувкой грязь вперемежку с первым снежком… Вечером в Клубе

коммунистов имени Карла Маркса, открытом месяц назад, и в Клубе Красной Армии шли бесплатные

спектакли и концерты, демонстрировались фильмы…

Несмотря на создание коммун вместо детских приютов, житьё маленьких коммунаров было тяжёлым:

голодное существование толкало их на попрошайничество, воровство и преступления. Работники приютов,

необразованные и сами голодные, разутые и раздетые, не могли справиться с воспитанниками, чьи незрелые

детские умы по-своему трактовали понятие свободы и мировой революции.

Юные коммунары, не обременённые никакими обязательствами по отношению к правилам внутреннего

распорядка трудовой коммуны, были зрителями и участниками всех общегородских праздничных действ,

которые сменяли друг друга, наполненные революционным пафосом. Пафоса было с избытком…

23 февраля 1919 года в Великом Устюге праздновали день Красной Армии. Опять – праздничное

убранство города, красные флаги, плакаты, митинги, демонстрации, пламенные речи, шествия с

революционными песнями, спектакли...

1 мая впервые отмечался День международной солидарности трудящихся – примерно по той же

программе. Местом главных торжеств снова стала площадь Свободы.

8 июня организован День красной молодёжи: опять грандиозный митинг, шествие по городу со знамёнами

и революционными песнями…

2 августа в городе прошел первый коммунистический субботник по распиловке дров. На субботник и

обратно – вновь с бодрыми песнями и строем, но и работали с шутками и прибаутками. С августа 1919 года

субботники в городе стали проводиться еженедельно.

7 сентября новый праздник – День советской пропаганды. И снова на площади Свободы – толпы народа:

войска местного гарнизона, коммунистический отряд, учащиеся, служащие советских учреждений и просто

любопытные. Среди многочисленных плакатов попадались и такие: «Детям дорогу – в них наше будущее!».

А детская дорога в будущее была порой извилиста и непредсказуема.

На улице Павла Покровского

Сентябрь щедро осыпал город и окрестности золотом. Жаль, что на золото это нельзя было купить хлеба

голодным детям. Золотое сияние быстро меркло, побитое нудными осенними дождями.

19 сентября 1919 года трудовые коммуны имени Карла Маркса и имени Ленина были объединены в

здании бывшей Владимирской рукодельни на улице Архангельской. Из двух коммун был организован IV

детский дом имени Ленина. Заведующей детским домом по-прежнему оставалась Вера Александровна

Синипаничева. В здании же Грибановского приюта был устроен детский приёмно-распределительный пункт.

Параллельно в городе появляются и другие детские дома. В 1920 году в уезде действует уже тринадцать

детских домов, пять из них – в Великом Устюге.

В детском доме имени Ленина насчитывается 41 воспитанник. Советская власть по мере сил печётся об

их светлом завтрашнем дне, а совсем рядом, всего через квартал, в помещениях бывшего Михайло-

Архангельского монастыря расположился концентрационный лагерь для «контрреволюционных элементов»,

официально открывшийся в декабре 1919 года. Под каменными сводами, где возносились к Господу молитвы,

сейчас звучали стоны и проклятия. Число заключённых быстро увеличивалось: в январе 1920 года там

находилось около сотни человек, а к ноябрю уже под четыре сотни. Дети заключённых распределялись по

специальным детским домам…

В мае 1922 года в Северо-Двинскую губернию из голодающих губерний привезли более полутысячи

худых, изморённых детей, в Великом Устюге оставили около сотни, ещё 144 ребёнка распределили в детские

дома уезда. Попал ли кто-нибудь из этих несчастных ребятишек в детский дом имени Ленина на улицу Павла

Покровского, мы не знаем. Знаем только, что по этому адресу все годы, вплоть до нынешних, находилось

детское учреждение для детей, лишённых родителей, которое несколько раз меняло своё название.

После 1925 года этому учреждению дополнительно отдают соседний дом, даже не дом – небольшой

одноэтажный деревянный домишко (в этом домишке до 1925 года жил учёный-лесовод, знаток северных лесов,

автор многих книг по лесному хозяйству, преподаватель Северо-Двинского университета, открытого в 1920

году в Великом Устюге, Станислав Генрихович Нат).

В 1932 году Веру Александровну Синипаничеву сменила на посту заведующей Раиса Михайловна

Шилыковская, проработавшая в этой должности два года. При ней или раньше, но, судя по воспоминаниям

следующей заведующей, Софьи Александровны Баданиной (годы её работы здесь – с 1934-го по 1936-й),

детский дом имени Ленина то ли сменил адрес, то ли был просто-напросто реорганизован в детский приёмник-

15

распределитель имени Павлика Морозова. В общем, ясно одно: детдома имени Ленина, в 1919 году здесь

появившегося, не стало, зато вместо него был устроен детский приёмник-распределитель.

О Софье Александровне Баданиной стоит сказать особо.

Ещё в начале тридцатых Баданина работала инспектором школ, потом заведующей городским отделом

народного образования. Где-то в начале 1934-го она была назначена в комиссию по обследованию детского

приёмника-распределителя имени Павлика Морозова, что уже существовал на улице Павла Покровского.

…Более запущенных детей и более жуткой обстановки ей видеть ещё не приходилось. Приёмник

находился на грани развала. Дров не было, в здании царил страшный холод. Некоторые малыши отморозили

пальчики на ногах – это в помещении-то! Грязные, оборванные, завшивленные… Редко у какого ребёнка

присутствовали на одежде пуговицы. Пальтишек и тёплых вещей у ребятни не было вовсе, поэтому в баню

детей не водили – мыли в большом корыте на печке. В другие детские дома их старались отправлять в летнее

время, пока тепло. К чести воспитателей, дисциплина в приёмнике поддерживалась, режим тоже.

Софья Александровна была потрясена увиденным. Она доложила горсовету о состоянии дел в приёмнике

и попросилась туда работать. Ей пошли навстречу: прежняя заведующая Шилыковская была переведена на

должность воспитателя, а Баданиной передали все бразды управления. Всего за год, ценой невероятных усилий

новая заведующая сумела значительно изменить положение к лучшему. Об этом даже писала районная газета

«Советская мысль» в 1935 году.

Здание бывшей рукодельни существовало в статусе детского приёмника-распределителя имени Павлика

Морозова до начала 1936-го…

Паша Шарнин

Коля и Паша Шарнины поступили в детский приёмно-распределительный пункт имени Павлика

Морозова в 1933 году. Прибыли братья сюда из Тарногского района по направлению колхоза, где работали их

мать и отец, скончавшиеся друг за другом – один в 1932-м, другой – в 1933-м. Пятнадцатилетний Паша и Коля,

который был немногим его старше, начали учиться в семилетней школе имени Луначарского.

Паша обладал разнообразными талантами: хорошо и с удовольствием учился, много читал, очень любил

рисовать, а потому сразу же постоянным общественным делом его стало оформление стенных газет. А ещё

Паша умел складно формулировать свои мысли на бумаге, всегда получал за сочинения отличные оценки, а

русский язык и литература были его любимыми школьными предметами. Ещё в возрасте одиннадцати лет этот

прилежный и умный мальчик стал одним из пяти делегатов от Тарногского района на первом уездном слёте

пионеров, который прошёл в 1929 году в Тотьме. А в тринадцать лет Паша написал свою первую заметку о

школьной жизни и отправил её во всесоюзную газету сельских пионеров и школьников «Дружные ребята».

Заметку опубликовали, и с тех пор Паша стал детским корреспондентом – деткором – этой газеты.

В великоустюгском детприёмнике Паша Шарнин не изменял себе: за отличную учёбу получал

похвальные грамоты и премии, активно участвовал в школьных кружках. В детприёмнике Пашу ребята

выбрали в совет самоуправления, где он отвечал за работу учебной и хозяйственной комиссии. Конечно же,

выпускал стенгазету, писал заметки даже в «Пионерскую правду» – общесоюзную газету.

«Моя опора, мой лучший ребёнок» – называла его заведующая Софья Александровна Баданина.

Каждый год Пашу, как одного из лучших, отправляли отдыхать в районный пионерский лагерь, который

располагался тогда в деревне Лодейка. Чудесные это были дни для тех мальчишек и девчонок! Ребятам не

давали скучать, каждый день их был занят разумными и интересными делами – это были спортивные занятия,

военные игры, разнообразные кружки, путешествия по окрестностям с целью изучения природы родного края,

помощь колхозу в прополке сорняков на полях… Ещё один спортивно-оздоровительный районный пионерский

лагерь открывался во время зимних каникул 1935-1936 годов на Борке («Борок» – маленький сосновый бор: так

назывался микрорайон Великого Устюга, в дальнейшем микрорайон стали именовать множественным числом –

Борки). Место было самое подходящее для оздоровления ребятни: сосны, чистый воздух, никаких жилых

домов, только бывшие красноармейские казармы, где и жили пионеры. Паша вместе с другими воспитанниками

детдома тоже здесь отдыхал.

В декабре 1934 года редакция районной газеты «Советская мысль» выпустила один номер журнала для

детей «Счастливая детвора». Вместе с другими школьниками города в подготовке журнала участвовала целая

группа воспитанников детского дома имени Павлика Морозова. Без Паши Шарнина здесь, конечно же, не

обошлось. В журнале были помещены его стихи и рисунки – портрет Павлика Морозова и несколько других

работ.

Тут требуется маленькое пояснение.

В то время публикация рисунка в газете требовала особой технологии: редакционный художник

копировал рисунок на линолеуме (вырезал его точную копию – изготовлял клише), а уже с линолеума делался

оттиск. Так вот, клише с Пашиных рисунков сделал художник Евстафий Павлович Шильниковский, тогда

работавший иллюстратором в редакции газеты (и параллельно – в театре Великого Устюга), а с 1936 года по

1965-й – художественный руководитель фабрики «Северная чернь», впоследствии – заслуженный деятель

16

искусств РСФСР, почётный гражданин Великого Устюга. И, кстати, живший по соседству с детприёмником – в

двухэтажном деревянном доме.

С того самого времени Паша Шарнин подружился с Евстафием Павловичем, дружба эта длилась более

сорока лет, вплоть до смерти известного устюгского художника в 1980 году. В 1935 году Шильниковский

перешёл на работу в художественно-промысловую артель «Северная чернь» и на своё место в редакцию

пригласил Пашу. Правда, семнадцатилетний Паша ещё учился в школе, поэтому в «Советской мысли» трудился

после уроков.

Осенью 1935 года Павел Шарнин в числе других выпускников распрощался с детским домом имени

Павлика Морозова и устроился жить на частной квартире. После окончания школы он пришёл в газету на

постоянную работу, где трудился до выхода на пенсию уже как член Союза журналистов СССР. Перерыв в

работе был один-единственный – на Великую Отечественную…

Трудновоспитуемые

Оставим пока дом на улице Павла Покровского. Обратим внимание на другой, уже нам чуть-чуть

знакомый, который имеет к нашей истории самое прямое отношение. Вернёмся на десять лет назад.

Согласно постановлению коллегии отдела народного образования Северо-Двинского губисполкома, в

Великом Устюге 1 октября 1926 года был открыт детский дом трудновоспитуемых по адресу: улица

Банковская, дом 7. Улица Банковская к тому времени была Банковской всего три года, а до этого много лет

носила название Первой Георгиевской – по названию Георгиевской церкви, стоящей на этой улице.

Сегодня сложно ориентироваться на нумерацию домов, бытовавшую столь давно. Номер 6, 7, 8, 9 – под

всеми этими цифрами в разное время числился по улице Банковской (с 1948 года – улице Шилова)

приземистый и довольно скромный по размерам каменный дом с мезонином, построенный после 1772 года

купцом первой гильдии Григорием Захаровым сравнительно недалеко от Земляного моста. Купеческий дом

долго был жилым, а потом, в 1877 году, именно в нём был устроен Александровский ремесленный приют для

мальчиков, переименованный в 1918-м в детскую трудовую коммуну имени Карла Маркса.

После объединения в 1919-м двух коммун в общий, на улице Архангельской, детский дом имени Ленина,

в освободившемся здании на улице Георгиевской был устроен детский приёмник-распределитель, который (как

можно предположить) и существовал здесь вплоть до открытия в этом здании в 1926 году детдома

трудновоспитуемых. Но поскольку потребность в приёмнике-распределителе у города оставалась, то вероятно,

именно после 1926-го детдом имени Ленина в здании бывшей рукодельни исчез – то есть был реорганизован в

новый приёмник-распределитель, которому в 1932 году присвоили имя Павлика Морозова, когда поступок

этого пионера стал известен всей стране и имя его присваивалось пионерским отрядам, дружинам, детским

учреждениям...

…Итак, 1 октября 1926 года в Великом Устюге открыт детский дом трудновоспитуемых. Если верить

архивным документам, открытия такого заведения единогласно потребовали все заведующие детдомами

губернии «с целью сосредоточения в нём всех детей, отклоняющихся от нормы, и с целью изоляции их от

нормальной детской среды».

Сосредоточили. Через год учреждение получает звучное имя в честь юбилея Октябрьской революции –

«Детский дом трудновоспитуемых имени десятилетия Октября». Но вот незадача: секретари,

протоколировавшие многочисленные гороновские и исполкомовские заседания, слишком себя не утруждали,

экономя время и жалея собственную руку: на бумаге длинное название писалось с римской цифрой «10» куда

короче – «д/дом имени Х Октября». А потом «Х», видимо, по чьей-то торопливости и невнимательности,

совсем исчезло из протоколов. Осталось только – «д/дом имени Октября». А может, в связи с новыми

наступившими десятилетиями сочли неуместным постоянно упоминать только о десятилетии первом.

В феврале 1928 года санитарным надзором и инспекцией труда проводится ревизионное обследование

детского дома трудновоспитуемых имени Октября (заметьте: римской цифры «Х» уже нет). Результаты

обследования выносятся на повестку дня расширенного заседания Секции рабоче-крестьянской инспекции

Великоустюгского горсовета.

Картина оказалась весьма и весьма удручающей.

Воспитанники, 38 человек в возрасте от девяти до восемнадцати лет, теснились в малопригодном для

жизни здании с обветшалой крышей. Всё, что было в здании деревянного, сгнило – полы, оконные рамы, двери.

Со стен осыпалась штукатурка… Нищенский, неустроенный быт, помещения – в антисанитарном состоянии,

форточек нет, а потому в здании духота и вонь, уборная не отремонтирована, дети «оправлялись в ведро и на

волю с крыльца». Ввиду скудной материальной базы и небрежного отношения со стороны воспитанников ко

всем вещам – в помещениях не было никакой мебели и обстановки, часть из приобретаемых вещей ломалась,

часть расхищалась и продавалась на рынке. Спать воспитанники вынуждены были на печках и даже в печках.

Дети и подростки выглядели настоящими беспризорниками: социально запущенные, нездоровые, физически

слаборазвитые, часть из них – умственно-отсталые. По сути они и были беспризорниками, и образ жизни вели

соответствующий – в школе не учились, бездельничали, воровали, хулиганили, били прислугу (так именуется в

протоколах обслуживающий персонал детдома).

17

Но «…между собой дружны и организованны», – констатировали проверяющие.

Находились воспитанники здесь уже не один год. Прибывали сюда из Сольвычегодского, Коряжемского,

Яренского, Никольского, Лальского детских домов, из Красноборской профшколы, из детского дома имени

Песталоцци (находился в Великом Устюге на улице Пушкарихе), Морозовского изолятора (губернский детдом-

изолятор с февраля 1926 года располагался на территории Троице-Гледенского монастыря и предназначался для

сирот, больных, в основном, врожденным сифилисом и туберкулезом костей; закрыт в 1929 году).

Позднее безобразное состояние дел в великоустюгском детском доме трудновоспитуемых обсуждается

Коллегией губернского отдела народного образования. В докладе инспектора социального воспитания Г.

Девятерикова отмечается, что пища однообразна и недостаточна, обычного денежного пайка 7 рублей в месяц

не хватает, продукты питания крадутся воспитанниками. При детдоме есть большая земельная площадь,

которая не обрабатывается; завхоз не предприимчив и нерасторопен, авторитетом у ребят не пользуется…

На Коллегии принимаются смета на капитальный ремонт детдома, планы медицинской помощи и

воспитательной работы.

В сентябре 1928 года – новое обсуждение: собирается педагогическое совещание работников детдома

трудновоспитуемых, на котором присутствуют заведующий губернским подотделом социального воспитания

(«зав. губсоцвосом», как указано в протоколе), заведующая детдомом Александрова, воспитательницы

Кувалдина, Захарова, инструктор ручного труда Синюшкин, завхоз Бажуков. Собравшиеся обсуждают

«постановку дела и выработку плана работы в детдоме на 1928/1929 учебный год». Решают реорганизовать

детдом в Трудовую Коммуну с производственным и сельскохозяйственным уклоном, ликвидировать среди

воспитанников неграмотность, создать здоровую материальную базу и организовать детский коллектив. Были

предложения заменить женщин-руководителей мужчинами, перевести дом «за город не ближе двадцати вёрст,

дабы дети не поддавались влиянию улицы и могли заниматься сельским хозяйством».

«Наш лозунг к социально запущенному ребёнку, – говорится в протоколе совещания, – лучшее

оборудование, улучшенное питание, развитие трудовых навыков, а главная задача воспитателя – ни на минуту

не оставлять ребёнка предоставленным самому себе».

И снова составляется многостраничный производственный план и прекрасный план воспитательной

работы, а к ним примерная смета на капитальный ремонт здания, на приобретение обстановки и оборудования.

Что воплотилось в жизнь из этих благих чиновничьих намерений, сказать трудно. Известно только, что

детский дом имени десятилетия Октября почему-то не давал покоя местным властям. В 1929 году горсовет

принимает решение использовать закрытую ранее Георгиевскую церковь под детдом трудновоспитуемых.

Впрочем, детдом остался в прежнем здании, а в помещении церкви были устроены мастерские для

воспитанников.

А решения остаются на бумаге…

Весна 1929 года ознаменовалась сильнейшим наводнением. В результате затора под Бобровниковом

произошёл быстрый подъём воды, 9 мая уровень воды в Сухоне достиг 905 сантиметров. Затопило вторую

часть Устюга и деревни около города. По Советскому проспекту несло лёд и ходили небольшие пароходы.

Досталось и Банковской улице…

В июне в Красавине вспыхнула эпидемия брюшного тифа. Даже погода в этот год вышла из обычных

своих рамок: в середине июня пошёл снег и пал иней…

В декабре начали снимать колокола с колокольни Успенского собора, а 5 января 1930 года при большом

стечении народа был сброшен самый большой колокол – «Варлаам» весом 1054 пуда. «Варлаам» тяжело грянул

оземь, но остался цел. До конца месяца его ломали, чтобы по частям сдать представителям Рудметаллторга.

Жгли костры, нагревали, а потом резко охлаждали снегом и водой. Колокол рвало на куски, которые грузили на

телеги и увозили… Кто-то торжествовал, глядя на эту картину, кто-то с ужасом крестился, кто-то негодовал,

кто-то плакал…

В марте в город начали прибывать «лишенцы» из разных мест. Их привозили на лошадях, а чаще – на

трёх автомобилях политуправления. Привезённых помещали в Успенский собор, в Троице-Гледенский

монастырь (детский изолятор к этому времени был там уже закрыт) и в Никольскую церковь, отданные для

размещения в них пересыльных лагерей. Кто такие лишенцы? Это граждане, в 1918-1936 годах лишённые,

согласно Конституции РСФСР, избирательных прав, – торговцы, священнослужители, живущие на нетрудовые

доходы граждане, бывшие царские офицеры и другие чины, совершеннолетние члены семей лишенцев. В 20-е

годы началась кампания по выселению лишенцев из коммунальных квартир, а также по исключению детей

лишенцев из школ. Выселяли из квартир и «расселяли» по лагерям…

Эпоха массовых репрессий 1930-х породила вторую массовую волну детской беспризорности. И снова

Великий Устюг не стал исключением.

Время изменило облик Устюга до неузнаваемости. Город сорока церквей перестал быть таковым. На

протяжении 1928-1932 годов почти все церкви, «очаги религиозного дурмана», в Великом Устюге были

закрыты. Они перестраивались, разбирались на кирпич, с колоколен снимались колокола. В тридцатых годах в

18

храме Николы Гостиного была размещена столярная мастерская, Успенский собор использовался как зерновой

склад, в Леонтьевской церкви разместились мастерские химической артели…

Декретом правительства за подписью Сталина в мае 1932 года была объявлена «безбожная пятилетка» и

поставлена цель: к 1 мая 1937 года «имя бога должно быть забыто на территории страны»…

Но несмотря ни на что, Великий Устюг понемногу ликвидирует хозяйственную разруху, ведёт

реконструкцию промышленных предприятий, новое строительство, обзаводится кирпичным заводом,

электростанцией, литейно-механическим заводом, хлебокомбинатом… Исчезают пустыри, застраиваются

окраины. В городе растёт число общеобразовательных школ, техникумов, работают учреждения культуры –

Дом пионеров, Дом учителя, драмтеатр, музей, кинотеатр «Темп», Дом культуры. Артель «Северная чернь»

наводит фурор на Всемирной выставке в Париже…

В районе создаются машинно-тракторные станции, колхозы получают Государственные акты на вечное

пользование землёй…

Пионерские отряды маршируют по городским улицам под звуки горна и барабана, трудовые коллективы

борются за нового человека и новый, социалистический быт. В кинотеатре «Темп» установлена звуковая

аппаратура и начался показ фильмов со звуком. В летнем театре прошли гастроли знаменитого математика

Араго, который демонстрировал феноменальные способности вычисления. В сквере около Успенского собора

построена парашютная вышка. Из громкоговорителей, установленных по городу, постоянно звучат

патриотические песни и последние новости. На Смольниковском озере зимой работают ледяные горки и каток,

играет духовой оркестр…

Да, звуки духового оркестра, конечно же, хорошо слышны обитателям детского дома трудновоспитуемых

имени десятилетия Октября, ведь Смольниковское озеро совсем рядом. Возможно, воспитанники тоже там

развлекаются. Только наверняка развлечение их носит специфический характер, если не сказать – преступный.

Почему? Да потому, что их жизнь мало изменилась за последние годы.

Дисциплины по-прежнему не было, целыми днями мальчишки болтались по городу и рынку, не учились,

занятий в плохо оборудованных мастерских тоже не проводилось. Воспитанники частенько обворовывали свои

склады, завхозу (да и другим работникам) крепко доставалось от подростков. Приходилось вызывать милицию,

чтобы усмирить буянивших. Мальчишки могли, изрыгая брань, бросаться в милиционеров кирпичами от

разобранной ими же детдомовской печи. Однажды ревнителям порядка пришлось врываться в помещение,

прикрываясь перевёрнутым столом, как щитом – чтобы не получить кирпичным обломком по голове…

В апреле 1933 года постановлением президиума Великоустюгского райисполкома принимается решение:

перевести Дом трудновоспитуемых на Яиково, в каменное здание, занимаемое сплавконторой, обеспечить

детдом пахотной землёй для огорода в полях – 2 га и для сенокоса – 4 га. В общем, изживать пороки воспитания

крестьянским трудом.

Но, по воспоминаниям Софьи Александровны Баданиной, детдом трудновоспитуемых в 1934 году по-

прежнему находится на Банковской. Значит, решение не выполнено… И, как следует из других документов, в

августе 1936 года на Яиково был переведён Коряжемский детский дом.

В декабре 1934 года постановлением того же органа принимается новое решение – о слиянии «в срок до

10 декабря сего года» детдома имени Октября (заметьте: римская цифра «Х» пропала!) с «ЦУМ» и передаче

«под объединённый детдом здания, занимаемого нынче общежитием ФЗУ связи».

Что такое «ЦУМ», выяснить не удалось. Всего вероятнее, это какие-нибудь «центральные ученические

мастерские», поскольку в постановлении говорится о том, что «невозможно полное налаживание работы

детдома трудовых навыков (им. «Октября») ввиду отсутствия производственной базы».

Но всё та же незабвенная, пунктуальная и старательная Софья Александровна Баданина утверждает в

своих воспоминанийях, что и в декабре 1935 года детдом трудновоспитуемых имени Октября находится на

старом месте – на Банковской улице, в каменном здании недалеко от Госбанка. Значит, снова решение властей

остаётся лишь на бумаге.

…Вот и подошли мы вплотную к ключевой дате, имеющей значение как для детдома на улице

Банковской, так и для детдома на улице Павла Покровского. Итак…

Возвращение в альма-матер

…Совершенно неожиданно в конце 1935 года в Великий Устюг с проверкой детских учреждений

приезжает из Архангельска товарищ Сладков, заведующий краевым отделом народного образования. Вместе с

ним Софья Александровна Баданина, в то время – заведующая детским приёмно-распределительным пунктом

имени Павлика Морозова, идёт с осмотром в детский дом трудновоспитуемых.

Она, уже успевшая хлебнуть лиха с детприёмником и видавшая всякое, признавалась позднее: такого

ужаса ещё не встречала. Даже не заходя в дом, а только лишь побывав во дворе и мастерских, она сделала

нелицеприятный вывод: житьё здесь детям несладкое. Товарищ Сладков насчёт несладкого житья был с ней

полностью солидарен. Разглядывал хаос, царящий в мастерских, и восклицал возмущённо: «Азиатчина! Вот где

азиатчина!». Оборванные чумазые ребятишки с удивлением таращили глаза на незнакомого красивого человека

и повторяли за ним, как маленькие обезьянки: «Азиатчина! Азиатчина!»

19

После отъезда товарища Сладкова началась очередная ревизия детдома трудновоспитуемых, а в декабре

1935 года товарищу Баданиной вручили приказ № 229 от 9 декабря о том, что она назначается здесь

заведующей. Раз сумела вытащить из ямы одно учреждение, значит, сумеет вытащить и другое, – так решили за

неё чиновники.

Пришлось принимать детдом. А как принимать? Списка воспитанников нет, документов нет ни на одного

ребёнка. Никто из работников не имеет представления о том, сколько у них числится детей.

«Вот соберутся к обеду, тогда и сосчитаете!» – обнадёжили новую заведующую.

Детприёмник имени Павлика Морозова на улице Павла Покровского всё еще находился под её

руководством (кстати, его даже начали именовать детским домом имени Павлика Морозова). Но вскоре детей

из него решено расформировать по разным детдомам (большей частью в Никольск), старших воспитанников-

выпускников устроили на работу по различным городским организациям.

В освободившееся здание на улице Павла Покровского переезжает коллектив детдома

трудновоспитуемых.

Таким образом, в начале 1936 года детприёмник (детдом) имени Павлика Морозова прекращает своё

существование, на его месте обосновывается детдом трудновоспитуемых имени Октября.

Свершилось!

Вот оно, второе воссоединение – через семнадцать лет после первого, случившегося 19 сентября 1919

года, когда объединились бывшая Владимирская рукодельня и бывший Александровский (Грибановский)

ремесленный приют.

В старых добрых стенах началась новая жизнь, полная новых невзгод и трудностей.

Через несколько месяцев сюда привезли подростков из Архангельска, с завода «Конвейер». «Эти дети, –

вспоминала позднее Софья Александровна, – отличались от наших своей вежливостью и проделками, ещё более

опасными и трудно выявляемыми».

Постепенно взрослые и дети привыкли друг к другу. Воспитанники «прощупали» воспитателей, а

воспитатели разобрались, на что способны их воспитанники, и потихоньку начали сколачивать детский

коллектив. Ребятня школьного возраста начала посещать уроки в школе имени Луначарского, которая по-

прежнему оставалась семилетней.

Были дооборудованы столярная и слесарная мастерские. Инструктором по труду с 1930 года здесь

работает Василий Евгеньевич Сорокин (и отработает он здесь ни много ни мало – тридцать пять лет). К тому

времени за плечами его было участие в разгроме банд Махно и Петлюры в 1921 году, а впереди – фронтовые

дороги Великой Отечественной. Скромный труженик с золотыми руками, Василий Евгеньевич учил мальчишек

управляться со стамесками, рубанками и прочим инструментом, открывал им секреты мастерства и от души

радовался, когда получались у пацанов с его помощью ладные табуретки, плечики, грабли, двери, тумбочки…

Но в августе 1936-го ветры новых перемен вдруг принесли распоряжение о расформировании детского

дома трудновоспитуемых. Только-только начинавших принимать человеческий облик детей было приказано

отправлять в другие детские дома.

Прощание было очень трогательным, многие ребята плакали, обещали писать…

Свято место пусто не бывает. Вместо трудновоспитуемых детей старинное каменное здание начала

обживать поступившая сюда другая ребятня. Впрочем, тоже разная. В «Списках движения воспитанников»

встречались такие пометки: «сын кулака», «дочь раскулаченного…», а то и вообще воспитанник отсутствовал –

находился «в бегах», такие пометки тоже имелись. Мальчишки стремились «на юга», где, по их

представлениям», царила сытая и согретая южным солнцем жизнь…

Уволилась и уехала из города Софья Александровна, вместо неё заведующим был назначен Алексей

Петрович Суетин, участник гражданской войны. Правда, руководил детдомом он недолго, в 1937 году на его

место пришёл Арсений Елисеевич Буторов.

Арсений Елисеевич Буторов

С 1937 года по адресу: улица Павла Покровского, 21, в документах числится Великоустюгский школьный

детский дом № 1 имени Октября (сразу скажем, что где-то к началу пятидесятых солидная добавка «имени

Октября» почему-то исчезнет из документов того времени, останется просто – «школьный детский дом № 1»).

Спальни для воспитанников были оборудованы в здании на улице Банковской, где до этого жили

трудновоспитуемые, а в мезонине поселился Арсений Елисеевич.

Вот такие перестановки…

Нельзя сказать, что жизнь пошла гладкая. Хулиганства хватало и в новом коллективе. Но как человек

грамотный, сильный и волевой, новый директор суровой мужской рукой довольно быстро навёл относительную

дисциплину. При нём лучших ребят стали принимать в пионеры. За хорошую учёбу прилежных школьников

поощряли коллективными походами в кинотеатр «Темп» – это было огромное удовольствие для мальчишек и

девчонок. А каким любимым был для них культовый фильм того времени «Чапаев» с актёром Бабочкиным в

главной роли! О, как леденели их души, когда на экране разворачивалась психическая атака белых! А какими

20

горючими были слёзы, которые даже мальчишки украдкой размазывали по щекам (чего уж говорить про

девочек), когда Василий Иванович тонул в холодных водах безжалостной реки Урал…

Жизнь воспитанников, хоть и не очень сытая (в городе не хватало хлеба, люди сутками стояли в

огромных очередях), понемногу налаживалась.

Коллектив детей комплектовался за счёт сирот в возрасте от семи до шестнадцати лет, общее их число

колебалось от восьмидесяти до сотни. Младшие поступали в основном из детского дома дошкольника (Дома

ребёнка), который к тому времени появился в Великом Устюге.

Мальчики занимались не только слесарным и столярным делом, но и сапожным, девочки – швейным.

Работали кружки – музыкальный, драматический, кукольный (главным кукловодом был один из старших

воспитанников Илья Залесов), хоровой, стрелковый… Спортивную работу организовывал физрук Михаил

Арсеньевич Удальцов. Воспитателями были Лидия Семёновна Исупова, Галина Николаевна Копылова –

молодые, энергичные. Старшей пионерской вожатой – В. Н. Поджарова. Завтраки, обеды и ужины готовила

воспитанникам Лидия Константиновна Сорокина. В 1939 году к ней в помощники пришла ещё одна повариха –

семнадцатилетняя Вера Фёдоровна Здрогова. Пришла, чтобы остаться здесь на долгих тридцать восемь лет – до

выхода на пенсию. Но всё-таки штат работников не был укомплектован полностью: в 1939 году не хватало

завуча, одного воспитателя.

Появился в детском доме имени Октября и свой главный закон: «Беречь честь детского дома – значит

беречь честь Родины».

Положительные сдвиги в жизни детского дома при новом директоре стали заметны. За 1939/1040

учебный год успеваемость достигла 95,8 процентов, и даже появились отличники – целых двенадцать человек,

ещё 26 учеников были «ударниками» (это те, кто учился на «отлично» и «хорошо»). Заслужили значки БГТО

(«Будь готов к труду и обороне») 23 воспитанника, значки БГСО («Будь готов к санитарной обороне») – 20

воспитанников.

Впрочем, трудностей было много. Из-за того, что не хватало средств, в помещениях детского дома царил

неуют, требовался значительный ремонт. Плохо снабжался детский дом продуктами питания,

обмундированием, промышленными товарами…

В протоколе заседания исполкома Великоустюгского городского совета депутатов трудящихся от 9

августа 1940 года отмечалось: «Шефствующий судоремонтный завод помощи не оказывает и работой детского

дома не интересуется». Это значит, что шефы у детского дома уже были, правда, когда они появились –

выяснить не удалось.

Числились в хозяйстве у детского дома в августе 1940-го и лошади, поскольку в том же протоколе

говорится о выделении детдому «пяти тонн сена для содержания лошадей». Правда, одновременно товарищу

Буторову предложено использовать для этих целей и «все местные ресурсы».

В общем, жизнь текла – несладкая, но хотя бы мирная. Дети и взрослые верили: впереди их ждёт жизнь

куда более лучшая…

Часть III. Всё для фронта, всё для победы!

«Сегодня, в четыре часа утра…»

…Воспитанник школьного детского дома № 1 имени Октября Толя Капустин лежал, слушал, как

сопят во сне мальчишки, и смотрел в окно. В окне был виден кусочек светлого, совсем не ночного неба,

растопыренные и покрытые молодой зеленью ветки черёмухи, росшей рядом со стеной, и угол крыши

соседнего здания.

Хоть время и перевалило за одиннадцать, но майская северная ночь была задумчиво-тихой и белой,

как молоко. Где-то в кронах деревьев возле Смольниковского озера заливался соловей. Щёлкал,

посвистывал, булькал серебряным ручейком – совсем как три года назад, когда тётя Маша, мамина сестра,

привезла осиротевшего девятилетнего Толю к себе в Великий Устюг, и Толя долго не мог уснуть первую

ночь в её доме. У тёти Маши был муж, дядя Митя, и двое маленьких детей – Генька и Гета. Толик прожил с

ними два с половиной года. Потом, как раз в праздник 7 ноября, когда по Устюгу везде были развешены

красные флаги, тётя Маша отвела его в детский дом. Там встретила Толю пожилая и добрая

воспитательница Пелагея Васильевна (позже он узнал, что её фамилия – Пахомова).

И вот уже полгода он здесь. А завтра, 18 мая 1941 года, Толе исполняется двенадцать лет. Пелагея

Васильевна говорила, что тех ребят, у кого день рождения в мае, будут поздравлять всех вместе в конце

месяца, устроят чаепитие, повара Лидия Константиновна и Вера Фёдоровна испекут большой пирог с

повидлом. Так в детдоме делают каждый месяц, потому что каждый месяц у кого-нибудь из ребят день

рождения…

21

Толик проглотил слюну и повернулся на другой бок. На соседней койке Витька Ребцовский, на два

года старше Толика, присвистнул носом и сладко причмокнул. Тоже, наверное, снится что-нибудь

вкусное…

Вчера Витька говорил, что в Устюг аж из Белоруссии переехало военно-пехотное училище. Пухо…

Пуховое… Толик никак не мог вспомнить название училища. Ага! Кажется, Пуховичское! Смешное какое

название! Старшие пацаны уже бегали, смотрели, где разместились курсанты, будущие красные командиры

– в тех казармах на Борках, где во время зимних каникул был пионерский лагерь... В пионерский лагерь из

детдома отправляют тех, кто хорошо учится. Витька Ребцовский молодец – хорошо учится, ему за старание

директор обещал подарить красные сапожки…

…Соловей всё пел.

Толик попытался вспомнить лицо мамки, но не смог: ему было всего пять лет, когда она умерла. А вот

папку он помнил хорошо – уже был большим, когда папка умер.

А Устюг показался ему тогда сказочным городом. Пароход причалил к пристани, они с тётей Машей

долго поднимались по крутой лестнице на высокий берег, где светились свежей краской деревянные

постройки. Потом шли по красивому проспекту мимо каменных церквей, каких Толик ещё не видел ни разу

в жизни… Потом… Потом из какого-то молочного тумана выплыло лицо заведующего детским домом

Арсения Елисеевича, лицо улыбнулось… или это папка улыбается?.. Вот он поправляет ему одеяло…

– Папка, папочка, как я по тебе соскучился!..

И Толик провалился в глубокий, по-детски крепкий сон…

Великий Устюг рос и развивался.

На территории города и района уже работали предприятия союзного, республиканского и областного

значения: судостроительно-судоремонтный завод имени Национализации флота, щетинно-щёточная

фабрика, фанерный завод «Новатор», Красавинский льнокомбинат, леспромхозы, литейно-механический,

пивоваренный, водочный заводы, хлебокомбинат… Продукцию местного значения выпускали артели

«Красный кондитер», «Канат», «Красный бондарь» и другие. Строились новые жилые дома, понемногу

благоустраивались улицы.

Любимым местом воскресного времяпрепровождения устюжан стал городской парк культуры и

отдыха, где по выходным дням звучала музыка, в летнем театре проходили различные концерты своих и

заезжих артистов, а по вечерам на танцплощадке устраивались танцы.

…С утра в воскресенье 22 июня Толя, нарядившись празднично – в чёрные наглаженные брюки и

белую рубашку, до блеска начистив ботинки, отправился с разрешения воспитательницы Пелагеи

Васильевны в гости к тёте Маше. Такие воскресные визиты были традиционными, и традиционно все

вместе – Толик, тётя Маша, семилетний Генька и четырёхлетняя Гета (дядя Митя оставался дома) – шли

гулять по городу. Прогулок этих Толик всегда с нетерпением ждал: на рынке, который находился на

площади возле Никольской церкви, тётя Маша покупала ребятам гостинцы, потом шли не спеша по

Советскому проспекту к парку на детские аттракционы. Попутно заходили в магазины, при этом снова

непременно перепадало от тёти Маши ещё что-нибудь вкусное и приятное.

Это утро было свежее и солнечное. Из громкоговорителя, установленного на здании радиоузла,

неслась музыка, по улицам гуляло много нарядных и весёлых людей. Мальчишки лизали леденцовые

петушки, крепко зажав их в липких от сахара кулаках, вертели головами по сторонам, переговариваясь и

смеясь. Маленькая Гета жевала пирожное «картошку», тётя Маша держала Гету за руку, щурилась от

солнца, улыбалась и разглядывала наряды проходивших мимо женщин.

На душе у Толика было легко, ясно и радостно.

Они только-только свернули на Красную, как вдруг музыка в ближайшем уличном громкоговорителе

оборвалась, и раздался суровый и напряжённый голос диктора.

– Что-то важное! – Тётя Маша подхватила Гету на руки и потянула мальчишек к радиоузлу.

Замерев, столпившиеся возле здания люди слушали, как Молотов, чеканя каждое слово, читал

правительственное сообщение:

– Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-

либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну,

атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города –

Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…

Война!..

Страшная весть молниеносно облетела город. В этот же день на общегородском митинге устюжане

поклялись дать отпор фашистским захватчикам. На другой день началась мобилизация населения в ряды

Красной Армии и флота.

А через несколько дней газета «Советская мысль» поместила на своих страницах призыв

культработника Дома пионеров Евгении Бачуриной ко всем пионерам и школьникам города:

22

«Ребята, вы все видели фильм «Тимур и его команда». Там показывается, как группа пионеров

помогала семьям красноармейцев, ушедших на борьбу с белофиннами. Всем, кто его видел, хочется

подражать команде Тимура. А ведь теперь это нетрудно сделать. Дом пионеров организует специальные

группы для помощи красноармейским семьям. Этой помощью пионеры будут содействовать разгрому

кровавых банд фашистских извергов…»

В этом же номере газеты было опубликовано письмо воспитанников детского дома № 1 имени

Октября. Ребята писали:

«22 июня заведующий детским домом Арсений Елисеевич Буторов рассказал нам о нападении на

Советскую страну германских фашистов. Все мы с возмущением встретили эту весть. Мы знаем, что

фашисты хотят поработить наш народ, хотят нарушить наше счастливое детство. Но этому никогда не

бывать! Наша Армия – самая сильная в мире! Мы готовы сделать всё, что от нас потребуется. Мы будем

соблюдать строжайшую дисциплину, беспрекословно выполнять все указания воспитателей. Будем закалять

своё тело и дух в упорном труде и учёбе, будем готовить себя к грядущим боям за торжество коммунизма

во всём мире».

Под письмом стояло сто подписей.

Началась другая жизнь

…Началась совсем другая жизнь, подчинённая главному лозунгу: «Всё для фронта, всё для победы!».

Вскоре в город начали поступать группы эвакуированных из прифронтовой полосы. Осенью в городе

была введена карточная система.

31 октября 1941 года ушёл на фронт Арсений Елисеевич, его заменил завуч Герман Феодосьевич

Зверев.

Каждый день воспитанников начинался и кончался поверкой. Новая пионервожатая Тамара

Симоновна Лыюрова, пришедшая в этом году на работу в детдом, вместе с ребятами подводила итоги дня,

самым лучшим давалось право подписать письмо на фронт Арсению Елисеевичу.

Год 1942-й стал тяжелейшим испытанием.

Зима крепко морозила, а дров не хватало. Некоторые мальчишки спали на печках, а то и в печках.

Однажды утром истопница разбудила ребят испуганным воплем. Оказалось, что в печке, которую она

собралась было растопить, ночуют двое – Виталька Князев с приятелем Пончиком.

За дровами ребят отправляли на Яиково в сосновый бор. Вместе с воспитателями они собирали сучки

для растопки плиты и иногда смотрели издалека, как маршируют на плацу курсанты Пуховичского

училища. Старшим воспитанникам приходилось ходить к реке. Вмёрзшие в лёд брёвна мальчишки

выдалбливали ломами, грузили на сани, а потом волокли эти сани к детдому. Своей лошади не было, и в

верёвочный хомут впрягались все – и девочки, и поварихи – Лидия Константиновна и Вера Фёдоровна.

Потом, уже во дворе, пилили обледеневшие брёвна, кололи… Мужчин-работников не осталось, они

воевали, и всю работу, и самую тяжёлую тоже, взвалили на себя женщины, которым изо всех сил помогали

ребята. А сил порой не хватало…

Женщины военной поры! В те страшные годы вам с лихвой досталось нестерпимых тягот! Сцепив

зубы и вытирая жгучие слёзы, вы несли эту непосильную ношу, несли достойно. Прижимая к сердцу

треугольники родных солдатских писем, воя над похоронками, изматываясь на тяжёлой неженской работе,

обихаживая своих голодных детей, а с ними заодно и сирот, чьи близкие сгинули в ненасытном чреве

войны, вы непоколебимо верили в Победу!

…Число воспитанников значительно увеличилось за счёт детей, эвакуированных из прифронтовых

областей, а снабжение резко ухудшилось, и поэтому к весне 1942-го в детдоме, как ни экономили продукты

повара, уже закончились припасы – морковка, капуста, брюква, выращенные на огороде возле здания

спален на Банковской. Совсем немного осталось картошки, которую детский дом сажал на своих полях –

Сухонском и Сметанинском. Подъели солёные грибы и мочёную бруснику, заготовленную по осени.

Иногда по утрам на завтрак ребята получали только по стакану несладкого морковного чая и по куску

жареного хлеба. Самым счастливым был тот, кому попадалась корочка – её можно было подольше

подержать во рту.

…Толя Капустин шёл в школу на уроки и уже мечтал о большой перемене, потому что тогда каждому

выдадут по маленькой плюшке. Плюшка глоталась мгновенно, как ни старался Толик растянуть

удовольствие, и потом есть хотелось ещё больше. После уроков, Толик знал, в детском доме на обед дадут

по миске постного супа, на ужин будет тарелка каши, приготовленная из распаренной и пропущенной через

мясорубку пшеницы. Пшеница выращивалась ребятами на участке, выделенном детскому дому возле

деревни Зиновково. Воспитанники сами осенью убирали урожай, молотили зерно цепами, веяли. Роскошью

и спасением в эти голодные годы было молоко от своих четырёх коровушек. Для них заготавливало сено в

тридцати километрах от города...

Эх, молока бы сейчас Толик выпил целых десять стаканов! Или сто! И съел бы большую гору тёти

Машиных довоенных пирожков с капустой! Как давно это было!.. А Витьке Ребцовскому не видать красных

23

сапожек, пока не кончится война. Откуда ж их взять, сапожки-то? Вон ребята ходят в штиблетах из брезента

с деревянной подошвой. Сапоги и валенки – это для бойцов Красной Армии, которые воюют с фашистами!

И Арсений Елисеевич воюет, и многие выпускники детского дома. От Арсения Елисеевича иногда приходят

ребятам письма – только очень редко…

Толик передёрнул плечами от холода. Старое пальто не грело…

Плохо в детском доме с одеждой, особенно с тёплой. В школу придёшь – и там холодина. Нетоплено,

сыро, в чернильницах-непроливайках замерзают чернила…

И тётя Маша плохо живёт, одна осталась с ребятами – дядя Митя ушёл на войну. Маленькая Гета

болеет, и Генька ходит как тень… Скорей бы весна! Они пойдут в поле за пистиками – это такие бурые

шишечки-стебельки, которые вылезают рано весной из земли. Очистишь шишечку от листиков и жуёшь…

Вкусно! Потом, ближе к лету, шишечки засыхают, а вместо них буйно разрастается зелень, похожая на

ёлочки. Тётя Маша называла ёлочки словом «хвощ», а с пистиками пекла пирожки, такие вкусные! Начинка

– ну прямо как мясо! Объедение!.. А ещё в поле пучки всякие можно есть, щавель… Можно будет купаться

в реке и загорать на солнце…

Толик вздохнул. Сейчас бы солнышко и жару! Чтобы не ёжиться, не кутаться, не мёрзнуть! Ходишь

раздетый по улице, а тебе тепло. И спать хорошо – не холодно. А то лежишь, а руки-ноги коченеют, никак

согреться не можешь… И ещё свет часто выключают, тогда воспитатели зажигают керосиновые лампы. Но

всё равно темно. И всё время хочется есть…

Генька говорил, что тётя Маша ходила в какую-то деревню и обменяла своё самое красивое платье на

муку. Ничего, после войны Толик купит тёте Маше много-много красивых платьев! Скорей бы кончилась

эта проклятая война и скорей бы Толик вырос!..

Трудные зимы и вёсны

Кое-как пережил детский дом тяжёлую зиму 1941/1942-го и голодную весну.

В мае ушёл на фронт Герман Феодосьевич Зверев, вместо него на заведование была назначена Раиса

Михайловна Шилыковская.

Летом, когда не было занятий в школе, для ребят наступала относительная свобода. Они купались в

оборудованной ОСВОДом (Обществом спасания на водах) детской купальне в районе пристани, «паслись»

на заливных лугах в окрестностях города, жуя щавель и разные съедобные корешки и стебли, гоняли

футбольный мяч на пустыре (пустырь потом станет Комсомольским сквером), кувыркались на турнике

(который был единственным спортивным снарядом в детском доме), тайком лакомились горохом в поле на

Яикове…

Работники детского дома, наученные горьким опытом голодной зимы, следующую зиму решили

встретить куда с большими, чем прошлой осенью, запасами. Летом сушили крапиву, щавель, другие травы,

снова растили на своём огороде капусту, морковь, брюкву, лук. Огородными работами заправляла Толина

воспитательница Пелагея Васильевна.

А в сентябре детский дом арендовал избу в одной из деревень километрах в тридцати по Малой

Северной Двине. Группу из старшеклассников с несколькими работниками детдома под руководством

повара Лидии Константиновны Сорокиной командировали на заготовку ягод и грибов.

То-то было ребятам раздолье! Правда, вставать приходилось рано – в шесть утра. Большая русская

печь уже топилась, Лидия Константиновна кормила мальчишек завтраком, вооружала корзинами, и все

вместе отправлялись в лес. Ходили день за ягодами, день – за грибами. Собирали всё. Боровики (их

именовали просто «белые»), обабки (так назывались подберёзовики), маслята-цыплята с «сопливыми»

шляпками шоколадного цвета, жёлтые крепыши-иванчики, подосиновики-красноголовики, плетушки,

лисички – эту «братию» сушили. Волнушки, красовицы, синявки, бычки, грузди – мочили и солили целыми

бочками. Из ягод запасали главным образом бруснику, которую мочили тоже в больших деревянных

бочках.

Наполнив корзины, мальчишки возвращались «на базу», сдавали добычу на переработку, обедали и

снова шли в лес. Что могло быть лучше такой «командировки»? Варёные грибы хорошо насыщали всё

время требующий еды желудок, брусника давала силы, подкрепляя витаминами изголодавшихся детей.

Cосновый дух сладко кружил голову и щекотал ноздри, серебряные паутинки липли к волосам, к

ресницам… Высоко в кронах сосен всё ещё по-летнему звенели пичуги. Легко было собирать видные

издалека яркие иванчики, они редко оказывались червивыми, приятно холодили ладонь и быстро заполняли

корзину. Можно было, присев на мягкую моховую кочку, закинув голову и слушая птичье чириканье,

помечтать о том, что война уже кончилась.

…А потом в детский дом прибыли новые дети – эвакуированные из блокадного Ленинграда. Их было

много, и все – худые, бледные, молчаливые, с тоненькими руками и ногами, со впалыми щеками, с

потухшими, обведёнными синевой глазами. Дети еле передвигали ноги, обессиленные голоса их были чуть

слышны…

24

Надя Силина, впервые увидев их, даже заплакала от жалости. Толя Капустин с ужасом смотрел на

вновь прибывших, и его маленькое сердечко сжималось от боли за этих мальчиков и девочек, видевших

взрывы бомб и снарядов, смерть родных, переживших страшный голод. Эта боль заслонила собой Толику

всё, что было до войны. Уже не верилось, что он когда-то был счастлив, гулял вместе с Генькой по городу,

грыз леденцы, держал за руку тётю Машу и смеялся. Эти солнечные картинки ушли куда-то далеко-далеко

и потускнели перед общей большой бедой, перед потухшими, недетскими взглядами юных ленинградцев.

Поскольку контингент воспитанников сильно увеличился – их было уже около 130 человек, кроватей

всем не хватало. Детский дом был переполнен, и многим пришлось спать на полу. Досыта по-прежнему не

ели, но жить было можно. По-прежнему было тяжело с одеждой и обувью. В швейной мастерской, кроме

двух швейных машин, имелись две трикотажные машинки. Из белых ниток вязали платья, красили их и

одевали девочек. Нательное бельё, рубашки тоже шили сами. Стирали бельё вручную, занималась этим

прачка тётя Маша Боброва. Бедные были у тёти Маши руки: столько стирки, да ещё вместо мыла – щёлок

(это когда в воде разводят древесную золу)…

Одно за другим приходили в детский дом горькие известия: в 1942 году пал смертью храбрых физрук

Михаил Арсеньевич Удальцов, пропали без вести выпускники детского дома Веня Попов и Коля Белых,

погибли Коля Хомутинников, Ваня Нечаев…

Зима 1942-1943-го сковала землю небывалыми морозами. Стужа стояла зверская, промёрзшие углы

старинного здания на Банковской, где у детского дома были оборудованы спальни, покрывались инеем,

настывшие каменные стены дышали ледяным холодом. Из-за нехватки дров в спальнях перестали топить

печи, все холодные месяцы воспитанники ночевали в здании на улице Павла Покровского – топили только

там. Спали на полу в ленинской комнате, вставали с больной головой…

Как никогда детям хотелось праздников, поэтому Новый год ждали с нетерпением. Подготовка к нему

напоминала о мирной жизни и придавала сил надеяться на скорую победу.

Живую колючую красавицу высотой почти до потолка поставили в зале на втором этаже. Оставшиеся

с довоенной поры ватные Дед Мороз и Снегурочка водрузились под ёлку, а на колючие ветви развесили

игрушки. Самым популярным украшением были парашютисты. Делали их очень просто: ко всем ёлочным

игрушкам, невзирая на персонаж, привязывались кусочки ткани. Украсили ёлку картонными

«пистолетами», «собачками-санитарами», ватными пионерами, бумажными цепочками и флажками.

Толе Капустину на утреннике досталась главная роль – Деда Мороза. Поскольку Толя был одним из

старшеклассников, да к тому же участником драмкружка, значит, годился в артисты. Его нарядили в

красный халат, привязали ватную бороду и возложили всю ответственность за веселье. Дед Мороз водил с

малышнёй хоровод, громче всех пел «В лесу родилась ёлочка…». В общем, всем понравилось, а Толе в

награду после праздника дали угощенье – полстакана сладкого сусла (готового пивного навара, но без

дрожжей и без хмеля – такое сусло можно было приобрести на пивзаводе).

«За них, родных, желанных, любимых таких…»

Весной учащихся школы имени Луначарского «переселили» в другое здание в переулке

Революционном, потому что в помещениях школы начали оборудовать эвакогоспиталь.

В апреле 1943 года в Великом Устюге развернули два госпиталя на полторы тысячи коек. Под них

освободили и отремонтировали ещё и здания школы имени Герцена, сельскохозяйственного, библиотечного

и строительного техникумов, административное здание треста «Устюглес». Оснащать госпитали посудой,

постельными принадлежностями, мебелью и другими необходимыми вещами помогало население. Все

палаты были закреплены между отдельными шефствующими организациями, которые дополнили

оборудование палат занавесками, портьерами, скатертями, цветами – чтобы создать уют для раненых.

2 мая на пристань Великого Устюга прибыла первая партия раненых…

Чтобы принимать и разгружать с пароходов поступающих раненых, требовались сотни рук. В такие

трудные дни на пристань приходили женщины, подростки-школьники, они помогали вынести

тяжелораненых, бережно уложить их в приспособленные для санитарных целей полуторки.

Постоянно в этой работе участвовали старшие воспитанники детского дома имени Октября. Ребята

подносили раненым воду, помогали справиться с костылями, скрутить цигарку, поднести в машину

нехитрые пожитки солдат. Не замечая усталости, мальчишки и девчонки метались между прибывшими

бойцами, измученными дорогой и ранами, – подбадривая, уговаривая или просто молча сострадая тем, кто

был не в состоянии ответить на их искреннее участие.

Ещё одной почётной ребячьей обязанностью стала регулярная подготовка концертов и выступления в

госпитале – три-четыре раза в неделю. Сначала было страшновато, потом ребята привыкли к классным

комнатам, вплотную заставленным железными кроватями. «Ходячие» пациенты приветствовали гостей

весёлым гомоном, который тут же стихал, едва начинался концерт. И под школьными сводами звучали

звонкие детские голоса и проникновенные слова, от которых у бойцов выступали на глазах слёзы: «За них,

родных, желанных, любимых таких, строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих!..»

25

…Летом 1943 года двенадцать выпускников, в том числе и четырнадцатилетнего Толю Капустина,

детский дом направил в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО) в город Южа Ивановской области, где

готовили специалистов для прядильного и ткацкого производства.

До места назначения ребят провожала воспитательница Мария Павловна Евдокимова. До Опок ехали

в трюме небольшого судёнышка-буксира, втугую набитом заключёнными, которых везли на работы в

Опокский исправительно-трудовой лагерь (появился он возле деревни Опоки в октябре 1940 года, когда

было решено использовать труд заключённых в строительстве гидроузла – примерно в семидесяти

километрах от Великого Устюга на крутой излучине Сухоны обитатели лагеря возводили плотину, но

сладить со своенравной рекой так и не смогли, а потому в июле 1947 года лагерь прекратил своё

существование).

Буксир кряхтел, пыхтел; неспешно уплывали назад берега…

После Опок Мария Павловна пересадила выпускников на большой пароход, на нём добрались до

Вологды, а затем и до места назначения.

Так Толя Капустин расстался с Великоустюгским школьным детским домом № 1 имени Октября.

Вместе с Марией Васильевной

С 1 ноября 1943 года заведующей детским домом была назначена Мария Васильевна Колосова.

Сорокавосьмилетняя Мария Васильевна, перед революцией 1917 года окончившая Великоустюгскую

женскую гимназию, до нового назначения заведовала школой-интернатом для слабовидящих и слепых

детей, которая располагалась на улице Красной, в доме № 76 (много позже здесь разместится Дом учителя).

Старинное каменное здание, принадлежавшее в 1790 году купцу Наледину, с утверждением нового плана

города в 1804 году оказалось внутри квартала. Поскольку это был угол улиц Красной и Красноармейской,

то в сороковых годах адрес школы-интерната звучал так: улица Красноармейская, дом № 11.

Школа для слепых была расформирована, и часть работников её перешла вместе с Марией

Васильевной на работу в детский дом № 1 имени Октября – завхоз Прасковья Григорьевна Мохнаткина,

воспитатель Екатерина Ивановна Третьякова, инструктор по швейному делу Анна Еремеевна Дудникова,

счетовод Александра Силантьевна Куничева.

Заняв новый пост, Мария Васильевна сразу же добилась перевода детдомовских спален с улицы

Банковской в родное для себя здание школы слепых. Да и оставаться детям на Банковской было нельзя:

потолок в одной из спален обвалился, давно не ремонтируемые помещения, не отапливаемые в морозы,

обветшали и представляли угрозу для безопасности воспитанников.

С приходом новой заведующей в детском доме появилась библиотека, начало ей дали триста томов из

домашней коллекции Марии Васильевны. Грамота – это в первую очередь! Дети должны учиться, должны

читать и писать, – в этом Мария Васильевна твёрдо была убеждена. В то время, когда городские ученики

писали вместо тетрадей на обрывках газет, воспитанники детского дома на зависть другим школьникам

имели самые настоящие тетради. Правда, тетради эти были предназначены для слепых, и их страницы были

испещрены специальным рельефно-точечным шрифтом, который слепые «читают» пальцами. Тетради эти

остались у Марии Васильевны от её старой работы и очень пригодились: между выпуклыми рядами точек

можно было вполне сносно писать…

В условиях голода, нехватки средств заведующая делала всё возможное и невозможное, чтобы

накормить и одеть своих маленьких подопечных, создать им домашний уют.

Случалось и так, что перенёсшие трагедию новички подолгу не могли адаптироваться в коллективе.

Война наложила безжалостный отпечаток на характеры и поведение таких детей. Легко ли малышу или

подростку пережить смерть родителей, убитых на его глазах озверевшими фашистами!.. И воспитателям

приходилось искать особый подход к молчаливому, целыми днями сидящему в углу ребёнку, не спящему

по ночам и часто плачущему…

А с фронта продолжали приходить горькие известия. В 1943 году сгорел в танке на Курской дуге

завуч, 33-летний Герман Феодосьевич Зверев. Погибли в боях выпускники Коля Шарнин, Коля Неретин,

Саша Кузнецов, Коля Нидбайло, Коля Менькин, Вася Бабич, Коля Гладышев, Володя Щеголев, Коля

Куликов, Сима Коморников, Коля Телешов…

Но жизнь продолжалась, несмотря на трудности и лишения, на голод и болезни.

Устюжане ходили на спектакли драмтеатра, читали книги и газеты, слушали радио, посещали

выставки и кино. Популярными в те годы стали кинофильмы «Боевые подруги», «Как закалялась сталь»,

«Трактористы», «Фронт».

А в детском доме по-прежнему работали драматический кружок, кружок народных инструментов и

другие. Проходили свои концерты, праздники, пионерские сборы. Вместо Тамары Симоновны Лыюровой

должность старшей пионерской вожатой заняла Галина Николаевна Копылова, до этого работавшая

воспитателем, а Тамара Симоновна была назначена старшей вожатой районной пионерской организации (на

этом посту она проработает много-много лет, воспитав не одно поколение устюгской пионерии).

26

Вместе с новой пионервожатой воспитанники детского дома взяли на себя торжественные

обязательства: «Учиться так, как бьют фашистов советские воины, то есть иметь 100%-ную успеваемость. С

полной отдачей сил трудиться на подсобном хозяйстве, заготовлять грибы, ягоды. Оказывать посильную

помощь фронту: собирать лекарственное сырьё, помогать семьям фронтовиков»...

…На 1 января 1944 года в детском доме № 1 имени Октября числилось 156 детей (такая цифра

фигурирует в справке контролёра-ревизора Соленникова от 19 января 1944 года). За период с 1 января 1943

года в детдом поступило 67 новеньких, только семеро из них были приняты от местного населения через

отдел народного образования, ещё 35 детей были переведены из других детских домов, а 25 мальчиков и

девочек поступили сюда из приёмников-распределителей НКВД.

А Красная Армия уже наступала. Исход Великой Отечественной был предрешён, и это вселяло в

людей, измученных голодом и постоянным трудом, новые силы. Сил этих требовалось очень и очень много:

приходилось жить на пределе человеческих возможностей. Тяжело было и взрослым, и детям…

«Детдом находится в разных местах: два дома по улице Павла Покровского и один дом по улице

Красная. Общежития не отвечают своему назначению. Оборудование плохое, часть кроватей ломаная,

матрацы короткие. В помещении холодно, сыро, ночью отсутствует огонь…» – такое заключение даёт

контролёр-ревизор Соленников в акте ревизии.

Говорится в ревизорском заключении и о подсобном хозяйстве: «в детском доме имеется 2 лошади, 2

коровы, 3 бычка, 2 козы, свинка»…

…В январе 1944-го Ленинград был полностью освобождён от вражеской блокады.

Окрепшие юные ленинградцы один за другим стали покидать стены Великоустюгского детского дома

– родственники разыскивали их и забирали. Но и в 1945-м их оставалось много – мальчиков и девочек,

переживших блокаду.

Число воспитанников не уменьшалось, сирот прибывало (ещё несколько лет детский дом будет

переполнен – скажется третья волна детской беспризорности, вызванная Великой Отечественной войной).

…В 1944 году подоспела, хоть и с опозданием, помощь наших союзников. Достигла она и

Великоустюгского детского дома № 1 имени Октября. В меню воспитанников появился белый хлеб,

сахарный песок, яичный порошок, американская тушёнка, леденцы, рисовый концентрат и даже кетовая

икра. А ещё – тёплые одеяла, одежда…

Выдюжили, выжили!

А в августе пришло известие: Арсений Елисеевич Буторов, воевавший в третьей ударной армии,

геройски погиб в Литве. Черными птицами прилетели с фронта новые похоронки на выпускников – пали

смертью храбрых Коля Ветров, Ваня Павлов, Трофим Прокопенко, Володя Елькин…

Как бы ни было тяжело, надежда на скорую Победу вдохновляла и окрыляла взрослых и детей.

Впереди забрезжил ясный свет: скоро, совсем скоро конец войне!

В Великом Устюге были свёрнуты тыловые эвакогоспитали, и школа имени Луначарского снова

могла принимать своих учеников в старых стенах. В городе при драматическом театре открылся кукольный

театр для детей, и воспитанники детского дома даже несколько раз ходили на спектакли.

Выдюжили! Выжили!

…И наконец-то он наступил – май 1945 года. Как же долго, как невозможно долго пришлось его

ждать!

…В зале было тихо. Ребята готовились к занятиям, кто-то читал, кто-то рисовал. И вдруг

распахнулась дверь, и в зал ворвался с чёрной тарелкой репродуктора Серёжа-ленинградец.

– Победа!!! Победа!!! – вопил он, размахивая проводом с вилкой. Молнией кинулся к радиорозетке,

воткнул вилку…

Все возбуждённо повскакали с мест:

– Что? Когда?

– Тихо! – пронзительно выкрикнул кто-то, и наступила мёртвая тишина. Голос Левитана гулко

разнёсся по залу:

– Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года в Берлине подписан акт о безоговорочной

капитуляции Германии... Великая Отечественная война победоносно завершилась! Германия полностью

разгромлена!.. Вечная слава героям, павшим за независимость и свободу нашей Родины!..

Левитан смолк, и в ту же секунду тишина взорвалась восторженными криками. Мальчишки и

девчонки скакали, визжали, кричали «Ура!», обнимали друг друга, вытирая слёзы. Плакали все – и дети, и

взрослые. Рыдала Надя Силина, тёр мокрые щёки Витька Ребцовский, всхлипывал Серёжа-ленинградец…

Закрыв лицо ладонями, качала седой головой воспитательница Пелагея Васильевна Пахомова…

Обняв сына и дочек, плакала в своей квартире Юлия Васильевна – вдова Арсения Елисеевича,

заливалась слезами на своей коммунальной кухне молоденькая повариха Вера Фёдоровна Здрогова…

А где-то в городке Южа Ивановской области выпускник Великоустюгского детского дома № 1

Анатолий Капустин уже знал об этом великом событии: он услышал в окно с солнечной улицы ликующие

27

крики горожан: «Победа! Победа!» рано утром 9 мая, собравшись к шести часам на утреннюю смену.

Приник к оконному косяку, облегчённо вздохнул…

Вся страна ликовала и вытирала слёзы счастья и боли.

* * *

В годы Великой Отечественной войны в Вологодской области насчитывалось около 90 детских домов.

В Великом Устюге было шесть детских домов, в которых находилось около семисот детей. Несколько

детских домов функционировали в районе – Красавинский, Кривоберёзовский, Нижнее-Федосовский

(последний – для детей репрессированных русских немцев).

В детский дом № 1 в этот период было влито много детей, эвакуированных из Ленинграда и Карело-

Финской республики, хотя хватало и своих, местных сирот. Точных сведений о контингенте детей и

финансировании с 1937 года по 1943 год нет. По неточным данным, число воспитанников колебалось от 80

до 100 человек. Начиная с 1943 года число детей резко выросло: 1943 год – 128 человек (питание на один

дето-день – 3 рубля 35 копеек при плане 3 рубля 50 копеек), 1944 год – 150 человек (питание на дето-день –

4 рубля), 1945 год – 148 человек (питание на дето-день – 4 рубля). Дети, достигшие четырнадцати-

шестнадцатилетнего возраста устраивались в учебные заведения, в школы фабрично-заводского обучения,

ремесленные училища или вывозились к родным. В 1944 году выведено из детского дома 40 выпускников,

из них в школы ФЗО и ремесленные училища – 26 человек. В 1945 году выведено 50, из них в ФЗО и

ремесленные училища – 22.

…Летом 1945 года в детский дом пришли на работу две фронтовички – медицинский работник

Парасковья Алексеевна Лыюрова и старшая пионервожатая – Нина Георгиевна Ногина (выйдя замуж, она

стала Цыпышевой).

До войны Нина Георгиевна работала инструктором политпросвещения, потом ушла на фронт,

защищала Москву, Смоленск, получила боевую награду – медаль «За отвагу». В 1942 году вступила в члены

Коммунистической партии. После демобилизации из рядов Красной Армии 24-летнюю фронтовичку горком

комсомола направил на работу в детский дом.

Пионерскую организацию пришлось создавать заново. На 1 января 1946 года из 148 воспитанников

пионеров числилось лишь 58 человек, хотя ребят пионерского возраста было около 80.

Первая годовщина Победы

Новый музыкальный работник Елена Сергеевна Любимова сразу включилась в работу: 9 мая 1946

года воспитанники школьного детского дома № 1 имени Октября должны были выступить с большим

концертом в городском Доме культуры.

У девчонок предстоящее выступление не сходило с языка.

– Ой, девочки, сегодня репетиция хора была, мы разучивали новую песню «Подымайся, чудо-

Родина!», – маленькая звонкоголосая Маша-пятиклассница из Ленинграда, которая каждый день ждала

своих родителей, надеясь, что вот-вот они её отыщут и заберут из Великого Устюга домой, вздохнула

мечтательно:

– Там такие красивые слова есть! – И мелодично напела:

– Распрямись, в садах смородина,

Встань, помятая трава!

Подымайся, чудо-Родина,

Расцветай, моя страна!..

– А наш струнный оркестр тоже готовит несколько номеров, – похвалилась семиклассница Клава, два

года назад поступившая в детский дом из приёмника-распределителя НКВД.

Папа у Клавы погиб на фронте, мама умерла от воспаления лёгких, простудившись на лесозаготовках,

поэтому Клава не ждала никого, хотя всё-таки где-то глубоко-глубоко, втайне от всех её маленькое

сердечко мечтало о чуде: а вдруг кто-нибудь из родственников вспомнит о ней и решит взять к себе! И

тогда наступит совсем другая жизнь: не будет опротивевших ей брезентовых ботинок на деревянной

подошве, заложенных кирпичами окон, не будет хождений туда-сюда за три квартала – из корпуса на улице

Павла Покровского в спальни на улицу Красную – в любую погоду, по холоду и дождю, не будет зимних

походов с санками за дровами для многочисленных детдомовских печей… Зато будет красивая уютная

комната, новое тёплое пальто и белая пушистая шапка (какую она видела в кино у одной из артисток), будет

много красивых платьев и вкусной еды…

– Да, наш дядя Вася тоже без конца с нами репетирует, – Клава стряхнула воду с рук.

Воспитанницы крахмалили бинты на кухне вместе с поварихой Верой Фёдоровной. Когда бинты

высохнут, их разгладят утюгом, а на концерте всем девочкам завяжут из них большие хрустящие банты.

Несколько школьниц вместе с воспитательницей Екатериной Ивановной Третьяковой красили чёрной

краской юбочки, сшитые из списанных простыней. Весь детский дом с воодушевлением готовился к

выступлению.

28

Правда, омрачало эту радостную подготовку одно неприятное событие: Витька Князев снова сбежал.

Клава, развешивая бинты, пожала плечом:

– А чего ждать? Мальчишки говорили, что он давно собирался ехать «зайцем» сначала на Украину, а

потом в свой любимый Ленинград.

А Екатерина Ивановна сокрушённо качала головой:

– Ну, разве можно так! А вдруг что-нибудь случится? Мы же за него переживаем все…

…9 мая городской Дом культуры был переполнен.

Концерт начался.

Мощно и слаженно звучал на сцене хор из ста мальчиков и девочек. Дети вдохновенно пели,

вкладывая в каждое слово всю свою веру в прекрасное и светлое будущее, наполняя каждую фразу горячей

жаждой своих сердец, истосковавшихся по счастливой – красивой и сытой жизни рядом с близкими, в

родном доме.

Когда смолкли последние аккорды и звуки, зал взорвался аплодисментами. Зрители в едином порыве

азартно и благодарно аплодировали юным артистам. И всем – и детям, и взрослым, и тем, кто был в зале, и

кто был на сцене, – всем в эти минуты искренне и твёрдо верилось: да, эти чудесные времена настанут

совсем скоро! Надо только ещё чуть-чуть потерпеть, чуть поднапрячься – и оно наступит – долгожданное

светлое будущее!

Один за другим выходили со своими номерами воспитанники детского дома, и что бы они ни делали –

пели, танцевали, читали стихи – зал гремел аплодисментами, а выступление струнного оркестра вызвало

шквал оваций и крики «браво!». Вышедшую на сцену Марию Васильевну Колосову, раскрасневшуюся,

взволнованную, зрители тоже встретили бурными аплодисментами…

В те послевоенные…

В 1947 году в детский дом пришла новая воспитательница – Лидия Васильевна Зосимова (сразу

скажем: она отработает здесь тридцать лет), в 1948 году появилась Лидия Фёдоровна Куницына (она

посвятит воспитанникам двадцать с лишним лет своей жизни).

Вместо 90 детей и трёх групп, на которые был рассчитан детский дом, воспитанников по-прежнему

было больше – до 120 человек – пять групп по 20-25 детей. После занятий в школе воспитанники занимались в кружках – физкультурном, хоровом,

драматическом, рукодельном, музыкальном, кружке рисования. В распоряжении детей было пианино,

патефон, 21 струнный инструмент, баян, гармонь-хромка. Уделялось внимание чтению периодических

изданий: выписывались газеты «Пионерская правда», районная газета «Советская мысль», журналы

«Мурзилка», «Затейник», «Смена», «Пионер», «Молодой большевик». А вот состав детдомовской

библиотеки 1947 года: художественной литературы – 32 экземпляра, общественно-политической

литературы – 55 экземпляров, учебников – 650, педагогической литературы – 5 экземпляров, технической

литературы – 35 экземпляров.

Трудиться приходилось много и детям, и взрослым. Все вместе решали проблемы заготовки дров

(топить приходилось 42 печи), урожая, ухода за скотиной и заготовки сена. Детский дом имел пять гектаров

пахотной земли (по гектару – пшеницы и овса, два гектара картофеля, около гектара овощей; впоследствии,

во время хрущёвского правления, пришлось выращивать и кукурузу), шесть гектаров выпасов и лугов; из

хозяйственных построек детдом располагал прачечной, дровяным сараем и сараем для кормов,

овощехранилищем, конюшней (в хозяйстве имелись две лошади), скотным двором (где обитали пять коров

и две козы). На одном из участков, принадлежащих детскому дому, росли яблони, ягодные кусты

(смородина, малина, крыжовник). У воспитанников были даже индивидуальные грядки, на которых они

самостоятельно выращивали овощи, вели наблюдения и записывали эти наблюдения в специальный

дневник.

Добавка от подсобного хозяйства к столу была существенной. Например, осенью 1949 года получен

хороший урожай: картофеля – 18565 кг, капусты – 5788 кг, моркови – 1762 кг, брюквы – 4436 кг, свёклы –

919 кг, помидор – 30 кг, репы – 145 кг. Кроме того, собрано овса 495 кг, ячменя – 270 кг. Передано на

питание детям мяса за 1949 год – 530 кг и за 1 квартал 1950 года – ещё 314 кг; молока за 1949 год – 5798 л.

«Питание детей хорошее, – отмечается в акте обследования детдома в марте 1950 года, – меню

разнообразится». Вот пример меню на 8 марта: на завтрак – чай с конфетами, консервы свиные, хлеб белый

с маслом; на обед – суп молочный, котлеты мясные с картофелем, молоко; на ужин – кофе с молоком,

печенье и пряники. А вот меню на 12 марта: на завтрак – чай с конфетами, хлеб белый, селедка; на обед –

суп мясной, лапша варёная, компот; на ужин – кофе с молоком, пирог сладкий, печенье.

Трижды в неделю дети работали в мастерских. Мальчики – в столярной, где имелось семь верстаков и

инструмент. Под руководством инструктора по столярному делу Василия Евгеньевича Сорокина они

ремонтировали и изготовляли мебель – диваны, табуретки, стулья, столы, тумбочки, а также хозяйственный

инвентарь – санки, лопаты и прочее. Девочки трудились в швейно-трикотажной мастерской, где вместе с

29

инструктором по швейному делу Анной Еремеевной Дудниковой чинили и шили нательное и постельное

бельё, платье, тужурки, шаровары, вязали рейтузы, шарфы, вышивали коврики.

Дети детского дома собирали лекарственные травы и сдавали в городскую аптеку, оказывали помощь

колхозам на прополке овощей, на уборке урожая и на сенокосе, заготавливали веточный корм для

колхозного скота.

В те послевоенные годы (и позднее) с ребятами работали воспитатели Мария Васильевна Пузырева,

Лидия Семёновна Пешкова (Исупова), Галина Платоновна Пестовская, Нина Григорьевна Филимонова…

Недолго подменным воспитателем трудилась Екатерина Ивановна Покровская. Она оставила яркий

след: лучше неё никто не готовил таких интересных праздников. Екатерина Ивановна руководила

художественной самодеятельностью, вела драмкружок, в кружке рукоделия учила детей вышивать, и учила

настолько увлекательно и заразительно, что даже мальчишки занялись вышиванием крестиком,

собственноручными вышивками украшая свои рубашки и тюбетейки.

Уже в 1947 году у детского дома существовал попечительский совет, в состав которого кроме Марии

Васильевны Колосовой входили председатель горисполкома товарищ Вальков, директор судостроительно-

судоремонтного завода товарищ Чепыгин, директор Великоустюгского отделения Волоблторга товарищ

Хохлов, директор школы № 11 товарищ Шемякинская.

Привет, пятидесятые!

Как сообщается в «Акте проверки состояния учебно-воспитательной работы Велико-Устюгского

детдома № 1 инспектором ОблОНО Смирновой Р. А.» от 13 апреля 1950 года, шефы и попечители сделали

следующее: «вручили почётные грамоты лучшим воспитанникам, подарили картину «В. М. Молотов и И. В.

Сталин среди детей», покатали воспитанников на пароходе, устроили в детдоме концерт, отпустили 500

рублей денег на подарки детям, взяли шефство над столярной мастерской, посоветовали и помогли

провести ремонт в детдоме, обменили половину сырых дров на сухие и вывезли их, привезли шлаку на двор

детдома».

А еще в том же акте говорится: «Учебно-воспитательная работа в детдоме поставлена

удовлетворительно. Педагогический коллектив дружный, работоспособный, с воспитанием детей вполне

справляется. В детском доме создан уют и порядок. Дети вежливые и дисциплинированные. Кружковая

работа налажена, детский совет и его комиссии работают. Дети приучены к труду. Интересно проходит

пионерская работа. Заметно повысилась успеваемость воспитанников…»

В марте 1950 года в Великоустюгском школьном детском доме № 1 числится 119 воспитанников, в

том числе сирот – 77 человек, полусирот – 38 человек, имеющих обоих родителей – 4 человека. В числе

воспитанников 46 человек – дети погибших воинов.

И только в 1954 году, наконец-то, число детей уменьшилось до плановой нормы: на 1 августа их

насчитывается 85 человек – 36 мальчиков и 49 девочек.

Об успеваемости воспитанников подробно говорит в своём отчёте за 1953/54 учебный год завуч

Лидия Васильевна Зосимова. Стоит и нам назвать имена лучших, поскольку имена эти сохранены для

истории в тоненькой зелёной тетрадочке, от первой до последней страницы исписанной выцветшими от

времени фиолетовыми чернилами – каллиграфическим учительским почерком.

«В первом классе из 26 учеников на «отлично» окончил учебный год Бураков, на «4» и «5» – девять

человек – Лаукарт, Полевикова, Мымов, Даузе, Гричана, Лапшин, Зима С., Луцкая, Сакулина.

Все дети пятого класса (18 человек) закончили учебный год с полной успеваемостью. На «4» и «5»

окончили Верховинская, Тарасова, Протасова, Нелаев, Обухова Р.

Шестой класс из 24 человек окончили на «4» и «5» пятеро – Зина Алексеева, Граня Борисова, Валя

Черемисин, Толя Тенигин, Дима Маклаков. По одной «тройке» имеют Валя Трудова, Юра Крапивин, Володя

Хлопин.

В техникумах – пять человек. Из них одна отличница – Козулина, она перешла на третий курс

медицинской школы (фельдшерское отделение). На первом курсе медицинской школы – Некрасова, которая

имеет оценки «четыре». Двое учатся в библиотечном техникуме на «4» и «5». Один человек – Дунаевский

перешёл на третий курс автотранспортного техникума, учится на «4» и «5».

При детдоме работает детсовет и его комиссии – культурно-массовая, хозяйственно-трудовая,

редколлегия, санитарная. В детсовет входит семь человек, председатель – лучшая ученица Козулина Н.,

которая учится в техникуме и оказывает большую помощь в работе детсовета…

Председатель пионерской дружины – Югова Лида, которая сама показывает пример в учёбе и

поведении…

В летний период вводится особый режим с отдыхом днём и четырёхразовое питание.

Проведены экскурсии в колхоз «Куйбышево» за 18 км, на кирпичный завод за 5 км, в природу – всего 8

экскурсий, (походы за город, в колхоз, на Красный остров с целью закаливания организма. Дети принимают

участие в городских соревнованиях по бегу, прыжкам, лыжам (Шиловский, Биричевский, Удальцова,

Пугачёв), были отмечены, как занявшие лучшие места в соревнованиях…

30

Попечительский совет в текущем году собирался один раз, был намечен план работы на год. За этот

период представители судоремонтного завода побывали в детском доме несколько раз на праздниках,

приносили в подарок детям книги, в своих лагерях содержали 10 человек, приглашали на заводскую ёлку

лучших воспитанников детского дома. Больше всех интересуется детским домом член попечительского

совета Калининский Н. Н.»…

Вот и закончилась наша очередная глава большой, пёстрой и не всегда сладкой истории, герои

которой – многочисленные мальчики и девочки, волею судьбы обездоленные, но нашедшие тёплый и

сердечный приют под крышей этого старинного здания в сени белокаменных церквей Спаса

Преображения и Сретения Господня.

Часть IV. С любовью и тревогой

У церкви Вознесения

Время… как оно неумолимо! Бесследно растворяются в нём чьи-то жизни, обесцениваются чьи-то

сокровища, но снова и снова новые поколения ищут смысл в своём быстротечном существовании и своё

предназначение на земле. А время идёт, меняя лицо окружающего мира, чередуя вёсны и осени, зимы и

лета…

И вновь белая ночь расплывается по улочкам Великого Устюга – Великого Устюга уже 1956-года. В

молочном зыбком свете окружающее кажется призрачным, нереальным…

…Володя Усов, двадцати семи лет от роду – новоиспечённый директор Великоустюгского детского

дома № 1, возвращался июньской ночью домой, на улицу Кооперативную, где ждали его тёща и молодая жена

Галя, ставшая женой всего четыре месяца назад. Шёл, глотал комок в горле, но никак не мог проглотить.

Остановившись у Земляного моста, Володя поднял глаза на церковь Вознесения, самую красивую

городскую церковь. Пять гранёных праздничных её глав, опираясь на высокое и стройное основание с тремя

ярусами изящных кокошников по верху, возносили ввысь над душистыми тополиными кронами кованые

ажурные кресты. Ещё выше торжественно парила в голубом сумраке маленькая фигурка ангела, венчавшая

шпиль колокольни. А дальше, за церковью, плескалась под крутым берегом Сухона, толкалась сиреневым

боком о прибрежные камни и сонно вздыхала.

Но пылкому молодому человеку, воспитанному в многодетной семье честных сельских учителей, было

не до красот белой ночи и не до архитектурных изысков зодчих семнадцатого века.

Всего полчаса назад он покинул стены школьного детского дома № 1, где укладывал детей спать.

Спальни с 1943 года находились на улице Красной, 76, в здании бывшей школы слепых подростков,

директором которой была до 1943 года Мария Васильевна Колосова. После ликвидации школы, когда сюда

перевели с улицы Банковской (эту улицу в 1948 году переименовали в улицу землепроходца-устюжанина

Василия Шилова) детдомовские спальни, Марию Васильевну назначили директором детского дома. Но

совсем недавно не стало и Марии Васильевны, вместо неё в детский дом прибыл новый директор – товарищ

Усов. Принял он под свою ответственность девяносто детишек – три группы по тридцать человек, две трети

из них – круглые сироты.

…В спальне у девочек новый директор задержался: Сима Жигалова начала рассказывать, как подралась

с Серёжкой Тимониным, как упали с ним в лужу, и как обидно и больно было Симе! Она даже расплакалась,

рассказывая этот случай…

И тут девчонок словно прорвало: на директора со всех сторон посыпались их откровения: Страшно

ходить по вечерам с улицы Павла Покровского, из основного здания детдома, за полкилометра в спальни!

После дежурства на кухне приходится идти поздно – грязно, темно, мальчишки подкарауливают и бьют… А

утром рано надо бежать обратно, топить печь, готовить завтрак… Водопровода нет – пока воды из колодца

надостаёшься вёдрами, наполняя сорокалитровые бидоны, все руки оттянешь… Всё лето вместо каникул

работаешь в мастерских да пилишь и колешь дрова! Даже песенку сочинили: «Пилка дров и мастерская –

летние каникулы»… А туалеты какие в детдоме холоднючие, дощатые, девчонки простывают, болеют…

Простывают ещё и потому, что всё время – беготня между зданиями: в деревянном находятся бухгалтерия,

комнаты для приготовления уроков, швейная мастерская, склад; в каменном – групповые комнаты, актовый

зал, столовая, пионерская комната, кухня. Ну, а третье – те самые спальни на Красной…

Они взволнованно рассказывали про свою невесёлую жизнь, про родителей, про утраченные семьи, а

новоиспечённый директор слушал и ужасался. Сердце его сжималось от неизмеримой жалости к этим

худеньким, несчастным девочкам, от их сиротских историй, так похожих друг на друга, в которых была

виновата прошедшая война.

Потрясённый, с переполненным болью сердцем, возвращался он домой. Почему-то именно здесь, возле

красавицы-церкви, коммунист Усов (в партию он вступил три месяца назад) остановился и, не сводя взгляда с

31

парящих в вышине ажурных крестов, дал себе клятву: пока есть силы – делать все возможное для

благополучия этих обездоленных детей, работать не ради себя, а ради них, и если получится – заменить им

отца. А ведь ещё несколько дней назад, прибыв сюда, на первом же собрании в холодном актовом зале с

разбитыми и заложенными кирпичом окнами, молодой инспектор районного отдела народного образования,

только что назначенный директором детдома, решил: «Иду на эту должность ненадолго, на полгода, от силы

на год. Ну, какой из меня директор!»

…Клятву, данную под сенью церковных стен, директор Великоустюгского детского дома № 1 Владимир

Викторинович Усов сдержал: он проработал здесь тридцать три года и действительно заменил многим

поколениям своих воспитанников заботливого и любящего отца, год за годом обустраивая ребячий быт и

искренне переживая за судьбу каждого. А послевоенный сиротский приют благодаря его стараниям

превратился в просторный, удобный и уютный дом. Директор умел заменять в этом большом доме всех –

заболевшую воспитательницу, не вышедшую на работу ночную няню, запившего кочегара, конюха и часто

даже ассенизатора. Он многому научился здесь сам – печному делу, кровельному, столярному, научился

разбираться в киноаппаратуре, играть на трубе, фотоделу. Даже футболу его научили ребята. А он передавал

им свои крестьянские умения: обучал, как лошадь правильно запрягать, как на сенокосе управляться, как

землю любить и всё живое на земле…

Но главный урок, который преподала ему работа в детском доме – не быть злым и мстительным. Жизнь

не раз подтверждала правильность этого урока.

Холодный август

Кончался август 1957-го. Пронизывающие стылые ветры с севера накатили на город сизые тучи, из

которых временами хлестал совсем не летний дождь, вода в Сухоне поднялась.

До начала ненастья детский дом успешно закончил сенокосные работы, а сейчас предстояла заготовка

дров на зиму – очень и очень нелёгкий труд: ежегодно приходилось заготовлять около шестисот кубометров.

Эта работа и стала самой первой задачей нового директора в 1956 году. Тогда, в первое лето своего

назначения, он разделил весь коллектив на три отряда по тридцать человек. Первый отряд под руководством

завхоза Николая Петровича Невзорова отправился заканчивать сенокос, второй отряд во главе с самим

директором выкатывал из речки Стриги в районе Большой Мельницы брёвна из сплавленного для детского

дома плота, грузил на машины и отправлял домой. Третий отряд, возглавляемый воспитателем Лидией

Васильевной Зосимовой, разгружал и укладывал брёвна в штабеля во дворе. Тогда же появилась и первая

директорская стройка – новый свинарник (старый стал опасен от ветхости, да и хряк постарался – вывернул

своим рылом целый угол).

Сейчас же, в августе 57-го, предстояло разобраться с плотом, который приплавили работники Гортопа –

около четырёхсот кубов толстых трёхметровых осиновых чурок. А погода не радовала, вода в Сухоне

прибывала на глазах, плот грозило сорвать и унести – буксирный трос был натянут до предела. Перед

директором встал сложный вопрос: рабочих на такую работу не нанять, а посылать в воду мальчишек – язык

не поворачивался.

…На берегу горел костёр, ребята сгрудились вокруг него в ожидании самосвалов, а директор в тревоге

стоял у самой воды, глядя на вибрирующий от напора течения трос.

– Владимир Викториныч, не бойтесь, у нас получится! – весело крикнул от костра выпускник детдома,

двадцатидвухлетний Петя Дунаевский. Он уже учился в автотранспортном техникуме.

Директор обернулся.

Ах, отчаянные, бесстрашные мальчики! Петя Дунаевский, Боря Демидов, Вася Тропин, Боря

Бушковский, Сеня Пахолков, Серёжа Тимонин, Коля Плотников, самый юный, двенадцатилетний Антон

Элли… Жизнь постоянно испытывает вас на прочность, но вы справляетесь снова и снова. И вот ещё одно

испытание…

Заурчал подъехавший самосвал, водитель высунулся из кабины, нахмурившись, покачал головой и завёл

машину в воду. Мальчишки ринулись в реку. Стоя по пояс в мутной холодной воде под дождём и

пронизывающим ветром, они забрасывали трёхметровые чурки через борта прямо в кузов. Сухого места на

теле не осталось, но никто не произнёс ни одного слова досады – наоборот, все смеялись и сыпали шутками-

прибаутками. Знали: так надо, никто за них эту работу не сделает, только они – и директор вместе с ними.

Нагруженный самосвал тяжело пополз прочь, а усталые и мокрые грузчики опять столпились у костра,

выжимали одежду и сушили её до прибытия очередной машины. И снова улыбались посиневшими от холода

губами, и снова шутили, подбадривая директора, вместе со всеми сушившего свою куртку и отжимавшего

брючины.

За неделю такого труда дрова были вывезены. Устрашающе огромный штабель высился во дворе.

Сколько времени потребуется ребятам, чтобы распилить это всё ручными пилами? И озабоченный директор

обратился за помощью к старому другу – начальнику Полдарского лесопункта Михаилу Анатольевичу

Жукову:

32

– Анатольич, выручи, дай электропилу, жалко ведь ребят! – кричал в трубку сквозь треск и шум

телефонного эфира.

– Придумаем что-нибудь, – пообещал старый друг.

И в детском доме появились две, подаренные Полдарским лесопунктом, пилы «ВАКООП» – первые

отечественные электропилы, которые начали выпускаться после войны. Каждая – весом в двадцать два

килограмма. А к ним ещё нужен трёхфазный ток. А кабеля нет, и не нашлось его ни в одной устюгской

организации.

И директор покупает кабель из-под полы.

Потом ещё одну пилу, уже циркульную, подарили шефы – работники Великоустюгского

судостроительно-судоремонтного завода.

Всё, проблема с распиловкой была решена.

…Денег наличными госбанк детскому дому не отпускал. Постоянная нужда в этих самых наличных

толкнула директора на создание «чёрной кассы». По решению детского совета воспитанники решили своими

силами заменять истопников и техничек. Зарплата технички – тридцать рублей, кто пойдёт на такие деньги? И

девочки сами стали мыть полы, мальчики топили печи. В ведомости на зарплату провели старших

воспитанников. Зарплату на техничек и истопников банк выдавал наличными, и средства эти шли в «чёрную

кассу», а расходовались только по решению детского совета – на покупку фотоаппарата, фотобумаги и

химических реактивов, на подарки ко дню рождения детей, на билеты в кино, на детские экскурсии в

Архангельск, в Москву, в Ленинград…

Два года таким образом нарушался закон, а потом, когда тайное стало явным, директором занялась

прокуратура. К счастью, все документы Владимир Викторинович предусмотрительно сохранил, и это спасло

его от суда и от позора. Отделался он выговором и внушением на заседании исполкома. Внушение было

жёсткое, и молодой директор едва сдерживал слёзы. А когда вышел в коридор, совладать с эмоциями уже не

смог, слёзы обиды хлынули по щекам.

– Брось, – похлопал его по плечу оказавшийся рядом Александр Алексеевич Рачев, директор

шефствующего над детским домом судостроительно-судоремонтного завода. – Пошли их всех подальше!

Главное – ты не воровал. Пусть они попробуют поработать на твоём месте…

Своими руками

Коллектив детского дома экономил на всём, а заодно шёл процесс детского воспитания трудом.

Ребята под руководством инструктора по труду Василия Евгеньевича Сорокина сами белили,

шпаклевали, красили, оклеивали помещения, красили крышу, чинили забор, ремонтировали мебель,

подшивали валенки. Мальчишки изготавливали в столярной мастерской карнизы, двери, табуретки, столы,

шкафы, плечики, вешалки, топорища, парниковые рамы, грабли… В швейной мастерской хозяйничали

девочки, сначала под руководством инструктора по швейному делу Валентины Ивановны Калининой, потом

– Нины Георгиевны Цыпышевой. Рубашки, платья, шаровары, трусы – этот ассортимент всегда был

собственного изготовления. Ещё вместе с поваром Верой Фёдоровной Здроговой девочки готовили пищу,

дежурили по кухне, трудились в прачечной…

Воспитатель Лидия Фёдоровна Куницына руководила садово-огородными работами. Картофель садили

на площади в четыре гектара – на Сухонском поле, на Сметанинском поле, в деревне Зиновково, урожай

собирали до пятидесяти тонн. Помидоры, капуста, морковь, свёкла, брюква, лук, чеснок, огурцы, смородина,

яблоки – всё это выращивалось в подсобном хозяйстве. Кроме того, было своё молоко и мясо. Скотница тётя

Маша – Мария Пансуфьевна Юхляевская – обихаживала скотинку (три коровы, свиньи), а заодно учила этой

«науке» и ребятню.

В 1958 году решили обзавестись курами. Взяли около сотни цыплят. Сколько счастья доставили

маленькие пищащие жёлтые комочки младшей ребятне! Поселили новых обитателей в коридорчике,

выгородив им уголок, кормили раскрошенными варёными яйцами. Цыплята подросли, и к концу лета

появились в меню у детей первые яйца. Голенастых несушек переселили на скотный двор – рядом. Одно было

плохо: неслись бестолковые куры, где попало, по всему кварталу: в своих и чужих поленницах, в кустах, в

цветниках…

Каждое утро начиналось одинаково: после зарядки одна из групп получала задание – найти и собрать

все яйца. Конечно, находили, приносили, а кто-то и пользовался возможностью подкормиться. В первый год

от кур получили больше двух сотен штук яиц, через год уже две с половиной тыщи, ещё через год – аж пять

тыщ. А потом Лидия Фёдоровна, заядлый цветовод, бурно поддержанная второй любительницей цветов,

Ниной Георгиевной Цыпышевой, поставила ультиматум: или куры – или цветы! Причина оказалась в том, что

глупые несушки порхались, где им вздумается, в том числе и в мягкой, ухоженной почве цветников, нанося

тем самым непоправимый вред корням многочисленных георгинов, флоксов, ирисов, пионов, астр,

гладиолусов и прочих любимцев юннатов.

Юннаты победили. А результатом этой победы стали постоянные призовые места во всех городских и

районных цветочных выставках, занимаемые детским домом имени Октября на протяжении многих лет.

33

Пышными цветниками гордились, лелеяли их всем коллективом, и также сообща вдохновенно создавали для

выставок необычные букеты и замысловатые цветочные композиции.

Сенокосные работы возглавлял завхоз Николай Петрович Невзоров. Ежегодно надо было убрать и

застоговать двадцать пять гектаров собственных сенокосных угодий. Сена хватало для своих двух лошадей и

ещё продавали. В работе всегда соревновались: кто быстрее уберёт свой участок, чья копна получится

красивее. В коллективе работников Николая Петровича ценили за ум и смекалку, трудолюбие и

хозяйственность, а у мальчишек и девчонок он, интересный рассказчик и весёлый шутник, снискал

искреннюю любовь и уважение, несмотря на свою внешность – был он горбат и мал ростом.

...Июль. Сенокос. Обеденный перерыв.

Один из воспитанников садится за общий стол в кепке. Николай Петрович внимательно смотрит на

него, потом предлагает:

– Паша, сбегай в деревню, в Зиновково, к Евлампии Прокопьевне!

Пашка с готовностью вскакивает:

– А зачем бежать, Николай Петрович?

– Спроси её: когда садятся обедать, снимают ли головной убор?

Все хохочут, а Пашка, пунцовея щеками, стягивает кепку с головы и, пряча глаза, усаживается обратно

за стол.

…Идёт процесс метания сена в стог. Трудятся давно, работа близится к завершению, стог высок, на

вершине его стоит, как главный мастер, Николай Петрович. Мальчишки подают сено снизу.

– Спутник! Спутник! – кричит Николай Петрович и указывает в небо. Все взоры устремляются туда, а

шутник тем временем справляет малую нужду, не слезая со стога. Мальчишки, видя, как их обманули,

гогочут, катаясь по траве…

…Вечер. Укладываются спать. Николай Петрович забирается в тридцатиместную палатку, но, видя, что

все подушки и одеяла расхватаны, вылезает обратно и снова кричит, указывая в небо:

– Спутник! Смотрите, смотрите!

Пока все выскакивают и крутят головами, ища в небе несуществующий спутник, завхоз удобно

устраивается в палатке на ночлег и помалкивает себе, лёжа на подушке и укрывшись одеялом. Обманутые

парни возвращаются, но обиды нет – только смех. А Николай Петрович начинает заливать анекдоты и

смешные истории из своей богатой на приключения жизни.

После ухода в 1958 году Николая Петровича на пенсию руководство заготовкой сена перешло к

молодому директору, который в деревенских работах тоже разбирался отлично.

Шесть лет, пока не дали квартиру, товарищ Усов вместе с женой жил в одной из комнат на втором этаже

здания на Красной, где располагались детские спальни. Через стенку спали девочки, внизу, на первом этаже –

мальчишки. Жена работала учителем начальных классов в школе № 4 (тогда она занимала деревянное

двухэтажное здание на улице Красноармейской, в котором через много лет откроется школа воскресная).

Прирабатывал здесь, ведя уроки истории, и молодой супруг, разрываясь между детским домом и этим

приработком. И старший сын, Серёжа, тоже родился здесь – в марте 1957-го. Потом, став взрослым, сын

шутил: «Я появился на свет в детском доме!»

Вечером, перед сном Владимир Викторинович показывал ребятам диафильмы, а то усаживал

воспитанников возле себя и рассказывал содержание своих любимых книг. И тогда в полной тишине

ребячьими умами и сердцами начинали властвовать или свободолюбивый борец за справедливость Тиль

Уленшпигель из романа Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле», или отчаянный Гаврош из романа

Гюго «Отверженные», или смелый и ловкий Тарзан, сын английского лорда, выросший в африканских

джунглях, из романа Берроуза, или отважные и находчивые герои Жюль Верна… А Гоголя любили слушать в

темноте – так страшнее!

Однажды привела воспитательница Нина Григорьевна Филимонова новенькую. У дверей оставила,

сказав:

– Иди, Викториныч там рассказывает…

Оля робко вошла в распахнутую перед ней дверь, увидела много-много притихших мальчишек и

девчонок, окруживших директора. И в этой тишине раздался директорский голос:

– Ребята, это новенькая, пропустите её вперёд.

Оля подошла, директор обнял её левой рукой, по-отечески крепко прижал к себе и невозмутимо

продолжил повествование про злоключения маленькой французской сиротки Козетты. И тут Оля вдруг

почему-то поняла про себя: с этого дня никто и никогда её, Олю, не обидит! Вот этот сильный и добрый

дяденька просто-напросто не позволит!

А сильный и добрый дяденька с головой погрузился в детдомовские заботы.

Ему очень не понравилась большая куча кирпичей возле деревянных уличных туалетов, появившаяся

здесь некогда после ремонта печей. Безобразная куча нахально возвышалась между каменным зданием –

бывшим купеческим домом и столярной мастерской – бывшим купеческим складом.

34

– Непорядок! – решил директор и организовал воспитанников на уборку этого участка. Первым

помощником его стал выпускник Петя Дунаевский.

Соревнуясь между собой, ребята сложили из кирпичей аккуратные столбики, обмазали их цементным

раствором, соединили металлической оградкой. На месте кучи разбили цветник, а в центре его поставили

бюст Владимира Ильича Ленина, который мальчишки с восторгом притащили из зала со второго этажа,

оставив там скучать в гордом одиночестве бюст другого вождя пролетариев – Иосифа Виссарионовича

Сталина.

Получилось очень красиво. Правда, бухгалтер Александра Силантьевна Куничева – умница,

кристальной души человек – не одобрила: неладно сделали…

И как в воду глядела. Ленину скоро пришлось вернуться на прежнее место. Какая-то солидная дама,

увидев Ильича возле выгребной ямы, сурово пристыдила детдомовских:

– Ленин! У туалетов! Да за это надо…

Директор не захотел рисковать репутацией своего учреждения. Вождя быстренько уволокли в старую

компанию к товарищу Сталину, а предприимчивые мальчишки вскоре отыскали на какой-то свалке и

припёрли на опустевшее место гипсовую фигуру салютующего пионера без носа и без руки. Нос директор

самолично пионеру наростил из цемента, руку приладил таким же образом, паренька побелили, и, как

новенький, юный гипсовый ленинец превосходно вписался в созданный ребятами аккуратный уголок. О

новом цветнике и о трудолюбивых ребятах из детского дома даже появился в районной газете большой

хвалебный материал под названием «Своими руками».

Это было второе «строительство» товарища Усова в самом начале его директорского пути длиной в

тридцать три года – пути, на котором одной главных задач были многочисленные большие и малые стройки.

«Спасибо партии родной…»

Славик Меев был одним из самых первых его трудных воспитанников.

Прибыл он в Великоустюгский детский дом из-под Вологды, уже подростком, на путёвке стояла

пометка: «Не исправится – в колонию».

Взял в руки директор его личное дело – а в нём сплошь милицейские протоколы. Оказывается, Славка

вместе с такими же, как он, пацанами, создали банду, занимались грабежами, иной раз на ходу заскакивая в

машины, даже огнестрельным оружием пользовались во время ограбления.

Директор читал, хмурился, а Славка, следя за его лицом, вдруг голос подал:

– Ничего у меня там хорошего нет.

– Как нет? Есть хорошее, – неожиданно улыбнулся директор.

– Не может быть! Что? – несказанно изумился подросток.

– Да вот же, запись в дошкольном детском доме: «Аккуратно ходит на горшок».

От души посмеялись оба над этой записью, потом директор посерьёзнел, расшнуровал папку, вынул из

неё все милицейские акты-протоколы, потряс толстой пачкой в воздухе:

– Смотри, Славик, вот это будет только между нами: всё уношу домой, и ни одна собака не залает. И

никто ничего не узнает. Но ты начинаешь новую жизнь. Согласен? Ты что любишь?

– Футбол, – не веря собственным ушам и глазам, снова удивился новый воспитанник.

– О! Пошли к ребятам, они как раз в футбол играют, а команда наша – самая лучшая в городе.

Тогда Славик забил сразу два гола.

В спальне койку для новенького определили рядом с койкой председателя детского совета Семёна

Пахолкова. Ему директор шепнул:

– Возьми, Сеня, парня под контроль, помоги, если что…

Славик стал одним из лучших футболистов детского дома. А после выпуска, в декабре 1959 года, уже

учась на столяра в фабрично-заводском училище станции Кизема Архангельской области, он написал письмо

в областную газету «Северный комсомолец»:

«Уважаемая редакция! Я очень прошу опубликовать моё письмо. Я воспитанник детского дома № 1

города Великого Устюга, хочу поблагодарить партию и советский народ за то, что воспитывали и

заботились обо мне. Я с трёх лет лишился отца и матери, и меня отдали в детский дом города Кировска, а

после перевели в Великий Устюг. В этом детском доме обо мне заботились и воспитывали меня, чтобы я

стал достойным гражданином моей Родины. Я особо благодарен директору Усову В. В., а также всем

воспитателям и всему обслуживающему персоналу».

Потом Славик даже одно время работал столяром в родном детском доме.

В школу

Зажелтели на берёзах отдельные пряди, заблагоухали на цветочных клумбах под окнами детского дома

прекрасные вестники осени – астры и георгины. Начался учебный год.

Прохладным сентябрьским утром девочки гладили в групповой комнате свои пионерские галстуки,

собирались в школу.

35

– Ну вот почему у него все уголки закручиваются, и весь он так быстро мнётся? – сердито вопрошала

отличница Граня Сакулина, возя тяжёлым чугунным утюгом по хлопчатобумажному пионерскому галстуку,

разложенному на покрывале. В очередь за ней стояла со своим галстуком Сима Жигалова.

– Ох, Сима, тебе бежать на кухню, греть на плите утюг, он уже остыл, – вздохнула Граня, закончив,

наконец, процесс. Уступив подружке место у покрывала, она закинула алый треугольник на шею, аккуратно

заправила его под воротничок школьной формы и, завязав узел, любовно разгладила концы галстука.

– Ой, девочки, – подала голос Миля Тарасова, складывавшая в школьную сумку тетрадки. – А новенькая

вчера, когда её спросили: «как тебя звать, девочка?», ответила: «Манька»… Вот смешная!

– И ничего смешного тут нет! – сурово оборвала её Граня. – Она без мамки и папки сколько жила!

– Да ничего, обвыкнется, – вмешалась Рая Удальцова, тряхнув только что заплетённой косичкой с

коричневым бантом. Полюбовалась на себя в зеркало, улыбнулась довольно:

– А как здорово было позавчера на вечере отдыха в клубе речников, куда нас шефы приглашали!

– Тебе бы только танцульки, – фыркнула Миля.

– А тебе – только волейбол! – ехидно парировала Рая и снова повернулась к зеркалу. – Грань, ты не

знаешь, когда к нам шефы обещали придти?

– Девочки, а давайте оперу поставим, а? – предложила вдруг Граня. Задумалась на минуту и

улыбнулась. – Например, по сказке «Гуси-лебеди»… Елена Сергеевна Любимова поможет.

Хлопнула дверью вбежавшая в комнату Сима Жигалова с горячим утюгом в руках. К ней тут же

подскочили остальные, не успевшие погладить галстук.

– У нас сегодня в обед на второе – котлета с пюре, Вера Фёдоровна сказала! – звонко и весело

выкрикнула Сима и начала ловко орудовать тяжёлым утюгом по своему галстуку.

– Ура!!! – дружно завопили девочки.

– Какая у нас хорошая повариха, так вкусно готовит… – Женя Игумнова задумчиво посмотрела в окно,

за которым летели жёлтые листья с соседних берёз. – Такая добрая, ласковая… Как настоящая мама… Всегда

спросит: добавить супу или второго? И всегда улыбается…

– Она как-то говорила, что очень давно у нас работает поваром. Ещё перед самой войной сюда пришла,

когда ей было семнадцать лет, – Сима, наконец, справилась со своим галстуком и подошла к зеркалу.

– Ага, она мальчишкам всё подкладывает, – обиженно протянула Миля, особенно футболистов наших

любит – Борьку Бушковского, Ваську Тропина, Ваньку Корепина и остальных…

– Ну и что, – возразила Граня. – Они же мужчины, им надо больше еды. Особенно после футбола. И

вообще, наша футбольная команда – одна из лучших в городе!

– А нам после волейбола не надо? – подняла брови Миля. – Наша волейбольная сборная силы не тратит?

Рая, Сима, Женя, Аза, вы согласны со мной? Мы тоже хорошо играем!

Цыганочка Аза Раскумандрина озабоченно рылась в своей школьной сумке. Молча подняла на девчонок

большие карие глаза, заправила за ухо колечко тёмных волос, пожала неопределенно плечом…

– Да ладно вам, девочки, – улыбнулась Женя. – Милька, ты всё споришь! То и не ужилась с родным

отцом, спорщица такая, снова к нам вернулась. Наша Мария Герасимовна разыскала твоего отца… А мы-то

тебя всем домом провожали, тебе завидовали, а ты сбежала обратно…

Миля нахмурилась, закусила губу, сверкнула глазами:

– А зачем он на другой тётке женился? Мамку забыл… Если умерла, так и помнить не надо? Да и чужой

он мне, я ж совсем малюсенькой была, когда он на фронт ушёл… Нет, мне здесь лучше!

– Девочки, кто в детсовете! Не забудьте, сегодня заседание! – напомнила Граня. – Владимир

Викторинович говорил, что будем решать важные вопросы. И подумайте насчёт оперы «Гуси-лебеди».

– Да, девочки, сегодня литературный кружок! – спохватилась Сима. – Обсуждаем книгу Елены Ильиной

«Четвёртая высота». Все прочитали? Дневники чтения заполнили?

– Ой, какая она была смелая, Гуля Королёва! На войну пошла, санинструктором была… Погибла в

двадцать лет… – вздохнула Женя, берясь за школьную сумку. Пора было идти на занятия.

Подвиг двадцатилетней Гули Королёвой впечатлил девочек. Да и мальчишек тоже.

23 ноября 1942 года во время боя санинструктор Королёва вынесла с поля боя полсотни раненых

бойцов, а когда был убит командир, подняла бойцов в атаку, первая ворвалась во вражеский окоп,

несколькими бросками гранат уничтожила пятнадцать солдат и офицеров противника. Была смертельно

ранена, но продолжала вести бой, пока не подоспело подкрепление. 9 января 1943 года командованием

Донского фронта была награждена орденом Красного Знамени (посмертно).

Воспитанницы детского дома, дети военного и послевоенного времени, в полной мере хлебнули горечи,

судьба юной героини Гули Королёвой была им близка и понятна, и все они хотели быть похожими на неё…

…Пёстрая стайка девочек высыпала на улицу. До школы № 11 имени Луначарского (в Устюге её иной

раз именовали просто – «Луначарка») – только добежать до угла и пересечь улицу с тем же именем –

Луначарского, первого наркома просвещения Советской республики.

Граня Сакулина подняла с земли берёзовый листок, поднесла к носу, улыбнулась:

36

– Осенью пахнет, девочки… Жалко лета! Помните, как на сенокосе купались в речке Стриге? Владимир

Викторинович учил косу отбивать и косить…

– Да-а… Тепло, цветы кругом… – Миля пнула ворох листьев и неожиданно расхохоталась. – А

помните, как Серёжку Тимонина оса укусила в щёку и он ходил, как хомяк?

– Милька, какая ты безжалостная! – толкнула шутливо подружку Женя и побежала вперёд.

– А ты что, в него влюбилась? Тили-тили-тесто, жених и невеста! – Миля кинулась следом, за ней

прибавили шагу остальные.

– Это ты, ты влюбилась! В Сеньку Пахолкова! Я знаю, знаю!.. – Женя, хохоча, мчалась впереди, и

жёлтые фонтаны сухих листьев взлетали у неё из-под ног…

Сентябрьское солнце щедро поливало землю светом, по деревянным мосткам-тротуарам шли в школу

юные устюжане и в их числе – нынешние выпускницы детского дома.

…А по стране начинали своё шествие хрущёвские «оттепельные» шестидесятые, наполненные новыми

веяниями и надеждами, открывшие космическую эру в истории человечества, охваченные повальным

увлечением поэзией и таким же повальным увлечением романтикой авторской песни, щедро насыщенные

дискуссиями «физиков» и «лириков»…

Каждый год вносил в жизнь и быт дома дополнительную деталь.

1960 год. Приобретены три станка для столярной мастерской – комбинированный по дереву, токарный и

сверлильный, провели трёхфазный ток для них.

Май 1960 года – третья директорская «стройка».

Старый колодец с большим деревянным колесом-воротом стоял посередине двора, сколько там было

утопленных вёдер! Директору не раз приходилось за ними спускаться. Выкопали поодаль, в стороне, новый

колодец. Во второй половине кирпичного помещения старинного купеческого амбара (первую половину

занимала столярная мастерская) произвели реконструкцию. Половина эта, поставленная на добротном

купеческом фундаменте, стояла под крышей, но без потолка. С помощью шефов-судоремонтников сделали

потолок и оборудовали в этих стенах столовую и кухню. В новом колодце установили насос, бросили по

двору трубы, и вода бежала в бак на кухне – никакой тебе таскотни с бидонами. Судоремонтники, как

заправские плотники и штукатуры, печники и маляры, вкладывали в работу всю душу, стараясь для своих

подшефных…

Приобретены сеноуборочный комбайн, трактор, тележка к нему, сенокосилка и конные грабли. Для

трактора изготовлен плуг в три лемеха.

Выкопан новый ледник объёмом восемнадцать кубометров. Однажды этот ледник набивали снегом по

своеобразной «технологии». «Как можно быстрее завалить снегом директора детского дома» – такое задание

дал Владимир Викторинович своим воспитанникам, чтобы трудились активнее. Что тут началось! Валили

снег все от мала до велика, кто небольшими кусками, на сколько хватало силёнок, кто – здоровенными

глыбами. Несли, катили, тащили часа два, пока директор не закричал: «Сдаюсь!»! Потом еле-еле общими

усилиями вытащили его, замёрзшего, из-под снежных завалов. Зато ледник был полон…

Май 1962 года. Сооружён пристрой к деревянному зданию.

Завхоз Николай Петрович Невзоров ранее по собственной инициативе заготовил строевой лес на

купленной детским домом делянке в районе Полдарсы, вместе с воспитанниками подвёз его к берегу, весной

1962-го заготовленный лес скатали в реку, собрали плот и пригнали его вниз по течению как можно ближе к

городу – под педагогическое училище. Там брёвна выкатывали из воды на берег, грузили на машины и везли

домой. Вершинник пустили на дрова, хорошие брёвна – на строительство: опять же с помощью шефов

сделали пристрой к деревянному зданию, длиной пять с половиной метров и площадью девяносто квадратных

метров, выкопали новый септик и соорудили здесь тёплые туалеты. Сбылась давняя мечта женской половины

большого коллектива! Помещения внутри оштукатурили, произвели перепланировку: расширили швейную

мастерскую, кабинет врача, бухгалтерию, кастелянную. Осталось леса и на новый добротный скотный двор,

где разместили коров и свиней, нашлось место и для двух лошадей и кормозапарника.

Детский дом радиофицирован, оборудован радиоузел. Куплены боксёрские перчатки, рапиры, пианино.

1963 год. Построен второй скотный двор для тридцати голов свиней, четырёх коров и двух лошадей.

1964 год. С помощью шефов построена прачечная (до этого ребячье бельё стиралось в заводской

прачечной).

Из Вологды получена списанная автомашина ГАЗ-51, которую доставили на барже по Сухоне.

«Ласточка» – такое ласковое имя получила автомашина в детском доме.

«Мы, воспитанники детского дома имени Октября…»

…Юный устюжанин Вася Протасов с малолетства имел особую предрасположенность к музыке. Всегда

с завистью смотрел на тех, кто лихо владел гармошкой или баяном, и втайне сам мечтал научиться этому

великолепному мастерству. Внебрачное дитя, брошенное в младенчестве непутёвой мамкой и отвергнутое

суровой бабкой, не признавшей незаконнорождённого внука, Вася рос в детском доме. Сначала в

Великоустюгском дошкольном, потом – в школьном, № 1. Рос с мечтой о баяне.

37

Когда музыкальный руководитель Елена Сергеевна Любимова предложила воспитанникам записаться в

музыкальную школу, чуть не все оказались желающими там учиться. Но взяли немногих, в том числе и Васю,

записав его в класс скрипки. Учился Вася очень прилежно. Поскольку места для занятий музыкой в детском

доме не было – чтобы не мешать ребятам, мальчик по утрам, до школы, «пилил» свою выданную в музыкалке

маленькую скрипочку в туалете, старательно извлекая из изящного инструмента звуки, хотя бы отдалённо

похожие на музыку. И скрипочка, в конце концов, запела. Первый класс Вася закончил на «отлично» и на

отчётном концерте в Городском Доме культуры исполнил со сцены «Соловья» Алябьева.

А потом, уже пятнадцатилетним подростком, Василий в 1961 году записался в духовой оркестр,

который существовал в Доме учителя. Позанимался – и загорелся новой мечтой: создать в детском доме

собственный духовой оркестр. Заразил этой идеей Марту Евгеньеву, Серёжу Лаптева, Колю Виноградова,

других ребят... Репетировали там же, в Доме учителя…

…В августе 1962 года в детский дом наехали гости – девчонки-выпускницы предыдущих лет –

знакомиться с новым директором. Впрочем, не только познакомиться, но и помощи попросить в родном доме.

Рита Карелина и Зина Алексеева – обе, например, нуждались в осенних пальтишках.

Зашёл разговор о дне рождения детского дома.

– Почему у нас нет такого праздника? – задалась вопросом Рита, студентка Ленинградского

медицинского института имени Павлова.

Директор подхватил идею: действительно, почему нет?

Подумали и вместе решили: дню рождения – быть! А самое лучшее время для него – это август, когда

закончен сенокос, когда завершён ремонт здания, учёба ещё не началась, когда поступает пополнение – новые

малыши, а старшие готовятся к выпуску. А через пять лет – к 50-летию Советской власти в 1967 году

запланировали большой слёт всех выпускников.

– А почему мы с вами просто – «детский дом № 1»? – подал новую идею директор. – Почему бы нам не

вспомнить своё имя – «Имени Октября»? Наш инструктор по труду Василий Евгеньевич Сорокин

рассказывал, что в тридцатых годах это имя у нас было. Даже печать имеется, я нашёл её случайно среди

старых документов.

Хорошее дело откладывать в долгий ящик не стали. Тут же начали готовиться к празднованию – благо

август на дворе, самое время.

…И вот – накрытые столы в зале, оживлённая нарядная ребятня в белых рубашках и пионерских

галстуках, взрослые в приподнятом настроении, море цветов, яркое августовское солнце в окнах.. Праздник

начался. Директор приготовился произнести торжественную речь, окинул взглядом украшенный зал,

улыбнулся в ответ устремлённым на него взглядам… И в этот момент со двора вдруг раздалась громовая

музыка. Открылась дверь, и в зал друг за другом вошли, играя на ходу… самые настоящие музыканты!

Солнечные зайчики скакали по изгибам медной трубы, издающей не совсем стройные звуки, грохотал

барабан, звенели литавры… А как счастливо сверкали глаза усердных исполнителей! И ярче всех – у

организатора, вдохновителя и, собственно, первого руководителя – Васи Протасова.

Брови директора изумлённо поползли вверх, а присутствующие в зале воспитанники с восторженными

воплями бурно зааплодировали, повскакав с мест...

Так родился в детском доме собственный музыкальный коллектив, ставший великой гордостью

воспитанников и работников и быстро завоевавший популярность среди устюжан.

К Новому году директор закупил для оркестра инструменты, нашёлся профессиональный руководитель

– Альберт Аркадьевич Горбовской, затем его сменил Алексей Михайлович Илатовский. Впоследствии

возглавлял коллектив музыкантов – более двадцати лет – Владимир Алексеевич Закусов. Мало какой

праздник в городе, не говоря уже про праздники в родном детском доме, теперь обходился без духовой

музыки. В первом составе оркестра играли Коля Бабушкин, Таня Кичайкина, Вася Борисовский, Нина

Круглова, Саша Бобякин, Валя Беляев, Валя Шмонин.

День рождения духового оркестра стал началом другой доброй традиции. Именно с тех пор и повелось

августовское трёхдневное празднование дня рождения детского дома. В первый день – торжественное

построение, подъём на мачте флага слёта, затем торжественным маршем со знамёнами, под собственный

духовой оркестр шли возлагать цветы к памятнику Ленину, открытому на центральной площади города в

1960 году, а позднее – и к памятнику в честь устюжан, погибших на полях сражений Великой Отечественной.

В 1967 году на площади Ленина впервые прозвучала торжественная клятва:

«Мы, воспитанники детского дома имени Октября, здесь, у памятника Владимиру Ильичу Ленину,

памятью павших в годы гражданской и Отечественной войн торжественно клянёмся: быть верными идеям

великого Ленина, овладевать знаниями, расти сильными, смелыми и мужественными; до конца жизни быть

верными своей Родине, и если в суровый час потребуется защищать своё Отечество – быть в первых рядах его

защитников; любить свой родной детский дом, беречь его честь, хранить его лучшие традиции!»

Колонной возвращались домой, а дома – торжественное общее собрание с повесткой дня: итоги работы

за год, за лето, награждение отличившихся, выступления гостей, вручение значков «Воспитаннику детского

38

дома имени Октября». Значок Усов «пробил» при помощи Центрального Комитета ВЛКСМ, изготовил его

Московский монетный двор по эскизу великоустюгской художницы Варвары Александровны Тельтевской.

Потом начинался концерт, после концерта – семейный праздничный ужин за длинными столами, а

вечером – танцы.

На следующий день с утра шли на кладбище, вспоминали ушедших воспитателей, воспитанников.

Вечером организовывались спортивные соревнования, например, выпускники и нынешние воспитанники

сражались на футбольном поле, побеждала, как водится, дружба. Наутро третьего дня на теплоходах, которые

давали шефы, все отправлялись в Шиленгский бор за грибами и ягодами. Песни у костра, разговоры, снова

воспоминания…

Потом провожали гостей и своих пятнадцатилетних выпускников – на новое место жительства и

работы. Расставались, прощались, плакали, клялись помнить всю жизнь…

День рождения детского дома стал, наряду с новогодним праздником, самым любимым у ребят.

Влант Тырыныч

Недавно купленная за девятьсот рублей лошадь, названная Миркой, оказалась отличной и умной, не

боящейся на улице машин, но, по своей молодости, своенравной и горячей. Возчик-конюх с ней совладать не

мог, и Мирка частенько ходила с губами, в кровь разодранными удилами.

Как-то старшеклассница Галя Неизвестная прибежала к директору чуть не плача:

– Владимир Викториныч, уберите красную рожу от нас! Он только мучает Мирку!

«Красная рожа» – это была вполне заслуженное прозвище извозчика, водившего крепкую дружбу с

«зелёным змием».

В этот же день «красная рожа» был уволен. Но своенравную Мирку надо было выгуливать. В

воскресный день директор решил взяться за это сам, поскольку обращаться с лошадьми он, выросший в

деревне, умел с детства.

Вывел Мирку во двор ко всеобщей радости многочисленной ребятни, начал привязывать на шею

верёвку.

– Влант Тырыныч, чё делаете? – поинтересовался новенький – пятиклассник Миша Киркин.

– Буду делать разминку, смотрите и учитесь, как надо завязывать морской узел. Такой никогда не

развяжется и не затянется на шее лошади узлом. Я ведь моряк!

В своё время директор пять лет отслужил на флоте – радистом на трофейном немецком корабле

«Астроном», именно тогда заочно окончил учительское отделение Вологодского педагогического института,

получив неполное высшее образование. Старшему матросу Усову предложили учёбу в офицерской школе, но

он отказался – рвался в обычную, деревенскую. Ко времени возвращения сына из армии мама переехала в

Великий Устюг из родного Кичменгско-Городецкого района, откуда Володя уходил служить. Вот тогда и

молодой моряк решил осесть на устюгской земле. Два года учительствовал в Пихтовской школе (здесь

познакомился с будущей женой), заочно доучивался… В районном отделе народного образования заметили

молодого специалиста, предложили должность инспектора, а вскоре, в 1956 году, – пост директора

Великоустюгского детского дома № 1.

…Мирка пошла кругом, а через несколько кругов «морской узел» развязался. Оставив верёвку в руках

растерявшегося от неожиданности директора, лошадь шустро понеслась в направлении столовой.

– Глядите, девятьсот рублей пляшут! – громко огласил весь двор ехидным замечанием Володя Квашнин.

Из открытых дверей, где повар Вера Фёдоровна уже испуганно загораживалась столом, быстрее ветра

вылетела Галя Неизвестная и кинулась к Мирке, протягивая на ладони кусок хлеба. Мирка остановилась, как

вкопанная, занялась угощением, миролюбиво кося глазом на подбежавшего испуганного директора.

– Ничего себе, моряки! Как вяжут морские узлы! Эх, Влант Тырыныч!..– смеялись мальчишки,

столпившись возле Мирки. А та уже хрустела куском сахара – кто-то из ребят угостил. Оказывается, Галя

давно прикармливала любимицу, потому-то та и помчалась к кухне, увидев свою знакомую.

Н-да, директорская репутация как моряка была капитально подмочена…

Кое-как отшутившись, Владимир Викторинович отправился в свой кабинет – небольшую комнатушку,

которую делил с новым бухгалтером Лидией Ивановной Даниловой, сменившей Александру Силантьевну

(кстати, Лидия Ивановна была под стать Александре Силантьевне – та же строгость, точность и честность).

– Влант Тырынович, Влант Тырынович! – услышал он сзади. Его догонял Миша Киркин.

– Как ты меня назвал? – удивился директор, вдруг ясно расслышав необычное обращение. Ребята

произносили, конечно, его имя скороговоркой, получалось по-всякому, иногда забавно.

– Влант Тырынович… – испуганно повторил Миша.

– Ну-ка, пошли! – директор взял мальчугана за руку, привёл в свой кабинет, усадил за стол, сунул в

руки ручку и листок бумаги:

– Пиши, как ты меня назвал.

Смущённый и растерянный, Миша неуверенно вывел на листке корявыми буквами: «Влант

Тырынович», чем нимало удивил директора.

39

– Кто тебе сказал, что меня так зовут?

– Мальчики… – Миша был готов заплакать.

– Ну-ну, не бойся, не буду тебя ругать. Тебе мальчики сказали неправильно, на самом деле меня зовут

не так…

Тем не менее, имя прижилось. Выговаривалось оно легко и быстро, от реального, выпаленного

мальчишеской скороговоркой, не сильно отличалось. И директор не стал придавать этому особого значения:

Влант Тырыныч так Влант Тырыныч.

…«Наших бьют!» – пронзительный мальчишечий вопль пронёсся по коридору за стенами

директорского кабинета.

Что такое? Опять городские обижают детдомовских? Директор рванулся на улицу.

В синих мартовских сумерках впереди маячили фигуры воспитанников, мчавшихся в сторону молочной

кухни на улицу Луначарского. Директор догнал мальчишек, на бегу выяснил, что группа хулиганов избила

Олега Смирнова и сейчас уходит от погони по улице Красной. Ну уж нет, бессовестным обидчикам не уйти,

тем более если преследователей возглавил сам директор!

Догнали хулиганов уже за парком. Во дворе тринадцатого магазина произошла короткая и яростная

схватка. Всё! Враг повержен! И свою лепту в победу детдомовских мальчишек внёс их предводитель – борец

за правду и защитник слабых. Обидчики, старшеклассники из школы № 10, сданы в милицию, потом в

детском доме состоялся общественный суд с участием преподавателей школы и родителей хулиганов.

Обидчики извинились, и на время между мальчишечьими группами воцарился мир…

Кто мается дурью?

…Утром в коридоре его остановили девочки:

– Владим Викториныч! А новенькая, Лена, кровать испортила!

Кровати с деревянными спинками были куплены совсем недавно и являли собой предмет девчоночьей,

да и директорской, особой гордости. Воспитанницы с удовольствием разравнивали по утрам каждую

складочку на покрывалах, ласково оглаживали блестящие, прокрытые лаком бока деревянных спинок,

боялись поцарапать чем-нибудь… В общем, не могли налюбоваться. А тут такое безобразие! Девочка, на днях

поступившая из Вытегорского детского дома (оттуда, кстати, прибывали особенно трудные подростки), на

спинке своей кровати гвоздиками выбила собственное имя: «Лена». Неровные буквы бросались в глаза

издали. Эта Лена, между прочим, в анкете на вопрос «Твоё любимое занятие в свободное время» написала

оригинальный ответ: «Дурью маяться».

– Так, немедленно пришлите её сюда ко мне, – распорядился директор. А сам остановился у окна,

прислонившись к косяку. За окном дежурные подметали двор.

Лена появилась быстро.

– Слушаю Вас, Влант Тырыныч.

– Знаешь, Лена, сбегай ко мне в кабинет и возьми из каморки молоток и гвозди.

– А зачем? – удивлённо подняла брови Лена.

– Как зачем? Ты же гвоздиками на спинке кровати выбила своё имя? Выбила. Так там ещё одного слова

не хватает, надо дело до конца довести…

– А какого слова не хватает? – искренне заинтересовалась Лена, уже готовая бежать за молотком и

гвоздиками.

– Там не хватает большого тире и слова «дура»! – строго произнёс директор, не спуская с Лены

испытывающего взгляда.

Та секунду молча смотрела на него, не понимая, потом, уразумев смысл сказанного, вспыхнула, резко

повернулась и убежала.

Вечером, зайдя в спальню к девочкам, директор заметил, что гвоздики вытащены, а их следы замазаны

хлебным мякишем…

С девчонками было непросто. Приходилось решать иной раз проблемы куда более серьёзные, чем

гвоздики в спинке кровати.

Старшеклассница Таня (её в своё время мама сдала в детский дом, родив её в четырнадцатилетнем

возрасте) частенько отпрашивалась в гости к дяде Славику (в Устюге у неё жили тётя с дядей и бабушка), но

спустя какое-то время приходит к директору обеспокоенная Танина бабушка:

– Что же вы делаете? Зачем её отпускаете? Этот Славик – плохой человек!

И директор Таню предупредил:

– К дяде больше не пойдёшь.

– Как это не пойду? Пойду!

– Нет, Таня, не пойдёшь, я не разрешаю.

– Ах, так! Тогда я повешусь! – и убежала на тот самый чердак.

Директор отправил одного из мальчиков посмотреть, что она там делать собралась.

– Владим Викториныч, она там какую-то верёвочку к балке привязывает!

40

Рассердился Владимир Викторинович. Сбегал за ней, за руку в кабинет приволок, по телефону «Скорую

помощь» вызвал:

– Приезжайте, у меня воспитанница с ума сошла.

«Скорая» Таню в больницу увезла, а там выяснилось, что четырнадцатилетняя девочка беременна.

Директор заявление в прокуратуру написал, суд состоялся. А на суде дядя Славик сидел тише воды ниже

травы, голову опустив, а рядом сгорала от стыда его молоденькая жена с годовалой дочкой. Пожалел тогда

директор эту девочку-кроху и её маму – отделался дядя небольшим условным сроком.

А Таню забрала мама, увезла с собой в город Энгельс. Через много лет Таня со своим чадом приезжала в

детский дом и рассказывала, что у неё на стене висит портрет Владимира Викториновича в тельняшке – сама

выжгла на фанерке…

«Ай да Усов!»

Если проблемы с водоснабжением, отоплением, канализацией решались по мере сил и с помощью

шефов-судоремонтников, то главная проблема – перенос спален под одну крышу с улицы Красной на улицу

Павла Покровского не решался годами. На письменные просьбы директора ответ приходил один: «Нет

средств». Средства направлялись, в первую очередь, на школы-интернаты. Где-то «вверху» родилась идея

преобразовать в школу-интернат и Великоустюгский детский дом имени Октября, а заодно перенести его из

города в село Усть-Алексеево (до августа 1959 года это был центр Усть-Алексеевского района).

Директор Усов с коллегами отправился смотреть предложенное под новоселье место – Дом Советов.

Поглядели. А собрались обратно в Устюг – хлынул дождь. Красные глинистые дороги вмиг развезло, насилу

выехали. Вернулся Усов домой и тут же послал в Москву письмо от имени коллектива с категорическим

несогласием переезжать.

Детский дом оставили в покое. Но денег по-прежнему не давали.

Как быть? К кому обратиться за помощью? И однажды на областном совещании в облисполкоме

товарищ Усов решился.

Попросил слова и, сбиваясь от волнения, чуть ли не со слезами на глазах, снова, в который раз, стал

живописать о вынужденной ежедневной беготне детей с одной улицы на другую в любую погоду по

несколько раз в день... Потом набрал в грудь побольше воздуху, как перед глубоким погружением в воду, и

выдал свою идею: если у государства нет денег на помощь сиротам, то стоит, возможно, обратиться к

православной церкви, она-то уж наверняка поможет. Произнёс – и в мёртвой тишине, мгновенно повисшей в

зале, почувствовал со стороны партийных товарищей немую волну изумления и отчуждения.

Заместитель председателя облисполкома товарищ Смирнов после минутной паузы нашёлся:

– Ну, примем эти слова за шутку.

И добавил:

– А разобраться надо.

В перерыве знакомые удивлённо спрашивали:

– Викториныч, сколько ты выпил?

А только вернулся в Устюг, как звонок из Вологды: «Высылайте сметы на строительство, деньги для

вас нашли».

Сметы потянули на тридцать пять с лишним тысяч рублей. Подрядчиком была назначена стройконтора

под руководством Ивана Сергеевича Рохлецова.

Старшие воспитанники сразу включились в дело, и опять соревнуясь друг с другом – у кого работа идёт

лучше и быстрее – начали рыть траншеи между домами, как раз на том самом месте, где стоял посреди клумб

отремонтированный пионер. Пионера списали на пенсию, для цветов подыскали другое место, и работа

закипела. Загоревшиеся перспективой воссоединения спален под одну крышу со всеми прочими

помещениями детского дома, ребята трудились усердно. Да они и не умели иначе – мальчишки того

поколения, перед которыми был жив яркий пример отцов и братьев, прошедших Великую Отечественную. А

ещё воодушевлял ребят закон, введённый в детском доме директором: «Не смеяться над неудачами, поощрять

успехи в любом хорошем деле – в труде, в спорте, в учёбе и дисциплине».

Рохлецов однажды, проходя мимо, ещё в самом начале работ, увидел мальчишек за рытьём,

поинтересовался:

– Что делаете?

– Траншею копаем!

– Вот вы какие! – удивился начальник стройконторы. – Тогда я для вас всё сделаю!

Перелопатить грунта пришлось много, натруженные ребячьи руки сияли трудовыми мозолями, а на

утренней линейке следом за писклявыми голосами малышни, звонко кричавшей свой девиз «Скушай сам –

помоги товарищу!», зычно раскатывался по двору басистый хор старших:

– Отряд «Землекопы»! Наш девиз: «Если надо копать – бу-удем копать!»

Всем детским домом (выпускники тоже помогали) грузили на баржу кирпич для стройки на

Коромысловском кирпичном заводе – около ста тысяч штук. Одни их укладывали на поддоны, другие носили

41

на специально сделанных для этого случая носилках-горбыльках, а самые сильные, как восемнадцатилетний

выпускник Саша Байрамов, возили кирпич на тачках. И всё это с шутками-прибаутками, за новой поклажей –

бегом… Погрузили в короткий срок. Рохлецов был восхищён такой работой.

И строители не подвели: уже осенью состоялось новоселье. Дореволюционный каменный дом прирос

новыми, просторными и тёплыми стенами. Аккурат к пятидесятилетию Великого Октября – большой подарок

к большому празднику.

К тому времени директорская семья проживала уже в своей, отдельной квартире, и сейчас, поздно

вечером уходя домой к жене и десятилетнему сыну, когда детдомовские дети, наконец-то, легли спать под

одной крышей, Владимир Викторинович остановился, долго любовался новеньким белокаменным пристроем.

И невольно вырвались у него слова:

– Ай да Усов! Ай да сукин сын! Всё-таки переехали!

Это был конец 1967 года.

Но дел не убавлялось. Только завершалось начатое, как сразу же вылезала на первый план очередная

острая нужда.

…Ушла на пенсию прачка Лидия Петровна Красавцева, замену найти никак не могли. Ребячье бельё

возили стирать в городскую прачечную, своя пустовала. И директору в голову пришла новая идея –

переоборудовать помещение прачечной в котельную, установить в зданиях батареи и избавиться от печей и

надоевших дров, а заодно от грязи, сопутствующей этому трудоёмкому процессу.

Областной отдел народного образования разрешение дал, денег пообещал. И директор в июне 1969-го

начал действовать.

Шефы-судоремонтники обещали помочь материалами и оборудованием, а бригаду на всё лето выделить

не смогли, все люди заняты. Пришлось нанять бригаду шабашников. Сделали внутреннюю и наружную

проводку, купили и установили котлы, батареи, трубу, сваренную шефами, закупили уголь, обошлось это

детскому дому в четырнадцать тысяч, пять из которых заработали нанятые работники. Уже 31 ноября

комиссия провела осмотр и испытание теплотрассы, оценила выполненные работы на «хорошо».

Подошло время рассчитаться с шабашниками, а областной отдел народного образования своё обещание

не выполнил – денег на внештатную зарплату не выделил. Что делать? И решился директор на хитрость.

Попросил якобы на закупку овощей (хоть своих было вдоволь) ту сумму, которой не хватало на внештатную

зарплату.

Деньги были получены, котельная начала функционировать, во все спальни, рабочие комнаты и

подсобные помещения пришло тепло. Благодать!

Но спустя какое-то время обман раскрылся. Дотошный ревизор приехал в Устюг, из окна гостиницы

увидел дым из трубы новой котельной и удивился:

– Откуда? Чья?

Узнал, что это детский дом построил, и возмутился:

– Почему я не знаю? На какие средства? Я разрешения не давал! Пусть Усов объяснительную пишет,

как деньги из банка взял!

Приятного, конечно, мало. В бухгалтерии городского отдела народного образования пригрозили

товарищу Усову судом.

Долго размышлял директор, как написать, чтобы обманщиком не выглядеть. И решил рассказать всё

честно. А поскольку вся страна готовилась в апреле 1970 года широко отмечать столетие со дня рождения

вождя мирового пролетариата, то в конце объяснительной записки Владимир Викторинович надумал скромно

добавить несколько строк: «Все воспитанники, 91 человек, выражают сердечную благодарность

горисполкому за тепло и считают это подарком Родины к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина».

Отправил объяснительную и стал ждать, как судьба его решится.

В Вологде прочитали его объяснения и решили наградить директора медалью в честь ленинского

юбилея. Видать, свою вину загладить хотели.

Медаль принёс в детский дом заведующий городским отделом народного образования товарищ

Родионов, сунул в руки, без всяких торжественных речей:

– Вот тебе награда, – и ушёл.

…Очередное расширение площадей детского дома потребовалось в начале семидесятых. На этот раз

запланировали двухэтажный пристрой длиной двадцать пять метров к основному зданию по улице Павла

Покровского – полтысячи дополнительных квадратных метров стоимостью почти шестьдесят тысяч рублей.

Разрешение горисполкома было получено.

Строительные плиты помогла достать двоюродная сестра Владимира Викториновича Зинаида

Александровна Усова. Плиты прибыли в Великий Устюг, но разгрузили их на территории строительного

управления № 200, где начальником был Николай Александрович Селянин. Несколько дней директор

детского дома искал транспорт, чтобы вывезти плиты. А пока искал, Селянин взял и отдал их кому-то в

район.

42

Вот когда вскипели у директора жгучие слёзы обиды: пришёл в горком партии жаловаться – душили

так, что слова вымолвить не мог, горло перехватывало от возмущения. Инструктор по промышленности

Алексей Николаевич Плеханов, всегда с искренним участием откликавшийся на нужды детского дома,

возмущение его искренне разделил. Тут же набрал номер Селянина, закричал в трубку гневно:

– Ты у кого украл! Ты кого обидел! Вернуть немедленно!

И в этот момент всем сердцем почувствовал директор детского дома власть партии и заботу её о детях-

сиротах.

Селянин перед пришедшим Усовым лишь руками развёл: нет у меня плит, ищи по городу, где найдёшь

– твои будут.

Нашлись подходящие плиты в городе Красавино, где возводился дом-интернат для престарелых и

инвалидов. Пока отыскался подъёмный кран и панелевоз, пришлось раз семнадцать в Красавино съездить. И

прямо как специально, встретился Владимиру Викториновичу бывший его ученик Миша Быков – водитель

именно панелевоза! Спасибо, помог парень, доставил.

И стройка пошла…

С введением в 1973 году нового пристроя у воспитанников появился вместительный спортивный зал,

специальный кабинет для занятий духового оркестра, кабинет врача; воспитатели обзавелись просторной

воспитательской комнатой, а директор – наконец-то отдельным кабинетом.

Воспитатели нарадоваться не могли улучшающимся с каждым годом условиям.

Жизнь продолжалась, продолжалась трудная и ответственная работа, требующая ежедневного

напряжения душевных сил. И воспитатели Лидия Леонидовна Ерофеева, Лидия Васильевна Зосимова, Софья

Васильевна Мыльникова, Нина Васильевна Стрекаловская, Галина Александровна Чебыкина, Галина

Иннокентьевна Холунина не жалели этих сил…

Пароходики

– Владимир Викторинович, некому заменить заболевшую воспитательницу младшей группы! – это

медицинский работник Ангелина Андреевна Акинтьева озадачила директора в воскресное утро, едва тот

успел зайти в свой кабинет.

– Не беда, Ангелина Андреевна, я сам заменю, не беспокойтесь.

Майское солнце било в окна, по высокому синему небу плыли редкие пушинки облаков, на деревьях

орали счастливые воробьи. Во дворе, на просохшем асфальте девочки рисовали классики, прыгали в

скакалочки.

Тридцать шестилетних малышей с восторгом приняли предложение директора сходить погулять на

берег реки и посмотреть пароходики. Кое-как удалось построить детей парами: они, словно вырвавшиеся на

свободу цыплята, бойко разбегались в разные стороны, путали пары, весело гомонили и не особо слушались

дядю, а один из них, Коля Верейкин, в пару так и не встал – всю дорогу шагал сам по себе.

На берегу Сухоны дети уселись на брёвнышки и стали любоваться идущими речными судами.

Залюбовался и сам Владимир Викторинович.

Солнце дробилось на поверхности воды мириадами ослепительных бликов, пронзительно кричали

чайки, носясь над берегом и качаясь на речных волнах. Буксир, пыхтя, неторопливо тянул за собой огромный

хвост из брёвен, сновали туда-сюда катера. От прошедшей в Котлас ракеты на подводных крыльях долго

катились к берегу мощные валы, постепенно затухая… Напротив, под Дымковом, пассажирский теплоход

«Тургенев» принимал на борт пассажиров, желающих попасть в Устюг, а с этой стороны тяжело отваливал

паром, вплотную заставленный автомашинами. От воды тянуло свежестью и забытым, волнующим запахом

юности. Вспомнилась служба на Балтийском флоте, армейские друзья, морские походы…

– А-а-а! – детский вопль резко выдернул из воспоминаний.

Самая младшая, Наташа, забрела в воду, которая скрыла её резиновые сапожки и даже подмочила край

пальтишка. Пришлось срочно выводить девочку из реки. Пока снимал с Наташи сапоги, выливал из них воду,

выжимал мокрые колготки, в реку забрались уже шестеро малышей. Они с восторгом брызгались, кидались

камушками… Необходимо было немедля перебазировать малышню выше по берегу – подальше от опасности.

С трудом перевёл непослушную мелкоту на другое место, но тут Коля Верейкин с хохотом поехал вниз

по берегу на спине – прямо сквозь заросли прошлогоднего репейника. За ним, как горох, с визгом посыпались

остальные.

Директор был в отчаянии. Дети не реагировали на его призывы, визжали, кричали, смеялись, дрались,

кто-то уже размазывал по щекам слёзы и сопли…

Вернулись домой поцарапанные, мокрые, густо облепленные репьями-шишебарами, но довольные, чего

нельзя было сказать про их наставника.

«Никудышный из меня воспитатель! Не боятся они меня, – с горечью ругал себя директор, снимая

мокрые одёжки и отдирая репьи. – Нет уж, со старшими легче. Я больше рисковать малышнёй не буду».

Помогала ему Ангелина Андреевна. Раздевала малышей, а в глазах – отчаяние:

43

– Что же это за матери-то такие нынче! В детдомах не сироты – сплошь дети, чьи матери и отцы

лишены родительских прав! И ведь таких детей и родителей с каждым годом меньше не становится! Вон у

нас одна мамаша есть – каждый день на работу мимо детского дома ходит и хоть бы раз конфету своим детям

принесла! Что ж делается-то, Владимир Викториныч? Приезжают такие мамы к нам, смотрят – ребятам у нас

хорошо, рожают ещё и снова сдают в детский дом, бывает, по трое, по четверо детей… А ведь ребятам какая-

никакая, а своя мама дороже!..

Что ответить на это директору?

Стащил с очередного малыша пальто и сапожки, обул тапочки, колготки подтянул, по головке

погладил…

А Ангелина Андреевна чуть не плачет, последнюю девочку раздевая:

– Что ж это за женщины! Совсем сердца нет у них, если своё дитя бросают!

Платьице одёрнула, кофточку поправила, в ответ на детские объятия тоже по волосёшкам погладила,

потом по попке шлёпнула легонько:

– Беги, маленькая, в группу, – и горько вздохнула…

День казался бесконечным. Вечером директор едва смог уложить малышню спать, утихомирились они

лишь после нескольких сказок («Надо обязательно купить грампластинок с записями сказок и перед сном

передавать их через наш радиоузел», – пришла идея).

Напоследок прошёлся вдоль рядов кроваток: кого-то погладил по спутанным чубчикам, кому-то

поправил одеялко или простынку, на кого-то просто долго смотрел – любовался, как играет еле заметная

улыбка на сонном детском личике. Подошёл к крайней кровати.

– А ты почему не спишь? Спи, маленькая, – наклонился над Валечкой, которая встретила его

напряжённым, ожидающим взглядом. Протянул руку, чтобы и ей поправить одеяло…

– Папа! Ты мой папа! – звонко выкрикнула вдруг Валечка, крепко схватила его ладонь и прижала к

своей груди. – Ты меня нашёл, папочка!

У него моментально перехватило горло, от нестерпимой боли горячо зашлось сердце.

Малыши все, как один подняли головы. Директор, растерявшись, мгновение стоял не находя слов,

потом отнял руку:

– Спи, спи, маленькая!..

Обернулся к остальным:

– Дети, всем спать! – и торопливо пошёл из спальни, словно бежал от чего-то.

…Новое утро началось с визита в кабинет запыхавшейся десятилетней Танюшки:

– Влант Тырыныч! Ангелина Андреевна вас зовёт, говорит, что новенький не хочет обтираться!

Перед завтраком обязательной процедурой было не только мытьё рук, но и обтирание прохладной

водой, причём мальчишки должны были раздеваться до пояса. Ангелина Андреевна лично наблюдала за

процессом. Качественное обтирание гарантировало беспрепятственный вход в столовую – благо, пять

раковин для умывания были устроены рядом.

Новенький, двенадцатилетний Серёжа, стоял, нахохлившись, в сторонке, в то время как уже почти все

ребята сидели за столами. Негодующая Ангелина Андреевна читала ему лекцию о пользе закаливания водой,

а запоздавшие ребята торопливо плюхались и бросали в адрес Серёжи шуточки.

– Что это вы все на парня напали? – Владимир Викторинович подошёл, похлопал Серёжу по плечу. – Он

просто не умеет. Надо его научить.

Скинул с себя рубашку, наклонился над раковиной:

– Смотри, как это делается. Вот так… вот так… – приговаривал, бросая на грудь пригоршни воды.

Серёжа ожил, с любопытством и уважением оглядывая сильные руки и плечи директора. Посмотрел,

заулыбался и присоединился.

– А теперь разотрёмся, – роняя брызги, директор энергично орудовал полотенцем, которое подала ему,

пряча одобрительную усмешку, Ангелина Андреевна. – Будешь закаляться – купаться пойдёшь первым, хоть

в апреле. Но сначала – закаливание! Понял?

– Понял! – весело рассмеялся Серёжа, с удовольствием обмывая себя водой.

К тридцатилетию Победы

К тридцатилетию Великой Победы над гитлеровской Германией во дворе детского дома имени Октября

появился обелиск в честь работников и воспитанников, погибших в годы войны. Ребята обнесли его чугунной

оградкой, разбили возле него цветник. Соорудили обелиск по эскизу директора Усова – его эскиз оказался

саамы простым в исполнении, чего нельзя было сказать про всевозможные мечи и штыки, предложенные

мальчишками. Сложили обелиск из кирпича, оставшегося после стройки, яму под фундамент выкопали

основательную, глубокую (стремились найти купеческий клад, возможно, по словам Вланта Тырыныча, здесь

зарытый). Самым активным помощником в строительстве был спортсмен-старшеклассник Женя Мерёжкин.

Звезду для обелиска изготовили шефы-судоремонтники, а директор с воспитанниками провёл кабель и

44

встроил в звезду патрон с лампочкой, чтобы по праздникам она мерцала, как Вечный огонь, и была видна

издалека.

Открытие было торжественным, под собственный духовой оркестр. Девчонки и мальчишки возлагали к

подножию обелиска цветы, с волнением слушали выступление фронтовика Николая Михайловича Батакова:

– Дорогие ребята! Сегодня самый святой праздник – день Победы над гитлеровским фашизмом. В рядах

Советской Армии и Военно-Морского Флота сражались и устюжане. Около одиннадцати тысяч устюжан не

вернулись с поля боя, они отдали на алтарь Отечества свои жизни. Мы открываем очередной памятник в

честь наших погибших земляков. От участников войны вам – большое спасибо! За то, что сделали своими

руками – честь вам и хвала! Первой в списке стоит фамилия директора детского дома Арсения Елисеевича

Буторова, я учился у него, это был прекрасный учитель, замечательный человек, хороший семьянин…

Списки перед этим долго уточняли, бывшие воспитанники военных лет (как, например, Илья Залесов и

Алексей Денисовский) вспоминали своих товарищей, погибших на фронте, а Владимир Викторинович сверял

списки в военкоматах. В нишу памятника была заложена гильза с землёй из Брестской крепости (её привезла

из экскурсии с ребятами в Брест Нина Георгиевна Цыпышева) и Мамаева кургана (эту привёз специально для

памятника опять же из экскурсии с ребятами сам директор). А ещё в нишу обелиска была вложена клятва

воспитанников с их подписями: ребята клялись быть достойными погибших, клялись стать настоящими

гражданами своей страны.

И они доказывали это своими делами.

Пионерская дружина имени Володи Дубинина активно участвовала в тимуровской работе.

Наверное, стоит напомнить нынешним поколениям о том, кто такой Володя Дубинин. Имя это из

группы славных имён пионеров-героев советской эпохи – мальчишек и девчонок, совершивших подвиги в

годы становления Советской власти, коллективизации, Великой Отечественной войны. Образы этих

отважных подростков служили примерами высокой морали и нравственности. Четверо пионеров-героев были

даже удостоены звания Героя Советского Союза – это Лёня Голиков, Марат Казей, Валя Котик, Зина

Портнова. Четырнадцатилетний Володя Дубинин был одним из членов партизанского отряда, воевавшего в

керченских каменоломнях. Оккупанты вели борьбу с отрядом, в том числе и замуровывая выходы из

каменоломен. Поскольку Володя был самым маленьким, то ему удавалось выбираться на поверхность по

очень узким лазам, не замеченным врагами. Юный разведчик посмертно награждён Орденом Красного

Знамени.

Понятие «тимуровец» пошло от вышедшей в свет в 1940 году, в тревожное предвоенное время, повести

Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». Её герой, Тимур, организовал отряд ребят, тайно помогавший

одиноким пожилым или больным людям. В годы войны тимуровские команды и отряды действовали в

школах, детских домах, при дворцах и домах пионеров и других внешкольных учреждениях, по месту

жительства. Тимуровцы шефствовали над госпиталями, семьями солдат и офицеров Советской Армии,

детскими домами и садами, помогали собирать урожай, работали в фонд обороны. В послевоенный период

они оказывали помощь инвалидам и ветеранам войны и труда, престарелым, ухаживали за могилами

погибших воинов.

Тимуровцы Великоустюгского детского дома имени Октября взяли на учёт всех инвалидов войны,

чтобы оказывать им постоянную помощь. Мальчишки – Коля Маштаков, Вася Жданов, Толя Козлов и многие

другие кололи и укладывали одиноким пенсионерам дрова, копали грядки под картофель и овощи. Сколько

раз благодарили устюжане воспитанников детского дома через местную газету «Советская мысль»! А

замечательная тройка тимуровцев – Оля Кольцова, Маша Герасимовская и Света Шарова – несколько лет

добросовестно выполняла роль связных при территориальной организации общества слепых. Девочек

прекрасно знали инвалиды на улицах Красной, Нахимова, Шалаурова, Пушкина, Покровского, на Борках.

Однажды девочки помогли отыскать фронтовику из Нюксеницы его друга-однополчанина, фронтового

командира – устюжанина Лазаря Ивановича Фалевского. Сколько волнений было у ветеранов, ведь Лазарь

Иванович считал друга погибшим…

Свет «Северного сияния»

– Ну что, к нам, значит? – директор листал дело новенького, прибывшего из Шекснинской спецшколы. –

Значит, Саша Глухих...

Новенький кивнул.

– А чем любишь заниматься в свободное время?

Сашины глаза загорелись:

– На гитаре люблю играть!

– Получается?

– Получается!

– И инструментальный ансамбль можешь создать?

– Смогу, если инструменты будут.

От внимательного взгляда директора не укрылось радостное оживление парня.

45

– Ну что ж, будете работать – будут инструменты. Сейчас у нас самая страда – сенокосная пора. Работы

много. Уберём вовремя, продадим сено – купим вам инструменты.

Всё получилось, как задумали. Мальчишки азартно трудились, задавая тон остальным, – копнили,

грузили, метали стога…

А с каким воодушевлением будущие музыканты выбирали и покупали инструменты, с каким

энтузиазмом взялись за их освоение, как увлечённо разучивали песни – и на русском языке, и на английском!

Специально для них был куплен приёмник и магнитофон.

Вокально-инструментальный ансамбль был создан, имя ему придумали красивое – «Северное сияние».

Роли музыкантов распределились так: соло-гитара – Саша Глухих, ударная установка – Коля Маштаков,

ритм-гитара – Юра Усачёв, ионика – Володя Осетров. В репертуаре было около трёх десятков вещей на все

вкусы: от народной песни «Ехал на ярмарку ухарь-купец» до патриотических «Комиссаров», от шлягеров тех

лет до партий из рок-оперы «Иисус Христос – супер-звезда». Ансамбль быстро стал популярным в городе и

районе (не менее популярным, чем любимец устюгской публики – духовой оркестр), его пригласили играть на

танцплощадке в городском парке культуры и отдыха. Потом посыпались предложения от Домов культуры,

клубов, школ, училищ. Платили ребятам неплохо – у них завелись собственные сберкнижки. Устюгские

парни жгуче завидовали музыкантам, девчонки смотрели влюблённо…

На смотрах художественной самодеятельности к ансамблю присоединялись трубачи – Володя Марков,

Гена Смирнов, Миша Хохлов. Призовые места на районном уровне были детскому дому надолго обеспечены.

После выпуска ребят заменили девочки – Люба Щукина, Тоня Герасимовская, Оля Кольцова, Марина

Шарова, Оля Бурова, Лена Андреевская. За три года ансамбль дал 180 концертов…

В сентябре 1978-го…

Полувековой юбилей – много это или мало? Ещё молод душой и не стар телом – значит, мало? А с

другой стороны, столько сделано, столько сил потрачено, уже чувствуется усталость… Значит, много?

…В окна детского дома смотрел золотой для директора сентябрь 1978-го.

Как давно это всё было – голодная послевоенная юность, молодой задор, с каким взялся за

педагогическую работу, первый выпуск из детского дома – самый памятный, потому что первый…

Директор убрал со лба поседевшую прядь, взял ручку, склонился над тетрадью, в которой вёл записи по

годам. Вот прошлогодний краткий отчёт: «1977 год. Построен новый свинарник. Очищено 40 га пахотных

земель для колхоза за деревней Коробейниково. Успешно проведён сенокос – 8 стогов! Куплена большая

ударная установка за счёт продажи сена. С концертами выступили 80 раз. В пионерские лагеря приобретено

60 путёвок. Картофеля накопали 12 тонн. Духовой оркестр – 1 место. Цветник на смотре – 1 место. На

смотре художественной самодеятельности – 1 место. На смотре вокально-инструментальных ансамблей

города наш ВИА «Северное сияние» занял 3 место…»

Перевёл взгляд за окно, где по асфальту двора кружили жёлтые метели.

Вспомнилось, как именно в прошлом году впервые столкнулся с побегом своего воспитанника.

…Володя Марков был хорошим парнишкой, много читал, неплохо рисовал. В августе отпросился он в

гости к бабушке в Нижний Новгород. Билет ему купили, бабушка уже ждала.

– Сам доедешь?

– Доеду, конечно!

Уехал Володя. А до бабушки не доехал. Она звонит: где внук? Нет его!

Всю ночь тогда директор не спал, а с утра сообщил в Вологду об исчезновении воспитанника.

Восемнадцать суток, словно на горячих угольях директор провёл, одна мысль в голове сидела: только бы жив

был мальчик! А потом из Архангельской области, из милиции посёлка Илеза приходит телеграмма:

«Приезжайте за своим воспитанником». Кинулся туда директор, от станции до села десять километров чуть

не бегом бежал, пояс от плаща потерял…

Оказывается, связался по дороге Володя с какими-то бродягами, потому и до бабушки не добрался. Но к

ней он всё-таки уехал – потом, уже после службы в армии.

…Да-а, наболелась душа за таких воспитанников…

Нелёгким был прошлый год. Ещё эта история с воровством…

Старшеклассники Юра К. и Коля А. как-то принесли ему связку топоров-колунов – новеньких,

блестящих.

– Где взяли?

– На свалке нашли.

Удивился директор, но поверил ребятам – привык доверять.

Позднее увидел у мальчишек новые меховые рукавицы.

– Откуда?

– Нам в кастелянной выдали.

Опять поверил.

Потом подошла к нему воспитательница Нина Николаевна Остроумова:

46

– Владимир Викторинович, мальчики новые сапоги носят, а я им не выдавала никаких сапог!

Он опять к ребятам:

– Где взяли?

– Нашли.

Развёл их по разным кабинетам:

– Пишите подробно, во всех деталях, где нашли, как…

В общем, показания не сошлись. И пришлось мальчишкам «колоться».

Оказалось, взломали замки на складах Гортопа, наворовали по мелочи – сапоги, рукавицы… Большое не

задели.

Директор сам в милицию позвонил:

– Есть у вас по Гортопу преступления?

– Есть одно, нераскрытое. Какие-то дураки залезли, мелочи наворовали, а дорогое оставили,

электропилы, например…

За чистосердечное признание и благодаря ходатайству директора воришек очень строго наказывать не

стали.

…Директор покачал головой, снова устремил потяжелевший взгляд за окно.

Как ни бейся, а кое-то из воспитанников всё-таки выбирает крутую дорожку, ведущую под уклон – в

тюрьмы и колонии. Кто-то водит дружбу с «зелёным змием», сбивая с толку других воспитанников, а потом

сам тонет в вязкой трясине пьяных запоев. Время от времени будоражит детский дом воровство…

Как это тяжело – нести ответственность за такую большую семью, в которой такие разные дети! Ни дня

покоя, ни часа, ни минуты – постоянное напряжение!

…Вновь склонился над тетрадью, разделил его пополам, в левой половине написал:

«1978 год. Проведён водопровод в каменное здание. Проведена канализация, установлены унитазы в

туалетах. Дом подключен к городской теплоцентрали. Сенокос вовремя, отлично – 8 стогов. Построено

овощехранилище своими силами. На выставке цветов – 1 место. На смотре художественной

самодеятельности – 1 место. ВИА «Северное сияние» по городу – 3 место…»

Слава Богу, все воспитанники целы, ещё одно лето кончилось, купания позади – обошлось без

трагических происшествий.

В правой половине тоже сделал новую запись:

«Заасфальтировать двор. Навести порядок в подвале и на чердаках. Покрасить полы в зданиях.

Продолжить летопись детского дома».

Кончик ручки замер над бумагой, потом побежала из-под него новая строка в этой же, правой половине

страницы: «До пенсии осталось десять лет»... Как долго ещё!

Полистал тетрадь, наткнулся на старую запись, улыбнулся. Придумывали как-то вместе со старшими

ребятами «Дополнение к словарю Даля»:

«ДИРЕКТОР – выбивала, хитрец, мудрец и на дуде игрец и воспитатель детских сердец. СЕКРЕТАРЬ –

он же. ВОСПИТАТЕЛЬ – с трудом найденный педагог или любой другой человек умственного труда.

ВОСПИТАННИК – имеющий из материального почти всё, а материнского – почти ничего. ВЫПУСКНИК –

начинающий с нуля. НАКОРМИТЬ ДЕТЕЙ – найти из-под земли чудо-шефа, повара с минимальной зарплатой

(Вера Фёдоровна). НАЛИЧНЫЕ ДЕНЬГИ ДЕТСКОГО ДОМА – сумма от продажи поросят. ЗАГОТОВИТЬ

ТОПЛИВО – выкатать, вывезти, распилить, расколоть по 2 сажени каждому...»

Хотел закрыть тетрадь, но выпал из неё обрывок листка. Поднял, почитал. Взгляд потеплел,

расправилась складка между бровями…

Одна из трогательных девчоночьих записочек, которые они любили ему передавать друг через друга, а

он все эти многочисленные разноцветные клочки с детскими каракулями бережно хранил, не смея выбросить

искренние признания в мусорную корзину:

«Дорогой Папочка! Приходите к нам и дорассказывайте сказку. Папочка, расскажите нам сказку про

кольцо. Папочка, мы вас любим, а вы нас. Папочка, мы учимся на 4, 3 и 5…» И подпись: «Дорогая ваша дочка

Шубницына Оля!!!»

Сколько сказок он напридумывал для них за многолетние вечерние посиделки в девчоночьих спальнях

перед сном! Каждая сказка могла быть бесконечной, на несколько вечеров, но главные её герои –

обыкновенный мальчик или обыкновенная девочка – обязательно были добрыми и честными. И обязательно –

защитниками слабых. А если не хватало герою физических силёнок, то с помощью необыкновенного

волшебства директор дарил ему много-много сил – опять-таки для свершения добрых дел и защиты слабых.

Например, с помощью чудодейственного кольца, которое стоит только с одного пальца на другой поменять,

как любое твоё желание исполняется…

Вот бы такое колечко себе на палец! Впрочем, оберег есть, правда, знают о нём лишь самые близкие –

жена и сыновья. Оберег этот – Казанская икона Божьей Матери, особо почитаемая русским православным

людом. А то, что хранит она его и помогает – директор ясно чувствует. Икону завещала ему ещё в пору его

учёбы в Великоустюгском педагогическом училище хозяйка, у которой квартировал в Устюге, в частном

47

домишке в конце улицы Кузнецкой, – Анна Степановна Сырых. Анна Степановна раньше жила в

Сольвычегодске рядом с сосланным туда Иосифом Сталиным, встречалась с ним по-соседски, беседовала…

В сорок четвёртом шестнадцатилетним пацаном поступил Володя Усов сразу на второй курс училища.

Трудное было время, голодное, едал и мёрзлую картошку, и картофельные очистки, и в голодный обморок

падал... Анна Степановна, ей тогда шёл седьмой десяток лет, опекала будущего учителя, строжила, учила

уму-разуму. Крестила его, некрещёного, а в подарок на крестины вручила махонький металлический образок.

А большую, в красивом окладе Казанскую Божью Матерь завещала после своей смерти. Анна Степановна и

на директорство его благословила, сказала: иди, не бойся, всё будет хорошо. Умерла она в пятьдесят восьмом,

и тогда молодой директор детского дома твёрдо решил, что дарёная икона всегда будет с ним. Но

рассказывать о ней кому бы то ни было опасался. Так же, как опасался рассказывать о том, что его отец до

первой мировой войны окончил духовную семинарию и даже служил одно время в церкви в Кичменгско-

Городецком районе. Это после возвращения с первой мировой батя сжёг все образа в доме, двоих младших из

восьмерых своих детей не крестил, а старушку-мать хоронил без отпевания, под красным знаменем…

Воистину неисповедимы твои пути, Господи!

«Кулибины»

Сложнее всего было с новенькими, особенно с подростками. А они были разными, прибывали трудные

ребята из исправительных колоний – Сегежской, Порошинской, Шекснинской. Но свой гнев на

воспитанников директор выплёскивал редко, разве только если допекут здорово.

Проверял однажды, не прогуливает ли кто школьные занятия. Так и есть! Четвёрка недавно

поступивших – семиклассники Серёжа Козлов, Коля Голиков, Саша Колгунов, Саша Зубрилин отсутствуют.

Ребята сказали – на чердаке детдома в карты играют.

В гневе отправился директор в детский дом, забрался на чердак… Точно: в полумраке, среди пыльных

нагромождений списанной мебели сидят четверо картёжников, азартно режутся.

– Ах вы, сукины дети! – пуще прежнего вскипел директор, не терпевший карты вообще, а тем более в

руках своих подопечных. Схватил первое, что в руки попалось (а попалась старая лыжина) да как хрястнет в

ярости об балку над головами сидящих – только щепки в стороны полетели. Мальчишек как ветром сдуло –

чуть не кубарем с лестницы скатились.

Потом, встретившись во дворе, парни смеялись дружелюбно:

– Ну и дали вы нам дрозда!

И уроков больше не прогуливали.

Мальчишки оказались специалистами в области техники. А дело было так…

– Ура! Влант Тырыныч молодец! Вот это да!

С восторженными воплями мальчишки, как стая воронят, налетели и окружили сани с кучей

металлического хлама, только что привезённого из детской технической станции – ломаные велосипеды,

побитые, полуразобранные мотоциклы и даже две инвалидные коляски.

– Сгружаем к мастерской, – распорядился директор. – Это вам, чтобы бездельем не маялись.

Ремонтируйте и катайтесь.

Эх, не знал директор, что из этого получится!

Среди воспитанников нашлись специалисты с золотыми руками – тот же Саша Колгунов, его приятели,

братья Кузнецовы Олег и Виктор, Миша Балашов. Через несколько дней затрещали ожившие мотоциклы,

затарахтели восстановленные коляски. Двора ребятам было мало, и ревущий и дымящий табун

отреставрированных железных коняк вырвался за ворота, день за днём накатывая километры по городским

улицам и пугая прохожих. Посыпались звонки из ГАИ: что это за банда не даёт покоя устюжанам?

– Прекратить хулиганство! – рассердился директор на своих «кулибиных».

– Ага, Влан Тырыныч, мы прекратим. Если отдадите нам списанный ГАЗ-51! – заявили изобретатели.

– Шут с вами, забирайте, – махнул рукой директор.

Списанный старичок-«газик», стоявший без колёс в дальнем углу двора, восстановлению не подлежал,

настолько «утомила» его многолетняя работа.

– Если восстановим – покатаемся? – хитро подмигнул Саша Колгунов.

– Конечно, катайтесь, – согласился директор и мысленно порадовался: займутся безнадёжным делом и

донимать горожан рёвом мотоциклов будет некогда.

Через пару дней из ГАИ снова позвонили:

– Ваш Балашов? Он задержан сотрудниками милиции за воровство.

Миша попался с мешком запасных частей к автомашине.

– Где взял? – допытывались стражи порядка.

– На свалке металлолома нашёл, – твердил тот.

Запыхавшийся директор ворвался в дежурку, кинулся к парню, окружённому милиционерами:

– Миша, что же это, откуда?

48

– А вы же сами говорили: всё, кроме вши, домой тащи, – насупился Миша, уткнув нос в воротник

пальто.

Такой ответ очень сильно развеселил милиционеров, и они с миром отпустили парня домой.

А через несколько дней ГАЗ-51 забегал по двору. Мотор победно ревел, фонтаны снега летели из-под

колёс…

Но уличные привычки давали о себе знать.

Воспитатель Нина Васильевна Стрекаловская с пылающими от возмущения щеками ворвалась в

директорский кабинет, потрясая большой красной рваниной:

– Владимир Викториныч, куда вы смотрите! Только-только пальто новое девочке выдала, а мальчишки

сняли его с бедняжки и вот что сделали!

Оказалось, когда машина забуксовала в снегу, разгорячённые парни, ничтоже сумняшеся, сорвали с

плеч пробегавшей мимо воспитанницы новое пальто и бросили его под колёса.

– Что же вы делаете? – разъярился директор, выбежав во двор и тряся перед безобразниками

пришедшей в негодность одёжкой. – Прекратить катание! Запрещаю вам ездить!

– А кто пообещал, что если восстановим – будем ездить? И что ругаться не будете! Слово надо держать,

Владим Викториныч! – торжествующе изрёк вылезший из кабины Миша Балашов.

– Да, кто? – с ехидной усмешкой поддержал его Саша Колгунов и пнул ком снега в глубокую кривую

колею; многочисленные колеи эти изрезали двор вдоль и поперёк.

Директор ругнулся про себя, повернулся и пошёл прочь, с чертыханием перешагивая через ямы,

оставленные машиной, а за его спиной победно взревел мотор...

Вечером в гараже директор пошептался с водителем Сергеем Козулиным.

– Будет сделано, Владимир Викториныч, не заведут!

Как бы не так! «Газик» снова закрутился по двору, пугая хлопками и рычанием ворон на высоких елях

соседнего сквера. Пришлось терпеть ещё несколько дней – ждать, пока не кончится бензин в баке…

Столетие

Детский дом имени Октября много лет вёл отсчёт своего существования от 1917 года.

Но как-то явилась сюда незнакомая сухонькая старушка, долго ходила по коридорам, бережно

прикасалась к стенам сморщенной ладошкой, вздыхала, качала головой, не обращая внимания на

любопытные взгляды ребятни. Директор подошёл к ней:

– Мы чем-то можем вам помочь?

– Ой, милой, я ведь тут жила когда-то…

И выяснилось, что старое каменное здание – подарок купца Кострова девичьей рукодельне, созданной

тут в 1885 году в память о посещении города Великим Князем Владимиром Александровичем. Вон откуда

корни!

Дату рождения было решено изменить – и детский дом сразу стал старше на три десятка лет.

Столетие отпраздновали широко и шумно. Гостей съехалось около трёхсот человек – выпускников

тридцатых – семидесятых лет. Из Новосибирска и Игарки, из Горького и Архангельска, из Москвы и

Ленинграда, из Вологды и Череповца – с семьями, с подарками, со словами благодарности родному дому.

– Сенька, ты? Вот это да!

– У-у, привет, Серёга!..

– Наташа, какая ты стала!..

– А детский дом наш наградили Почётной грамотой!

– Какой?

– Высокой – от Президиума Верховного Совета РСФСР! За успехи в воспитании детей, подготовке их к

жизни и труду…

– А Викторинычу – орден Трудового Красного Знамени!

– Заслужил Влан Тырыныч! Сколько с нами возился…

– А помните Петра Черепанова? Он сейчас мастер спорта по акробатике!..

– Женька Башарин! А ты чем занимаешься?

– Строитель в Устюге, а ты?..

– А Серёга Паюсов тоже в Устюге – электриком работает…

– А Маша-то Коробова у нас – заслуженный экономист России…

– А помните, какие она стога метала ещё шестиклассницей? Никто так не умел!..

На торжественном вечере директор, волнуясь, с отеческой гордостью называл имена своих

воспитанников:

– Хорошие ребята, внимательные… Вон Женя Мерёжкин, теперь уже рабочий Череповецкого

металлургического комбината, или Коля Маштаков, электромонтёр Великоустюгской электростанции, Женя

Драчёв, рабочий фабрики валяной обуви, Коля Ерёхинский, тракторист на мясокомбинате, – они просто

выручили нас с сенокосом, почти двадцать пять гектаров угодий нашего подсобного хозяйства убрали.

49

Вместе с ними целый день работал Валентин Бураков с сыном Володей… Мы, взрослые, искренне радуемся

за каждого из вас, зная, что вы нашли своё призвание! Стали железнодорожниками братья Алексей и Игорь

Бурсовы, Юра Зубарев работает механизатором у нас в районе. Сёстры Люба и Надя Ивановы сегодня уже

передовые доярки. Благодарственное письмо получил детский дом за Нину Здрогову, работницу Горьковской

швейно-такелажной фабрики… Света Клементьева – депутат областного Совета народных депутатов. Есть в

нашей большой семье музыканты – Валентин Шмонин играет в составе Московского образцового духового

оркестра Министерства путей сообщения… Получили музыкальное образование Мария Луцкая, Анна

Трудова, Николай Обухов… Семён Пахолков окончил радиотехнический институт, а Антонина

Шильниковская (сейчас Буракова) – электромеханический институт… Невозможно перечислить всех, кто

стал достойным гражданином нашей страны!..

Спелый солнечный август золотил листву за окнами летнего зала городского парка культуры и отдыха,

где проходил юбилейный вечер, сцена пестрела флоксами, гладиолусами, георгинами. Словно натянутая

струна, звенел голос выпускницы шестидесятых Валентины Боринской, которая читала своё стихотворение:

– Память! Память! Как часто снится

Древний город и детский дом,

Воспитателей наших лица,

Куст бузины под самым окном…

Туманились и влажнели глаза бывших девчонок, Валиных ровесниц и подруг – Люды Боевой, Тони

Шильниковской, Нины Иринарховой, Лии Чугуновой, приехавших на этот юбилей…

…Выросшие мальчики и девочки сидели за столом, вспоминали свои детские годы. Поседевший

директор смотрел на них, и ребячьи воспоминания вставали перед его глазами яркими и чёткими картинами.

– А помните, как больше всего любили играть в «метлу»?

– А купаться как бегали! Сашка Берлизев был чемпионом – около двух минут под водой сидел!

– А быстрее всех плавали Валентин Шмонин, Павел Румянцев, Лия Чугунова… Когда это было!..

– А помните, как Влан Тырыныч нам радиолу купил и пластинок, и мы танцевали в зале на втором

этаже…

– Ага, а любимой была «Рио-Рита»…

– А Влан Тырыныч всё боялся, что пол провалится от того, как мы её дружно танцуем!..

– А помните, как во дворе делали ледяную горку, каток, всё было освещено, включали музыку, в хоккей

играли с пятой школой, с одиннадцатой!

– Ага, лучшим вратарём был Володька Марков, а лучшими нападающими – Володька Осетров, Санька

Реутов…

– А помните, как на Праздник Дружбы детских домов в Бобровникове ездили? Когда это было?

– Где-то в начале шестидесятых… Тогда ещё, кроме нашего, там были Красавинский детдом,

Яиковский, детдом № 3…

– И наши в футбол продули…

– Но ведь потом отыгрались! И всегда лучшими были!..

– А мы и в художественной самодеятельности лучшими были! Всегда первые места занимали в смотрах,

помните? А Ольга Васильевна Устинова, музыкальный руководитель, как с нами нянчилась!..

– А помните, как Валентин Левченко Владимиру Викторинычу хотел прозвище дать – «Муслим

Магомаев»?

– А-а-а, это когда он нам подпел на репетиции? Торопил нас, надо было ехать Сметанинское поле

пахать…

– А помните, как с учителем труда Борисом Николаевичем Никулиным мастерили модели ракет и

самолётов? Ещё на смотре в Вологде заняли первое место! Ух, как высоко наши ракеты взлетали!..

– Это ведь где-то в восьмидесятых было?

– Точно-точно! В восемьдесят третьем, я помню, мы в Вологду ездили с ним!..

Потом речь зашла о животных, которые в своё время жили в детском доме…

– Ребята, а помните Тобика? Откуда он у нас взялся?

–Он ведь жил у нас долго, лет десять...

– Бо-ольше!..

Да, был такой Тобик, большой, сильный пёс, преданный детдомовской ребятне. Его маленьким щенком,

не больше рукавицы, привезли из Красавинского детского дома Серёжа Рудаков и Толя Козлов, и с тех пор

Тобик и в лес с воспитанниками, и впереди колонны по городу бежит, и на торжественном вечере перед

оркестром сидит – только бы быть рядом с ребятами. Бегал он без ошейника, это и сгубило: подстрелили пса

работники коммунального хозяйства как бродячего. Рана оказалась смертельной. Тобик, как и всякое

животное, почуял свою скорую кончину и, обойдя все кабинеты, попрощался со всеми, на всех посмотрел

грустными карими глазами... Детскому горю не было предела! Похороны ему устроили самые настоящие,

50

человеческие: сколотили гробик, занесли в оркестровую, директор сказал трогательную речь, оркестр

исполнил траурную мелодию. Могилу устроили у забора, в цветнике, а на заборе кто-то из мальчишек

написал: «Погиб на боевом посту от бандитских пуль». Ребячьи горючие слёзы лились рекой, сквозь рыдания

мальчишки и девчонки клялись никогда не обижать четвероногих друзей.

– …А лосёнка помните? Как пасли его в Комсомольском сквере?

– А помните, как он сумки у всех проверял?..

Директор тоже помнил лосёнка. Его привезли от кого-то из горожан, с улицы Пролетарской. Девочки

украшали голову маленького сохатого венками из цветов, выводили его на прогулку в ближайший сквер.

Одна сердобольная старушка, увидев его, приласкала и достала из сумки пряник. Лосёнок оказался не

глупым, быстро усвоил, что в сумках старушки носят много вкусного. Он начал останавливать женщин и

проверять их сумки. Потом подрос, набрался сил и стал драться с мальчишками. Однажды так ударил в грудь

передними копытами Толю Игнашина, что сбил того с ног. И чтоб не было беды, животное увезли в лес к

Усть-Алексееву.

– …Ребята, а Айка, интересно, жива? Всё в цирке работает или уже на пенсии?

– А как она с собаками воевала!

…Медвежонка Айку директор принёс из деревни Есиплёво в апреле 1976 года. Её, крошечную, вместе с

таким же крохой-братом нашли лесорубы под лесной корягой, умирающих от голода и холода, мать то ли

погибла от руки браконьеров, то ли испугалась шума трелёвочного трактора и ушла.

Все собрались в зале, корзину поставили на пол, Айка выбралась из неё и пошла по кругу обнюхивать

ребячьи ноги. Больше всех ей понравились ноги Миши Киркина. И стал Миша главным Айкиным опекуном и

другом. Куда Миша, туда и Айка. Даже спала на его кровати. А пока Миша в школе – Айка шла в

бухгалтерию и устраивалась на ковре под столом у Лидии Ивановны Даниловой. Подросла и тоже стала

характер проявлять – хулиганить, царапаться, капризничать. И отправили Айку в Москву, в медвежью

цирковую школу…

– А Журку, Журку помните?!

– Ещё бы, он так долго у нас жил! Лет пять, наверное…

Раненого браконьерским выстрелом журавля принесли осенью 1979 года. Дети приняли гостя с

радостью, а заботиться о нём вызвался добрая душа и любитель животных Вася Силинский, в то время он как

раз ухаживал за кроликами. Вася бинтовал раненую Журкину ногу и ведь выходил птицу! Срослась нога.

Друзьями Журке стали все восемьдесят воспитанников, все его подкармливали, все защищали. Зимой Журка

обитал в кочегарке, летом – в специальном вольере или же свободно гулял по городу.

– Журка, иди к нам! – зовут его, выбегая на утреннюю зарядку, Люда Бызова и Андрюша Киркин. И

Журка откликается, курлычет и выходит вместе с ребятами: они руками машут, а он – крыльями. Жареную

колбасу обожал и любил бегать с кем-нибудь наперегонки. Весёлым курлыканьем встречал ребят, когда

возвращались они с сенокоса или из леса.

Однажды Журка потерялся. Ушёл, как обычно, гулять по городу и не вернулся. Целую неделю искали

птицу всем детским домом. Нашли в сарае у одного бомжа, который собирался с друзьями слопать Журку на

закуску. Лежал журавль, связанный ржавой проволокой, стонал… Хорошо, застали живым. Снова выходили...

А однажды приехал в гости бывший воспитанник, моряк дальнего плавания Борис Добрынинский.

Разумеется, с большой сумкой подарков. Столпились ребята возле Бориса, а сзади Журка подошёл и давай

пробираться вперёд, поближе к угощению. Сашу Вологдина клюнул – и тот ему сразу дорогу уступил, Шуру

Залесову за мочку уха взял клювом и отвёл в сторону – девочек клевать нельзя! Все отошли, и Журка с

удовольствием сунул свой клюв в сумку. Долго тогда Борис удивлялся: мол, весь земной шар обошёл, а

такого чуда не видел…

Погиб Журка от руки юного воспитанника-новичка. Пацан решил, что большая птица на него нападает,

и ударил Журку в грудь лопатой. Видно, очень сильно ударил. Похоронили всеобщего любимца в цветнике

возле водоёма, для него же сделанного…

– А помните, в пионерском лагере, вечером, когда вожатые уехали в город на танцы, мы пошли к

сторожу Акиму Яковлевичу… он принёс дрова, а одно полено оказалось с дуплом, в котором сидели две

летучие мыши? Они так больно кусались! Одну мышь увезли в детский дом № 2, вторую мы хотели привезти

к себе, но она улетела…

…Отшумел столетний юбилей. Разъезжались последние гости – бывшие воспитанники. Владимир

Викторинович провожал всех.

Оставался ещё Семён Пахолков, выпускник 1959 года. Вместе с директором они стояли возле вагона.

Семён повернулся к директору и вдруг обратил внимание на его шляпу:

– Владимир Викторинович, ну у вас и шляпа. Дайте её сюда!

Снял шляпу с головы директора и… кинул её на рельсы под вагон, а вместо неё водрузил на

директорскую голову свой убор – новый и модный:

– Носите на память о моём приезде.

– Ну, Сеня… А ты-то как? Простудишь голову!

51

– Ничего не простужу! Всё!

Когда уходили с вокзала, директор замешкался и незаметно всё-таки достал свою старую шляпу с

рельсов – благо, она осталась цела. Вечером зашёл в гостиницу к Семёну – на голове старая шляпа, в руках –

шляпа Семёна. Сам скромно улыбается, протягивает Семёну его головной убор:

– Неудобно, Сеня, как ты домой приедешь без шляпы?

Семён хмыкнул, без лишних слов подошёл к несговорчивому директору, снова сдёрнул его видавший

виды головной убор и, не долго думая, вышвырнул в окно с четвёртого этажа:

– Хватит дразнить гусей! Сколько можно!

Уходя из гостиницы, директор в сумерках вновь незаметно отстал от весёлой кучки своих бывших

воспитанников, сбегал во двор (окно выходило на другую сторону здания), высмотрел свою шляпу: лежит,

родная, на сухом местечке, ничего с ней не сделалось. Опять прибрал.

Сеня уезжал на следующий день.

На вокзале директор опять возвратил ему новую красавицу – неловко всё-таки оставлять парня без

головного убора в августовскую сырость! А своё скромное старьё вновь нахлобучил на прежнее место.

Тут Семён рассвирепел:

– Ну, всё!!! Теперь сожжём!!! Пошли к лесу, палить будем!

И директор, наконец, уступил, замахал руками:

– Всё-всё, сдаюсь! Не надо жечь, буду в ней в лес ездить за грибами и ягодами!

Так стало у директора вместо одной шляпы – две...

«На пенсию!»

«Ну, что, подведём итоги?» – директор достал объёмистую папку, раскрыл её, взял авторучку…

Вот и подошёл к своему исходу 1988-й, начавший седьмой десяток директорской жизни и тридцать

третий год службы на этом сложном, бесконечно хлопотном и тревожном посту.

Записал в правой колонке: «Построены с помощью шефов ледник, склад, баня, прачечная.

Заасфальтирован двор, расширен цветник. Годовой доход подсобного хозяйства за 1988 год – свыше десяти

тысяч рублей. Заготовлено сена – свыше тридцати тонн, картофеля – десять тонн».

В правую колонку вписал всего два коротких слова: «На пенсию!»

Как он устал от ежедневного страха за детей! Нет, пора на отдых! Уже отдано несколько заявлений на

увольнение, но городской отдел народного образования отвечает одинаково: «Ищем замену!».

Устанавливал ребятам новогоднюю ёлку, а сам думал: последний раз ставлю здесь. И от этих мыслей

было и радостно, и грустно. Придётся учиться жить без привычной шумной, многоликой оравы, без

ежедневного, ежечасного дёргания по большим и малым поводам, но главное… самое главное – без

ежеминутной тревоги за здоровье и жизнь его восьми десятков больших и маленьких, послушных и

непослушных мальчиков и девочек! Никто не знает, как он, коммунист, таясь даже от взглядов родных,

горячо шептал перед дарёным ему ликом Казанской Божией Матери свою постоянную мольбу: помоги

сохранить детей! Помоги уйти на пенсию без тяжкого камня на сердце!

…Вернёмся к началу этой повести – к той белой июньской ночи далёкого 1956 года, когда на

Советском проспекте, под сенью церковных стен двадцатисемилетним директором Великоустюгского

детского дома имени Октября Владимиром Усовым была дана искренняя клятва: пока есть силы –

делать все возможное для благополучия обездоленных детей, работать не ради себя, а ради них, и если

получится – заменить им отца.

Повторимся: Владимир Викторинович Усов, Заслуженный учитель РСФСР, Почётный

гражданин города Великого Устюга, клятву сдержал. Он проработал здесь треть века, год за годом

обустраивая ребячий быт и искренне переживая за судьбу каждого из воспитанников. Послевоенный

сиротский приют благодаря его стараниям превратился в просторный, удобный и уютный дом.

В личных архивах Владимира Викториновича хранится множество записанных им воспоминаний

о забавных и грустных эпизодах той его жизни, документы, записки… А ещё – несколько чемоданов

писем от выпускников. Повзрослевшие мальчики и девочки рассказывают человеку, заменившему им

заботливого и любящего отца, о своей жизни, о своих успехах, знакомят со своими сыновьями и

дочками, внуками и внучками…

52

Часть V. Под надёжной крышей своего дома

Когда рушились идеалы…

Годы конца восьмидесятых – начала девяностых двадцатого столетия новым разрушающим вихрем

пронеслись по стране. Советский Союз исчез с карты мира, осталась Россия. И на гигантском этом

переломе, когда на место ушедшей советской идеологии не пришло никакой другой, когда банкротились

предприятия, а население скатывалось в бездну нищеты и безработицы, когда главным для большого числа

людей стала не семья, а деньги и карьера, – накатила новая волна детской беспризорности. Россия начала

ХXI века по числу детей, оставшихся без попечения родителей, переплюнула Россию послевоенную: даже

Великая Отечественная не сумела так осиротить юное поколение, как эта ломка…

В 1989 году – в период, когда начало яростно крушиться и уничтожаться всё, что было связано с

Советской властью и советскими идеалами, когда переименовывались улицы, города и бывшие союзные

республики, школьный детский дом имени Октября потерял часть своего имени, оставшись просто

школьным детским домом № 1. Изменился и социальный состав его воспитанников: круглые сироты

составляли всего двадцать процентов, остальные восемьдесят – были дети, лишённые родительского

попечения.

Место ушедшего в 1989 году на заслуженный отдых Владимира Викториновича Усова заняла Галина

Николаевна Илатовская. Через три года, в марте 1992-го её сменил Валерий Михайлович Бобыкин,

проработавший до 2006 года.

В девяностых пошло разукрупнение групп с целью создания обстановки, приближенной к домашней:

вместо трёх больших сделали шесть маленьких. Если раньше связи с родственниками не особо

приветствовались и детей старались распределять по удалённым от родных мест детским домам, то сейчас

возможность общения и поддержания родственных связей стала считаться одной из важных составляющих

права на частную жизнь детей. Именно поэтому воспитанников из других районов начали отправлять из

Великого Устюга – поближе к «родным пенатам», а здесь оставляли, в основном, местных детишек,

поощряя их встречи с родственниками. Это, кстати, стало и значительным шагом в решении проблемы

побегов.

Была создана первая и, как впоследствии оказалось, единственная семейная группа, в которой

воспитывались разновозрастные кровные братья и сёстры из нескольких семей. В такой группе старшие

ребята оказывают помощь младшим в приготовлении уроков, смотрят за ними в школе, на прогулке,

помогают содержать одежду, обувь в чистоте, быть аккуратно причесанными. И большие, и маленькие

учатся познавать позитивную сторону семейных отношений.

Директор Бобыкин

Валерий Михайлович Бобыкин, Заслуженный учитель России, взял на себя руководство детским

домом не в самое лёгкое для всей страны время.

На общем фоне финансовых неурядиц директору удаётся платить регулярно зарплату работникам. Но

с каждым годом всё труднее обеспечивать рацион питания воспитанников, которых здесь 67 человек.

Сокращается финансовое обеспечение расходов на питание, одежду и обувь. Созданный некоторый запас

ещё позволяет держаться, но он быстро сокращается. Пока удаётся решить некоторые проблемы с питанием

с помощью взаимозачётов с предприятиями. Что будет дальше? Уверенности в завтрашнем дне нет.

Помимо прочего, Валерий Михайлович взялся за кропотливый и ответственный труд, решив

систематизировать все сведения не только по воспитанникам, но и по выпускникам, создать компьютерную

базу данных. Теперь выпускники находятся в поле зрения детского дома. Связь с ними поддерживают

воспитатели, они собирают данные, пишут письма ребятам. Специальный консилиум из специалистов

рассматривает любую проблему с воспитанником.

С июня 2000 года начато строительство социально-бытового корпуса детского дома, кроме того,

привлечены спонсорские средства, что позволило приобрести автомобиль, компьютеры, телевизоры, станки

и другие материальные ценности. В апреле 2005 года состоялось торжественное открытие социально-

бытового корпуса. Сейчас в нём находятся уютные комнаты для воспитанников, спортивный зал, пищеблок

и медицинский блок.

Появилась в детском доме новая традиция – День памяти основателя рукодельни Василия Ивановича

Кострова. Воспитанники отыскали на городском кладбище место его захоронения, привели в надлежащий

вид и постоянно ухаживают за ним. В день рождения детского дома к памятнику на могиле купца Кострова

возлагаются цветы, горят свечи. Историческая память восстановлена.

53

Попечительский совет

10 ноября 1999 года в детском доме произошло большое событие: состоялось первое заседание

попечительского совета, созданного по инициативе Валерия Михайловича Бобыкина. В совет вошли

руководители девятнадцати предприятий, организаций, учреждений города (ЗАО «Северная чернь», ООО

«Нефтебаза», ОАО «Сельхозхимия», МП «Жилкомхоз», ОАО «Устюгмебель», ОАО «Грузовое

автотранспортное предприятие», ТПУ «Великоустюгмежрайгаз», Великоустюгский лесхоз и другие).

Утерянная традиция, существовавшая некогда, была возрождена. Бессменным председателем совета на

много лет стал директор Великоустюгской нефтебазы Александр Иванович Коровкин.

Попечительский совет – заботливый, всё понимающий и готовый прийти на помощь в любой трудной

ситуации, отзывчивый и щедрый коллектив людей. Лишних денег, разумеется, ни у кого нет. Но перед

лицом попечителей – судьбы хотя и не самых обездоленных, но детей без родительских забот. Значит,

попечитель всегда будет рядом, помогая решать самые разнообразные вопросы – финансовые,

хозяйственные, бытовые, улучшая условия жизни воспитанников и принимая активное участие в

воспитании своих подшефных. В свою очередь, классные коллективы, учителя и воспитатели детского дома

помогают своим шефам проводить профессиональные и юбилейные праздники, выступая с концертами

художественной самодеятельности.

Почётным членом попечительского совета стала Людмила Ивановна Шевцова, вице-мэр

Правительства Москвы. Дружба детского дома и гостей из белокаменной столицы завязалась после

трагического наводнения в Великом Устюге весной 1998 года. После наводнения Правительство Москвы

сделало для города немало добрых дел: построило новую школу, бассейн. Вот тогда-то Людмила Ивановна

решила взять шефство над Великоустюгским детским домом. При поддержке столичных друзей

воспитанники детского дома в летние каникулы отдыхают в Евпатории, в новогодние праздники бывают на

Кремлёвской ёлке. Московские шефы помогли сменить в доме мебель, подарили детям автобус. Гордятся

воспитанники дружбой со знаменитой московской футбольной командой «Спартак», которая даже однажды

пригласила детскую футбольную команду детдома (её тренер – преподаватель физвоспитания школы № 1

Евгений Ивашевский) на зональные соревнования «Надежда России» в Тамбов и оплатила расходы на

поездку. Юные устюжане заняли на турнире почётное второе место, особенно отличились тогда Серёжа

Гарманов, Дима Иванов, Серёжа Капустин, Женя Курбанов.

Постоянную солидную поддержку детскому дому оказывает Благотворительный фонд «ЛУКОЙЛ» (г.

Москва) и Вологодское региональное управление ООО «ЛУКОЙЛ-Волганефтепродукт» в лице

генерального директора Алексея Сергеевича Тамодина.

В 2006 году, после кончины Валерия Михайловича Бобыкина руководство детским домом возглавила

Юлия Витальевна Орсаг, активный и творческий специалист, занимавшая до этого должность заместителя

директора по учебной части. Грамотного педагога и руководителя заметили в области и пригласили на

работу в Департамент образования.

Новый директор детского дома Наталья Николаевна Долгина (пришла воспитателем в 1998 году,

должность директора заняла в 2008 году) ещё более оживила традицию попечительской заботы и помощи.

Добрые дела, которые происходят благодаря попечительскому совету, его членам и добровольным

помощникам, помогают коллективу детского дома учить и воспитывать ребят, готовить их к взрослой

жизни.

С 2006 года работа совета строится через реализацию социально значимых проектов разной

направленности – это социально-трудовая и профессиональная подготовка воспитанников к

самостоятельной жизни, коммуникативно-творческое взаимодействие, укрепление материально-

технической базы учреждения, социальная поддержка выпускников.

Таким образом, в детском доме реализуются следующие проекты: «Профессии наших друзей»

(профессиональная ориентация воспитанников); «Профессиональные пробы» (включение воспитанников в

реальные трудовые отношения: в каникулы подростки трудоустраиваются шефами); «Сосенка» (у ребят

формируются навыки охраны и воспроизводства лесов через работу школьного лесничества «Сосенка»);

«Мы вместе» (участие взрослых друзей в коллективно-творческих делах детского дома); «Сохраним

историю» (воспитание интереса к истории учреждения); «Молодые – молодым!» (расширение

коммуникативных навыков воспитанников); «Покажем детям мир» (организация экскурсионной

деятельности: воспитанники побывали даже за рубежом – например, в Венгрии, Черногории, регулярными

стали поездки на Чёрное море); «Поздравляем профессионалов» (воспитание у детей чувства

признательности к шефствующим организациям за поддержку); «Наш уютный дом», «Поддержим

выпускников», «Домик в деревне».

О проекте «Домик в деревне» стоит сказать особо. Проект этот, направленный на развитие дачного

хозяйства детского дома, на улучшение условий труда, отдыха и оздоровления воспитанников, стал весной

2012 года победителем регионального конкурса социальных и культурных проектов благотворительного

фонда «ЛУКОЙЛ». Только Вологодская область представила на этот конкурс шестьдесят проектов, из

54

которых лишь двенадцать получили гранты победителей – в том числе и «Домик в деревне». Суть его в

следующем.

С 2001 года у воспитанников появилась дача – деревенский дом в деревне Хорхорино. С помощью

шефов трудовые бригады старшеклассников привели его в порядок, построена баня, оборудована скважина,

сделан подъезд к деревне, проведена линия электропередачи. Разработана площадь в три гектара под

картофель, тридцать соток под овощи, оборудованы теплицы, посажены ягодные кусты. Дети смогли

почувствовать себя настоящими хозяевами в своём доме и на своей земле. С начала мая и все летние

месяцы ребята группами выезжают и трудятся на даче. Для них важно знать, как растут овощи, из чего

готовят варенье, сколько умений и труда надо приложить к земле. Воспитанники с удовольствием проходят

«школу дачного хозяйства», сами готовят обеды. С помощью попечителей и на их средства детский дом

приобрёл новый автобус, автомобиль ВАЗ, трактор «Беларусь». Дача помогает воспитывать тружеников и

хозяйственников.

В связи с этим стал традицией ежегодный осенний праздник урожая – «Овощной банкет». Из овощей,

которые вырастили своими руками ребята и взрослые, каждая группа готовит своё фирменное блюдо,

творчески представляет его. Праздник проходит весело – с песнями, танцами, играми, отгадыванием

загадок. Традиционно присутствуют на «Овощном банкете» почетные гости – члены попечительского

совета.

«Ювента»

В 2000 году, 8 февраля, в детском доме создана детская общественная организация «Ювента» (Ювента

– богиня юности в римской мифологии), официально она зарегистрирована 24 октября 2001 года. Девиз

«Ювенты» – строчка из стихотворения вологодского поэта Александра Яшина – «Спешите делать добрые

дела!». Делать добро – значит жить по совести, чести. И не просто жить, а стремиться к полезному,

нужному, быть милосердным, честным, отзывчивым.

Первым председателем «Ювенты» от коллектива воспитанников стал Михаил Цветков, позднее

организацию возглавляла Тамара Тагирова. Первым руководителем от коллектива педагогов была

воспитатель Наталья Николаевна Долгина.

Идея создания «Ювенты» принадлежит директору детского дома Валерию Михайловичу Бобыкину.

Взамен утерянных идеалов должны были появиться новые, которые помогли бы воспитать маленького

человека гражданином, достойным членом общества. И они появились.

Символика флага «Ювенты» говорит сама за себя. Прямоугольное полотнище разделено на две

половины – белую и жёлтую. Белый цвет символизирует мир, стремление к дружному, сплочённому

коллективу, жёлтый цвет символизирует надежду на светлое будущее. В центре флага – круг из голубых

звёздочек. «Это все мы, – говорят ювентовцы, – мы, объединённые общими интересами, представляющие

единую силу, ведь круг – символ единства». В левом нижнем углу – герб Великого Устюга, в правом

верхнем углу – эмблема «Ювенты» (дети, взявшиеся за руки, на фоне солнца, внизу – большая раскрытая

ладонь – символ поддержки взрослых).

Созданы отряды, избраны командиры отрядов, проходят линейки и построения. У каждого ювентовца

– галстук бело-жёлтого цвета. «Ювента» – и своеобразная игра, и серьёзное дело – стала для воспитанников

школой гражданственности. Первые лидеры организации, выпускники Михаил Цветков, Оксана Крюкова,

Тамара Тагирова, получившие высшее образование, отмечают, что работа в организации помогла им

проявить себя, научиться управлять коллективом, приобрести организаторские способности, развить

инициативу, поверить в свои творческие силы, работать в команде, дружить.

Основное направление работы организации – изучение истории детского дома, поддержание

традиций, сплочение коллектива воспитанников, организация досуга. Ребята проводят встречи с другими

детскими общественными организациями, создали музей детского дома. В музее собран богатый материал,

проводятся экскурсии, встречи с выпускниками разных лет, с ветеранами труда. В «Ювенте» работают три

группы – поисковики (занимаются сбором информации), экскурсоводы (составляют программы из истории

дома) и оформители (реставрируют имеющиеся материалы).

Ювентовцы выпускают собственную газету – «Время, вперёд!».

Из года в год в организацию приходят новые ребята и уходят во взрослую жизнь старшие юноши и

девушки. Но главное – всех их объединяет общее дело, общая идея.

Вкладывать душу

…Нина Васильевна Стрекаловская трудилась воспитателем в Великоустюгском детском доме № 1

двадцать семь лет – с 1970 года по 1997 год. Пришлось поработать с тремя директорами. У каждого – свой

характер, свои представления. А в силу этого – и свой стиль руководства. Мягкого и сердечного «Вланта

Тырыныча», которого воспитанники звали папой, сменила по-матерински заботливая Галина Николаевна

Илатовская. Через три года, в 1992 году, должность занял строгий и требовательный Валерий Михайлович

Бобыкин.

55

– Время тогда в стране такое сложное было, пионерская организация сошла на нет, – вспоминает Нина

Васильевна. – Стало как-то непонятно, грустно и неинтересно: ни соревнований, ни концертов. Пионерские

костры, линейки, лагеря – всё исчезло, в стране разброд… Некоторые дети пошли в церковь – бегали туда

по утрам до завтрака. А как быть? Человеку надо во что-то верить! Мальчишки ведь добрее стали, лучше с

этой верой… Материально стали жить тоже хуже: пять пар носок на год по норме – разве мальчишкам

хватит? Воспитатели сами ушьют, заштопают – и дети снова ходят… Родительские алименты переводили

воспитанникам на их личные сберегательные книжки, часть денег воспитатель вместе с ребёнком мог снять

и купить какие-то личные вещи. Ходили вместе с детьми по магазинам, на рынок… Ребята разные были. А

попробуй какого-нибудь родителями укорить – реагировали очень остро! Однажды воспитательница в

сердцах сказала одной воспитаннице: «Будешь, как мать!» И когда повернулась к ней спиной, чтобы

форточку закрыть, девчонка ей в волосы вцепилась. Потом, говорят, хвасталась подружкам: «Все волосы её

были в моей руке!». Непросто всё было… При Валерии Михайловиче каждый воспитатель должен был

вести какой-нибудь кружок. Я вела кружок мягкой игрушки. В то время в магазинах игрушек не было. Мы,

воспитатели, из дома всё тряпьё стаскаем, девчонки шьют, стараются. Потом игрушки продавали городской

детской библиотеке, а там их покупали маленькие читатели. Помню, идёшь по Советскому проспекту мимо

библиотеки, а там в окнах наши игрушки выставлены – девчонки гордились, да и лишняя копеечка им шла,

а заработанные деньги они тратили по своему усмотрению…

Чтобы подготовить воспитанников к самостоятельной трудовой деятельности, сформировать

допрофессиональные умения и навыки столярно-слесарной и швейной работы, в детском доме открыли

«Творческую мастерскую». С мальчишками с 1996 года занимается инструктор по труду Александр

Сергеевич Карабанов, хозяйки «Творческой мастерской» для девочек – Людмила Львовна Боярская и Ирина

Валерьевна Козулина. Занятие вязанием, вышивкой, лоскутным шитьём, росписью по дереву, плетение из

бересты формируют у ребят усидчивость, старательность, развивают творческие способности. А ещё –

отвлекают от недобрых воспоминаний, ведь каждый из этих детей пережил личную трагедию, был

свидетелем семейных скандалов, сердца малышей и подростков ранены смертью отца или матери… Главной

задачей всего коллектива воспитателей, педагогических работников, инструкторов по трудовому воспитанию,

физкультуре, а также музыкального и медицинского работников является реабилитация этих человеческих

душ. Отношение к детям сочетается с разумной требовательностью. Понимая, что ребёнок здесь лишён

материнской ласки и отцовского внимания, сотрудники вкладывают душу в своих воспитанников.

Воспитывает и сама обстановка – идеальная чистота и порядок, современный спортзал и уютные

спальные комнаты на двух-четырёх человек, прекрасная столовая и даже по-домашнему цветная посуда…

Огромное внимание уделяется здоровью воспитанников, формированию у них интереса к занятиям

физкультурой, к здоровому образу жизни. Спортивные мероприятия, праздники, соревнования давно стали

здесь традиционными. И заслуженной стала победа Великоустюгского детского дома № 1 весной 2012 года

– третье место во Всероссийском смотре-конкурсе на лучшую постановку массовой физкультурно-

спортивной работы с детьми и подростками среди детских домов и школ-интернатов для детей-сирот и

детей, оставшихся без попечения родителей. Благодарственное письмо Министра спорта, туризма и

молодёжной политики Российской Федерации и ценный приз заслужил весь коллектив учреждения,

ведущий эту работу в комплексе, а главный результат общих усилий – улучшение здоровья воспитанников.

Когда в детский дом приходят письма-благодарности за хорошее воспитание ребят, такие письма

зачитываются перед всем коллективом и радуют душу тех, кто многие годы своей личной жизни связал с

детским домом. И тогда светятся глаза завуча Анны Семёновны Худяковой, воспитателей Лидии

Леонидовны Ерофеевой, Елены Ивановны Комягиной, Татьяны Николаевны Есманович, Сергея

Дмитриевича Овдова, Марины Валентиновны Максимовой, врача Натальи Владимировны Белоруковой,

медицинской сестры Ольги Антоновны Горбуновой…

Меняются поколения воспитанников – меняются педагоги: на смену ушедшим на заслуженный отдых

приходят молодые специалисты.

Приходят, чтобы снова и снова вкладывать душу в своих детей. А выросшие дети благодарят своих

воспитателей за любовь, тепло и поддержку.

Закончилась очередная глава нашего повествования, но история Великоустюгского детского

дома № 1 продолжается. С 2008 года страницы этой истории коллектив соратников и

единомышленников пишет под руководством Натальи Николаевны Долгиной. Впереди – вверенные

им в руки новые и далеко не всегда простые детские судьбы, новые будни и новые праздники,

преодоление трудностей и новые достижения. А ещё – свет добрых традиций, родившихся на

протяжении большого общего пути, и сердечное тепло тех, кто в своё время отогрелся под надёжной

крышей этого дома.

* * *

56

В повести использованы краеведческие материалы устюжан Н. М. Кудрина, Г. Н. Чебыкиной; материалы

очерка К. К. Случевского «По Северу России. 1885 год»; дорожные заметки «Пёстрое кружево» Питирима

Сорокина; материалы архивного фонда Великоустюгской городской управы за 1907-1909 годы (Великоустюгский

центральный архив). Также использованы краеведческие материалы заведующей отделом истории Великоустюгского

музея-заповедника Г. Н. Чебыкиной; документы, предоставленные Великоустюгским центральным архивом;

воспоминания бывших работников и воспитанников детского дома, документы из архива детского дома и личного

архива В. В. Усова, публикации из великоустюгских газет «Советская мысль» и «Устюжаночка».