Происхождение альтруизма и добродетели: от инстинктов ксотрудничеству / М. Ридли ; [пер. с англ. А. Чечиной]. //Эксмо, Москва,2013ISBN: 978-5-699-63688-4FB2: Олег Власов “prussol ”, 11 April 2013, version 1.01UUID: b310e581-a1e1-11e2-a205-002590591dd6PDF: fb2pdf-j.20120616, 12.08.2013

Мэтт Ридли

Происхождение альтруизма

и добродетели. Отинстинктов к сотрудничеству

(Мозг на 100%)

Новая книга известного ученого и журналиста МэттаРидли «Происхождение альтруизма и добродетели»содержит обзор и обобщение всего, что стало известноо социальном поведении человека за тридцать лет.Одна из главных задач его книги — «помочь человекувзглянуть со стороны на наш биологический вид совсеми его слабостями и недостатками». Ридли подвер-гает критике известную модель, утверждающую, что вформировании человеческого поведения культура по-чти полностью вытесняет биологию. Подобно РичардуДокинзу, Ридли умеет излагать сложнейшие научныевопросы в простой и занимательной форме. Чемименно обусловлено человеческое поведение: генамиили культурой, действительно ли человеческое созна-ние сводит на нет результаты естественного отбора,

не лишает ли нас свободы воли дарвиновская теория?Эти и подобные вопросы пытается решить в своей но-вой книге Мэтт Ридли.

00110012

0015001500180026

003100310041004700540064007200780085

00880088009400980113

0121

Содержание

#1БлагодарностиПролог. В котором некий русский анархистбежит из тюрьмы

#1ВзаимопомощьИзначальная добродетель

Глава первая. В которой речь идет о мятежах ибунтах

Общество геновСотрудничество: русская матрешкаЭгоистичный генЭгоистичный эмбрионМятеж в пчелином ульеБунт печениЯблоко с червоточинкойОбщее благо

Глава вторая. Из которой явствует, что нашасамостоятельность сильно преувеличена

Разделение трудаОбщинностьПритча о булавочникеТехнологический каменный век

Глава третья. В которой компьютеры учатсясотрудничеству

012101350142

01530153015701610170017801820187

019101910197020102130220

023002300240025302610268

Дилемма заключенногоЯстребы и ГолубиБратья по крови

Глава четвертая. Из которой следует, что иметьхорошую репутацию выгодно

Как отличить ястребов от голубейОхота на СнаркаАхиллесова пята «Око за око»Введите ПавловаРыбьи игры: кто струсит первым?Первые морализаторыМожно ли доверять рыбе?

Глава пятая. В которой объясняетсячеловеческая щедрость во всем, что касаетсяпищи

Пиры и обязанностиМясо в обмен на секс у шимпанзеГендерное разделение трудаОбезьяны-эгалитаристыРаспределение риска

Глава шестая. В которой ни один человек неможет съесть целого мамонта

Общественные блага и частные дарыДопустимое воровствоСоциальный рынокПодарки как оружиеНе хуже других

Глава седьмая. В которой эмоции спасают нас от

02770277028802930300031303200324

032603260334034803570362

0369036903740380

0393

04000406

рационального идиотизмаТеории нравственных чувствМесть иррациональнаСвязанные обязательствамиО справедливостиНравственное чувствоДа здравствует альтруизм постороннихТеории нравственных чувств

Глава восьмая. В которой животныесотрудничают, чтобы соперничать

Племенные пиратыОбезьяны с характеромТемная сторона дельфинаПлеменная эраСине-зеленая аллергия

Глава девятая. Из которой мы узнаем, чтообщество, оказывается, имеет свою цену:групповые предрассудки

Истоки войныЭгоистичное стадоВ РимеМиллион человек не могут ошибаться или…могут?Возлюби ближнего своего и возненавидь всехостальных?Разрешите пригласить

Глава десятая. В которой мы убеждаемся, что,благодаря обмену, два плюс два равняется пяти

041804180423043004350442

045104510456046204690478

04830483048804950500050805110516

0525052505310537

Выгоды торговлиТорговые войныТорговое правоЗолото и сереброТолько сравните

Глава одиннадцатая. В которой выясняется, чтожить в гармонии с природой труднее, чеможидалось

Экология как религияПроповеди и практикаВеликие вымирания каменного векаКак волк в овчарнеВоззвание к ценностям

Глава двенадцатая. В которой обнаруживаетсявся неполноценность правительств

Сила собственностиПрава крестьянОсторожно, национализаторы!Трагедия ЛевиафанаБлагородный дикарь в лабораторииТо, что движется, беречь не надоЗапрет на накопительство

Глава тринадцатая. В которой автор неожиданнои храбро делает политические выводы

ДовериеВойна всех против всехБлагородный дикарь

0541055005630604060406050607060806100612061406140614061506160616061906200623062406270630063206350637063806390640

Рай восстановленКто украл чувство общности?

ПримечанияПредметный указатель

#1AБВГДЕЖ3ИЙКЛМНОПРСТУФXЦ

064006400641064106430643

ЧШЩЭЮЯ

Мэтт РидлиПроисхождение альтруизма

и добродетели: от инстинктовк сотрудничеству

Фонд некоммерческих программ «Дина-стия» основан в 2002 году Дмитрием Бори-

совичем Зиминым, почетным президентомкомпании «Вымпелком». Приоритетные на-правления деятельности Фонда — развитиефундаментальной науки и образования в Рос-сии, популяризация науки и просвещение.

В рамках программы по популяризациинауки Фондом запущено несколько проектов.В их числе — сайт elementy.ru, ставший од-ним из ведущих в русскоязычном Интернететематических ресурсов, а также проект «Биб-лиотека «Династии» — издание современ-ных научно-популярных книг, тщательноотобранных экспертами-учеными.

Книга, которую вы держите в руках, выпу-щена в рамках этого проекта. Более подроб-ную информацию о Фонде «Династия» вынайдете по адресу www.dynastyfdn.ru.

ВБлагодарности

се слова в этой книге только мои и ничьибольше. А вот догадки, предположения и

идеи, в основном, принадлежат другим лю-дям. Я в огромном долгу перед теми, кто стольщедро делился со мной своими мыслями и от-крытиями. Одни терпеливо отвечали на дол-гие расспросы и присылали статьи и книги,другие оказывали моральную и практиче-скую поддержку, третьи вычитывали и кри-тиковали черновые варианты отдельных

глав. Всех этих людей я искренне благодарюза оказанную помощь.

Среди них: Терри Андерсон, Кристофер Бэд-кок, Роджер Бейт, Лаура Бетзиг, Роджер Бингх-эм, Моник Борджхофф Малдер, Марк Бойс, Ро-берт Бойд, Сэм Бриттан, Стивен Будиански,Стефани Кэбот, Элизабет Кэшдан, НаполеонШаньон, Брюс Чарльтон, Дороти Чени, Джере-ми Черфас, Леда Космидес, Хелена Кронин, ЛиКронк, Клайв Крук, Брюс Даковски, РичардДоукинз, Робин Данбар, Пол Экман, ВольфгангФикентшер, Роберт Фрэнк, Энтони Готтлиб,Дэвид Хэйг, Билл Гамильтон, Питер Хаммер-штайн, Гарретт Хардин, Джон Хартунг, Тоши-казу Хасэгава, Кристен Хоукс, Ким Хилл, Ро-берт Хинд, Марико Хираива-Хасэгава, ДэвидХиршляйфер, Джек Хиршляйфер, АняХерлберт, Магдалена Хуртадо, Ламар Джонс,Хиллард Каплан, Чарльз Кеклер, Боб Кен-тридж, Десмонд Кинг-Хили, Мел Коннер, Ро-берт Лейтон, Брайан Лейт, Марк Лилла, ТомЛлойд, Бобби Лоу, Майкл Макгуайер, РоджерМастерс, Джон Мейнард Смит, Джин Мешер,Джеффри Миллер, Грэм Митчисон, МартинНовак, Элинор Острем, Уоллас Рейвен, Питер

Ричерсон, Адам Ридли, Алан Роджерс, Пол Ро-мер, Гарри Рансимен, Миранда Сеймур, Сти-вен Шеннан, Фред Смит, Вернон Смит, ЛайлСтедман, Джеймс Стил, Майкл Тейлор, Лайо-нел Тайгер, Джон Туби, Роберт Триверс, Ко-лин Тадж, Ричард Уэбб, Джордж Уильямс,Марго Уилсон и Роберт Райт. Для меня былочестью видеть этих блестящих ученых за ра-ботой. Надеюсь, что сумел воздать должноеих взглядам и убеждениям.

Я чрезвычайно признателен моим аген-там: Фелисити Брайан и Питеру Гинзбергу заих терпение и ценные советы, редакторам ивдохновителям из издательства VikingPenguin Рави Мирчандани, Клэр Александер иМарку Стэффорду, а также редакторам рядагазет и журналов, любезно выделившим ме-сто для апробации в печати некоторых моихидей: Чарльзу Муру, Редмонду О’Хэнлону, Ро-зи Бойкотт и Максу Уилсону.

Но, главное, я хочу выразить искреннюю иглубочайшую благодарность моей жене АнеХерлберт за все-все, что она для меня сделала.

Пролог

У

Пролог. В котором некийрусский анархист бежит из

тюрьмы «Мне было больно думать о страдани-ях старика, и моя милостыня, кото-рая сделает его жизнь немного лучше,принесла облегчение и мне».Томас Гоббс. О том, почему он подалмилостыню нищему.

зник стоял перед дилеммой. Медленнопрогуливаясь по знакомой тропинке, он

вдруг услышал скрипку. Музыка доносиласьиз распахнутого окна в доме напротив. Игра-ли волнующую мазурку Антона Контского.Это сигнал! Но сейчас заключенный находил-ся в самой дальней от ворот точке своегомаршрута. Он знал, что у него есть только од-на попытка: побег должен удаться с первогораза, ибо успех всецело зависел от того, суме-ет ли невольник застать часовых врасплох.

Итак, ему предстояло сбросить тяжелыйарестантский халат, развернуться и добежатьдо ворот госпиталя прежде, чем его поймают.

Створки открылись, пропуская возы с дрова-ми. Как только он окажется снаружи, друзьяпосадят его в карету и умчат прочь по улицамПетербурга.

Побег тщательно спланировали. Сам за-ключенный обо всем узнал из шифрованногопослания, спрятанного в часах: их передалаему одна женщина. Вдоль дороги на протяже-нии двух верст стояли люди, по цепочке пере-дававшие условный сигнал о том, что движе-ния на улице нет. Звуки скрипки говорили:путь свободен, карета на месте, часовой увле-ченно беседует с одним из организаторов по-бега о том, как выглядят паразиты под микро-скопом (в ходе подготовки выяснилось, чтоэтот солдат увлекается микроскопией). Од-ним словом, услышав музыку, узник понял:все готово.

Но, с другой стороны, один неверныйшаг — и подобной возможности ему большеникогда не представится. Скорее всего, его пе-реведут из петербургского военного госпита-ля обратно в темную, сырую камеру Петро-павловской крепости, в которой он уже про-вел два одиноких года, борясь с цингой. Зна-

чит, нужно правильно выбрать момент. Несмолкнет ли мазурка прежде, чем он доберет-ся до выхода? Когда следует бежать?

Еле-еле передвигая трясущиеся ноги, за-ключенный двинулся к воротам. В конце тро-пинки обернулся. Конвойный, следовавшийза ним по пятам, остановился в пяти шагах. Аскрипка продолжала играть — да как хоро-шо…

Пора! Двумя быстрыми движениями, отре-петированными тысячи раз, арестант скинулодежду и ринулся к воротам. Конвойный бро-сился в погоню с ружьем наперевес, надеясьсвалить беглеца штыком. Но отчаяние при-дало тому сил: у ворот он оказался целым иневредимым, опередив преследователя нанесколько шагов. В стоявшей неподалеку ка-рете сидел человек в военной фуражке. На од-ну единственную секунду узник замешкался:неужели продан врагам? Но вот показалисьсветлые бакенбарды… Нет, это друг, личныйврач царицы и тайный революционер[1]. Уз-ник мигом вскочил в карету, и та помчаласьпо улицам города. О погоне не могло быть иречи: друзья заранее наняли все экипажи в

З

округе. Перво-наперво заехали к цирюльни-ку. Там бывший заключенный сбрил бороду,а вечером уже сидел в одном из самых мод-ных и роскошных петербургских ресторанов,где тайная полиция никогда бы не додума-лась его искать.

Взаимопомощь начительно позже он вспомнит, что своейсвободой обязан храбрости других: женщи-

ны, принесшей ему часы, второй, игравшейна скрипке, друга, управлявшего лошадьми,врача, сидевшего в карете, единомышленни-ков, следивших за дорогой.

Ему удалось вырваться из тюрьмы лишьобщими стараниями всех этих людей. И бла-годаря этому воспоминанию в его мозгу роди-лась целая теория человеческой эволюции.

Сегодня князя Петра Алексеевича Кропот-кина помнят (если вообще помнят) исключи-тельно как анархиста. Побег из царской тюрь-мы в 1876 году оказался наиболее драматич-ным и примечательным моментом его дол-гой и противоречивой общественной жизни.С детства князю — сыну видного генерала —

прочили восхитительное будущее. Однаждына балу восьмилетнего Петю, разодетого в ко-стюм персидского царевича, заметил Нико-лай I и определил в Пажеский корпус, элит-ное военно-учебное заведение тогдашней Рос-сии. Закончил его Кропоткин с отличием,был произведен в фельдфебели и назначенкамер-пажем царя (тогда уже Александра II).Его ждала блестящая военная или диплома-тическая карьера.

Впрочем, у самого Кропоткина, величай-шего ума, заразившегося свободомыслием отфранцузского наставника, были на этот счетиные планы. Добившись назначения в совер-шенно непопулярный сибирский полк, онпринялся за изучение дальневосточных ча-стей страны, прокладывал новые дороги че-рез горы и реки, строил собственные, на удив-ление зрелые теории о геологии и историиазиатского континента. Так прошло несколь-ко лет. В Петербург Петр Алексеевич Кропот-кин вернулся уже достойным внимания гео-графом и, вследствие крайнего отвращения кполитическим тюрьмам, которые ему дове-лось повидать, тайным революционером.

Съездив в Швейцарию и попав там под чарыМихаила Бакунина[2], он примкнул к под-польному кружку столичных анархистов[3] ивместе с другими его членами занялся рево-люционной агитацией. Под псевдонимом Бо-родин он публиковал провокационные пам-флеты. А иногда, отобедав в Зимнем дворце,отправлялся прямиком на митинги, где, пере-одевшись, говорил с рабочими и крестьяна-ми. В конце концов он обрел славу пламенно-го оратора.

Когда полиции наконец удалось напастьна след Бородина, выяснилось, что это не ктоиной, как князь Кропоткин. Царь был не про-сто потрясен, он пришел в ярость. Впрочем,еще сильнее он разгневался, когда двумя го-дами позже Петр Алексеевич столь вопию-щим образом сбежал из тюрьмы и беспрепят-ственно выехал за границу. Сначала Кропот-кин жил в Англии, затем в Швейцарии, по-том во Франции и, наконец, когда его большеуже нигде не принимали, снова в Британии.Там он постепенно отказался от открытойагитации в пользу более осмотрительных фи-лософских трудов и речей в защиту анархии,

а также злостных нападок на альтернатив-ный марксизм. Последний, по его мнению,стремился возродить, хоть и в несколькоином виде, централизованное, самодержав-ное, бюрократическое государство, основы ко-торого они с единомышленниками так стара-лись подорвать.

Шел 1888 год. Петр Кропоткин, бородатыйдобряк в очках, уже располневший и лысею-щий, влачил в Харроу (предместье Лондона)чуть ли не нищенское существование, кое-какперебиваясь писательским трудом и терпе-ливо ожидая, когда же на его родине наконецвспыхнет революция. Тогда-то, будучи до глу-бины души уязвленным эссе Томаса Генри Ге-кели, с которым он был в корне не согласен,наш герой и приступил к работе над тем,что стало его бессмертным наследием. Бла-годаря этой вещи Кропоткина помнят и посей день. Книга получила название «Взаимнаяпомощь как фактор эволюции» и представля-ла собой пророческий труд, хотя и не лишен-ный определенных недостатков.

Согласно Гексли, природа — это всеоб-щее поле битвы, арена, на которой

происходит вечная и жестокая борьбамежду эгоистичными существами.

Согласно Гекели, природа — это всеобщееполе битвы, арена, на которой происходитвечная и жестокая борьба между эгоистич-ными существами. Такая точка зрения, в своевремя высказывавшаяся Мальтусом, Гоббсом,Макиавелли и Блаженным Августином, восхо-дит к софистам Древней Греции, считавшимприроду человека преимущественно эгоистич-ной и индивидуалистической, за исключениемслучаев, когда ее удается укротить культу-рой. Кропоткин обратился к иной традиции,идущей от Годвина, Руссо, Пелагия и Платона:человек рождается добродетельным и благо-желательным, но духовно разлагается подвлиянием общества.

Акцент Гекели на «борьбе за существова-ние», утверждал Кропоткин, просто-напростоне согласуется с тем, что он лично наблюдалв природе — не говоря уж о мире людей.Жизнь — отнюдь не кровавая всеобщая дракаили (по словам самого Гекели, в свою оче-редь, перефразировавшего Томаса Гоббса)«война каждого против всех». Пускай жизнь

характеризуется конкуренцией. В равной сте-пени в ней присутствует и сотрудничество. Идействительно: самые успешные животные,похоже, те, которые наиболее склонны к ко-операции. Если, с одной стороны, эволюциясталкивает особи друг с другом, то с другой,она вырабатывает у них потребность стре-миться к взаимной выгоде1.

Кропоткин отказывался признавать, чтоэгоизм — наследие животных, а нравствен-ность — цивилизации. Он рассматривал со-трудничество как древнюю традицию, прису-щую как животным, так и человеку. «Еслиприбегнуть к косвенной проверке и поинте-ресоваться у природы, кто же более приспо-соблен к жизни — те, кто постоянно ведетвойну друг с другом, или же, напротив, те, ктоподдерживает друг друга — мы тотчас уви-дим: животные, имеющие привычку взаим-ной помощи, оказываются, без всякого сомне-ния, наиболее приспособленными». Кро-поткин не мог примириться с идеей, чтожизнь — безжалостная борьба эгоистичныхсуществ. Разве его не вызволила из тюрьмыдюжина преданных друзей, рискнувших ради

этого собственной жизнью? Чем Гекели могбы объяснить подобный альтруизм? Попугаистоят во главе всего пернатого мира, полагалКропоткин, ибо они самые общительные и,следовательно, обладают более развитымиумственными способностями. Что же касает-ся людей, то сотрудничество среди примитив-ных племен развито отнюдь не меньше, чемсреди цивилизованных граждан. Начиная сдеревенского луга и заканчивая структуройсредневековой гильдии, писал он, чем боль-ше люди помогают друг другу, тем большепреуспевает их община.

«Одно из самых вдохновляющих зрелищпредставляет русская деревенская община вовремя такого покоса, когда мужчины сопер-ничают друг с другом в широте размаха косыи быстроте косьбы, а женщины ворошат ско-шенную траву и собирают ее в копны. Мы ви-дим здесь, чем мог бы быть и чем долженбыть людской труд».

В отличие от теории эволюции Дарвина,кропоткинскую идею нельзя назвать механи-стической. Петр Алексеевич не мог объяс-нить распространение взаимной помощи

иначе, как селективным выживанием обще-ственных видов и групп в конкуренции с ме-нее общественными, что, по сути, являлосьсмещением конкуренции и естественного от-бора всего лишь на один уровень вверх — отиндивида к группе. Зато он сформулировалвопросы, которыми спустя столетие задалисьэкономика, политика и биология. Еслижизнь — конкурентная борьба, почему в нейтак много сотрудничества? И почему, в част-ности, люди так стремятся к нему? С точкизрения инстинктов, человек — асоциальноеили просоциальное животное? Этому и посвя-щена моя книга: поиску истоков человеческо-го общества. Я покажу, что Кропоткин был от-части прав: своими корнями общество уходитгораздо глубже, чем мы думаем. Оно работаетне потому, мы сознательно его изобрели, а по-тому, что оно есть древний продукт нашихэволюционировавших склонностей и заклю-чено в самой природе человека2.

М

Изначальная добродетель

ы живем в городах, работаем в командах,наша жизнь представляет собой паутину

связей: сродственниками, коллегами, компа-ньонами, друзьями, начальниками, подчи-ненными. Мы, хоть и мизантропы, не можемжить друг без друга. С практической точкизрения, прошел уже миллион лет с тех пор,как человек перестал быть самодостаточным:способным выживать, не обменивая соб-ственные навыки на умения сородичей. Лю-ди гораздо больше зависят от других предста-вителей своего вида, чем любая обезьяна, и,скорее, похожи на муравьев и термитов, ра-бов своих обществ. Мы определяем доброде-тель почти исключительно как просоциаль-ное поведение, а обратное ей как асоциаль-ное. Кропоткин был прав, акцентируя внима-ние на важнейшей роли, которую в нашембиологическом виде играет взаимная по-мощь, но ошибался, полагая совершенно тоже самое в отношении прочих видов. Подоб-ный антропоморфизм едва ли уместен. Однаиз особенностей, отличающих человека от

других животных и объясняющих наш эколо-гический успех — это присущая нам коллек-ция гиперсоциальных инстинктов.

Культура — это не случайное собраниеприобретенных привычек. Культура —это наши инстинкты, направленныепо единому пути.

Впрочем, большинство считает инстинктыпрерогативой зверей. Общепринятая в соци-альных науках точка зрения гласит: природачеловеческой личности есть лишь отпечатокего воспитания и жизненного опыта. Но куль-тура — это не случайное собрание приобре-тенных привычек. Культура — это наши ин-стинкты, направленные по единому пути. Вотпочему любая культура не обходится без та-ких тем, как семья, ритуал, сделка, любовь,иерархия, дружба, зависть, преданность груп-пе, суеверие. Вот почему, несмотря на все по-верхностные различия в языках и обычаях,чужие культуры понятны на более глубин-ном уровне мотивов, эмоций и социальныхпривычек. Инстинкты у данного биологиче-ского вида, каким является человек, не естьисполнение генетических программ в чистом

виде. Они выражаются в предрасположенно-сти к обучению. И вера в то, что у людей естьинстинкты, отдает детерминизмом не более,чем в то, что их поведение обусловлено ис-ключительно воспитанием.

Такова основная мысль книги: благодаряоткрытиям эволюционной биологии ответ надавний вопрос «как общество вообще воз-можно?» оказался совсем близко. Социум сампо себе не был задуман и организован разум-ным действием человека, а развился какчасть самой человеческой природы. Обще-ство — такой же продукт наших генов, как итело. Чтобы осознать это, необходимо загля-нуть в человеческий мозг и увидеть сокры-тые в нем инстинкты создания и эксплуата-ции социальных связей. Необходимы наблю-дения за животными: они помогают понять,как эволюция, в основе своей построенная насоперничестве, порой приводит к появлениюинстинктов сотрудничества. В этой книге об-суждаются три уровня кооперации. В первомразмышления о слиянии отдельных генов вслаженные рабочие команды; тут речь идет опроцессах временного масштаба в миллиард

лет. Второй уровень подразумевает объедине-ние наших предков в коллективы; это заняломиллионы лет. И, наконец, третий уровень —тысячелетний по протяженности — агрега-ция идей об обществе и его истоках.

Разумеется, это возмутительно нескром-ная задача, и я отнюдь не претендую на рольпоследней инстанции в любом из вышеупо-мянутых вопросов. Я даже не уверен, что мно-гие из обсуждаемых здесь идей непременноверны. Впрочем, если впоследствии выяснит-ся, что хотя бы некоторые из них ведут в нуж-ном направлении, я буду вполне удовлетво-рен. Моя цель убедить читателя взглянуть состороны на наш биологический вид со всемиего недостатками. Натуралисты знают: каж-дый вид млекопитающих можно с легкостьюотличить от другого по поведению и внешне-му облику представителей. Я убежден: то жеотносится и к людям. Нам свойственно уни-кальное, специфическое поведение, отличаю-щее нас от шимпанзе и дельфинов-афалин.Одним словом, мы обладаем собственной раз-витой природой. В таком разрезе это кажетсяочевидным, однако беда в том, что мы редко

рассматриваем себя именно в этом свете. На-против, мы всегда сравниваем себя с собой, аэто чрезвычайно узкая перспектива. Предпо-ложим, некое марсианское издательство по-ручило вам написать книгу о жизни на Зем-ле. Каждому виду млекопитающих (книжкабудет толстая) вы отводите по одной главе,уделяя внимание не только особенностямстроения тела, но и поведению. Но вот вы до-брались до человекообразных и приступаетек описанию Homo sapiens — человека разум-ного. Как вы охарактеризуете поведение этойчудной крупной обезьяны? Первое, что при-ходит на ум: «социальный вид: характерныбольшие группы со сложными системамивзаимоотношений между особями». Вот обэтом моя книга.

Глава первая. В которой речьидет о мятежах и бунтах

Общество генов «Сообщество медоносных пчел удовле-творяет идеалу коммунистическогоафоризма: от каждого по способно-стям, каждому по потребностям.Внутри него борьба за существованиестрого ограничена. Матка, трутни ирабочие пчелы получают четко опре-деленное количество пищи… Вдумчи-вый трутень (у рабочих пчел и матокне бывает свободного времени, кото-рое они могли бы посвятить размыш-лениям) со склонностью к этическойфилософии просто обязан был быстать интуитивным моралистом чи-стейшей воды. Он бы указал — и ука-зал совершенно справедливо, — чтоприверженность рабочих к безостано-вочному тяжкому труду в обмен напропитание нельзя объяснить ни ра-зумным эгоизмом, ни любыми други-ми утилитарными мотивами».

«МТомас Гекели. Эволюция и этика. Про-легомены. 1894

уравьи и термиты, — писал князь ПетрАлексеевич Кропоткин, — отреклись

от «Гоббсовой войны» и только выиграли отэтого». Если и существует на свете доказа-тельство эффективности кооперации, то вотоно: муравьи, пчелы и термиты. На нашейпланете насчитывается около 10 триллионовмуравьев. В общей сложности, они весятстолько же, сколько все люди. Установлено,что в амазонских дождевых лесах три четвер-ти всей биомассы насекомых (а в некоторыхместах треть всей биомассы животных) со-ставляют муравьи, термиты, пчелы и осы. За-будьте о хваленом разнообразии форм жиз-ни. Забудьте о миллионах видов жуков. За-будьте об обезьянах, туканах, змеях и улит-ках. На Амазонке господствуют колонии му-равьев и термитов. Запах муравьиной кисло-ты ощущается даже с самолета. А в пустынях,наверное, их еще больше. Если бы не таин-ственная непереносимость низких темпера-тур, муравьи и термиты завоевали бы и райо-ны с умеренным климатом. Как и мы с вами,

они — истинные хозяева планеты3.Пчелиный улей и муравейник с незапа-

мятных времен являлись излюбленной мета-форой, описывающей взаимодействие междулюдьми. Шекспиру улей представлялся образ-чиком великодушного деспотизма, где жите-ли существуют в гармоничном подчинениимонарху. Стремясь польстить Генриху V, ар-хиепископ Кентерберийский говорил:

Так трудятся пчелы,Создания, что людную странуПорядку мудрому природы учат.У них король и разные чины:Одни, как власти, управляютульем,Ведут торговлю вне его другие,А третьи, с острым жалом, каксолдаты,В набегах грабят пышные цветы,И весело летят они с добычейВ палату властелина своего:А он, сосредоточен, величав,Следит, как рой строителей пою-щихВозводит дружно своды золотые.Заготовляют горожане мед,И бедняки-носильщики толпятся

С тяжелой ношею в воротах тес-ных;Суровое вручает правосудьеС гуденьем грозным бледным па-лачамЛенивого, зевающего трутня[4].

Короче говоря, пчелиный улей — иерархи-ческое общество эпохи королевы Елизаветы,только в меньшем масштабе.

Четыре столетия спустя некий неизвест-ный полемист предложил иное видение про-блемы. Вот что пишет по этому поводу Сти-вен Джей Гулд[5]:

«Это было в 1964 году, на Всемирной яр-марке в Нью-Йорке. Спасаясь от дождя, я по-пал в Павильон свободного предприниматель-ства. Внутри, на самом виду, располагаласьмуравьиная колония. Надпись гласила: «Два-дцать миллионов лет эволюционного застоя.Почему? Потому что колония муравьев —это социалистическая, тоталитарная систе-ма».

Эти описания объединяет не только инту-итивное сравнение обществ социальных на-секомых и людей. И первое, и второе подчер-

кивают: муравьи и пчелы каким-то образомгораздо больше людей преуспели в том, к че-му последние так давно стремятся. Их обще-ства более гармоничны и более ориентирова-ны на общее благо, нежели наши, человече-ские, и неважно что там — коммунизм илимонархия.

Единичный муравей или одна медоноснаяпчела бесполезны и обречены на гибель —как бесполезен и обречен отрезанный палец.Но вместе с другими их действия становятсямощными и эффективными, подобно тому,как действенна вся рука. Социальные насеко-мые служат общему благу, ради процветанияобщества рискуют жизнью и приносят ему вжертву собственную репродуктивную функ-цию. Колонии муравьев рождаются, растут,размножаются и умирают, подобно единомуорганизму. У муравьев-жнецов, обитающих вштате Аризона, матка живет 15–20 лет. В пер-вые пять лет колония растет, пока числен-ность рабочих муравьев не достигает пример-но 10 тысяч особей. С трех до пяти лет проте-кает стадия «невыносимой юности», как на-звал ее один исследователь. В этот период ко-

лония нападает на соседние колонии. Точнотак же поступает человекообразная обезья-на-подросток, устанавливая свое место виерархии стаи. К пяти годам колония, как идостигшая зрелости обезьяна, перестает рас-ти и начинает производить крылатых репро-дуктивных особей — эквиваленты спермато-зоидов и яйцеклеток4.

Единичный муравей или одна медонос-ная пчела бесполезны и обречены на ги-бель — как бесполезен и обречен отре-занный палец. Колонии муравьев рож-даются, растут, размножаются иумирают, подобно единому организму.

Результатом коллективного холизма явля-ется применение муравьями, термитами ипчелами экологических стратегий, недоступ-ных одиночным существам. Пчелы находятнектар недолговечных цветов, указывая другдругу лучшие кормовые площади; муравьис потрясающей скоростью прибирают всесъестное, оказывающееся у них на пути.Оставьте открытой банку варенья, и нашед-ший ее тут же позовет на помощь сородичей.Спустя всего несколько минут вокруг будут

копошиться целые полчища муравьев. Улейподобен единому существу, простирающемумногочисленные щупальца к цветам, что рас-тут в миле от него самого. Одни термиты имуравьи строят высокие, похожие на башнигнезда и глубокие подземные помещения, гдена тщательно подготовленном компосте изрубленых листьев выращивают урожай гри-бов. Другие, точно заправские молочники, па-сут тлю и в обмен на защиту получают слад-кий сок. Третьи — более злобные — устраива-ют набеги на жилища друг друга, захватываямножество рабов и обманом вынуждая ихухаживать за чужаками. Четвертые ведутколлективные войны против колоний-конку-рентов. Африканские кочевые муравьи, на-пример, перемещаются армиями по 20 мил-лионов особей общей массой в 20 кг, на своемпути сея ужас и уничтожая все не успевшееубежать живое, включая небольших млеко-питающих и рептилий. Муравей, пчела и тер-мит представляют собой подлинный триумфколлективного предприятия.

Если в тропических лесах господствуютмуравьи, то в морских экосистемах, отличаю-

щихся очень большим разнообразием формжизни, подобное можно сказать о кораллах.Эти существа не только более муравьевсклонны к коллективизму, но и господство ихвыражено гораздо сильнее. В подводном эк-виваленте амазонского дождевого леса, Боль-шом барьерном рифе в Австралии, колони-альные организмы, во-первых, являются до-минирующими животными, а во-вторых, об-разуют аналог деревьев — первичных проду-центов. Кораллы строят риф, с помощью сим-биотических фотосинтезирующих водорос-лей фиксируют углерод, а из толщи воды до-бывают животных и растения, беспрерывноотфильтровывая щупальцами водоросли имелких беспозвоночных. Кораллы — такиеже коллективы, как муравьиные колонии.Главное их отличие в том, что отдельные осо-би обречены на вечные объятия друг с другоми не вольны перемещаться. Сами полипы мо-гут умирать, но колония почти бессмертна.Некоторые коралловые рифы существуютуже более 20 тысяч лет и пережили послед-ний ледниковый период5.

Едва возникнув, жизнь на Земле была ато-

мистичной и индивидуальной[6]. Но с техпор она только «группируется». Сегодняжизнь уже больше не представляет соревно-вание одиночек. Это командная игра. Около3,5 млрд лет назад появились бактерии дли-ной в пять миллионных метра и управляе-мые тысячью генов. Уже тогда, вероятно,можно было говорить о некоем сотрудниче-стве. В современном мире многие бактерииобъединяются друг с другом, образуя так на-зываемые плодовые тела для распростране-ния спор. Некоторые сине-зеленые водорос-ли, или по-другому цианобактерии, формиру-ют колонии с зачатками разделения трудамежду клетками. 1,6 млрд лет назад уже су-ществовали сложные клетки. Они были вмиллионы раз тяжелее бактерий и управля-лись группами из 10 тысяч генов, а то и боль-ше. Это были простейшие. Не позднее500 млн лет назад возникли сложные телаживотных, построенные из миллионов кле-ток. Самым крупным зверем на планете в товремя был трилобит — членистоногое разме-ром с мышь[7]. С тех пор большие организмылишь росли. А наиболее крупные растения и

животные, когда-либо обитавшие на земле, —гигантская секвойя и синий кит — здравству-ют и поныне. Тело последнего состоит из 100тысяч триллионов клеток. Но вот появляетсяновая форма объединения — социальная, 100миллионов лет назад уже существовалисложные колонии муравьев — численностьюв миллион особей[8]. Сегодня муравьи — од-ни из самых успешных устройств на планете6.

Даже млекопитающие и птицы начинаютобъединяться в общества. Голубые кустарни-ковые сойки, расписные малюры и зеленыелесные удоды, наряду с другими видами, рас-тят потомство совместными усилияминескольких особей: обязанности по уходу зановым выводком делят между собой самка,самец и несколько выросших птенцов. Так жепоступают волки, дикие собаки и карликовыемангусты, у которых принято делегироватьразмножение старшей паре в группе. А одноочень необычное роющее млекопитающеестроит нечто похожее на термитник. Голыйземлекоп, обитающий в Восточной Африке,живет в подземных колониях из 70 или 80особей. Одна из них — гигантская королева

Х

(матка), еще 2–3 фертильных самца, осталь-ные — усердные работники, соблюдающиеобет безбрачия. Если в туннель забираетсязмея, несколько рабочих блокируют проход —то есть, подобно термитам и пчелам, рискуютсобственной жизнью ради своей колонии7.

Неумолимое объединение жизни продол-жается. Муравьи и кораллы наследуют зем-лю. Возможно, подобный успех ждет и голыхземлекопов. Остановится ли когда-нибудьэтот процесс8? Сотрудничество: русская матрешка

одит по морям и океанам не менее ковар-ный и хищный, чем армия кочевых афри-

канских муравьев, португальский кораблик СPhysalia). У него 18-метровые жалящие щу-пальца, чудовищный небесно-голубой паруси жуткая репутация. Но это не животное. Этообщина. Она состоит из тысяч крошечных от-дельных животных, неразрывно связанныхмежду собой и разделяющих общую судьбу.Как муравьи в колонии, каждая особь знаетсвои место и обязанности. Гастрозооиды —рабочие, собирающие пищу, дактилозоои-

ды — солдаты, а гонозооиды — матки, отвеча-ющие за размножение.

В кулуарах викторианской зоологии разго-релась яростная дискуссия. Португальскийкораблик — это колония или животное? Со-гласно Томасу Генри Гекели[9], препариро-вавшему физалию на борту корабля Ее Вели-чества Rattlesnake («Гремучая змея»), назы-вать зооиды отдельными животными абсурд-но: это просто органы одного тела. Теперь мысчитаем, что он ошибался, ибо каждый от-дельный зооид — это производное отдельно-го маленького многоклеточного организма.Впрочем, хотя Гекели и имел ложные пред-ставления об истории зооидов, с философскойточки зрения он был прав. Эти животные немогут жить самостоятельно — они зависят отколонии так же, как рука от желудка. То жесамое, как в 1911 году утверждал Уильям Мор-тон Уилер[10], применимо и к колонии мура-вьев. Это организм, в котором функции им-мунной системы выполняют солдаты, яични-ков — королева, а желудка — рабочие.

Однако в ходе спора ученые упустили глав-ное. Суть ведь не в том, что португальский

кораблик или муравьиная колония действи-тельно являются единым организмом, а втом, что каждый единый организм — кол-лектив. Он состоит из миллионов отдельныхклеток, каждая из которых, во-первых, само-достаточна, а во-вторых, зависит от цело-го — совсем как рабочий муравей. Следова-тельно, вопрос, почему некоторые организмыинтегрируются для образования колонии,второстепенен. Главное — почему клеткиобъединяются для образования организма?Акула — такой же коллектив, как и физалия.Только она — коллектив миллиардов сотруд-ничающих клеток, а португальский кораб-лик — коллектив коллективов клеток.

Объяснения требует само существованиеорганизма как такового. Каковы причиныобъединения составляющих его клеток? Пер-вым ученым, представившим это более илименее ясно, стал Ричард Докинз[11]. В своейкниге «Расширенный фенотип» он заметил,что если бы клеточные ядра светились напо-добие крошечных огоньков или звезд, то, на-блюдая за проходящим мимо человеком, мыбы увидели «миллионы миллиардов пылаю-

щих точек, двигающихся в унисон друг другу,но асинхронно со всеми другими скопления-ми таких галактик»9.

Вопрос, почему некоторые организмыинтегрируются для образования коло-нии, второстепенен. Главное — почемуклетки объединяются для образова-ния организма?

В принципе, клеткам ничто не мешаетфункционировать по-отдельности. Многиетак и делают — причем весьма успешно: на-пример амебы и другие простейшие. Есть наЗемле и чрезвычайно необычное существо,которое может быть и отдельной клеткой, иблизким к грибу организмом. Речь идет, ко-нечно, о слизевике. Он состоит приблизи-тельно из 100 тысяч амеб, каждая из которыхпри обилии пищи занимается своими дела-ми. Но едва условия становятся похуже, клет-ки образуют холмик, тот растет, заваливаетсяна бок и отправляется на поиски новых паст-бищ — этакий «слизень» размером с зерныш-ко риса. Если отыскать пищу не удается, сли-зевик принимает форму мексиканскогосомбреро: из его центра вырастает длинный,

тонкий стебелек, на макушке которого фор-мируется особый мешочек. Последний вклю-чает до 80 тысяч спор. Он раскачивается наветру в надежде зацепиться за пролетающеемимо насекомое, которое могло бы перенестиего в местечко получше. Попав в благоприят-ные условия, споры дадут начало новым ко-лониям независимых амеб, а 20 тысяч образу-ющих стебель клеток погибнут мучениче-ской смертью ради их благополучия10.

Слизевики представляют собой конфедера-ции отдельных клеток, вполне способных какк самостоятельному существованию, так и кформированию временного единого организ-ма. Если же взглянуть пристальнее, то дажеотдельные клетки являются коллективами,образованными в результате симбиотическо-го сотрудничества бактерий. Во всяком слу-чае, так полагает большинство биологов.Каждая клетка в наших телах — дом для ми-тохондрий, крошечных бактерий, производя-щих энергию. Около 700–800 миллионов летназад они отказались от собственной незави-симости в обмен на спокойную жизнь внутриклеток наших предков.

Но и эта матрешка не последняя. Ибо внут-ри митохондрий находятся мелкие хромосо-мы, несущие гены, а внутри ядер клеток — бо-лее крупные хромосомы, несущие существен-но больше генов (у человека 46 хромосом иоколо 25 тысяч генов, кодирующих белки). Улюдей хромосомы существуют не поодиноч-ке, а разбиты по двое на 23 пары, хотя в прин-ципе у других организмов хромосомы вполнемогут функционировать и в одиночестве, как,например, у бактерий. То есть хромосома —это тоже пример сотрудничества, на сей разгенов. Гены могут образовывать крошечныекоманды примерно в 50 штук (и тогда мы на-зываем их вирусами), но предпочитают дей-ствовать по-другому. Они, объединяясь тыся-чами, формируют целые хромосомы. Впро-чем, даже гены не всегда бывают самостоя-тельными — некоторые из них несут лишьчасть информации, требующей совмещения сданными других11.

Итак, поиск примеров сотрудничества за-ставил нас сильно углубиться в биологию. Ге-ны объединяются, чтобы образовать хромосо-мы, хромосомы — чтобы образовать геномы,

В

геномы — чтобы образовать сложные клетки,сложные клетки — чтобы образовать орга-низмы, а организмы — чтобы образовать ко-лонии. Вывод: пчелиный улей — предприя-тие коллективное, и коллективность эта го-раздо более многоуровневая, чем кажется напервый взгляд.

Эгоистичный ген середине 1960-х годов в биологии произо-шла настоящая революция, главными за-

чинщиками которой стали Джордж Уильямс[12] и Уильям Гамильтон[13]. Она именуетсязнаменитым эпитетом, предложеннымРичардом Докинзом — «эгоистичный ген». Вее основу положена идея, что в своих поступ-ках индивиды, как правило, не руководству-ются ни благом группы, ни семьи, ни дажесобственным. Всякий раз они делают то, чтовыгодно их генам, ибо все они произошли оттех, кто делал то же самое. Ни один из вашихпредков не умер девственником.

И Уильямс, и Гамильтон — оба натурали-сты и одиночки. Первый, американец, начи-нал свою научную карьеру как морской био-

лог; второй, англичанин, считался вначалеспециалистом по общественным насекомым.В конце 1950-х — начале 1960-х Уильямс, а за-тем и Гамильтон выдвинули аргументы впользу нового, ошеломляющего подхода к по-ниманию эволюции в целом и социальногоповедения в частности. Уильямс начал спредположения, что для тела старение исмерть — вещи весьма контрпродуктивные,но зато для генов программирование старе-ния после размножения совершенно логично.Следовательно, животные (и растения) устро-ены таким образом, чтобы совершать дей-ствия, выгодные не себе и не своему виду, агенам.

Обычно генетические и индивидуальныепотребности совпадают. Хотя и не всегда: на-пример лосось погибает в ходе нереста, а жа-лящая пчела приравнивается к самоубийце.Подчиняясь интересам генов, отдельно взя-тое существо часто делает то, что приноситпользу его потомству. Но и здесь бывают ис-ключения: так, при нехватке пищи птицыбросают своих птенцов, а матери шимпанзебезжалостно отлучают малышей от груди.

Иногда гены требуют совершения действийна благо других родственников (муравьи иволки помогают своим сестрам раститьпотомство), а иногда — и для более крупнойгруппы (стремясь защитить детенышей отволчьей стаи, овцебыки встают плотной сте-ной). Порой же требуется вынудить других су-ществ делать вещи, которые пагубно сказыва-ются на них же самих (простудившись, мыкашляем; сальмонелла вызывает диарею). Новсегда и везде, без исключений, живые суще-ства делают только то, что увеличивает шан-сы их генов (или копий генов) на выживаниеи репликацию. Уильямс сформулировал этумысль со всей характерной для него прямо-той: «Как правило, если современный биологвидит, как одно животное делает нечто в ин-тересах другого животного, он полагает, чтопервым либо манипулирует второй, либо ру-ководит скрытый эгоизм»12.

Вышеизложенная идея возникла сразу издвух источников. Во-первых, она вытекала изсамой теории. Учитывая, что гены — сутьреплицирующаяся валюта естественного от-бора, можно с уверенностью утверждать: те

из них, которые вызывают поведение, повы-шающее вероятность их выживания, неиз-бежно должны процветать за счет тех, кото-рые такое поведение не вызывают. Это про-стое следствие самого факта репликации. Аво-вторых, об этом свидетельствовали наблю-дения и эксперименты. Всевозможные типыпоступков, казавшиеся странными при рас-смотрении сквозь призму отдельной особиили вида, вдруг становились понятными прианализе на уровне генов. В частности, Га-мильтон доказал: общественные насекомыеоставляют больше копий своих генов в следу-ющем поколении, не размножаясь, а помогаявыводить потомство своим сестрам. Следова-тельно, с генной точки зрения, поразитель-ный альтруизм муравья-рабочего оказывает-ся чистым, недвусмысленным эгоизмом. Бес-корыстное сотрудничество внутри муравьи-ной колонии — всего лишь иллюзия. Каждаяособь стремится к генетической вечности нечерез собственных отпрысков, а через своихбратьев и сестер — королевское потомствоматки. Причем, делает она это с тем же гене-тическим эгоизмом, с каким любой человек,

карабкающийся по служебной лестнице, рас-пихивает соперников. Сами муравьи и терми-ты, возможно, и отреклись бы от «Гоббсовойвойны», как утверждал Кропоткин,[14] а вотих гены — едва ли13.

Эта революция в биологии оказала громад-ное психологическое влияние на тех, кого кос-нулась непосредственно. Подобно Дарвину иКопернику, Уильямс и Гамильтон нанеслиунизительный удар людскому самомнению.Человек оказался не только самым обыкно-венным животным, но и, вдобавок, одноразо-вой игрушкой, инструментом сообществаэгоистичных, корыстных генов. Гамильтонотлично помнит момент, когда он вдруг по-нял, что тело и геном больше похожи на об-щество, нежели на слаженный механизм.Вот что он пишет по этому поводу: «И тогдапришло осознание, что геном — это не моно-литная база данных и руководящая группа,преданные одному проекту — оставаться вживых, иметь детей, каковыми я воображалего ранее. Он начал казаться мне сродни залузаседаний совета директоров, полю боя, на ко-тором индивидуалисты и фракции сражают-

ся за власть… Я же — посол, отправленный заграницу некой хрупкой коалицией, носительпротиворечивых приказов хозяев расколов-шейся империи»14.

Ричарда Докинза, тогда еще молодого уче-ного, эти идеи ошарашили ничуть не мень-ше: «Мы всего лишь машины для выживания:самоходные транспортные средства, слепо за-программированные на сохранение эгоистич-ных молекул, известных как гены. Это исти-на, которая все еще продолжает изумлять ме-ня. Несмотря на то что она известна мне ужене один год, я никак не могу к ней привык-нуть»15.

Человек оказался не только самымобыкновенным животным, но и, вдоба-вок, одноразовой игрушкой, инстру-ментом сообщества эгоистичных, ко-рыстных генов.

И действительно, для одного из читателейГамильтона теория эгоистичного гена оберну-лась настоящей трагедией. Ученый утвер-ждал, что альтруизм есть всего-навсего гене-тический эгоизм. Преисполнившись реши-мости опровергнуть этот суровый вывод,

Джордж Прайс самостоятельно изучил гене-тику. Но вместо того, чтобы доказать лож-ность утверждения, лишь обосновал егонеоспоримую правильность. Вдобавок, онупростил математические выкладки, предло-жив собственное уравнение, а также сделалряд важных дополнений в саму теорию. Ис-следователи начали сотрудничать, но Прайс,выказывавший растущие симптомы психиче-ской неустойчивости, в итоге с головой ушелв религию, раздал все свое имущество бед-ным и покончил жизнь самоубийством в пу-стой лондонской коморке. Среди его немного-численных пожитков нашли письма Гамиль-тона16.

Впрочем, большинство ученых просто на-деялись, что со временем Уильямс и Гамиль-тон отойдут в тень. Сама фраза «эгоистичныйген» звучала слишком уж по-гоббсовски, и этоотталкивало основную массу социологов. Бо-лее консервативные специалисты по эволю-ционной биологии — такие, как Стивен ДжейГулд и Ричард Левонтин[15], — вели нескон-чаемую арьергардную борьбу. Как и Кропот-кину, им явно претило сведение всякого про-

Т

явления альтруизма к фундаментальномуэгоизму, на чем настаивали Уильямс и Га-мильтон с коллегами (далее мы убедимся вошибочности такой трактовки). Это все равночто топить многообразие природы в ледяныхводах своекорыстия, возмущались они, пере-фразируя Фридриха Энгельса17.

Эгоистичный эмбрион ем не менее революция эгоистичного гена,весьма и весьма далекая от сурового, гобб-

сова предписания игнорировать благо окру-жающих, на самом деле является прямой то-му противоположностью. В конце концов,она оставляет место и для альтруизма. ЕслиДарвин и Гекели, подобно классическим эко-номистам, волей-неволей полагали, будтовсякий человеческий поступок определяетсяличной выгодой, то Уильямс и Гамильтон яв-но спасли положение, открыв гораздо болеемощный двигатель поведения — генетиче-ский интерес. Эгоистичные гены для дости-жения собственных целей иногда используютбескорыстных индивидов. А значит, альтру-изм со стороны последних вполне объясним.

Мысля исключительно категориями индиви-дов, Гекели сосредоточился на борьбе междуними и, как не преминул заметить Петр Кро-поткин, упустил из виду бесчисленное мно-жество ситуаций, когда никакой борьбы непроисходит. Взгляни Гекели на проблему сточки зрения генов, он, вероятно, пришел бык гораздо менее гоббсову заключению. Далеемы увидим, что биология на самом деле смяг-чает экономические выводы, а отнюдь неужесточает их.

Генетическая точка зрения перекликаетсяс давним спором о мотивах. Пусть мать беско-рыстна по отношению к своему ребенку ис-ключительно благодаря эгоистичности ее ге-нов — само ее поведение все-таки бескорыст-но. Пусть мы знаем, что муравей альтруисти-чен только потому, что эгоистичны его гены,но никто не возьмется отрицать, что сам му-равей альтруистичен. Если мы допускаем,что отдельные люди милы и внимательныдруг к другу, то нам не интересны «мотивы»генов, которые эту добродетель порождают. Спрагматической точки зрения, нам совершен-но не важно, что человек спасает тонущего

товарища не потому, что хочет сделать добро,а потому, что жаждет славы. Не имеет значе-ния и то, что он всего-навсего выполняет ко-манды своих генов, а не выбирает образ дей-ствий по собственной воле. Сам поступок —вот что главное.

Согласно ряду философов, такой вещи, какальтруизм животных, вообще не существует,ибо бескорыстие подразумевает, скорее, вели-кодушный мотив, а не великодушный акт.Даже Блаженный Августин ломал голову надэтой проблемой. Пожертвования, учил он,следует делать из любви к богу, а не из горды-ни. Тот же вопрос в свое время посеял раздормежду Адамом Смитом[16] и его учителем Фр-энсисом Хатчесоном[17]. Последний утвер-ждал, что благодеяние, причиной которогоявляется тщеславие или личная выгода, тако-вым не является. Смит счел это заявление из-лишне категоричным. Добрые дела — это доб-рые дела, даже если человек совершает их изтщеславия. Не так давно экономист АмартияСен[18], вторя Канту, писал: «Если мученияокружающих причиняют вам боль, это сочув-ствие… Можно утверждать, что поведение,

основанное на сочувствии, является в некоемважном отношении эгоистичным, ибо удо-вольствие других людей приносит радость, аих страдания причиняют боль, а значит, лю-бое действие, продиктованное сочувствием,способствует ощущению собственной полез-ности»18.

Другими словами, чем искреннее вы сопе-реживаете попавшим в беду людям, тем боль-ший эгоизм лежит в основе ваших стремле-ний облегчить их горе. Лишь те, кто творятдобро из холодных, бесстрастных убеждений,и являются «истинными» альтруистами.

Впрочем, обществу важен сам факт хоро-шего отношения людей друг к другу, а вовсене их мотивы. Собирая деньги на благотвори-тельность, я не стану возвращать чеки компа-ний и знаменитостей на том лишь основа-нии, что их пожертвования определяются ре-кламными соображениями. Аналогичным об-разом, когда Гамильтон развивал теорию род-ственного отбора, стерильность муравья-ра-бочего ни в коей мере не стала аргументом заили против его эгоизма или бескорыстия Онпросто интерпретировал его альтруистичное

поведение как следствие эгоистичности ге-нов.

Рассмотрим вопрос наследства. Во всеммире одним из стимулов сколотить прилич-ное состояние является стремление оставитьего детям. Этот инстинкт невозможно пода-вить: за относительно редкими исключения-ми, люди стараются передать следующему по-колению большую часть накопленного богат-ства, а не потратить на себя; не отписываютимущество благотворительным организаци-ям, не отказываются от сбережений, чтобыпосле их смерти те попали в руки тому, комупридется. Увы, несмотря на всю очевиднуюповсеместность, эта немотивированная щед-рость не нашла своего места в классическойэкономике. Экономисты принимают ее, до-пускают ее существование, но объяснить немогут, ибо подобное великодушие не прино-сит никакой личной выгоды проявляющемуего индивиду. Однако если рассматривать че-ловечество с точки зрения генов, данный уди-вительный альтруизм абсолютно логичен:богатство, хоть и уплывает из рук одного че-ловека, тем не менее остается во владении

его генов. Другими словами, чем искреннее вы со-переживаете попавшим в беду людям,тем больший эгоизм лежит в основеваших стремлений облегчить их горе.Лишь те, кто творят добро из холод-ных, бесстрастных убеждений, и явля-ются «истинными» альтруистами.

Пусть эгоистичный ген и спасает Руссо оттисков адептов Гоббса, но никаких реверан-сов в сторону ангелов не делает. Теория эгои-стичного гена прогнозирует: всеобщая благо-желательность до невозможности утопична,грибок эгоизма готов поразить в самое серд-це любое гармоничное целое. Возникает по-дозрение, что личные интересы являютсяпричиной бесконечных мятежей. Как Гоббсзаявлял, что естественное состояние не естьсостояние гармонии, так Гамильтон и РобертТриверс[19], зачинатели логики эгоистичногогена, утверждали, что связь между родителя-ми и потомством, между супругами или меж-ду деловыми партнерами являются взаимоот-ношениями не обоюдного удовлетворения, аборьбой за эксплуатацию этих взаимоотно-

шений.Взять хотя бы плод в утробе матери. Что

может быть естественнее, чем взаимный ин-терес матери и пока не родившегося дитя?Она стремится выносить его до положенногосрока, поскольку он несет ее гены. Он желаетей благополучия, потому что иначе сам по-гибнет. Оба используют ее легкие, чтобы по-лучать кислород, оба зависят от биения еесердца. Взаимоотношение абсолютно гармо-ничное: беременность — предприятие сов-местное.

Во всяком случае, так биологи думалираньше. Когда же Триверс заметил, сколькоконфликтов обычно возникает между мате-рью и младенцем после его рождения (хотябы по поводу отнятия от груди), Дэвид Хэйг[20] распространил эти соображения и на пе-риод внутриутробного развития. Вообразим,говорил он, те аспекты, в которых мать иплод отнюдь не единодушны. Первая хочетжить таким образом, чтобы иметь второго ре-бенка; плод предпочел бы, чтобы она посвя-тила все свои силы ему одному. У матери сплодом только по половине общих генов, и

если один из них должен умереть, чтобы вы-жил другой, каждый выберет свою жизнь19.

В конце 1993 года Хэйг опубликовал пора-зительные факты, опровергающие традици-онное благостное видение беременности. Вовсех отношениях плод и его рабыня — пла-цента — ведут себя скорее как коварные внут-ренние паразиты, чем друзья. Их основнаяцель — поставить собственные интересы вы-ше материнских. Клетки плода проникают вартерию, поставляющую материнскую кровьплаценте, внедряются в стенки и уничтожа-ют мышечные клетки — тем самым устраняяматеринский контроль над ее сокращениями.Виновник высокого кровяного давления ипреэклампсии, часто осложняющих течениебеременности, — опять-таки плод, с помощьюгормонов пытающийся привлечь кровь мате-ри к себе, сократив ее приток к другим тка-ням.

Таким же образом ведется битва за уро-вень сахара в крови. В течение последнихтрех месяцев беременности он у материобычно стабилен, хотя с каждый днем в ее ор-ганизме вырабатывается все больше и боль-

ше инсулина — гормона, снижающего уро-вень сахара. Парадокс объясняется просто:плацента под контролем плода выделяет вкровь матери все больше и больше гормонапод названием плацентарный лактоген, кото-рый блокирует действие инсулина. В течениенормальной беременности этого гормона вы-рабатывается довольно много. Однако в техслучаях, когда он не образуется вообще, матьи плод чувствуют себя ничуть не хуже. Выхо-дит, во время беременности и мать и плодпродуцируют увеличивающиеся количествагормонов, оказывающих противоположноедействие и просто сводящих друг друга нанет. Что же происходит?

А происходит, по мнению Хэйга, настоя-щая война. Жадный плод стремится повы-сить уровень сахара в крови матери, чтобыпищи ему было вволю, а расчетливая матьхочет воспрепятствовать неуемным аппети-там своего отпрыска. У некоторых женщинэта короткая и тупиковая война приводит квозникновению гестационного диабета. Тоесть плод выиграл битву — причем с сильнымперевесом. Более того, производством лакто-

гена управляет ген, унаследованный плодомисключительно от отца. Выходит, он — от-цовский паразит внутри матери. И чего сто-ит такая гармония?

Хэйг отнюдь не утверждал, что всякая бе-ременность, по сути, представляет собой оже-сточенную борьбу двух врагов: в процессевоспитания мать и ребенок в основном со-трудничают. Как индивид, женщина порази-тельно бескорыстна и в выкармливании и взащите своих детей. Но, помимо общего гене-тического интереса, каждому присущ и рядсобственных генетических стремлений. Бес-корыстность матери скрывает тот факт, чтоее гены руководствуются одним только эгоиз-мом — будь то преданное отношение к плодуили борьба с ним. Доказательства беспощад-ного отстаивания личных интересов мы на-шли даже в святая святых любви и взаимопо-мощи — в самой матке20.

П

Мятеж в пчелином улье

охожий конфликт в самом сердце коллек-тивного рая можно обнаружить и во всех

прочих случаях естественного сотрудниче-ства. На каждой стадии существует угроза мя-тежа, бунтарского индивидуализма, способ-ного уничтожить коллективный дух.

В качестве примера рассмотрим рабочуюпчелу, давшую настоящий обет безбрачия.

Жадный плод стремится повыситьуровень сахара в крови матери, чтобыпищи ему было вволю, а расчетливаямать хочет воспрепятствоватьнеуемным аппетитам своего отпрыс-ка.

В отличие от многих видов муравьев, рабо-чие пчелы могут производить потомство, од-нако почти никогда этого не делают. Что жеим мешает? Почему они не восстают противтирании собственной матери, заставляющейих воспитывать других своих дочерей, и незаводят детишек сами? Это не праздный во-прос. Недавно в одном улье в Квинслендеименно так и произошло. Несколько рабочих

пчел отложили яйца в помещении, отгоро-женном от остального улья разделительнойрешеткой (специальным ситом, через кото-рое крупная матка не может пролезть). Изяиц вылупились трутни, что неудивительно:рабочие пчелы не спаривались, а из неопло-дотворенных яиц у муравьев, пчел и ос авто-матически развиваются мужские особи — та-ков простой механизм детерминации пола уэтих насекомых.

Если вы спросите рабочую пчелу: «Кого быты предпочла видеть матерью самцов улья?»,она ответит: себя, потом матку и только за-тем другую (случайно выбранную) рабочуюпчелу. Именно в этом порядке — по сниже-нию степени родства. Дело в том, что маткамедоносной пчелы спаривается с нескольки-ми самцами (от 14 до 20) и тщательно переме-шивает их сперматозоиды. Следовательно,большинство рабочих пчел приходятся другдругу не полнородными, а единоутробнымисестрами. Рабочая особь делит половину сво-их генов с собственным сыном, четверть — ссыновьями матки и менее четверти — с сыно-вьями большинства других рабочих, являю-

щихся ее единоутробными сестрами. Такимобразом, всякая рабочая пчела, откладываю-щая собственные яйца, делает больший вкладв продолжение рода, чем та, которая от этоговоздержалась. А значит, через несколько по-колений мир унаследуют размножающиесярабочие. Что же этому мешает?

Каждая рабочая пчела предпочитает соб-ственных сыновей отпрыскам матки. Но каж-дая же предпочитает сыновей матки потом-ству другой рабочей пчелы. Так рабочие самиконтролируют систему, служа общему благу.Они тщательно следят за тем, чтобы в коло-ниях с маткой другие не размножались: на-следников рабочих просто-напросто убивают.Любое яйцо, не помеченное маткой особымферомоном, съедается. Что же произошло висключительном австралийском улье? Уче-ные пришли к выводу, что один трутень пе-редал нескольким рабочим пчелам генетиче-скую способность избегать контролирующиймеханизм и откладывать яйца, которые не бу-дут съедены. Итак, размножению рабочих,как правило, препятствует некая разновид-ность власти большинства, пчелиный парла-

мент.Матки муравьев решают проблему иначе:

они производят физиологически стерильныхрабочих. Неспособные к размножению, те немогут восстать, а значит, ничто не требует отматки спариваться со многими самцами од-новременно. Все рабочие — полнородныесестры. Возможно, они бы и предпочли сыно-вей рабочих сыновьям матки, но вот беда:они не способны их произвести. Другое ис-ключение, также подтверждающее правило,обнаружено у шмелей. «Убейте-ка мне этако-го шмеля с красными ляжками, который намакушке у чертополоха сидит, — говорит Мо-ток Паутинке в комедии Уильяма Шекспира«Сон в летнюю ночь». — И засим, дорогая ма-дам, принесите мне его медовый мешочек».Следовать примеру Мотка — предприятиеневыгодное. Шмели производят мед в коли-чествах, не достаточных для удовлетворениязапросов пчеловодов. Мальчишки эпохи ко-ролевы Елизаветы разоряли гнезда шмелейради крошечного воскового наперстка с ме-дом, припасенного для матки на случай дожд-ливого дня, но никто никогда не держал шме-

линого улья. Почему? Шмели не менее трудо-любивы, чем медоносные пчелы. Ответ прост.Колония шмелей никогда не бывает оченьбольшой. Максимум, она может включать че-тыре сотни рабочих и трутней, а это — ничто,по сравнению с тысячами особей в пчелиномулье. В конце сезона матки погружаются вспячку, чтобы в следующем году начать всесначала, а рабочие погибают.

Почему шмели так отличаются от медонос-ных пчел, удалось выяснить совсем недавно.Дело в том, что матки шмелей моногамны —каждая спаривается только с одним трутнем.А вот матки медоносных пчел спариваются сомногими трутнями (полиандрия). В результа-те получается необычная генетическая ариф-метика. Самцы пчел всех видов, как выпомните, вылупляются из неоплодотворен-ных яиц, а значит, представляют собой чи-стые клоны половины генов своих матерей.Рабочие пчелы, напротив, имеют и мать и от-ца и все являются представителями женскогопола. Рабочие шмели находятся в более близ-ком родстве с потомством своих сестер (точ-нее, на 37,5 %), чем с сыновьями матери

(25 %). Таким образом, когда колония начина-ет производить самцов, рабочие шмели всту-пают в сговор не с маткой против сестер, какделают медоносные пчелы, а с сестрами про-тив матки. Вместо королевского потомстваони выхаживают сыновей рабочих. Именноэтими разногласиями между маткой и рабо-чими и объясняется маленький размер коло-нии шмелей, распадающейся в конце каждо-го сезона21.

Коллективная гармония в улье достигаетсяисключительно за счет подавления эгоистич-ных бунтов отдельных особей. То же справед-ливо и в отношении коллективной гармониитела, клетки, хромосомы и генов. У слизеви-ка — конфедерации амеб, объединяющихся,чтобы сформировать стебелек для распро-странения спор — наблюдается классическийконфликт интересов. Примерно треть от об-щего количества амеб должна будет образо-вать стебелек и погибнуть. Следовательно, непопавшая туда амеба благоденствует за счетболее озабоченного общественными интере-сами сородича, а также оставляет после себябольшее количество эгоистичных генов. Ка-

ким же образом конфедерация убеждает сво-их членов выполнять долг по формированиюстебелька и умирать? Поскольку амебы, обра-зующие стебелек, часто происходят от разныхклонов, непотизм, то есть предпочтение ро-дичей, явно не достаточный ответ. Эгоистич-ные клоны все равно должны превалировать.

Экономистам этот вопрос знаком. Стебе-лек подобен общественному благу, оплачива-емому из налогов: как дорога. Споры — эточастная прибыль, извлекаемая из использова-ния этой дороги. Клоны — различные фирмы,решающие, какой налог они будут платитьза дорогу. «Закон выравнивания чистой при-были» утверждает: зная, сколько клонов де-лают вклад в формирование стебелька, каж-дый из них должен прийти к одному и томуже выводу о том, сколько выделить на споры(чистая прибыль). Остальное следует запла-тить в виде стебелька (налог). Это игра, в ко-торой всякое мошенничество пресекается,хотя как именно — пока не ясно22.

Вечный конфликт между личными инте-ресами и общим благом наблюдается и у лю-дей. Причем в человеческом обществе эта

тенденция настолько распространена и вез-десуща, что в итоге легла в основу всей тео-рии политологии. Теория общественного вы-бора, выдвинутая Джеймсом Бьюкененом[21]и Гордоном Таллоком[22] в 1960-х годах, гла-сит: политики и чиновники тоже не лишенысобственных корыстных интересов. Хотяпредполагается, что эти люди должны выпол-нять общественный долг, а не гнаться за про-движением по службе и наградами, они неиз-бежно и всегда делают то, что лучше для нихи их организации, а не для клиентов и нало-гоплательщиков, которые ее финансируют.При этом они используют насаждаемый аль-труизм в своих интересах: сначала расхвали-вают и стимулируют кооперацию, а затем са-ми же его и предают, переходя на сторонунедругов. Разумеется, это может показатьсячересчур циничным. Зато противоположнаяточка зрения — мол, чиновники суть беско-рыстные слуги общественного блага («эконо-мические евнухи», как называет их Бьюке-нен) — донельзя наивна23.

Определяя знаменитый «закон Паркинсо-на» (фактически являющийся красноречи-

Н

вым преддверием той же теории), СирилНорткот Паркинсон[23] утверждает: «l) чинов-ник множит подчиненных, но не соперников;2) чиновники работают друг для друга». А скакой восхитительной иронией описываетон упятерение численности служащих Ми-нистерства колоний Великобритании в1935–1954 годах, хотя именно в этот периодколичество и размер управляемых колонийрезко сократились. «Казалось бы, — пишетон, — это должно отразиться на штатах мини-стерства, ведающего колониями»24.

Бунт печени аселение Древнего Рима делилось на двакласса: патрициев и плебеев. Изгнав род

Тарквиниев, страна отказалась от монархиии стала республикой. Однако вскоре патри-ции монополизировали политическуювласть, церковные должности и юридическиепривилегии. Ни один плебей, каким бы состо-ятельным он ни был, не имел права стать се-натором или священником, не мог он и по-дать иск против патриция. Единственное, чтоему оставалось доступным — вступить в ар-

мию и сражаться в бесконечных войнах, ко-торые в те времена вел Рим. Мягко говоря,привилегия сомнительная. В 494 году до н. э.плебеи, по горло сытые несправедливостью,фактически объявили забастовку, основнымтребованием которой стало прекращение бо-евых действий. Заручившись обещанием но-воиспеченного диктатора Валерия защититьих от долговой кабалы, они быстренько, од-них за другими, разбили эквов, вольсков и са-бинян и с победой возвратились в Рим. Но Се-нат тут же отменил обещание Валерия, в ре-зультате чего армия взбешенных плебееввстала лагерем на Священной горе в окрест-ностях города. Испугавшись грозного сосед-ства, Сенат отправил на переговоры мудрогоМенения Агриппу, и тот рассказал воинамбасню:

«Однажды члены тела взбунтовались: де-скать, пока они делают всю работу, желудокбездельничает, наслаждаясь плодами ихтяжкого труда. В результате руки, рот и зу-бы решили не кормить желудок до тех пор,пока он им не покорится. Но чем больше ониморили его голодом, тем слабее становились

сами. Вскоре им стало ясно, что у желудкатоже есть свои обязанности: он питает дру-гие члены, переваривая и распределяя получен-ную пищу».

Этим весьма слабым извинением за кор-румпированных политиков Менений и поло-жил конец восстанию. В обмен на выбор двухтрибунов из своих представителей с правомналожения вето на наказание плебея, армияразоружилась, и порядок был восстановлен25.

Чтобы предотвратить рак, телодолжно убедить каждую из миллио-нов миллиардов своих клеток прекра-щать деление сразу по окончании ро-ста.

Наше тело поддерживает свою целост-ность лишь благодаря сложным механизмамподавления мятежа. Взгляните на него с точ-ки зрения печени в организме женщины. Изгода в год она убирает токсины из крови и ре-гулирует химию тела, не требуя за этой ника-кой награды, а в конце жизни всеми забытаяумирает и разлагается. Тем временем по со-седству, всего в нескольких сантиметрах отнее, притаились тихие и терпеливые яични-

ки. Никакого особого вклада в функциониро-вание организма они не вносят — за исклю-чением разве что кое-каких не очень-то нуж-ных гормонов. Зато срывают джекпот бес-смертия.

Они продуцируют яйцеклетку, которая пе-редает гены следующему поколению. Во всехотношениях они сродни печеночным парази-там.

Используя доводы непотизма из теории Га-мильтона о родственном отборе, мы можемутверждать: печень не должна очень уж «воз-ражать» против паразитизма яичников, по-скольку, генетически говоря, она — это ихклон. Если гены выживают благодаря яични-кам, гибель тех, что находятся в печени, зна-чения не имеет. В этом-то и заключается раз-личие между яичниками и настоящим пече-ночным паразитом: у яичников и печени од-ни и те же гены. Но вообразите, что однаждыв печени появляется мутировавшая клетка,способная попасть в кровоток, добраться дояичников и заменить хранящиеся внутриних яйцеклетки своими крошечными копия-ми. Такой мутант процветал бы в за счет нор-

мальных клеток печени и постепенно бы рас-пространился. Через несколько поколениймы все стали бы происходить не из (первона-чальных) яичников наших матерей, а из ихпечени. Мутировавшей клетке печени пле-вать на логику непотизма, ибо в момент сво-его появления ее гены отличаются от геновяичников.

Этот пример, разумеется, выдумка, не име-ющая никакого отношения к медицине. Од-нако он гораздо ближе к истине, чем можетпоказаться на первый взгляд. Таково грубоеописание рака — неспособности клеток пре-кратить размножение. Беспрерывно делящи-еся клетки процветают за счет нормальных.Так раковые опухоли (особенно те, что мета-стазируют — то есть распространяются повсему организму) быстро завладевают всемтелом. Следовательно, чтобы предотвра-тить рак, тело должно убедить каждую измиллионов миллиардов своих клеток прекра-щать деление сразу по окончании роста или«ремонта». Это не так просто, как кажется,ибо в триллионах предшествовавших поколе-ний единственное, чего эти клетки никогда

не делали — не прекращали делиться. Клеткивашей печени происходят не из печени вашейматери, а из яйцеклетки ее яичников. Прекра-тить деление и стать послушной клеткой пе-чени? Да они о таком слыхом не слыхивали завсе время своего бессмертного существова-ния. И все-таки они должны подчинитьсяэтому приказу с первого раза, иначе организмпогибнет от рака.

К счастью, существует огромное множе-ство приспособлений, заставляющих клет-ки подчиняться — внушительная цепочкапредохранителей и отказоустойчивых си-стем, которые по тем или иным причинам вслучае развития рака не срабатывают. Этимеханизмы начинают отказывать (отчастизакономерно: у разных видов рак начинаетразвиваться в разном возрасте) лишь к концужизни, а также под воздействием сильной ра-диации или химических веществ. Впрочем,некоторые из наиболее опасных форм ракапередаются вирусами: непослушные клеткиопухоли нашли способ распространяться, незахватывая яичники, а используя оболочкувируса26.

П

Яблоко с червоточинкой

одобная логика не ограничивается раком.В таком свете можно рассматривать мно-

гие заболевания преклонного возраста. В те-чение жизни неминуемо селективное выжи-вание тех клеточных линий, которые сильныв этом — что, разумеется, включает клеточ-ные линии, выживающие за счет всего орга-низма. Это не какой-то злой умысел — этонеизбежность. Брюс Чарльтон, предложив-ший для этого процесса термин «эндогенныйпаразитизм», утверждал: «Организм можнопредставить как единство, постепенно само-уничтожающееся с момента своего формиро-вания». Старение не нуждается в объяснении,а вот длительная молодость — еще как27.

В развивающемся эмбрионе конфликтмежду эгоистичными клетками и общим бла-гом представляет собой еще большую опас-ность. По мере роста плода любой генетиче-ский мутант, котрый возьмет верх над репро-дуктивными клетками (теми, которые будутвоспроизводиться), распространится в обходлюбой другой мутации. Следовательно, раз-

витие должно представлять собой борьбу эго-истичных тканей за возможность стать гона-дами. Почему же это не так?

Согласно одной интерпретации, ответ кро-ется в двух необычных особенностях жизниэмбриона: «материнском эффекте» (предетер-минации) и изоляции зародышевой линии.Первые несколько дней жизни оплодотворен-ная яйцеклетка генетически не активна — еегены не транскрибируются. Молчание дикту-ется генами матери, определяющими разви-тие зародыша распределением продуктов еегенов. К тому времени, как собственные геныэмбриона бывают выпущены из-под «домаш-него ареста», их судьба, в основном, определе-на. Вскоре (у человека — через каких-то 56дней после оплодотворения) зародышевая ли-ния будет закончена и изолирована: клетки,которые станут яйцеклетками или спермато-зоидами взрослого индивида, отделяются отдругих клеток. На них не повлияют ни мута-ции, ни повреждения, случающиеся со всемидругими генами в теле. Все, что произойдет свами после 56-го дня пренатальной жизни —если это не коснулось яичников или яичек, —

не повлияет на гены ваших потомков. Любаядругая ткань лишена возможности оставитьпотомков, а лишить ее этого означает лише-ние возможности развиваться за счет своихсоперников. Так, амбиции клеток тела поко-ряются воле общего блага. Мятеж подавлен.Как сказал один биолог, «впечатляющая гар-мония развития отражает не общий интереснезависимых, сотрудничающих агентов, новынужденную гармонию удачно сконструи-рованной машины»28.

Материнский эффект и изоляция зароды-шевой линии имеют смысл лишь как попыт-ки подавить эгоистичный мятеж отдельныхклеток. И первое и второе наблюдаются толь-ко у животных, но не у растений и грибов.Растения подавляют мятеж другими способа-ми: любая клетка может стать репродуктив-ной, однако твердые клеточные стенки пре-пятствуют ее перемещению по телу. Систем-ный рак у растений невозможен. У грибовиной подход: у них многоядерные клетки, игены вынуждены разыгрывать права на ре-продукцию в лотерее29.

Угроза эгоистичной диверсии присутству-

ет и в следующей матрешке. Как тело — ре-зультат нелегкого триумфа гармонии надклеточным эгоизмом, так и сама клетка пред-ставляет собой тонкий компромисс того жерода. Внутри каждой имеются 46 хромосом —по 23 от каждого родителя. Это ваш «геном»,ваша команда хромосом. Все они работают со-обща, в идеальной гармонии, диктуя клетке,что ей делать.

Если, однако, вы принадлежите к двумили трем процентам людей, невольно зара-женным любопытной разновидностью пара-зита, ваше видение хромосом может быть бо-лее пристрастным. Эти паразиты называютсяВ-хромосомами или добавочными хромосома-ми. По виду они идентичны обычным, развечто их размер чуточку меньше среднего. Онине образуют пар, не делают практически ни-какого вклада в функционирование клетки и,как правило, не меняются генами с другими.В-хромосомы просто существуют. Посколькуони требуют обычного набора химических ве-ществ, то, как правило, замедляют скоростьразвития, снижают плодовитость или ухуд-шают здоровье организмов, в которых жи-

вут. У человека В-хромосомы изучены мало,но известно, что они являются причиной сни-жения фертильности у женщин. Во многихдругих животных и растениях они более мно-гочисленны и их пагубные эффекты гораздоочевиднее30.

Зачем же они тогда вообще нужны? Отве-чая на этот вопрос, биологи проявили чудесаизобретательности. Одни утверждают, что В-хромосомы способствуют изменчивости ге-нов. Другие полагают, что они подавляют этуизменчивость. Ни одно из подобных объясне-ний не убедительно. Все дело в том, что В-хро-мосомы — паразиты. Они процветают не по-тому, что необходимы клеткам, в которыхживут, а потому, что нужны самим себе. Про-являя особые хитрость и коварство, они акку-мулируются в репродуктивных клетках, нодаже тут ничего не оставляют на волю слу-чая. Когда клетка делится, чтобы образоватьяйцо, она отбрасывает половину генов (кото-рая впоследствии будет дополнена генами изоплодотворяющего сперматозоида). Эта поло-вина, растворяется не сразу, а сначала на-правляется в так называемые полярные тель-

ца. И вот каким-то таинственным образомловкие В-хромосомы практически никогда вних не попадают. Так, несмотря на то, что ве-роятность выживания и размножения живот-ных и растений, имеющих В-хромосомы, ни-же, чем не имеющих, шансы появления у ихпотомков В-хромосом выше, чем других ге-нов. В-хромосомы — хромосомы-бунтовщики,эгоисты, нарушающие гармонию генома31.

В-хромосомы замедляют скоростьразвития, снижают плодовитостьили ухудшают здоровье организмов, вкоторых живут.

Но и это еще не все. Внутри хромосом то-же происходят свои восстания. Однаждыклетки в яичниках вашей матери решилисыграть в одну изысканную карточную игрупод названием «мейоз», в результате которойи образовалась яйцеклетка — половинка вас.Сперва колоду материнских генов перетасо-вали. Затем одну ее половину отложили всторону, а другую оставили вам. В этой игрепопытал счастья каждый ген: вероятность егопопадания в яйцеклетку составляла 50/50.Проигравшие приняли свое предстоящее ис-

чезновение с лица Земли с поразительнымтактом и пожелали более удачливым товари-щам хорошего пути в вечность.

Однако, будь вы мышью или дрозофилой,то могли бы унаследовать ген-мошенник подназванием «нарушитель расхождения хромо-сом» (или «фактор нарушения сегрегации»).Как карты ни тасуй, этот ген неизменно ока-зывается в яйцеклетке или сперматозоиде.Нарушители сегрегации, равно как и В-хромо-сомы, не служат общему благу мыши или му-хи. Они служат только себе. Будучи столь ве-ликими специалистами по распространению,они процветают даже тогда, когда причиняютявный вред телу своего хозяина. Нарушителисегрегации — мятежники, восстающие про-тив превалирующего порядка и отражающиенапряжение, лежащее в основе кажущейсягармонии генов.

В

Общее благо

прочем, эти явления — нарушения общегоспокойствия — относительно редки. Что

же останавливает мятеж? Почему нарушите-лям сегрегации, В-хромосомам и раковымклеткам, не удается выиграть борьбу? Почемугармония обычно превалирует над эгоизмом?Потому что интересы организма важнее. Ночто такое организм? Нет такой вещи. Орга-низм — это просто сумма составляющих егоэгоистичных частей. И группа единиц, ото-бранных по принципу эгоизма, конечно же,не может вдруг взять да и заделаться в аль-труисты.

Чтобы разрешить этот парадокс, вернемсяк медоносным пчелам. Каждая рабочая пчелалично заинтересована в выведении трутней,но каждая же в равной степени хотела бы,чтобы другие рабочие пчелы их не выводили.На каждого эгоистичного производителятрутней приходятся тысячи эгоистичныхпчел, желающих этому помешать. А значит,Шекспир оказался не прав: улей не являетсядеспотичной организацией, управляемой

сверху. Это демократия, в которой индивиду-альные желания многих торжествуют надэгоизмом каждого.

То же самое относится к раковым клеткам,преступным тканям эмбриона, нарушителямсегрегации и В-хромосомам. Мутации, застав-ляющие гены подавлять эгоизм других генов,вероятно, будут процветать так же, как самиэгоистичные мутанты. Кроме того, мест, в ко-торых они могут произойти, гораздо больше:на каждую эгоистичную мутацию в одномприходятся десятки тысяч генов, которыетолько преуспеют, если случайно наткнутсяна механизмы подавления эгоистичного му-танта. Как сказал Эгберт Ли, «создается впе-чатление, что мы имеем дело с парламентомгенов: каждый действует в собственных инте-ресах, но если его действия причиняют вреддругим, те объединятся, чтобы его подавить»32

. В случае с нарушителями сегрегации прояв-ления эгоизма удается устранить разделени-ем генома на хромосомы и «перекрестом»внутри каждой из них. Непрерывная переста-новка генов позволяет отделить нарушителясегрегации от предохранительного механиз-

ма, препятствующего его самоуничтожению.Впрочем, нельзя сказать, чтобы эти меры бы-ли так уж надежны. Как рабочей пчеле вре-менами удается ускользнуть от парламентаулья, так и нарушители расщепления поройумудряются избежать мажоритарного кон-троля парламента генов. Хотя обычно надеж-ды Кропоткина оправдываются: общее благопревалирует.

Г

Глава вторая. Из которойявствует, что наша

самостоятельность сильнопреувеличена Разделение труда

«Только представьте: вокруг бегаютмиллиарды и миллиарды организ-мов — и каждый пребывает под гипно-тическими чарами одной-единствен-ной собственной истины. Истины этиидентичны, но логически несовмести-мы друг с другом: «Мой наследствен-ный материал — самый важный ма-териал на Земле. Его выживаниеоправдывает ваши огорчение, боль, да-же смерть». Вы — один из этих орга-низмов, вы — вечный пленник логиче-ского абсурда».Роберт Райт. Моральное животное.1994

уттерское братство[24] — одна из наиболееустойчивых и успешных религиозных сект

в мире. Гуттериты появились в Европе в XVI

веке, а в XIX-м скопом эмигрировали в Север-ную Америку, где основали многочисленныесельскохозяйственные общины. Отличающиеих высокий уровень рождаемости, общее бла-госостояние и самодостаточность даже на су-ровых пограничных землях Канады (которыедругим земледельцам возделать не удалось)свидетельствуют о крайне эффективной фор-муле их жизни. Речь о коллективизме. Основ-ная добродетель — Gelassenheit. То бишь, гру-бо говоря, «благодарное принятие всего, чтодарует Господь — включая страдание исмерть, отказ от всякого своеволия, эгоизма,стремления к частной собственности». «Ис-тинная любовь, — говорил в 1650 году их ли-дер Эренпрейс, — означает рост для всего ор-ганизма, члены которого взаимозависимы ислужат друг другу».

Сначала готовят место для новогопоселения, затем люди разбиваютсяпо парам со сходными возрастом, по-лом и навыками. И только в день раз-деления тянут жребий, кто отпра-вится на новое место, а кто останет-ся на старом.

Одним словом, гуттериты, являясь обслу-живающими частями более крупного целого,похожи на пчел. И эта аналогия им нравит-ся — они сами сравнивают себя с ульем. Гут-териты сознательно воздвигли те же басти-оны против эгоистичного мятежа, которыемиллионы лет назад выстроили скопления ге-нов, клеток и пчел. Например, когда их общи-на становится достаточно большой и реша-ет разделиться, происходит следующее. Сна-чала готовят место для нового поселения,затем люди разбиваются по парам со сходны-ми возрастом, полом и навыками. И только вдень разделения тянут жребий, кто отпра-вится на новое место, а кто останется настаром. В мире не сыскать более точной ана-логии с процессом мейоза — перетасовкойкарт, когда отбираются везунчики: гены, ко-торые попадут в яйцеклетку33.

Необходимость подобных мер (а также су-ровое обращение с проявившими признакисамовлюбленности) свидетельствует о том,что губительный эгоизм по-прежнему пред-ставляет собой регулярную, неослабевающуюугрозу. Точно так же мейоз напоминает о по-

стоянной возможности генетического мяте-жа. Это, утверждает ряд наблюдателей, не го-ворит о том, что гуттериты — человеческиепчелы, это доказывает как раз обратное. Всвоих комментариях к анализу общества гут-теритов, проведенному Дэвидом Уилсоном иЭлиотом Собером, Ли Кронк пишет: «На са-мом деле пример гуттеритов показывает: за-ставить людей вести себя подобным образомочень, очень трудно. Львиная доля попытокэто сделать заканчивается неудачей».

И все-таки большинство разделяет глав-ный запрет гуттеритов: запрет на эгоизм. Эго-изм — почти что определение порока.

Убийство, воровство, насилие, мошенниче-ство считаются серьезнейшими преступлени-ями, поскольку, по сути, представляют собойэгоистичные или злоумышленные акты, со-вершаемые ради блага исполнителя в ущербжертве. Добродетель, напротив, почти поопределению, есть общее благо группы. Пра-ведные черты (такие как бережливость и воз-держанность), не являющиеся непосредствен-но альтруистическими в своей мотивации,немногочисленны и туманны. Явно доброде-

тельные поступки и качества, которые мы всевосхваляем — кооперация, альтруизм, щед-рость, сочувствие, доброта, бескорыстие, —безоговорочно связаны с благополучиемокружающих. Это не просто какая-то местнаятрадиция — это свойственно всему человече-ству. Исключением, пожалуй, является толь-ко слава, обычно добываемая эгоистичнымии иногда жестокими поступками. Но это ис-ключение лишь подтверждает правило, ибослава — добродетель неоднозначная, черес-чур легко переходящая в тщеславие.

Я хочу сказать, что все мы в глубине ду-ши — гуттериты. Сознательно либо опосредо-ванно все мы верим в стремление к всеобще-му благу. Мы превозносим бескорыстие иосуждаем эгоизм. Кропоткин все перепутал.Фундаментальная добродетельность челове-ка доказывается не наличием параллелей вцарстве животных, а как раз отсутствиемтаковых. Объяснения требуют не частыелюдские пороки, а их редкие добродетели.Джордж Уильямс сформулировал вопрос сле-дующим образом: «Как максимизация эгоиз-ма могла дать организм, способный пропа-

гандировать (а периодически и практико-вать) милосердие по отношению к незнако-мым людям и даже животным?»34 Одержи-мость добродетелью уникальна для нас и ис-тинно социальных животных. Неужели нашвид тоже «аггрегировал»? Неужели мы посте-пенно начинаем терять свою индивидуаль-ность, чтобы в итоге стать частями всеобъем-лющей эволюционирующей структуры подназванием общество? Является ли это нашейхарактерной особенностью? Если да, то в од-ном ключевом аспекте мы весьма необычны:мы размножаемся.

Неужели мы постепенно начинаем те-рять свою индивидуальность, чтобы витоге стать частями всеобъемлющейэволюционирующей структуры под на-званием общество?

Хотя люди никогда не возлагали обязанно-сти размножения на королеву, мы зависимдруг от друга не меньше муравьев и медонос-ных пчел. Набирая эти строки, я используюпрограммное обеспечение, которое никогдабы не смог придумать. ПО установлено накомпьютере, который я никогда не смог бы

Е

собрать. Компьютер работает на электриче-стве, которое я никогда не смог бы открыть. Ия не беспокоюсь о том, откуда возьмется мойобед, ибо твердо знаю, что могу пойти и ку-пить еду в магазине. Одним словом, для меняпреимущество общества — это разделениетруда, специализация, благодаря которой че-ловечество есть нечто большее, нежели про-сто совокупность составляющих его частей.

Общинность сли индивид ставит общее благо превышесвоих личных интересов, то только пото-

му, что его судьба неразрывно связана с судь-бой группы: он ее разделяет. Лучшее, на чтоможет надеяться стерильный муравей — этона обретение бессмертия посредством косвен-ного размножения через потомство матки.Так пассажир самолета надеется на выжива-ние пилота, ибо оно дает шанс не умеретьему самому. Косвенная репродукция черезродственника объясняет, почему клетки, ко-раллы и муравьи объединяются в командыпреимущественно дружных сотрудников. Какмы уже убедились, эмбрион способствует бес-

корыстию отдельных клеток, предупреждаяих деление, а муравьиная матка способствуетбескорыстию рабочих, делая их стерильны-ми.

Тела животных — коралловые клоны и му-равьиные колонии — всего-навсего большиесемьи. Альтруизм внутри семьи — вещь неочень-то удивительная, ибо, как явствует изпредыдущей главы, тесное генетическое род-ство — отличный повод для сотрудничества.Но люди взаимодействуют на ином уровне.Общины гуттеритов — не семьи. И обществасобирателей-охотников — тоже. И деревниземледельцев. Не являются семьями армии,спортивные команды и религиозные конгре-гации. Иначе говоря, ни одно известное чело-веческое сообщество (за возможным исклю-чением одного западноафриканского коро-левства XIX века) никогда даже не пыталосьограничить размножение единственной па-рой или хотя бы одним полигамным мужчи-ной. Следовательно, чем бы ни было челове-ческое общество, это точно не большая семья.А значит, объяснить благожелательность егочленов друг к другу еще труднее. Действи-

тельно, человеческие общества выделяютсясвоим репродуктивным эгалитаризмом. Еслиу многих других групповых млекопитаю-щих — волков, обезьян — правом на размно-жение обладают меньшинство самцов (а ино-гда — даже и самок), то люди делают это все иповсеместно. «Несмотря на присущую намспециализацию и разделение труда, — писалРичард Александер, — практически каждыйчеловек настаивает на праве осуществлятьрепродуктивную деятельность самостоятель-но». Наиболее гармоничные общества, при-бавляет он, те, которые обеспечивают равныерепродуктивные возможности для всех. Мо-ногамные общества, например, часто оказы-ваются более сплоченными и успешными,чем полигамные35.

Люди не только отказываются передаватьправо на размножение другим, но и, фактиче-ски, стараются подавить фаворитизм в отно-шении родственников ради общего блага об-щества. Непотизм, в конце концов, слово ка-кое-то нехорошее. За исключением строгочастных семейных дел, предпочтение род-ственников другим членам сообщества всегда

является признаком коррупции. В ходе своегоисследования жителей французских деревеньв горах Юра, предпринятом в начале 1970-хгодов, Роберт Лейтон обнаружил многочис-ленные доказательства недоверия к непотиз-му. На местном уровне, конечно, люди благо-волили к своим близким. Однако на более вы-соком подобный фаворитизм вызывал резкоенеодобрение. Община и сельскохозяйствен-ный кооператив запрещали отцам, сыновьями братьям одновременно выставлять своикандидатуры на выборах. Считалось, что со-средоточение управления общими ресурсамив руках основанной на родстве фракции неотвечает общим интересам. Группы, постро-енные на принципе кумовства (семействен-ности), имеют нелицеприятное название. Ма-фия тому — ярчайший пример36.

Вследствие отсутствия непотизма анало-гия между людьми и общественными насеко-мыми едва ли правомерна. Нам не только несвойственно косвенное размножение черездругих — мы делаем все возможное, чтобыего избежать. Впрочем, вышесказанное не от-носится к сравнению с хромосомами. Во всем,

В

что касается репродукции, последние — ещебольшие эгалитаристы. Они могут не бытьальтруистами, поскольку не отказываются отсвоего права на репликацию, но они и не эго-исты. Хромосомы ориентированы на группу,защищая целостность всего генома и подав-ляя эгоистичные мятежи отдельных генов37.

Притча о булавочнике одном мы муравьев все-таки превзо-

шли — в разделении труда. У них оно тожесуществует — между рабочими и солдатами,рабочими и добытчиками пищи, строителя-ми и специалистами по гигиене. По нашимстандартам это, разумеется, слабовато. У му-равьев различимы на физическом (морфоло-гическом) уровне максимум четыре касты, азадач — 40, а то и больше. Впрочем, по меревзросления рабочие муравьи меняют своиобязанности, что, разумеется, усиливает раз-деление труда. У некоторых видов — напри-мер кочевых муравьев — отдельные особи ра-ботают в командах, существенно расширяю-щих единоличные навыки38.

У медоносных пчел перманентное разделе-

ние труда вообще отсутствует — за исключе-нием рабочих и матки. Шекспировские пче-лы-судьи, пчелы-каменщики, пчелы-носиль-щики и пчелы-торговцы — всего лишь плодвоображения. Есть только рабочие, каждыйиз которых является специалистом широкогопрофиля. Преимущества общества для пчелызаключаются в том, что колония — эффектив-ное информационно-обрабатывающееустройство, направляющее усилия туда, гдеони приносят наибольшую пользу. А это раз-деления труда не требует.

У людей, напротив, преимущества обще-ства обеспечиваются как раз разделениемтруда. Поскольку каждый человек в некото-ром роде — довольно узкий специалист свое-го дела (обычно специализация начинается сдостаточно раннего возраста, когда психикаеще гибкая и позволяет отлично овладеть вы-бранным ремеслом), то совместные усилия всовокупности дают лучший результат, чем ес-ли бы каждый являлся универсалом. Мы воз-держиваемся только от одной специализа-ции — той, к которой муравьи относятся снаибольшим энтузиазмом: репродуктивному

разделению труда между размножающимисяи помощниками. Ни в одном человеческом об-ществе люди не возлагают функцию размно-жения на своих родственников. Старые девы имонахи нигде не бывают многочисленны.

Именно тесная координация между специ-алистами и заставляет человеческие обще-ства функционировать надлежащим образом,именно она отличает нас от всех других соци-альных существ. Похожую сложность, касае-мую разделения функций, мы находим лишьв обществе клеток, образующих тело. Разделе-ние труда — вот что делает организм стоя-щим изобретением. Красные кровяные тель-ца необходимы печени так же, как она нужнаим. Вместе они могут достичь большего, чемлюбая отдельная клетка. Каждая мышца,каждый зуб, каждый нерв, каждая кость игра-ют свою четко определенную роль. Ни одинорган не пытается делать все сразу. Вот поче-му мы можем рассчитывать на большее, чемслизевик. Уже в самом начале зарожденияжизни разделение труда стало решающимшагом. Не только отдельные гены распреде-лили между собой функции управления клет-

кой, но и сами специализировались на сохра-нении информации, оставляя выполнениехимических и структурных задач белкам. Мызнаем, что это было разделение труда, по-скольку РНК способна как сохранять инфор-мацию, так и выступать химическим катали-затором. Впрочем, в первой задаче она явноуступает ДНК, а во второй — белкам39.

Ни в одном человеческом обществелюди не возлагают функцию размно-жения на своих родственников. Ста-рые девы и монахи нигде не бываютмногочисленны.

Адам Смит первым осознал, что именноразделение труда и делает человеческое об-щество большим, чем просто совокупностьсоставляющих его частей. В первой главе сво-ей великой книги «Исследование о природе ипричинах богатства народов» он в качествепримера приводит обыкновенного булавоч-ника. Человек, не обученный изготовлениюбулавок, вероятно, сможет делать одну вдень, а потренировавшись — максимум око-ло 20. Благодаря же разделению труда междубулавочниками и небулавочниками, а также

дальнейшему распределению производствен-ных задач между несколькими специалиста-ми нам удается существенно увеличить коли-чество булавок, которое может изготавливатькаждый человек, 10 рабочих на булавочнойфабрике вырабатывали и вырабатывают, пи-сал Смит, 48 тысяч штук ежедневно. Цена 20булавок, следовательно, составляет 1/240 че-ловеко-дня, тогда как покупатель, решившийсделать их самостоятельно, затратил бы на ихизготовление минимум целые сутки.

Причины такого преимущества, утвер-ждал Смит, заключаются в трех ключевыхфакторах. Специализирующийся на изготов-лении булавок человек, во-первых, постоянносовершенствует свои умение и сноровку, во-вторых, экономит время, которое иначе при-шлось бы потратить на переключение междузадачами, а в-третьих, извлекает выгоду изизобретения, покупки или использованияспециализированных машин, ускоряющихпроизводство. Смит писал это на рассветепромышленной революции: всего нанескольких страницах он изложил един-ственную причину, по которой материальное

благосостояние его страны, да и всего мира, впоследующие два века должно резко улуч-шиться. (Кроме того, он явно осознавал от-чуждающие эффекты излишней специализа-ции; «человек, который тратит свою жизньна выполнение нескольких простых опера-ций… становится настолько глупым и неве-жественным, насколько это вообще возмож-но для человеческого существа», — писал он,предвосхищая Карла Маркса и Чарли Чапли-на). Современные экономисты согласны соСмитом: экономическим развитием наш мирцеликом и полностью обязан кумулятивнымэффектам разделения труда, распределяемымрынками и стимулируемым новыми техноло-гиями40.

Если биологи ничего не прибавили к тео-рии Смита, они хотя бы взяли на себя труд еепроверить. Помимо всего прочего, он утвер-ждал, что, во-первых, разделение труда уси-ливается с увеличением размера рынка, а во-вторых, на рынке определенного размера раз-деление труда усиливается с улучшениемтранспортного сообщения и коммуникации.Оба принципа оказались верными для про-

стых сообществ клеток — в данном случаедля существа под названием Volvox, колони-ального организма, представляющего собойшарик сотрудничающих, но в целом самосто-ятельных, независимых клеток. Чем он боль-ше, тем выше вероятность разделения труда,при котором некоторые клетки специализи-руются на репродукции. И чем больше имеет-ся связей между клетками, тем сильнее разде-ление труда. В Merillisphaera (родича вольвок-са) клетки теряют друг с другом соединения,по которым химические вещества поступаютиз одной в другую, тогда как в Euvolvox онисохраняются. Как следствие, Euvolvox можетнаправить больше питательных веществ кспециализированным репродуктивным клет-кам, благодаря чему те развиваются быстрее41

.От исследований разделения труда у сли-

зевиков Джон Боннер перешел к телам и со-обществам. Факты доказывают правильностьутверждений Адама Смита относительно свя-зи, существующей между размером и разделе-нием труда. Более крупные тела, как правило,включают больше различных типов клеток, а

сообщества, организованные в более крупныегруппы — больше профессиональных каст(начиная с вымерших тасманийцев, жившихв группах по 15 человек и признававшихтолько две касты, и заканчивая маори, живу-щих общинами по 2000 человек и различаю-щих 60 различных функций)42.

Со времен Адама Смита о разделении тру-да практически ничего интересного не былонаписано ни биологами, ни экономистами. Вэкономике особое внимание привлекал лишьконфликт между разделением труда и неэф-фективными монополиями, которые тот витоге создает: если все выполняют разные за-дачи, о стимулирующей роли конкуренцииприходится забыть43. Биологи же не моглиобъяснить, почему у одних муравьев суще-ствуют несколько каст рабочих, а у других —всего одна.

«Странно, — писал Майкл Гизелин, — чтои биологи, и экономисты уделяли так маловнимания разделению труда. Несмотря на яв-ную потребность в объяснении, оно принима-лось просто как факт, а его функциональнаязначимость, по сути, игнорировалась. Хотя

иногда имеет место разделение труда, а ино-гда — совмещение, удовлетворительного объ-яснения, почему это происходит, до сих порне найдено»44.

Муравьи намного многочисленнее жу-ков, но куда менее разнообразны.

Гизелин открыл парадокс. Отказ муравьев,термитов и пчел от «охоты и собирательства»ради «сельского хозяйства» в некоторомсмысле усилил присущую им специализа-цию. Как и люди, они используют свои обще-ства с разделением труда, чтобы выращиватьурожай или домашних животных. Пусть вданном случае вместо пшеницы и скота —грибы и тля, но принцип тот же. С другой сто-роны, социальным насекомым свойственнагораздо меньшая специализация в питании,чем одиночным. Вкусы первых чрезвычайноразносторонни. Каждый жук и личинка ба-бочки едят только один вид растения; каждаяоса отлично создана для убийства только од-ной разновидности жертвы. Зато большин-ство муравьев едят почти все, что им попада-ется на пути; медоносные пчелы не брезгуют

цветами всех форм и расцветок; термиты по-едают любую древесину. Даже сельскохозяй-ственники — ребята широко профиля. Му-равьи-листорезы кормят свои грибы листья-ми деревьев разных видов.

«Вот оно, великое преимущество разделе-ния труда: благодаря специализации на уров-не индивида возможна генерализация на уров-не колонии. Отсюда парадокс: муравьи на-много многочисленнее жуков, но куда менееразнообразны»45.

Возвращаясь к булавочнику Адама Смита,заметим, что и он и его покупатель тольковыигрывают: последний получает более де-шевые булавки, а первый вырабатывает ихдостаточно для того, чтобы обменять на при-личный запас всех других нужных ему това-ров. Отсюда вытекает, возможно, наименееоцененное во всей истории идей открытие.Смит выдвинул одно парадоксальное предпо-ложение: социальные выгоды образуются изиндивидуальных пороков. Сотрудничество ипрогресс, присущие человеческому обществу,являются результатом не доброжелательно-сти, а преследования личных интересов. Эго-

истичные стремления порождают промыш-ленность, негодование препятствует проявле-ниям агрессии, тщеславие может явитьсяпричиной добрых дел. В наиболее известномабзаце своей книги Смит пишет:

«Почти у всех других видов животныхкаждая особь, достигнув зрелости, стано-вится совершенно независимой и в своем есте-ственном состоянии не нуждается в помощидругих живых существ. Между тем, человекпостоянно нуждается в помощи своих ближ-них, но тщетно было бы ожидать ее лишь из-за их расположения. Он скорее достигнет сво-ей цели, если обратится к их эгоизму и суме-ет показать: сделать для него то, что он хо-чет — в их собственных интересах… Не отблагожелательности мясника, пивовара илибулочника ожидаем мы получить свой обед, аот соблюдения ими своих собственных инте-ресов. Мы обращаемся не к гуманности, а к ихэгоизму. И никогда не говорим им о нашихнуждах, а лишь об их выгодах. Никто не хо-чет зависеть главным образом от благоволе-ния своих сограждан. Даже нищий не целикомзависит от него»46.

Как предостерегал Сэмуэль Бриттан[25],Смита легко понять неверно. Мясник, может,и не руководствуется благожелательностью,но это не означает, что им движут черствостьили желание сделать гадость окружающим.Преследование собственных интересов отли-чается от злого умысла так же, как и от аль-труизма47.

Можно провести великолепную параллельмежду тем, что имел в виду Смит, и человече-ской иммунной системой. Последняя зависитот молекул, которые «обертываются» вокругчужеродных белков. Для этого им необходи-мо в точности подходить под «мишень» — тоесть они в высшей степени специфичны. Лю-бое антитело (или Т-клетка) может напастьна «интервента» лишь одного конкретноготипа. Получается, иммунная система должнарасполагать бесчисленным множеством раз-личных защитных клеток. И у нее их болеемиллиарда. Каждая немногочисленна, но пристолкновении с мишенью готова к воспроиз-ведению. В некотором смысле, можно ска-зать, что ею «руководят» личные интересы.Когда Т-клетка начинает делиться, это точно

не вызвано неким благородным побуждени-ем убить интервента. Скорее, она руковод-ствуется потребностью размножаться: им-мунная система представляет собой конку-рентный мир, в котором процветают толькоте клетки, которые делятся при каждом удоб-ном случае. Чтобы размножиться, Т-клет-ка-«убийца» должна получить интерлейкиныот Т-клетки-«помощницы». Молекулы, позво-ляющие «убийце» получить интерлейкины —те же самые, которые позволяют ей распозна-вать интервентов. Молекулы, заставляющие«помощницу» помогать — те же самые, кото-рые нужны ей для роста. Следовательно, на-падение на чужеродного интервента пред-ставляет для этих клеток побочный продуктнормального стремления расти и делиться.Вся система организована так, что эгоистич-ные амбиции каждой клетки могут быть удо-влетворены лишь в результате выполненияею своего долга перед телом. Эгоистичныестремления подчинены общему благу телатак же, как эгоистичные индивиды благодарярынку подчинены общему благу общества.Как будто наша кровь полна бойскаутов, вы-

искивающих интервентов за шоколадку48.Если перевести открытия Смита на язык

современных идиом, можно сказать, чтожизнь — это не игра с нулевой суммой. По-следняя предполагает победителя и побеж-денного — как в теннисном матче. Но не всеигры такие, иногда бывает, что обе стороныпобеждают или обе уступают. Взять хотя быторговлю. Как замечает Смит, в данном слу-чае благодаря разделению труда могут бытьодновременно удовлетворены и мои эгои-стичные стремления извлечь выгоду из тор-говли с вами, и ваши — извлечь выгоду изторговли со мной. Несмотря на то что каж-дый из нас действует сообразно собственныминтересам, мы приносим пользу друг другу имиру. Выходит, даже если Гоббс и не ошибал-ся, утверждая, что в основе своей мы суще-ства порочные, а не добродетельные, то Руссовсе равно прав: гармония и прогресс возмож-ны и без управления сверху (то есть прави-тельства). Невидимая рука ведет нас вперед.

В эпоху более развитого самосознания по-добный цинизм шокирует. Тем не менеефакт: хорошие поступки могут быть обуслов-

лены плохими мотивами, это не следует иг-норировать. Тем самым мы признаем: добрыедела свершаются, и всеобщее благо в челове-ческом обществе достижимо, хотя это отнюдьне обязывает нас верить в ангелов. Причинойблагожелательности может стать и своекоры-стие. «Не в личном интересе состоит слабаясторона человеческой природы», — замечаетСмит в своей книге «Теория нравственныхчувств». В самом деле, указывает он, благоже-лательность не подходит для задачи построе-ния сотрудничества в крупном обществе, ибомы всегда предвзяты по отношению к род-ственникам и близким. Общество, построен-ное на благожелательности, будет пронизанонепотизмом. Между посторонними невиди-мая рука рынка, распределяющая эгоистич-ные стремления, гораздо справедливее49.

Я

Технологический каменный век описал разделение труда в современномобществе, а не в условиях простого пле-

менного строя, в котором мы жили большуючасть своей истории. Конечно же, оно возник-ло лишь недавно. Как заметил в 1960 годуспециалист по термитам Альфред Эмерсон,испытавший на себе косвенное влияние Кро-поткина, «по мере того, как усиливается раз-деление труда между специалистами, усили-вается и интеграция в системы единиц болеевысокого уровня. По мере развития социаль-ного гомеостаза человек теряет некоторую до-лю саморегуляции и становится более зависи-мым от разделения труда и интеграции соци-альной системы»50.

Эмерсон намекал, что разделение труда —это нечто довольно новое, нечто все еще про-грессирующее.

Экономисты особенно склонны делать вы-вод, будто оно — изобретение современное.Дескать, пока все были крестьянами, каждыйявлялся мастером на все руки, и лишь когдацивилизация одарила нас своими щедротами,

мы прибегли к специализации.Такая интерпретация вызывает у меня

определенные сомнения. Думаю, специализа-ция в обществе охотников-собирателей —пусть и гораздо менее явная — существовалауже сотни тысяч лет назад. И уж точно онаимеется у современных охотников-собирате-лей: среди представителей племени гуаяки(Парагвай) одни славятся умением находитьноры броненосцев, другие — последних отту-да выкапывать. Среди австралийских абори-генов до сих пор попадаются люди, которыхпочитают как раз за определенные навыки италанты51.

С восьми до двенадцати лет я учился впансионе, где (с незначительными, но досад-ными перерывами на уроки и занятия спор-том) мы только и делали, что воевали. Подоб-но отрядам шимпанзе, мы делились на груп-пы (банды), каждой из которых давалось на-звание в честь ее лидера, после чего прини-мались сооружать либо неприступные крепо-сти на деревьях, либо подземные туннели, от-куда затем устраивали набеги на конкурен-тов. В то время это казалось безумно серьез-

ным, хотя травмы были незначительными.Отлично помню, как однажды я — уверенныйв своих силах мальчишка, считающий, чтоего недооценили — потребовал для себя при-вилегии забраться на определенное дерево(давно позабыл, зачем). Это был акт потряса-ющего неповиновения: статус у меня был до-вольно низкий, да и все прекрасно знали, чтолазанье по деревьям у нас возглавляет X. Внадлежащим порядке мне разрешили опозо-риться. X вновь занял свое место в иерархии,тогда как я упал на несколько пунктов. Соб-ственно, в нашей группе тоже существовалоразделение труда.

Вообще-то сложно вообразить себе коман-ду взрослых людей, трудящихся на протяже-нии довольно длительного времени (как де-лали наши предки) без возникновения тойили иной разновидности специализации.

То, что она предшествовала промышлен-ной революции — точно. Перечислив несмет-ное множество разных специальностей, необ-ходимых для изготовления даже грубой шер-стяной куртки поденщика (пастухи, ткачи,купцы, инструментальщики, плотники, даже

рудокопы, которые добывают уголь для куз-ницы, в которой куются ножницы, которымипастух стрижет шерсть), Адам Смит ясно по-казал степень разделения труда, из чего из-влекал выгоду рабочий XVIII века. То же мож-но сказать о средневековых, древнеримских идревнегреческих обществах. Кстати, в конценеолита ситуация едва ли отличалась некимкардинальным образом. Когда в 1991 году вы-соко в тирольских Альпах, во льду, нашли5000-летнюю мумию мужчины эпохи неолита[26], разнообразие и искусность его снаряже-ния потрясли даже ученых. В каменном векеЕвропа была населена немногочисленнымиплеменами. Они плавили медь, но не бронзу.Выращивание кукурузы и разведение скотадавно заменили собой охоту как основной ис-точник средств к существованию, однакописьмо, законы и государство были еще неиз-вестны. Под соломенной накидкой на мужчи-не была медвежья шкура, и он имел при себекаменный кинжал с рукояткой из ясеня, мед-ный топор, тисовый лук, колчан и 14 кизило-вых стрел. Кроме того, он нес гриб-трутовикдля разжигания огня, два сосуда из березовой

коры, в одном из которых хранились угли споследнего костра, прикрытые кленовымилистьями, корзину из орешника, костяноешило, каменные сверла и скребки, березовыйтрутовик-антибиотик вместо медицинскойаптечки и различные «запчасти». Лезвие егомедного топора оказалось выполнено так ис-кусно и заточено так остро, что добиться по-добного трудно даже при современном уров-не познаний в металлургии. С миллиметро-вой точностью оно было приделано к тисовойрукоятке, по форме представляющей собойидеальный рычаг.

«Это была явно технологическая эпоха. Изшкур, дерева, коры, грибов, меди, камня, ко-стей и травы люди изготавливали оружие,одежду, веревки, сумки, иглы, клей, сосуды иукрашения. Пожалуй, этот несчастный та-щил на себе больше снаряжения, чем пара ска-лолазов, которые его нашли. По мнению ар-хеологов, большинство вещей — дело рук раз-личных специалистов (равно как и татуиров-ки, украшавшие атритные суставы самогомужчины)»52.

Кто сказал, что именно на этом следует

остановиться? Лично я отказываюсь верить,что такое же разделение труда не существова-ло 100 тысяч лет назад — у наших еще болеедалеких предков, чье тело и мозг почти неот-личимы от тела и мозга современного чело-века. Один делал каменные орудия, другойзнал, как выследить добычу, третий отличнометал копье, четвертый слыл великолепнымстратегом. Из-за нашей склонности к им-принтингу (то есть запечатлению задач, с ко-торыми мы часто сталкиваемся в детстве июности), подобное разделение труда должноподкрепляться обучением в молодом воз-расте. Следовательно, чтобы получить хоро-шего теннисиста или шахматиста, необходи-мо сперва найти молодое дарование, а затемотправить его в соответствующую специаль-ную школу. Полагаю, лучшие мастера по то-порам в племени Homo Erectus — человекапрямоходящего — начинали подмастерьямиу взрослых мужчин.

Мужчины? В своей фантазии я не затронулженщин — но не для того, чтобы их обидеть,а для того, чтобы четче проиллюстрироватьаргумент. Разделение труда среди дам было,

вероятно, столь же сильным, как и средимужчин. Во всяком случае, один его тип ярковыражен во всех известных человеческих об-ществах: между мужчиной и женщиной и, вчастности, между мужем и женой. Первыйдобывает редкое, но богатое белком мясо, авторая тем временем собирает многочислен-ные, но бедные белком фрукты. В итоге параизвлекает максимальную выгоду из обоихмиров. Ни один другой примат не использу-ет половое разделение труда таким образом(к этой теме мы еще вернемся в пятой главе).

Величайшее преимущество человеческогообщества — это разделение труда, благодарякоторому достигается «ненулевость». Этоттермин, предложенный Робертом Райтом,четко отражает способность общества бытьбольшим, нежели просто совокупностью со-ставляющих его частей. Впрочем, это ничегоне говорит нам о том, как вообще оно возник-ло. Мы знаем, что непотизм тут не при чем.Доказательства инбридинга и косвенного раз-множения за счет других, характерных длялюбой построенной на семейственности ко-лонии, отсутствуют. Так что же это было? Со-

гласно наиболее убедительной гипотезе, вседело в реципрокности (взаимности). Или, пословам Адама Смита, «в склонности к торгов-ле, к обмену одного на другое»53.

В

Глава третья. В которойкомпьютеры учатся

сотрудничеству Дилемма заключенного

«Таким образом, я приучаюсь оказы-вать другому человеку услугу, даже нечувствуя к нему истинного располо-жения, ибо предвижу, что он ответитмне тем же, тоже ожидая ответнойуслуги и рассчитывая на поддержаниевзаимного обмена услугами со мной ис другими людьми. Следовательно, ес-ли я оказал ему услугу и он воспользо-вался выгодой, проистекающей из мо-его поступка, он вынужден внести исвою долю [в обмен услугами], так какпредвидит последствия своего отка-за».Дэвид Юм. Трактат о человеческойприроде. 1740

опере Пуччини «Тоска» главная героинясталкивается с ужасной дилеммой. Ее воз-

любленный Каварадосси приговорен к смер-

ти Скарпиа, начальником полиции. Послед-ний предлагает Тоске сделку. Если она пода-рит ему ночь, он спасет жизнь ее любимого,приказав расстрельной команде использо-вать холостые патроны. Тоска решает обма-нуть Скарпиа: она соглашается на его требо-вание, но после того, как тот отдает соответ-ствующий приказ, убивает его. Увы, слишкомпоздно выясняется, что Скарпиа тоже солгал:патроны настоящие, и Каварадосси погибает.Тоска заканчивает жизнь самоубийством. Витоге мертвы все трое.

Хотя прямо они об этом не говорили, ноТоска и Скарпиа играли в игру — самую из-вестную во всей теории игр, мудреном раз-деле математики, представляющем собойнеобычный мост между биологией и эконо-микой. Игра эта явилась главным элементомодного из наиболее волнительных научныхоткрытий последних лет: понимания причиндоброго отношения людей друг к другу. Болеетого, и Тоска, и Скарпиа играли так, как, со-гласно теории игр, они и должны были это де-лать, несмотря на катастрофический исходдля каждого. Как же это может быть?

Игра называется дилеммой заключенногои применима везде, где имеет место кон-фликт между личными интересами и общимблагом. С одной стороны, и Тоска, и Скарпиатолько выиграли бы, придерживаясь каждыйсвоей части сделки: девушка выручила бы избеды любимого, а мужчина переспал бы сней. С другой стороны, каждому в отдельно-сти гораздо выгоднее было заставить другоговыполнить свою часть сделки, а самому обма-нуть: Тоска спасла бы возлюбленного и своючесть, а Скарпия получил бы удовольствие иотделался от врага.

Дилемма заключенного представляет со-бой очевидный пример того, как добиться со-трудничества эгоистов — не зависящего ниот запретов, ни от моральных ограничений,ни от этического императива. Как личныеинтересы могут заставить человека слу-жить общему благу? Свое название игра полу-чила благодаря байке о двух арестантах, ко-торой обычно и объясняют ее суть. Передкаждым стоит выбор: либо дать показанияпротив другого и тем самым скостить себесрок, либо промолчать. Дилемма заключает-

ся в следующем: если не донесет никто, поли-ция приговорит обоих за меньшее преступле-ние. Оба только выиграют, если будут хра-нить молчание, но каждый в отдельностивыиграет больше, если донесет.

Почему? Выкиньте из головы заключен-ных и представьте себе простую математиче-скую игру, в которую вы играете с другим че-ловеком на очки. Если вы оба выбираете со-трудничество («храните молчание»), каждыйполучает три пункта (это называется «награ-дой»); если вы оба предаете, каждый получаетпо одному («наказание»). Но если один преда-ет, а другой сотрудничает, последний получа-ет ноль очков («штраф простофиле»), а пер-вый — пять («искушение»). То есть, если вашпартнер предает, вам тоже лучше предать. Та-ким образом, вы получите одно очко — и этоявно лучше, чем вообще ничего. Если же вашпартнер сотрудничает, вам все равно лучшепредать: получите вместо трех баллов всепять. Вывод: что бы ни делал другой человек,вам всегда лучше предавать. Поскольку вашпартнер рассуждает точно так же, результатвсегда один и тот же: обоюдное предатель-

ство. И по одному очку каждому, хотя можнобыло заработать по три.

Не позволяйте собственной нравственно-сти ввести себя в заблуждение. Тот факт, что,сотрудничая, вы оба проявляете благород-ство, для данного вопроса совершенно неуме-стен. Мы ищем не «правильный» поступок, алогически «наилучшее» действие в мораль-ном вакууме. А это предательство. Быть эгои-стичным — рационально.

Дилемма заключенного стара как мир;Гоббс точно ее понимал. Как и Руссо, в своейкороткой, но знаменитой истории об охоте наоленя мельком описавший более утонченнуюее версию, известную под названием коорди-национной игры. Изображая примитивныхлюдей на охоте, он писал:

«Если охотились на оленя, то каждый по-нимал, что для этого он обязан оставатьсяна своем посту; но если вблизи кого-либо изохотников пробегал заяц, то не приходилосьсомневаться: этот охотник без зазрения со-вести пустится за ним вдогонку и, настигнувего, весьма мало будет сокрушаться о том,что таким образом лишил добычи своих то-

варищей»54.Дабы понять, что имел в виду Руссо, пред-

положим, будто на охоту отправилось всеплемя. Как правило, охотники окружают ча-щу, в которой затаился олень, и начинаютсходиться. Рано или поздно животное попы-тается прорваться сквозь оцепление. В этотмомент, если все идет хорошо, его убиваетближайший к нему охотник. Но представьте,что один из них вдруг вспугнет зайца. Он точ-но его поймает — но только если выйдет изкруга. В результате, образуется небольшойпромежуток, через который олень и убегает.С охотником, поймавшим зайца, все в поряд-ке — мясо у него есть. А вот остальные рас-плачиваются за его эгоизм пустыми желудка-ми. Выходит, решение, правильное для инди-вида, оказалось неправильным для группы.Это лишний раз доказывает, каким беспер-спективным и безнадежным проектом явля-ется социальная кооперация (холодно добав-ляет мизантроп Руссо).

Что бы ни делал другой человек, вамвсегда лучше предавать. Посколькуваш партнер рассуждает точно так

же, результат всегда один и тот же:обоюдное предательство.

Современную версию охоты на оленя пред-ложил Дуглас Хофштадтер[27]. Называетсяона «дилемма волка». 20 человек сидят каж-дый в своей кабинке, держа руку на кнопке.Каждый получает 1000 долларов, если в тече-ние 10 минут ее никто не нажимает. Человек,который делает это, получает 100 долларов, авсе остальные — ничего. Если вы умны, то нестанете нажимать кнопку и заберете 1000долларов. Если вы очень умны, то осознаетекрошечную вероятность того, что кто-то ока-жется достаточно глуп и таки нажмет своюкнопку, — а значит, вам лучше нажать своюпервым. А если вы очень-очень умны, то по-нимаете, что очень умные люди тоже это по-нимают и тоже нажмут свои кнопки. В этомслучае вам опять-таки лучше нажать свою,причем как можно быстрее. Как и в дилеммезаключенного, логика ведет к коллективнойкатастрофе55.

Несмотря на свой почтенный возраст, ди-лемма заключенного была впервые сформу-лирована в качестве игры лишь в 1950 году

двумя — математиками корпорации RAND(Калифорния) Мерриллом Флудом и Мелви-ном Дрешером. Несколько месяцев спустяАльберт Такер из Принстонского университе-та представил ее в качестве истории о двухзаключенных. Флуд и Дрешер понимали: ди-леммы заключенного окружают нас повсюду.Грубо говоря, любая ситуация, в которой выхотите сделать нечто, но знаете, что если также поступят все остальные, то это будетошибкой, скорее всего — дилемма заключен-ного. (Согласно формальному математическо-му определению, дилемма заключенного —везде, где искушение больше, чем награда, ко-торая больше, чем наказание, которое боль-ше, чем штраф простофиле, хотя если искуше-ние огромно, игра меняется). Если бы на каж-дого можно было положиться в том, что он неугонит чужой автомобиль, машины не при-шлось бы запирать и удалось бы сэкономитьуйму времени и денег на страховку, сигнали-зацию и тому подобное. Все мы только выиг-раем от этого. Но в таком доверчивом мирекаждый обретет еще больше, если отступитот общественного договора и таки украдет ав-

то. Аналогичным образом, рыбаки только вы-играют, если каждый проявит сдержанностьи не станет ловить слишком много рыбы. Ноесли каждый ловит столько, сколько может,проявляющий сдержанность всего-навсеголишается своей доли в пользу более эгоистич-ного товарища. То есть все мы коллективнорасплачиваемся за индивидуализм.

Тропические дождевые леса, как ни стран-но — результат дилемм заключенного. Дере-вья тратят огромное количество энергии нарост, а не на размножение. Если бы они мог-ли прийти к соглашению с конкурентами,объявить стволы вне закона и соблюдатьмаксимальную высоту в три метра, все бы отэтого только выиграли. Но они не могут.

Таким вот вещам, сведению сложностейжизни к глупой игре, экономисты и обязанысвоей дурной славой. Впрочем, суть не в том,чтобы запихнуть всякую проблему реальнойжизни в коробку под названием «дилемма за-ключенного», а в том, чтобы создать идеали-зированную версию происходящего в услови-ях конфликта между коллективными и инди-видуальными интересами. Затем можно спо-

койно экспериментировать с идеалом, покане удастся открыть нечто, заслуживающеевнимания, после чего вернуться к реальномумиру и посмотреть, проливает ли оно свет напроисходящее в действительности.

Именно так поступили с «дилеммой за-ключенного» (хотя некоторых теоретиков,брыкающихся и вопящих, пришлось втаски-вать обратно в реальный мир насильно). Су-ровый безрадостный вывод, что предатель-ство является единственным рациональнымподходом, математиков, разумеется, не устра-ивал. Поэтому в 1960-х они чуть ли не с мани-акальной настойчивостью принялись искатьопровержение. И неоднократно заявляли, чтонашли таковое, главным образом в 1966 году,когда Найджел Говард переформулировал иг-ру в терминах намерений игроков, а не ихдействий. Однако предложенное решение на-ряду со всеми другими оказалось всего-навсе-го попыткой выдать желаемое за действи-тельное, самообманом. Учитывая начальныеусловия игры, кооперация просто нелогична.

Этот вывод вызывал глубокую антипатию.Дело было не только в том, что он представ-

лялся абсолютно безнравственным в своихпоследствиях. Он, казалось, существенно рас-ходился с поведением живых людей. Сотруд-ничество — обычная черта человеческого об-щества, а доверие — фундамент социальной иэкономической жизни. Разве они нерацио-нальны? Неужели мы вынуждены подавлятьсвои инстинкты, чтобы быть милыми по от-ношению друг к другу? Оправдывает ли себяпреступление? Честны ли люди только тогда,когда им это выгодно?

К концу 1970-х дилемма заключенного ста-ла олицетворять собой все, что было не так свыпестованной экономистами личной выго-дой. Если игра доказывала: с точки зренияиндивида, единственным рациональным по-ступком был эгоистичный, значит, главноедопущение являлось неадекватным. Посколь-ку люди эгоистичны не всегда, они должныруководствоваться не личной выгодой, а об-щим благом. Поскольку же вся классическаяэкономика построена на личной выгоде, вы-ходит, все 200 лет ее существования экономи-сты лаяли не на то дерево.

Теория игр родилась в 1944 году в плодови-

том, но «бесчеловечном» мозгу венгерскогогения Джона фон Неймана[28], позже став от-раслью математики, в особенности отвечаю-щей потребностям «мрачной науки» эконо-мики. Объяснение просто: эта теория касает-ся той области, где правильность поступководних определяется действиями других. Чтобы ни творилось на свете, имеется всего одноправильное решение примера «2+2». Но вотнамерение купить или продать ценные бума-ги, например, целиком и полностью зависитот обстоятельств — в частности, от решенийдругих людей. Даже в этом случае, однако, мо-жет существовать безопасная линия поведе-ния, стратегия, работающая вне зависимостиот действий окружающих. Найти ее в реаль-ной ситуации — такой, как принятие реше-ния об инвестиции — практически невоз-можно. Хотя это и не означает, что идеальнойстратегии вообще не существует. Смысл тео-рии игр в том, чтобы найти универсальныйрецепт в упрощенных версиях реального ми-ра. Это назвали «равновесием Нэша» — вчесть принстонского математика ДжонаНэша[29], выдвинувшего эту теорию в 1951 го-

ду, а в 1994-м, после долгой борьбы с шизофре-нией, получившего за нее Нобелевскую пре-мию. Вот ее определение: равновесие возника-ет тогда, когда стратегия каждого игрокаявляется оптимальной реакцией на страте-гии, принятые другими игроками, и откло-няться от выбранной стратегии не выгодноникому.

В качестве примера рассмотрим игру, при-думанную Питером Хаммерштайном и Рейн-хардом Селтеном. Есть два человека, Конради Нико; их задача — поделить деньги друг сдругом. Конрад делает первый ход и долженрешить, как они разделят деньги: пополам(справедливо) или нет (несправедливо). Никоделает второй ход и должен решить, сколькоденег они поделят: много или мало. Если Ко-нрад выбирает «несправедливо», он получаетв девять раз больше, чем Нико. Если Нико вы-бирает «много», каждый получает в десятьраз больше, чем получил бы при выборе «ма-ло». Конрад может потребовать в девять разбольше, чем Нико, и последний ничего не мо-жет с этим поделать: выбирая «мало», он на-казывает не только оппонента, но и себя. Сле-

довательно, несчастный Нико не может дажепригрозить наказать Конрада, ибо все егоугрозы выбрать «мало» неубедительны. Рав-новесие Нэша: один выбирает «несправедли-во», а другой — «много». Это не идеальный ис-ход для Нико, но это лучшее, что можно сде-лать в данной ситуации56.

Равновесие возникает тогда, когдастратегия каждого игрока являетсяоптимальной реакцией на стратегии,принятые другими игроками, и откло-няться от выбранной стратегии невыгодно никому.

Заметьте, в равновесии Нэша наилучшийрезультат достигается не всегда. Далеко невсегда. Часто оно устанавливается между дву-мя стратегиями, приводящими к неудаче од-ного или обоих партнеров, однако ни один изних не сумеет добиться лучших результатов,даже если поступит иначе. Дилемма заклю-ченного — как раз такая игра. В случае, когдапартнеры играют в игру впервые и толькоодин раз, существует только одно равновесиеНэша: оба партнера предают — то есть отка-зываются от сотрудничества.

А

Ястребы и Голуби

потом один эксперимент поставил этотвывод с ног на голову. Выяснилось, что на

протяжении целых 30 лет из дилеммы заклю-ченного извлекали неверный урок. Эгоизм неявляется рациональным решением, если….Если игра повторяется неоднократно.

По иронии судьбы, на решение головолом-ки наткнулись в сам момент ее изобретения,но впоследствии просто забыли о нем. Флуд иДрешер сразу обнаружили весьма странныйфеномен. Когда они попросили двух коллег —Армена Алчия-на и Джона Уильямса — сыг-рать на небольшие суммы денег 100 раз, «под-опытные кролики» оказались на удивлениерасположены к кооперации: в 60 из 100 попы-ток оба сотрудничали и извлекали выгоду извзаимной помощи. На протяжении всей игрыкаждый вел записи. В них оба отметили, чтостарались быть благодушными по отноше-нию к партнеру, чтобы тот был таким же в от-вет — вплоть до самого конца игры, когдакаждый решил воспользоваться шансомбыстренько нажиться за счет другого. Когда

два человека играют многократно, в течениенеопределенного периода времени явно пре-валирует добропорядочность, а не низость57.

О турнире Алчияна — Уильямса скоро по-забыли. Впрочем, когда бы людей ни проси-ли сыграть в «дилемму заключенного», онинеизменно склонялись к сотрудничеству —тактике, с точки зрения логики, неверной.Подобную неуместную готовность к сотруд-ничеству снисходительно приписали ихнерациональности и, в основном, не подда-ющейся объяснению любезности. «Очевид-но, — писала одна пара теоретиков, — зауряд-ные игроки недостаточно сведущи в страте-гических вопросах и, как следствие, не пони-мают, что единственная рационально оправ-данная стратегия — это ОП (оба предают)».Мы были слишком тупы, чтобы это сообра-зить58.

В начале 1970-х годов один биолог сновапришел к выводам, вытекавшим из турнираАлчияна — Уильямса, только уже в своей об-ласти. Инженер-генетик Джон Мейнард Смит[30] никогда не слышал о дилемме заключен-ного, но полагал, что биология может исполь-

зовать теорию игр не менее эффективно, чемэкономика. Как рациональные индивидыдолжны выбирать стратегии, согласно теорииигр, являющиеся «наименьшими из двух зол»в любых обстоятельствах, утверждал он, так иестественный отбор должен вырабатывать уживотных инстинктивное поведение, в осно-ве которого лежат схожие стратегии. Други-ми словами, к мысли о выборе равновесия Нэ-ша можно прийти как сознательной, рацио-нальной дедукцией, так и размышляя об эво-люционной истории. Решение может прини-мать не только индивид, оно может бытьопределено отбором. Мейнард Смит назвалразвитый инстинкт, отвечающий равнове-сию Нэша, «эволюционно стабильной страте-гией»: ни одно животное, принявшее ее, неокажется в более затруднительном положе-нии, чем то, которое выбрало другую страте-гию.

Первый пример Мейнарда Смита являл со-бой попытку пролить свет на то, почему зве-ри обычно не дерутся до смерти. Он предста-вил ситуацию в виде борьбы Ястреба и Голу-бя. Первый, выступающий грубым эквивален-

том «предательства» в дилемме заключенно-го, легко побеждает второго, но получаетстрашные раны в сражении с другим Ястре-бом. Голубь, выступающий эквивалентом «со-трудничества», извлекает выгоду из встречи сдругим Голубем, но не может противостоятьЯстребу. Если игра повторяется много раз, бо-лее мягкие качества Голубя приносят боль-шую пользу. В частности, весьма успешнойоказывается стратегия «Отпорщик» — когдаон, встречаясь с Ястребом, тоже превращаетсяв него. Более подробно мы остановимся наней чуть позже59.

Поскольку игры Мейнарда Смита относи-лись к сфере биологии, экономисты их про-игнорировали. Но вот в конце 1970-х происхо-дит нечто странное и, я бы сказал, тревожное.В дилемму заключенного начинают игратькомпьютеры. Несмотря на свои холодные,безжалостные, рациональные мозги, маши-ны, в сущности, делают то же самое, что иглупые, наивные людишки — вопреки всякойрациональности, они стремятся к сотрудни-честву. Математики забили тревогу. В 1979 го-ду, задавшись целью изучить логику взаимо-

действия, молодой политолог Роберт Аксель-род организовал турнир. Он призвал коллегпо всему миру разработать компьютерныепрограммы, которые играли бы в эту игру 200раз — против всех представленных программ,против себя и против случайной программы.В ходе соревнования каждая должна была на-брать определенное количество очков.

«Разработки различного уровня сложно-сти прислали 14 человек. Ко всеобщему изум-лению, «добрые» программы оказались весьмауспешны. Ни одна из восьми лучших из них неинициировала предательство. Более того, по-бедила самая «добрая» из всех — и самая про-стая. Анатоль Рапопорт[31], канадский поли-толог и бывший пианист, интересующийсяядерной конфронтацией и, вероятно, знаю-щий о дилемме заключенного больше кого быто ни было, прислал программу под названи-ем «Око за око». Ее стратегия заключалась вследующем: начинать с сотрудничества, азатем делать то, что делал оппонент напредыдущем ходу. «Око за око» — просто дру-гое название «Отпорщика» Мейнарда Смита»60.

Аксельрод провел новый турнир. Теперьперед участниками стояла задача победить«Око за око». Были испробованы 62 програм-мы, и самой успешной оказалась… сама «Окоза око», снова вышедшая на первое место.

В своей книге Аксельрод пишет:«Стойкий успех «Око за око» объясняется

присущей ей комбинацией добропорядочно-сти, мстительности, незлопамятности и яс-ности. Добропорядочность препятствует по-паданию в ненужные неприятности. Мсти-тельность отбивает охоту у другой сторонынастаивать на предательстве. Незлопамят-ность помогает восстановить взаимное со-трудничество. А ясность делает ее доступ-ной пониманию оппонента, что обеспечиваетдлительное сотрудничество»61.

В ходе следующего турнира Аксельродустроил настоящую войну между стратегия-ми по типу «выживает сильнейший» — одиниз первых примеров того, что позже получи-ло название «искусственной жизни». Есте-ственный отбор, движущую силу эволюции,довольно легко сымитировать на компьюте-ре: программы борются за пространство на

мониторе так же, как настоящие живые суще-ства размножаются и борются за простран-ство в реальном мире. В версии Аксельрода —неуспешные стратегии постепенно исчезали,оставляя все поле в распоряжение наиболеесильной программы. При этом наблюдаласьцелая серия увлекательных событий. Сначала«непорядочные» стратегии преуспевали засчет «добрых» и наивных. Не отставали отних только такие «отпорщики», как «Око заоко». Постепенно, однако, у «непорядочных»стратегий закончились легкие жертвы. Тогдаони начали сталкиваться друг с другом, и ихколичество стало быстро уменьшаться, в ре-зультате чего вперед вышла «Око за око».Именно она, отвоевав все поле, в итоге и ста-ла победительницей. Опять.

П

Братья по крови

олагая, что полученные результаты долж-ны представлять немалый интерес для

биологов, Аксельрод связался со своим колле-гой по Мичиганскому университету — не кеминым, как Уильямом Гамильтоном. Тот былпотрясен одним совпадением.

Более 10 лет назад молоденький аспи-рант-биолог из Гарварда Роберт Триверс пока-зал Гамильтону написанное им эссе, в кото-ром отметил, что животные и люди, как пра-вило, руководствуются личной выгодой, нопри этом часто сотрудничают. Одной из при-чин взаимодействия эгоистичных индиви-дов, по его мнению, являлась «реципрок-ность»: по сути, рука руку моет. Услуга, ока-занная одним животным другому, можетбыть позже вознаграждена ответной, к выго-де обоих — при условии, что затраты на ееоказание меньше, чем прибыль от ее получе-ния. Таким образом, далекие от альтруизмаобщественные животные могут просто-на-просто эгоистично обмениваться желаемымиодолжениями. Получив поддержку от Га-

мильтона, Триверс опубликовал свою статью,содержавшую аргументы в пользу реципрок-ного (взаимного) альтруизма в мире живот-ных, а также ряд предполагаемых примеров.Более того, как способ проверки своей идеион даже описал повторяющуюся дилемму за-ключенного. И на ее основе сделал вывод:чем длительнее взаимоотношения двух инди-видов, тем выше должна быть вероятность ихсотрудничества. Фактически он предсказал«Око за око»62.

И тут вдруг, 10 лет спустя, в руках Гамиль-тона оказывается математическое доказа-тельство реального потенциала идей Тривер-са. Для привлечения внимания биологов кпроблеме «Око за око» Аксельрод и Гамиль-тон опубликовали совместную статью под на-званием «Эволюция сотрудничества»[32]. Ре-зультат: взрыв интереса и поиск реальныхпримеров среди животных63.

Последние не заставили себя долго ждать.В 1983 году биолог Джеральд Уилкинсон вер-нулся в Калифорнию с Коста-Рики с несколь-ко непривлекательным примером сотрудни-чества. Ученый изучал летучих мышей-вам-

пиров. Последние проводят дни в полых ство-лах деревьев, а ночью вылетают на поискикрупных животных, чтобы преспокойно на-питься их крови через маленькие ранки вшкуре. Такая жизнь полна риска, ибо перио-дически летучая мышь возвращается домойголодной. Причин тому может быть две: либоона не нашла подходящий объект, либо что-то помешало трапезе. У старых особей конфузслучается в одну ночь из 10, тогда как моло-дые терпят неудачи в три раза чаще, и две го-лодные ночи подряд отнюдь не редкость. Спу-стя какие-то 60 часов без кровавой пищимышь оказывается под угрозой смерти.

К счастью для летучих мышей, они могутвыпить крови больше, чем им требуется вданный момент, а излишек отрыгнуть и от-дать другой мыши. Акт сам по себе велико-душный, щедрый. Возникает дилемма заклю-ченного: летучим мышам, которые кормятдруг друга, намного лучше, чем тем, которыеэтого не делают. Правда, мышам, которыепринимают еду от других, но сами не делятся,лучше всех, а мышам, которые еду отдают, ноне получают, — хуже всех.

Поскольку эти звери, как правило, устраи-ваются на ночлег в одних и тех же местах иживут достаточно долго — до 18 лет они зна-комятся друг с другом и, как и компьютерныепрограммы Аксельрода, имеют возможностьиграть в дилемму заключенного многократ-но. Соседи по ночлегу, кстати, зачастую не яв-ляются близкими родственниками. Следова-тельно, их щедрость нельзя объяснить непо-тизмом. Уилкинсон обнаружил, что летучиемыши, судя по всему, используют стратегию«Око за око». Поделившись кровью в про-шлом, в будущем они получат кровь от быв-шего реципиента. А отказав в крови, в буду-щем тоже получат отказ. Каждая летучаямышь, похоже, отлично ведет счет — возмож-но, это и является целью социального грум-минга, которым они часто занимаются. Делов том, что летучие мыши чистят мех друг дру-га, уделяя особое внимание как раз областямвокруг желудка. Мыши с раздувшимся отобильной пищи животом не так-то простоскрыть это от осматривающей ее шерсть. Об-манщицу очень быстро выводят на чистуюводу. Реципрокность торжествует64.

Реципрокность свойственна и африкан-ским верветкам. Проигрывая магнитофоннуюзапись с призывами о помощи в драке, уче-ные установили: обезьяны реагируют на при-зыв охотнее, если зовущие помогали им впрошлом. Если же две обезьяны являютсяблизкими родственниками, реакция второйиз них не так сильно зависит от того, помога-ла ли ей раньше первая. Таким образом, каки предсказывает теория, стратегия «Око заоко» представляет собой механизм генериро-вания сотрудничества между неродственны-ми особями. Детеныши принимают доброже-лательность матери как должное, им неприходится заслуживать ее собственнымищедрыми поступками. Братья и сестры не ис-пытывают потребности отвечать услугойна каждую услугу. Зато особи, в родстве несостоящие, социальные долги осознают чет-ко65.

Главное условие, необходимое для работыстратегии «Око за око» — стабильные, повто-ряющиеся взаимоотношения. Чем случайнееи нерегулярнее встречи двух особей, тем ма-ловероятнее, что они приведут к сотрудниче-

ству. Эта идея, заметил Триверс, подтвержда-ется одной удивительной особенностью ко-ралловых рифов — своеобразных станцийочистки, где местная крупная рыба (включаяхищников) избавляется от паразитов с помо-щью мелких рыбешек и креветок.

Чистка является неотъемлемой и важнойчастью жизни тропической рыбы. Свои услу-ги предлагают более 45 ее видов и минимумшесть видов креветок — причем для некото-рых она является единственным источникомпищи. Большинство чистильщиков выделя-ются особыми раскраской и поведением. Начистку приплывают рыбы всевозможных ви-дов: кто-то из открытого океана, кто-то специ-ально выбирается из своих убежищ под ри-фом. Некоторые даже меняют цвет, тем са-мым сигнализируя о потребности в чистке.Особенно важен этот процесс для крупнойрыбы. Многие тратят на него столько же вре-мени, сколько на кормление, и чистятся понескольку раз в день — особенно если они ра-нены или больны. Если с рифа убрать чи-стильщиков, эффект будет мгновенен: общаячисленность рыб резко снизится, а количе-

ство больных по мере распространения пара-зитов резко повысится.

Детеныши принимают доброжела-тельность матери как должное, имне приходится заслуживать ее соб-ственными щедрыми поступками.

Более мелкая рыба получает пищу, а болеекрупная — чистку: взаимная выгода налицо.Что любопытно, многие чистильщики имеютте же размер и форму, что и добыча рыб, кото-рых они чистят, но бесстрашно шныряют ту-да-сюда в пасти своих клиентов, проплываютмежду жабрами и, по сути, играют со смер-тью. При этом они не только остаются целыми невредимыми. «Клиенты» даже подаютосторожные и хорошо понимаемые сигна-лы — мол, с меня хватит, я поплыл дальше. Ичистильщики тут же бросаются прочь. Ин-стинкты, управляющие связанным с чисткойповедением, чрезвычайно сильны. Триверсприводит в пример одного крупного морскогоокуня, который в течение шести лет жил в ак-вариуме, пока не вырос до метровой длины ине привык кидаться на любую рыбу, которуюему бросали. Как ни странно, встретив перво-

го в своей жизни чистильщика, он тут же ра-зинул пасть и растопырил жабры, хотя ника-ких паразитов у него в помине не было.

Загадка в том, почему клиенты никогда негонятся за двумя зайцами: казалось бы, почи-стись, а потом возьми да и слопай чистиль-щика (эквивалент предательства в дилеммезаключенного). Но этого не происходит — потой же самой причине, по которой редки пре-дательства. Что вам ответит аморальныйньюйоркец, если вы спросите его, зачем онплатит своей домработнице — нелегальнойиммигрантке? Ведь он может просто уволитьее, а на следующей неделе нанять другую?Рыбы рассуждают аналогичным образом: хо-роших чистильщиков трудно найти. Клиен-ты берегут их не из общего чувства долга пе-ред будущими клиентами, а потому что хоро-ший чистильщик представляет большую цен-ность в виде чистильщика, чем в виде корма.Чистильщика можно найти в одном и том жеместе на одном и том же рифе. День за днем.Год за годом. Перманентность и продолжи-тельность взаимоотношений — в данном слу-чае ключевые факторы.

Одноразовые встречи способствуют преда-тельству; частое повторение — сотрудниче-ству. В открытом-то океане станций чисткинет66.

Другой пример, который изучал Аксель-род, касался Западного фронта в Первой ми-ровой войне. Поскольку в результате созда-лась патовая ситуация, война превратилась водну нескончаемую битву, которая велась наодном и том же месте, и встречи между двумяармиями повторялись снова и снова. Это по-вторение, равно как и повторение игр в ди-лемме заключенного, изменили разумнуютактику с враждебности на сотрудничество.Западный фронт и в самом деле был букваль-но «зачумлен» неофициальными перемирия-ми между союзниками и немецкими частя-ми, достаточно долгое время стоявшими другпротив друга. С помощью искусных системкоммуникации согласовывались условия, из-винялись за случайные нарушения и гаран-тировали относительный мир. И все это —без ведома командования с обеих сторон. Ис-полнение соглашения о перемирии обеспечи-валось простой местью. Для наказания про-

тивника за предательство использовалисьрейды и артиллерийские удары — причем си-туация нередко выходила из-под контроля,как обыкновенная кровная вражда. Следова-тельно, происходящее здорово смахивало настратегию «Око за око»: стороны стремилисько взаимному сотрудничеству, но отвечалипредательством на предательство. Когда со-глашения о перемирии наконец обнаружи-лись, генералы обеих сторон применили про-стое и эффективное «лекарство»: части сталирегулярно перемещать. Отныне ни один полкне находился против другого достаточно дол-гое время, чтобы между ними успели устано-виться взаимоотношения сотрудничества.

Впрочем, пример из Первой мировой вой-ны четко показывает: у стратегии «Око заоко» есть и темная сторона. Если два игрокавстречают друг друга и начинают свои взаи-моотношения должным образом, они сотруд-ничают. Но если один из них случайно преда-ет, следует продолжительная серия обоюдныхукоров, от которой в буквальном смысле нетспасения. В этом-то и заключается смысл фра-зы «око за око» для тех, кто склонен (или был

склонен) к кровной мести и фракционнойвражде — например на Сицилии, в шотланд-ских границах в XVI веке, в Древней Греции ив современной Амазонии. Далее мы убедимся,что стратегия «Око за око» — отнюдь не уни-версальная панацея.

А вывод, между тем, напрашивается сле-дующий: частое использование реципрокно-сти в обществе, возможно, есть неотъемле-мая часть самой человеческой природы. Этоинстинкт. Мы без всяких рассуждений пони-маем, что долг платежом красен — нас ненадо этому учить. Это знание появляется са-мо собой по мере того, как мы взрослеем.Это неистребимая предрасположенность,подпитываемая или не подпитываемая обуче-нием — как получится. А почему? Потомучто естественному отбору вздумалось датьнам возможность извлекать из социальногообраза жизни максимум.

Д

Глава четвертая. Из которойследует, что иметь хорошую

репутацию выгодно Как отличить ястребов от голубей

«Каждый организм будет помогатьсвоим сородичам, если ему это выгод-но. За неимением другого выбора, ондобровольно встает под ярмо рабско-го служения общему благу. Но кактолько появится возможность дей-ствовать в собственных интересах,ничто, кроме целесообразности, не по-мешает ему изранить, покалечить,убить своего брата, полового партне-ра, родителя или детеныша. Оцарапав«альтруиста», вы увидите, как исте-кает кровью «лицемер».Майкл Гизелин. Экономия природы иэволюция пола. 1974

ля своего размера летучие мыши облада-ют очень большим мозгом. Дело в том, что

новая кора (неокортекс) — умная область впередней части мозга — непропорционально

велика по сравнению с участками, располо-женными ближе к задней его части. Самойбольшой новой корой из всех летучих мышейобладают мыши-вампиры. Не случайно имен-но им свойственны более сложные, чем боль-шинству других летучих мышей, взаимоотно-шения — включая, как мы уже убедились, ре-ципрок-ность между не связанными род-ственными узами членами группы. Чтобы иг-рать в реципрокность, вампирам необходи-мо, во-первых, распознавать друг друга, во-вторых, помнить, кто ответил услугой науслугу, а кто нет, и, в-третьих, соответствен-но, либо простить долг, либо затаить обиду. Вдвух самых умных семействах сухопутныхмлекопитающих — у приматов и хищни-ков — наблюдается тесная взаимосвязь меж-ду размером мозга и численностью социаль-ной группы. Чем больше общество, в которомживет особь, тем больше новая кора относи-тельно остального мозга. Чтобы преуспеватьв сложном обществе, нужен большой мозг.Чтобы приобрести большой мозг, нужножить в сложном обществе. Как ни крути, вза-имосвязь убедительна67.

Более того, она настолько тесная, что мо-жет быть использована для прогнозированияразмера группы, свойственной всему виду.Согласно этой логике, люди живут в сообще-ствах по 150 человек. Хотя многие города имегаполисы гораздо крупнее, указанная циф-ра довольно точна. Примерно столько людейв типичных группах охотников-собирателей,в религиозной общине, в адресной книге, вроте. Именно такое количество сотрудниковпредпочитают работодатели на легко управ-ляемой фабрике. В общем, это те люди, кото-рых каждый из нас хорошо знает68.

Реципрокность работает только в том слу-чае, если люди распознают друг друга. Нельзяответить услугой на услугу или затаить оби-ду, если неизвестно, как найти и выявитьблагодетеля или врага. Кроме того, в ходе об-суждения теории игр мы упустили из видуважнейший ингредиент реципрокности —репутацию. В обществе индивидов, которыхвы различаете и хорошо знаете, вам никогдане приходится решать дилемму заключенно-го вслепую. Вы можете выбирать партнеров.Например тех, с кем уже сотрудничали в про-

шлом. Или тех, кому, по словам окружающих,можно доверять. Наконец тех, кто сигнализи-рует о готовности сотрудничать. Одним сло-вом, вы вправе проявить разборчивость.

В крупных, космополитических мегаполи-сах с грубостью, оскорблениями и жестоко-стью сталкиваешься чаще, чем в маленькихгородках и сельской местности. Где это вида-но, чтобы в пригороде или деревне люди ез-дили так, как они это делают в Манхэттенеили центре Парижа — грозя кулаками другимводителям, сигналя и выказывая свое нетер-пение всевозможными способами? Почемутак происходит — давно известно. Большиегорода анонимны. Незнакомцам в Нью-Йор-ке, Париже или Лондоне можно грубитьсколько угодно, ибо шанс встретиться с нимиснова ничтожно мал (особенно если вы на ма-шине). Что сдерживает нас в пригороде илидеревне, так это острое осознание реципрок-ности. Если вы грубите, велика вероятность,что в ответ будут грубить вам. Если вы добрыи внимательны по отношению к окружаю-щим, есть хороший шанс, что вам ответят тойже предупредительностью.

П

В условиях, в которых развивались лю-ди — в маленьких племенах, где встречи с по-сторонним были крайне редки — подобныйсмысл реципрокного обязательства наверня-ка ощущался особенно остро. Так оно и естьсреди сельских жителей. Возможно, в основесоциального инстинкта человека действи-тельно лежит стратегия «Око за око». Возмож-но, именно она объясняет, почему, с точкизрения социальных инстинктов, из всех мле-копитающих люди наиболее близки голымземлекопам.

Охота на Снарка[33] осле турниров Роберта Аксельрода страте-гия «Око за око» вызвала некоторое — не

скажу, чтобы очень уж яростное — недоволь-ство. И у экономистов, и у зоологов нашлисьсвои возражения.

Последним «Око за око» не угодила тем,что хороших ее образчиков в природе чрез-вычайно мало. Кроме летучих мышей Уил-кинсона, рифовых станций очистки Триверса,дельфинов и обезьян эту стратегию никто непрактикует. А немногочисленные примеры —

результат весьма плачевный, учитывая,сколько усилий было затрачено на ее поискив 1980-х годах. Выходит, зря старались? Длянекоторых зоологов вывод однозначен: жи-вотные должны применять стратегию «Око заоко», но почему-то этого не делают.

Признаки наказания отстающих, илиреципрокности, отсутствуют, и лиде-рам приходится мириться с тем, чтоих отвагу не оценили. Львицы страте-гию «Око за око» не применяют.

Хороший пример — львы. Самки живутсплоченными прайдами, каждый из которыхзащищает свою территорию от конкурентов(самцы прибиваются к прайду ради спарива-ния и практически ничего не делают — развечто гоняют других самцов). Львицы обознача-ют свои владения рычанием, а значит, их лег-ко обмануть: если надлежащим образом про-игрывать записанный на магнитофоннуюпленку рык, они решат, что столкнулись с се-рьезным вторжением. Роберт Хейнсон иКрейг Пакер провели такой эксперимент снесколькими танзанийскими львами и пона-блюдали за их реакцией.

Желая выяснить, что случилось, львицыпошли на звук: одни с энтузиазмом, другиевесьма неохотно. Какая плодородная почвадля «Око за око»! Смелая самка, возглавляю-щая поход к «интервенту», вроде бы, должнаожидать ответной услуги от плетущейся сза-ди трусихи: в следующий раз та поведет иподвергнется основной опасности. Но Хейн-сон и Пакер подобной модели не обнаружи-ли. Лидеры распознают отстающих, погляды-вают на них словно с укором, но и в следую-щий раз ведут они же. Отстающие есть отста-ющие, что с них возьмешь?

«Мы полагаем, что львиц можно класси-фицировать согласно четырем отдельнымстратегиям: «безусловные кооператоры», все-гда возглавляющие реакцию, «безусловные от-стающие», всегда держащиеся позади, «услов-ные кооператоры», в критический моментотстающие меньше, и «условные отстаю-щие», в критический момент стремящиесяоказаться дальше остальных»69.

Признаки наказания отстающих, или реци-прокности, отсутствуют, и лидерам прихо-дится мириться с тем, что их отвагу не оце-

нили. Львицы стратегию «Око за око» не при-меняют.

Тот факт, что другим животным «Око заоко» не свойственна, не доказывает, что и лю-ди не могут строить свои общества на прин-ципах реципрокности. В следующих главахмы убедимся: доказательства того, что чело-веческое общество отягощено реципрокнымиобязательствами, есть, их много и это количе-ство постоянно растет. Как речь и противопо-ставленный большой палец, реципрокностьвполне может являться одной из тех черт, ко-торые мы развили для собственного пользо-вания, но некоторые другие животные поль-зуются ею или по крайней мере имеют к это-му умственную предрасположенность. Ины-ми словами, Кропоткин мог ошибаться, пред-полагая взаимную помощь у насекомых натом лишь основании, что она характерна длялюдей. И все-таки, возражения зоологов нетак уж небеспочвенны. Судя по всему, про-стая идея «Око за око» лучше подходит дляупрощенного мира компьютерных турниров,чем для того бардака, который представляетсобой реальная жизнь.

Э

Ахиллесова пята «Око за око»

кономистам стратегия «Око за око» доста-вила иные неприятности. Открытия Ак-

сельрода, опубликованные в серии статей, апозже — в книге под названием «Эволюциясотрудничества»[34], захватили воображениеобщественности и широко освещались впрессе. Уже один этот факт должен был вы-звать презрение к ним со стороны завистли-вых теоретиков игр. Так и случилось: язви-тельные замечания не заставили себя долгождать.

Хуан-Карлос Мартинез-Колл и Джек Хирш-лейфер решили рубить с плеча: «Широкоепризнание в последнее время получило весь-ма странное заявление. Дескать, простое ре-ципрокное поведение, известное как «Око заоко», является лучшей стратегией не только вособой среде, смоделированной Аксельродом,но и вообще». С равным успехом (и легко-стью), утверждали они, можно создать такиеусловия, в которых «Око за око» окажется нестоль успешной. Наибольшее же беспокой-ство вызывает кажущаяся невозможность си-

мулировать мир, предполагающий сосуще-ствование непорядочных и добропорядочныхстратегий — а ведь это мир, в котором мы жи-вем70.

В число наиболее ярых критиков входил иКен Бинмор[35]. Необходимо отметить, писалон, что даже в симуляциях Аксельрода «Окоза око» никогда не выигрывает у более «гад-кой» стратегии в условиях единичной игры:следовательно, применять «Око за око» в слу-чаях, когда речь идет об одной игре, а не ихсерии — плохой совет. Да вы просто болван,если так поступаете. Аксельрод, как вы, на-верное, помните, суммировал очки, зарабо-танные в матчах между многими различны-ми стратегиями. «Око за око» победила засчет комбинации ничьих и поражений, да-вавших большое количество баллов, а не засчет безоговорочной победы во всех турах.

Бинмор убежден: сам факт того, что идея«Око за око» кажется нам такой естествен-ной — «глубоко внутри все мы понимаем, чтоименно благодаря реципрокности наше об-щество функционирует должным образом» —заставляет нас слепо принимать ее математи-

ческое обоснование. «Необходимо все хоро-шенько обдумать, — прибавляет он, —прежде чем соглашаться с общими выводами,экстраполированными из компьютерных си-муляций»71.

Большинство скептиков упустили из видуглавное. Критиковать Аксельрода за то, чтоон, видите ли, не сумел охватить все происхо-дящее в мире равно критике Ньютона за то,что он не объяснил политику с точки зрениясилы тяжести. Все думали, что дилемма за-ключенного преподает суровый, жестокийурок — единственным рациональным реше-нием является предательство, и со сторонылюдей не понимать это просто глупо. А ведь,по сути, Аксельрод обнаружил, что «тень бу-дущего» кардинально меняет ситуацию. Разза разом на его турнирах побеждала простая,добропорядочная стратегия. Даже если со-зданные им условия позже оказались нереали-стичными, даже если жизнь не похожа натурнир, результаты Аксельрода в пух и прахразбили рабочее допущение всех тех, кто изу-чал эту тему раньше. Нет, непорядоч-ность — не единственное рациональное реше-

ние дилеммы заключенного. Финишироватьпервыми могут и хорошие парни.

Что же касается аргумента, будто «Око заоко» выигрывает, потерпев поражение там,где оно приносит наибольшее количество оч-ков, то в этом-то вся и суть. Эта стратегияуступает или заканчивает вничью отдельныебитвы, зато выигрывает войну, заработавмаксимальное количество баллов. Она не за-видует и не стремится «обойти» оппонента.Жизнь, верит она, это не игра с нулевой сум-мой, мой успех не зависит от твоего провала,мы оба можем «победить». «Око за око» рас-ценивает каждую игру не как соревнование, акак сделку между участниками.

Ряд народов высокогорной центральнойчасти Новой Гвинеи, живущих в мире опас-ных, нестабильных, но реципрокных альян-сов и вечной вражды между племенами,недавно пристрастился к футболу. Однако, об-наружив, что поражение чересчур пагубносказывается на кровяном давлении, слегкаизменил правила: матч продолжается до техпор, пока каждая из сторон не забьет опреде-ленное количество голов. Всем весело, проиг-

равших нет, и каждый забивший мяч можетсчитать себя победителем. Это не игра с нуле-вой суммой.

«Ну, как вы не понимаете? — восклицалпосле одного такого матча новоприбывшийсвященник-рефери. — Цель игры — победитьсоперника. Кто-то обязательно должен выиг-рать!» «Нет, отец, — терпеливо отвечали ка-питаны команд. — Все не так. Только нездесь, не в Асмате. Если кто-то выиграет, зна-чит, кто-то проиграет — а это никуда не го-дится»72.

Такие рассуждения кажутся, мягко говоря,странными. Но лишь потому, что нам ин-стинктивно трудно их понять — по крайнеймере, в контексте игры (лично я сомневаюсьв прелестях новогвинейского футбола). Рас-смотрим торговлю. Для экономистов обоюд-ная прибыль — аксиома. Если две страны рас-ширяют торговлю, обеим лучше. И все же,обыватель — не говоря уж о его представите-ле-демагоге — видит это несколько иначе.Для него торговля это конкуренция: экс-порт — хорошо, импорт — плохо.

Вообразите турнир по футболу, слегка от-

личающийся от новогвинейского. Пусть вэтом соревновании победителем станет нетот, кто выиграл больше всего матчей, а тот,кто забил больше всех мячей. Теперь пред-ставьте, что несколько команд решили сыг-рать в нормальный футбол: то есть их основ-ная задача — пропустить как можно меньшемячей и набрать как можно больше очков.Остальные участники пробуют иную страте-гию: сначала позволяют соперникам забитьгол, а потом стараются сделать это сами. Повозможности оппоненты поступают так же, итак далее. Какие команды наиболее успешны,видно сразу: конечно, те, что используютстратегию «Око за око». Иными словами, изигры с нулевой суммой футбол превратился вигру с ненулевой суммой. Именно этого до-бился и Аксельрод: он превратил дилемму за-ключенного из игры с нулевой суммой в иг-ру с ненулевой суммой. В жизни-то перваявстречается очень редко.

В одном важном аспекте, однако, Бинмор идругие критики оказались правы. Аксельродслишком поторопился, заключив, что самастратегия «Око за око» является эволюционно

стабильной — то есть популяция, применяю-щая ее, защищена от вторжения той, котораяиспользует любую другую стратегию. Этотвывод опровергли дальнейшие компьютер-ные симуляционные соревнования, похожиена третий турнир Аксельрода. В ходе них РобБойд и Джеффри Лорбербаум показали, на-сколько легко создать условия, в которых«Око за око» не побеждает.

Эти турниры, напомню, подразумеваютборьбу случайной комбинации стратегийдруг против друга за контроль над ограничен-ным пространством — путем размножения соскоростью, определяемой количеством зара-ботанных в предыдущей игре очков: 5, з, 1или о. Наиболее успешными поначалу явля-ются непорядочные («гадкие») — такие, как«Всегда предавай»: эксплуатируя наивные ко-оперативные стратегии, они постепенно вы-тесняют их. Но вскоре и они слабеют: встре-чаясь только друг с другом, они получают все-го по одному очку, и на первый план выходит«Око за око». Играя против «Всегда предавай»,она скоро тоже начинает предавать (тем са-мым лишая оппонента искушения ценой в

пять очков), а играя против себя самой, со-трудничает и набирает по три балла. Выхо-дит, пока стратегии «Око за око» могут найтисебе подобных и сформировать пусть малень-кий, но кооперативный кластер, они будутпроцветать и, в конечном счете, доведут довымирания «Всегда предавай»73.

Если стрелок ирландской республикан-ской армии, целясь в британского сол-дата, убивает невинного наблюдате-ля-протестанта, ошибка может при-вести к ответному убийству.

Но тут-то и проявляется слабое место «Окоза око»: она подвержена ошибкам. Если выпомните, эта стратегия сотрудничает до техпор, пока не столкнется с предательством, ко-торое затем наказывает. Как правило, два иг-рока «Око за око» благополучно сотруднича-ют, но если один вдруг предает (по ошибке,по случайности), второй начинает мстить. Врезультате получается замкнутый круг чрез-вычайно неприбыльного обоюдного преда-тельства. Рассмотрим пример из реальнойжизни. Если стрелок ирландской республи-канской армии, целясь в британского солда-

та, убивает невинного наблюдателя-проте-станта, ошибка может привести к ответно-му убийству лоялистом случайно выбранногокатолика. Тот, разумеется, тоже будет ото-мщен — и так далее до бесконечности. Подоб-ные серии смертей в Северной Ирландии из-вестны как убийства из мести — «око за око,зуб за зуб».

С учетом всех этих ограничений стано-вится ясно, что успех стратегии «Око за око»в турнирах Аксельрода явно определялся фор-мой их проведения. Она оказалась такова,что просто не выявились слабые места этойстратегии. В мире, где ошибки совершают всебез исключения, стратегия «Око за око» —второсортная, уступающая всем остальнымтипам.

И вот ясные выводы Аксельрода заволоклооблаками. И чем более изощренными были но-вые стратегии, тем сильнее сгущались тучи.

П

Введите Павлова

еренесемся в Вену. Конец 1980-х годов.Карл Зигмунд, одаренный математик с

весьма игривым складом ума, ведет семинарпо теории игр. Один из присутствующих сту-дентов, Мартин Новак, тут же решает броситьхимию и полностью отдаться изучению дан-ной темы. Зигмунд, приятно удивленный на-пором своего ученика, ставит перед нимнелегкую задачу: разобраться в дебрях слож-ностей, окруживших дилемму заключенногопосле появления стратегии «Око за око». Най-дите мне идеальную стратегию в реалистич-ном мире, предложил Зигмунд.

Новак разработал собственный турнир: онотличался отсутствием какой бы то ни былоопределенности и был построен на статисти-ке. Стратегии либо совершали случайныеошибки с определенной вероятностью, либоменяли тактики по тому же вероятностномупринципу. Система, однако, могла «учиться»или развиваться, сохраняя улучшения и отка-зываясь от неудачных тактик. Постепенномуэволюционному изменению подвергались да-

же те вероятности, с которыми совершалисьте или иные действия. Такой новый реализмоказался чрезвычайно полезен, ибо устранилвсе излишние усложнения. Вместо несколь-ких стратегий, в равной степени способныхвыиграть, четкое лидирующее положение за-нимала одна. И это была не «Око за око», а ееочень близкая родственница — «Великодуш-ная око за око» (которую я для краткости будуназывать просто «Великодушной»).

Эта стратегия иногда прощает единичныеошибки. Иными словами, примерно третьвсего времени она прощает разовое преда-тельство. Прощение всех единичных преда-тельств — стратегия, известная как «Око задва ока» — подразумевает явную эксплуата-цию. А вот прощение время от времени (при-мерно с 30-процентной вероятностью) оказа-лось на удивление эффективным: оно помога-ло разорвать циклы взаимных упреков, неподвергаясь при этом эксплуатации со сторо-ны предателей. В компьютерной популяцииигроков «Око за око», совершающих периоди-ческие ошибки, «Великодушная» будет рас-пространяться за счет последних. Как это ни

парадоксально, «Око за око» фактически, про-кладывает дорогу стратегии, более доброй,чем она сама. Это Иоанн Креститель, а не самМессия.

Впрочем, и «Великодушная» — тоже неМессия. Она настолько великодушна, что поз-воляет распространяться еще более добрым,более наивным стратегиям. Например про-стая «Всегда сотрудничай» может преуспе-вать среди «Великодушных» игроков, хотя насамом деле не побеждает их. Но «Всегда со-трудничай» — стратегия фатально велико-душная; ее легко побеждает «Всегда преда-вай», самая непорядочная из всех. В популя-ции «Великодушных» игроков «Всегда преда-вай» ни к чему ни приводит. Но стоит ко-му-то начать использовать «Всегда сотрудни-чай», как она наносит удар. Так, вместо счаст-ливого мира взаимности мы получаем вотчто. «Око за око» вводит в игру «Великодуш-ную», та может ввести «Всегда сотрудничай»,которая может развязать постоянное преда-тельство — и вот мы опять возвращаемся ктому, с чего начали. Один из выводов Аксель-рода оказался ошибочен: в этой игре стабиль-

ного исхода нет.Лето 1992 года застало Зигмунда и Новака

глубоко опечаленными: их обоих угнетало от-сутствие устойчивого решения дилеммы за-ключенного — а такие вещи теоретики игр нелюбят. Впрочем, судьба распорядилась так,что жене Зигмунда, историку по профессии,предстояло провести несколько месяцев вНижней Австрии в сказочном замке Розен-бург, принадлежавшем графу, чьих предковона в то время изучала. Зигмунд пригласилНовака: они привезли с собой пару ноутбукови с головой погрузились в турниры по дилем-ме заключенного. В замке обучали ловчихптиц, и днем наших математиков каждые двачаса отвлекали соколы: отрабатывая техникуполета, они то камнем падали вниз с высоты300 метров, то взмывали вверх. Средневеко-вое окружение идеально подходило для орга-низованных внутри компьютеров поединков!

Зигмунд и Новак вернулись к самому на-чалу и внесли в турнирные таблицы все ра-нее отвергнутые стратегии. Главной цельюпоисков стал вариант, который бы не тольковыиграл турнир, но и остался стабильным по-

сле него. Кроме того, они наделили своих иг-роков большей памятью. Вместо того, чтобыреагировать на последний ход партнера, какделает «Око за око», новые стратегии помни-ли собственные предыдущие ходы и действо-вали соответственно. И вот однажды, покамимо окна носились соколы, на исследовате-лей снизошло вдохновение. Раз за разом ли-дировала старая стратегия, впервые испробо-ванная — кем же еще? — Анатолем Рапопор-том. Последний назвал ее «Простаком» и, со-чтя безнадежной, отбросил. Дело в том, чтоон поставил ее против «Всегда предавай», посравнению с которой та и впрямь выгляделадовольно наивной. Однако в мире Новака иЗигмунда, в котором господствовала «Око заоко», «Простак» не только превзошел старогопрофи, но и оказался непобедимым впослед-ствии. Хотя он не может самостоятельнопобедить «Всегда предавай», стоит «Око заоко» эту стратегию исключить, как он ока-зывается в центре внимания. И снова «Око заоко» играет роль Иоанна Крестителя.

Другое название стратегии «Простак» —«Павлов». Хотя, по мнению некоторых, это

еще более обманчиво, ибо рефлексивной дан-ная стратегия не является — как раз наобо-рот. Новак признает, что ему следовало датьей более неуклюжее, зато и более точное имя«Победа — повторяй/поражение — меняй».Но, поскольку он так этого и не сделал, «Пав-ловым» она и осталась. Эта стратегия — срод-ни игроку в рулетку (точнее, несколько упро-щенной его версии). Если он выигрывает, по-ставив на красное, то ставит на красное и вследующий раз. А если проигрывает, то про-бует черное. В нашем случае выигрыш — 3или 5 очков («награда» и «искушение»), про-игрыш — 1 или о («наказание» и «штраф про-стофиле»). Такой принцип — отказ менятьсвое поведение, пока оно дает желаемый ре-зультат, — лежит в основе большей части по-вседневной деятельности, включая дресси-ровку собак и воспитание детей. Последнеецеликом и полностью построено на допуще-нии, что малыши будут совершать поступки,за которые их вознаграждают, и прекратятделать то, за что их наказывают.

Такой принцип — отказ менять своеповедение, пока оно дает желаемый

результат, — лежит в основе большейчасти повседневной деятельности,включая дрессировку собак и воспита-ние детей.

Для стратегии «Павлов» характерна добро-порядочность (как «Око за око») — ибо онаустанавливает сотрудничество, взаим-ность — ибо она отвечает добротой на добро-ту, и прощение (как «Великодушной») — ибоона наказывает за ошибки, но потом вновьвозвращается к сотрудничеству. При всемэтом ей свойственна мстительность, позволя-ющая эксплуатировать таких наивных коопе-раторов, как «Всегда сотрудничай». Играяпротив простофили, «Павлов» всегда предает.Таким образом, он создает сотрудничающиймир, не позволяя последнему превратиться вслишком доверительную утопию, где будутпроцветать «халявщики».

Слабое место этой стратегии хорошо из-вестно. Как обнаружил Рапопорт, она беспо-мощна перед непорядочной «Всегда преда-вай». «Павлов» постоянно смещается к со-трудничеству и получает «штраф простофи-ле» — отсюда, кстати, и ее первоначальное

название «Простак». Иными словами, «Пав-лов» не может распространиться, пока «Окоза око» не сделает свое дело и не устранит«плохих ребят». Впрочем, Новак и Зигмундобнаружили, что такой изъян «Павлова» про-является исключительно в детерминирован-ной игре — той, в которой все стратегии опре-делены заранее. В более реалистичном миревероятностей и обучения, где каждая страте-гия бросала кубик, чтобы решить, как посту-пить дальше, происходило нечто совершенноиное. «Павлов» быстро приспособил вероят-ности таким образом, что его превосходствобольше не могло быть оспорено «Всегда пре-давай». Вот она, подлинная эволюционно ста-бильная стратегия74.

А

Рыбьи игры: кто струсит первым?

используют ли стратегию «Павлов» жи-вотные или люди? Пока Новак и Зигмунд

не опубликовали свои идеи, одним из луч-ших примеров «Око за око» в животном миреявлялся эксперимент Манфреда Милински срыбой колюшкой. Ее и другую мелкую ры-бешку ест щука. Стоит той появиться побли-зости, как от косяка отделяется разведгруппа,которая осторожно приближается, оцениваяпредставляемую хищником опасность. Этаявная глупая отвага должна чем-то оправды-ваться. Натуралисты полагают, что она даетпотенциальной добыче ценную информа-цию. Если, например, разведчики приходят квыводу, что щука не голодна, косяк преспо-койно продолжает кормиться дальше.

Когда две колюшки одновременно изуча-ют хищника, они продвигаются вперед сери-ей коротких рывков — причем каждый разинициативу проявляет только одна рыбка,которая, следовательно, берет на себя основ-ной риск. Если щука шевельнется, обе броса-ются наутек. Согласно Милински, подобное

поведение, по сути, представляет собой сериюмаленьких дилемм заключенного. Каждаярыбка должна выбрать либо «сотрудниче-ство», сделав следующий рывок вперед, либо«предательство», предоставив дальнейшеепродвижение партнеру. С помощью хитроум-ной системы зеркал Милински предоставлялкаждой рыбке видимого компаньона (на са-мом деле, это было ее собственное отраже-ние). По мере приближения к щуке «компа-ньон» либо держался рядом, либо все большеи больше отставал. Сначала исследовательистолковал полученные результаты с точкизрения стратегии «Око за око»: рыбка-испыту-емая вела себе смелее с сотрудником, чем спредателем. Но, услышав о стратегии «Пав-лов», он вспомнил: в ситуации, когда ранеесотрудничавший компаньон начинал преда-вать, рыбка-испытуемая постоянно переклю-чалась с сотрудничества на предательство иобратно — как и подразумевает стратегия«Павлов» и не подразумевает «Око за око».

Разумеется, считать рыб изощреннымиприверженцами теории игр может показать-ся совершеннейшим абсурдом, однако теория

вовсе не требует, чтобы исследуемые пони-мали то, что делают. Реципрокность мо-жет возникнуть даже в полностью лишен-ном сознания автомате — при условии егомногократного взаимодействия с другими ав-томатами в ситуации, похожей на дилеммузаключенного. Что и доказывают компью-терные симуляции. Выработка стратегии —задача не рыбы, а эволюции, которая затемможет запрограммировать ее в рыбьем пове-дении

Впрочем, «Павлов» — это еще не конец ис-тории. Поскольку Новак переехал в Оксфорд,Кембридж, разумеется, не мог остаться в сто-роне: рано или поздно кто-то должен былпринять вызов и победить эту стратегию. Та-ким человеком оказался Маркус Фрин: онпредставил более реалистичную версию иг-ры, не требующую от участников делать ходыодновременно. Летучие мыши, например,оказывают друг другу услуги по очереди. Соб-ственно, обмениваться кровью шутки ради —довольно бессмысленно. Фрин провел в своемкомпьютере турнир по «очередной дилеммезаключенного» и таки нашел стратегию, по-

бедившую «Павлова» и получившую назва-ние «Строгая, но справедливая». Как и «Пав-лов», она сотрудничает с сотрудничающими,возвращается к этому после обоюдного преда-тельства и наказывает предателя дальней-шим предательством. Однако, в отличие от«Павлова», «Строгая, но справедливая» про-должает сотрудничать после того, как впредыдущем раунде оказалась простофилей.Следовательно, она немного «добрее».

Суть проведенного Фрином турнира от-нюдь не в том, чтобы провозгласить «Стро-гую, но справедливую» новым божеством, а втом, что асинхронность игры делает осмотри-тельное великодушие еще более вознаграж-дающим. Это согласуется со здравым смыс-лом. Если вы делаете ход раньше партнераили наоборот — целесообразно сотрудниче-ство, которого вы (по крайней мере, иногда)можете добиться, будучи добрым. Другимисловами, вы не встречаете незнакомцев схмурым видом, иначе они составят о вас пло-хое мнение. Поэтому вы встречаете их с улыб-кой.

Н

Первые морализаторы

о тут мы сталкиваемся с очередной про-блемой — причем гораздо серьезнее

предыдущих. Дилемма заключенного — играс двумя участниками. Похоже, если два инди-вида играют в нее в течение неопределенногопериода времени, сотрудничество возникаетсамопроизвольно. Или, говоря точнее, встре-чаясь лишь с непосредственным соседом, доб-рое отношение к нему оправдывает себя. Бедав том, что мир не таков.

Добиться сотрудничества трудно дажевнутри пары: оба игрока должны быть спо-собны контролировать свое соглашение — аэто реально только при уверенности в по-вторной встрече и возможности распознатьдруг друга в дальнейшем. Насколько сложнееэто сделать, когда речь идет о трех или боль-шем количестве участников? С увеличениемгруппы выгоды от кооперации все менее до-ступны, а препятствия, стоящие у нее на пу-ти, все серьезнее. И действительно, Роб Бойдутверждал: для объяснения сотрудничества вкрупных группах не подходит не только «Око

за око», но и любая другая реципрокная стра-тегия. Причина в том, что успешная страте-гия в большом коллективе должна быть ввысшей степени интолерантной даже к ред-кому предательству, иначе халявщики («зай-цы») — индивиды, предающие и не отвечаю-щие услугой на услугу — быстро распростра-нятся за счет более добропорядочных граж-дан. Но вот в чем загвоздка: свойства, делаю-щие стратегию интолератной к редкому пре-дательству, одновременно препятствуют объ-единению сторонников реципрокности, еслиони сами редки75.

Одно из возможных решений предлагаеттот же Бойд. Реципрокное сотрудничество мо-жет развиться, считает он, если существуетмеханизм наказания не только предателей,но и тех, кто предателей не наказывает. Бойдназывает эту стратегию «моралистической»:как правило, она может вызвать распростра-нение и сотрудничества, и любого индивиду-ально затратного поведения — вне зависимо-сти от того, приносит оно пользу группе илинет. Утверждение весьма пугающее, отдаю-щее авторитарностью. Если «Око за око»

предполагает распространение добропоря-дочного поведения в группе корыстных эгои-стов в отсутствие диктующего эту добропоря-дочность авторитета, то в морализме Бойдапроглядывает власть, которой обладает фа-шист или лидер культа.

В крупных группах есть и другой, потенци-ально более действенный способ борьбы с ха-лявщиками: мощь социального остракизма.Распознав предателя, люди могут просто-на-просто отказаться с ним играть. Это лишаетего искушения (5), награды (з) и даже наказа-ния (l). Он вообще не получает возможностизаработать очки.

Специально для изучения силы наказанияфилософ Филип Китчер придумал «опцион-ную дилемму заключенного». Он населилкомпьютер четырьмя типами стратегов: раз-борчивыми альтруистами (играли только стеми, кто никогда не предавал их раньше),усердными предателями (всегда пыталисьпредать), одиночками (уклонялись от любыхвстреч) и избирательными предателями (бы-ли готовы играть с теми, кто никогда не пре-давал раньше, чтобы затем самим вероломно

предать их).Разборчивые альтруисты, сталкиваясь

друг с другом и получая «награду», постепен-но завоевывают сообщество одиночек и вско-ре начинают превалировать. Что удивитель-но, избирательные предатели не могут захва-тить популяцию разборчивых альтруистов,тогда как те могут победить избиратель-ных предателей. Другими словами, разборчи-вый альтруизм — такой же «добрый», какстратегия «Око за око» — может захватитьантисоциальные популяции. Он не более ста-билен, чем «Око за око» — вследствие схожейуязвимости для постепенного захватаневзыскательными кооператорами, — но егоуспех говорит о потенциальной ценностиостракизма в решении дилеммы заключенно-го76.

В своих суждениях о том, можно ли дове-рять тому или иному партнеру, программыКитчера руководствовались их поведением впрошлом.

Разборчивые альтруисты, сталкива-ясь друг с другом и получая «награду»,постепенно завоевывают сообщество

одиночек и вскоре начинают превали-ровать.

Однако выбор между альтруистами не тре-бует подобной ретроспекции. Распознавать иизбегать потенциальных предателей можнозаранее. Экономист Роберт Фрэнк провел экс-перимент, дав возможность группе незнаком-цев пообщаться друг с другом в течение полу-часа. После этого он попросил каждого сде-лать прогноз: кто в одной единственной игре«Дилемма заключенного» будет сотрудни-чать, а кто предаст. Количество верных пред-сказаний оказалось существенно выше числаслучайных догадок. Спустя каких-то 30 минутиспытуемые знали друг о друге достаточно,чтобы весьма точно определить готовностькаждого к сотрудничеству.

Фрэнк отнюдь не утверждает, будто это такуж удивительно. Мы тратим уйму временина оценку благонадежности других людей и сопределенной долей уверенности выносиммгновенные суждения. Для тех, кого резуль-таты не убедили, Роберт предлагает следую-щий умозрительный эксперимент. «Средитех, кого вы знаете, есть ли кто-нибудь, кто

В

предпримет, скажем, 45-минутное путеше-ствие, чтобы избавиться от токсичного пести-цида надлежащим образом? Если да, то вы до-пускаете, что люди способны прогнозироватьпредрасположенность к сотрудничеству»77.

Можно ли доверять рыбе? от оно, новое и веское основание быть по-рядочным: благодаря этому вы убеждаете

других людей играть с вами. Награда сотруд-ничества и искушение предательства недо-ступны тем, кто не проявляет благонадежно-сти и не стремится к соответствующей репу-тации. Сотрудничающие ищут сотрудничаю-щих.

Разумеется, для того, чтобы подобная си-стема работала, индивиды должны научитьсяраспознавать друг друга — а это далеко непросто. Понятия не имею, говорит ли себе ко-гда-нибудь сельдь в косяке из 10 тысяч особейили муравей в колонии из 10 тысяч насеко-мых: «А, вот опять старина Фред». Впрочем, яничем не рискую, полагая, что нет. С другойстороны, убежден: верветка по голосу и внеш-нему виду узнает каждого члена своей стаи —

приматологи Дороти Чини и Роберт Сейфартэто доказали. Выходит, обезьяна обладает ка-чествами, необходимыми для взаимного со-трудничества, а селедка — нет.

Не исключено, конечно, что я зря нагова-риваю на рыбу. Манфред Милински и ЛиАлан Дугаткин обнаружили удивительно чет-кий паттерн остракизма у колюшки, когда тарискует своей жизнью, изучая хищника. Онаготова терпеть многократное предательствосо стороны другой рыбки, сотрудничавшей сней в прошлом, но не той, которая этого неделала. Кроме того, во время вылазки колюш-ки склонны каждый раз выбирать одних итех же партнеров для сопровождения — какправило, тех, кто постоянно сотрудничает.

Другими словами, они не только вполнеспособны распознавать других особей, но и,похоже, «ведут индивидуальный счет» — тоесть помнят, какой рыбке можно «доверять»,а какой нет.

Открытие Милинского и Дугаткина, без-условно, озадачивает — учитывая редкостьреципрокной кооперации в животном мире.По сравнению с непотизмом, объясняющим

сотрудничество муравьев и любого другогосущества, заботящегося о подрастающем по-колении, примеры реципрокности оказалисьвесьма немногочисленными.

Вероятно, это вызвано тем, что она требуетне только многократных взаимодействий, нои способности распознавать других индиви-дов, а также «ведения счета» их поступкам.Считается, что только высшие млекопитаю-щие — человекообразные обезьяны, дельфи-ны, слоны и некоторые другие — обладаютдостаточным умственным потенциалом, что-бы различать особей в крупных группах[36].Теперь, когда мы знаем, что колюшки тожеумеют это делать — по крайней мере, для од-ного или двух «друзей», — подобное допуще-ние, несомненно, теряет определенную долюсвоей строгости.

Каковы бы ни были возможности колюш-ки, люди наделены поразительной способно-стью вспоминать черты даже случайных зна-комых, большой продолжительностью жизнии хорошей памятью. Все это в совокупностипозволяет нам играть в опционные дилеммызаключенного с гораздо большим апломбом,

чем любому другому биологическому виду.Из всех существ на планете, наиболее полноудовлетворяющих критериям турнира по ди-лемме заключенного (по словам Новака, спо-собности «многократно встречаться, распо-знавать друг друга и помнить исход предыду-щих встреч), люди — самые очевидные кан-дидатуры. Возможно, именно это и делает насстоль особенными: мы сильны в реципрок-ном альтруизме, как никто другой.

Задумайтесь: реципрокностъ висит, какдамоклов меч, над каждым из нас. Он пригла-сил меня на свою вечеринку, так что я напи-шу хорошую рецензию на его книгу. Они ужедва раза ужинали у нас, а к себе ни разу не зва-ли. После всего, что я для него сделал, как онмог так со мной поступить? Если ты этосделаешь для меня, обещаю, я обязательнотебя отблагодарю. Чем я заслужил такоеотношение? Ты мне заплатишь! Обязатель-ство, долг, услуга, сделка, договор, обмен, со-глашение… Наши язык и жизнь буквально про-питаны идеями реципрокности. Ни в однойсфере, однако, это не проявляется так явно,как в нашем отношении к еде.

В

Глава пятая. В которойобъясняется человеческая

щедрость во всем, чтокасается пищи

Пиры и обязанности «Тот, кто понимает бабуина, большепродвинулся по части метафизики,чем Локк».Чарльз Дарвин. Записные книж-ки78.1836-1844

ообразите, что люди занимались бы сек-сом сообща и публично, а кушали тайком

и при закрытых дверях. Нет никаких кон-кретных причин, по которым бы мир не могбыть устроен именно так: желание преда-ваться любви в одиночестве не могло бы счи-таться странным, а принятие пищи на виду увсех — постыдным. Нет никаких конкретныхпричин, кроме одной. Человеческой приро-ды. У людей еда — общественное, а секс —личное: это всего-навсего одна из наших ха-

рактерных особенностей, но она настолькоглубоко внедрена в психику, что обратное ка-жется немыслимой дикостью. Неизвестно от-куда взявшееся странное, но излюбленноемногими историками представление, будтоуединение во время секса — культурное изоб-ретение средневекового христианства, дав-ным давно опровергнуто. Какому бы богу лю-ди во всем мире ни поклонялись, во сколькобы одежд ни рядились на публике, секс — актсекретный. Им занимаются потихоньку: либоночью, когда все остальные спят, либо днем вукромном месте, где никто не видит. Таковахарактерная черта, свойственная всем и каж-дому. А вот принятие пищи — деятельностьобщественная, и это тоже справедливо длявсего человечества79.

Чтобы поесть, на всем земном шаре людисобираются вместе. Кушать в группе — нор-мально. Мы ужинаем за одним столом со сво-ей семьей, встречаемся с друзьями в рестора-нах, уплетаем с коллегами бутерброды во вре-мя обеденного перерыва, соблазняем и позво-ляем соблазнять себя за романтической тра-пезой при свечах. Если к нам в дом или офис

приходит незнакомец, мы угощаем его —пусть даже только кофе и печеньем. Есть —значит делиться. Предлагать пищу — все-го-навсего социальный инстинкт.

Еда, которую мы чаще всего делим с други-ми — мясо. Чем крупнее и значимее трапеза,тем маловероятнее, что его не будет в меню.Описание древнеримского или средневеково-го пиршества представляет собой переченьразличных его видов: жаворонки и кабаны,каплуны и говядина. Разумеется, подавали иовощи. Но именно количество мяса и отлича-ло пиршество от обычного приема пищи.Впрочем, не исключено, что хроникер счелмясо более стоящим упоминания, чем пастер-нак. Оно по-прежнему играет ведущую роль.Макароны в качестве основного блюда на ве-ликолепном банкете, организованном состо-ятельной компанией в четырехзвездочномотеле, показались бы странными, хотя доманикто из нас против них не возражает.

Есть — значит делиться. Предлагатьпищу — всего-навсего социальный ин-стинкт.

Но и дома мясо расценивается как цен-тральный ингредиент большинства трапез.На вопрос: «Что на ужин?» — человек отвеча-ет: «Бифштекс» или «Рыба». Но он ни словомне обмолвится о картошке или капусте, кото-рые — с точки зрения питательности — важ-ны не меньше. Как правило, мясо кладут натарелку первым или располагают ближе к се-редине. Раньше существовала целая церемо-ния: глава семьи разрезал мясо — по справед-ливости — перед собравшимися гостями. Внекоторых домах это принято до сих пор. Втечение дня мы часто перекусываем. Сколькоже таких перекусов состоят из мяса? Оченьнемного80.

Эти примеры выбраны мной с узкой точкизрения определенной культуры и описываютнекоторые привычки западного человека.Но — и я в этом совершенно уверен — то жесправедливо и для всего нашего вида во всехкультурах и на всех континентах. Еда — за-нятие общественное, социальное, а мясообычно, хотя и не всегда, является наиболеераспространенной пищей, которой мы делим-ся с другими. Делать это — самый беско-

рыстный из наших поступков, это сама осно-ва общества. Сексом мы не делимся: мы рев-нивые, скрытные собственники. Представьсянам такая возможность, мы бы поубивалисоперников и стерегли партнеров. А пища? Еюделиться принято.

Склонность делиться едой, возможно, при-суща не только человеку. Но она, по крайнеймере, характерна для нашего биологическоговида и очевидна уже у маленьких детей. Би-рут Галдикас, изучавшая орангутанов в лесахБорнео, вырастила собственную дочь, Бинти,в лагере, полном детенышей обезьян. Наблю-дая за ними, она отметила резкое различиемежду человеком и орангутаном в отноше-нии к пище. «Возможность делиться едой, ка-залось, доставляла [Бинти] огромное удоволь-ствие. Напротив, Принцесса, как и любойорангутан, выпрашивала, крала и жадно про-глатывала еду при каждом удобном случае.Склонность делиться ею явно не являлась ча-стью ее обезьяньего характера в этом воз-расте»81.

Склонность делиться едой, возможно,присуща не только человеку. Но она,

по крайней мере, характерна для наше-го биологического вида и очевидна ужеу маленьких детей.

Чем еще вы готовы делиться так же, какпищей? Похоже, здесь мы столкнулись с уди-вительно щедрым аспектом человеческойприроды, странным источником доброжела-тельности, не выказываемым людьми отно-сительно прочего своего имущества. Разделе-ние труда и возможности для использованияслаженной мощи — вот преимущества добро-детели, именно охота впервые открыла передчеловечеством ее грандиозные перспективы.

А

Мясо в обмен на секс у шимпанзе

нтропологи давно установили: во-первых,склонность делиться пищей свойственна

всему человечеству, а во-вторых, чаще всеголюди предлагают мясо. Последнее, вероятно,объясняется тем, что оно поступает болеекрупными порциями, чем любая другая пи-ща. Индейцы Яномамо из Венесуэлы угощаютдруг друга убитой в лесу крупной дичью, ноне делятся мелкой добычей и бананами, рас-тущими в их садиках. Охотники-гуаяки (Па-рагвай) отдают сородичам 90 процентов мясапойманной обезьяны или пекари (дикой сви-ньи) и намного меньшую долю сердцевиныпальмы или маленького броненосца. В пле-мени Тиви (Арнемленд, Австралия) семьяохотника оставляет себе 8 о процентов мел-кой дичи и только 20 процентов мяса живот-ных весом более 12 кг.

Мы, люди — самые плотоядные из всехприматов. Даже судя по относительно вегета-рианским стандартам большинства совре-менных охотников-собирателей (не говоря ужоб исключительно мясных привычках бога-

тых жителей Запада), мы все-таки едим на-много больше мяса, чем наши главные «кон-куренты» — бабуины и шимпанзе. Мясо в ра-ционе племени кунг (Калахари), например,составляет 20 процентов, а у шимпанзе в Тан-зании — максимум 5 процентов от массывсей съеденной пищи. Разумеется, это вовсене означает, что шимпанзе мясо не нужно —они тратят на охоту очень много сил и редкоупускают шанс поймать добычу. Что касаетсябабуинов, то они явно считают мясо моло-деньких газелей особым лакомством.

Впрочем, даже у шимпанзе можно заме-тить признаки кооперативной культуры, ко-торые, судя по всему, обусловливает именноплотоядность. У этих обезьян охота на дичь —социальная деятельность, в основном, осу-ществляемая группами самцов. Чем большекомпания охотников, тем выше вероятностьуспеха. В Гомбе (Танзания) основной добычейшимпанзе является красный колобус. В це-лом охота заканчивается удачей в половинеслучаев, а если группа охотников включаетболее 10 самцов, то успех почти гарантиро-ван. Шимпанзе, как правило, ловят только де-

тенышей колобуса — те настолько малень-кие, что, если одного такого кроху разделитьмежду большой компанией взрослых обе-зьян, едва ли им можно наесться.

Так зачем же вообще охотятся шимпанзе?Одно время ученые опасались, что охотапредставляет собой девиантное поведение,вызванное присутствием человека. Предпо-лагалось, что следующие за обезьянами на-блюдатели пугают колобусов, тем самым об-легчая их поимку. Впрочем, с тех пор за охо-той шимпанзе наблюдали и в других местах.В Гомбе она продолжалась даже в отсутствиенаблюдателей, следовательно, может счи-таться нормой. Сегодня среди знатоков пове-дения шимпанзе в дикой природе бытует од-на любопытная теория. Приматы, полагаютони, охотятся не ради пищи. Они делают этопо социальным и репродуктивным причи-нам. Чтобы спариваться.

Наткнувшись в лесу на колобусов, шим-панзе либо затевают охоту, либо нет. Еслистая достаточно большая, скорее всего, выбе-рут первое, что совершенно разумно, по-скольку вероятность успеха в таком случае

велика. Впрочем, сегодня самым надежнымпредиктором предстоящей охоты являетсяприсутствие (или отсутствие) в стае готовыхк спариванию самок. Если у одной из нихприпухла нижняя часть туловища, что сигна-лизирует о течке, самцы, вероятнее всего, ре-шат поохотиться. Как только колобус будетпойман, часть отдадут этой самке. И — сюр-приз! — последняя, как правило, спариваетсяс тем, кто оказался особенно щедрым.

Подобное поведение характерно для скор-пионовых мух: самец приносит взятку (на-пример, мертвое насекомое) и скармливает еесамке, которая затем позволяет с ней спа-риться. У шимпанзе сделка не столь откро-венна, хотя сути это не меняет. Как ни крути,самцы делятся пищей с готовыми к спарива-нию самками в обмен на секс82.

Ш

Гендерное разделение труда импанзе — наши ближайшие родичи.Большинство антропологов уверены:

первые «протолюди» — представители родаавстралопитеков — жили в общинах, напо-минающих общества шимпанзе, в которыхвзрослые самцы конкурируют друг с другомза взрослых самок. Убедительное доказатель-ство этому только одно: у обезьян (будь тонизшие, живущие на земле, или человекооб-разные из саванны) другой социальной систе-мы просто нет.

Допустим, охотясь, первые люди преследо-вали те же цели, что и шимпанзе. Протомуж-чины отправлялись на промысел, чтобыпредложить протоженщинам мясо в обменна секс. Такое допущение отнюдь не лишеноопределенных оснований: нечто похожеепроисходит в знаменитом романе Генри Фил-динга «История Тома Джонса, найденыша», вкотором мясо и секс тесно связаны друг с дру-гом. И действительно, у современных охотни-ков-собирателей это неприятно близко к ис-тине. В тех племенах, где приняты беспоря-

дочные половые сношения, мужчины тратятна охоту гораздо больше времени.

Рассмотрим два примера. Гуаяки — племя,отличающееся относительной сексуальнойсвободой. Женщинам помимо мужей позво-лительно встречаться с другими мужчинами,внебрачные связи весьма распространены,флирт допустим, представители разных ро-дов часто наведываются в гости друг к другу.Неразборчивость в половых связях не поощ-ряется и не одобряется, но она точно возмож-на. Мужчины этого племени — страстныеохотники, каждый день тратящие около семичасов на поиски добычи. У успешных охотни-ков романов больше. Представители племе-ни хиви, напротив, истинные пуритане. Имсвойственно неравное соотношение полов(мужчин больше, чем женщин), нелюбовь кпосещению других родов и практически пол-ное отсутствие внебрачных связей. У мужчинэтого племени столько же свободного време-ни, сколько и у представителей гуаяков, одна-ко на охоту они тратят лишь небольшую егочасть: два часа день, а то и два в неделю. До-бытое мясо получает только семья. В Африке

похожий контраст наблюдается между племе-нами хадза и кунг. Мужчины из первого — за-ядлые охотники и распутники, а мужчины извторого — хоть и те еще добытчики, зато, побольшей части, верные мужья83.

На четырех примерах теорию не постро-ишь, однако можно предположить, что в пси-хике современного мужчины еще таитсяпредрасположенность добывать мясо в ожи-дании положительной реакции на сексуаль-ные предложения. Впрочем, охота у людейсводится не только к сексу. В конце концов,мясо — основной продукт в рационе многихнародов, а не какой-то там редкий делика-тес. Модель соблазнения мясом, возможно, илежала у истоков нашей склонности делить-ся пищей с окружающими, но со временемпревратилась в нечто гораздо более фунда-ментальное и важное — в экономический ин-ститут, являющейся ключевой частью всехчеловеческих обществ: гендерное разделениетруда.

Между людьми и шимпанзе существуетодно важное различие: я говорю об институ-те, который мы называем браком. Практиче-

ски во всех культурах, включая обществаохотников-собирателей, супруги склонны мо-нополизировать друг друга. Даже если речьидет о нескольких женах, каждый мужчинавступает в продолжительные отношения скаждой женщиной, носящей его ребенка. Вотличие от самцов шимпанзе, в основном, те-ряющих интерес к самке, как только у нее за-канчивается течка, мужчина на протяжениимногих лет (а то и всю оставшуюся жизнь) на-ходится в тесном и ревнивом половом союзесо своей женой. Длительные моногамные от-ношения не являются культурным конструк-том исключительно западного общества —они свойственны всему нашему биологиче-скому виду84.

Как следствие, отправляясь на охоту, муж-чина руководствуется и другим мотивом. Каксамцы ястреба и лисы, он охотится, чтобы до-бывать пищу для своих детей — еще однопреимущество охотника. Живя в паре, муж-чина может разделить все добытое им мясо сженой, а та, в свою очередь, поделится с нимовощами. Оба только выиграют. Появляетсяразделение труда — каждому в паре живется

лучше, чем поодиночке. Пока мужчина ловитсвинью или кролика, женщина успевает на-собирать достаточно корнеплодов, ягод, фрук-тов и орехов. В итоге получается блюдо, бога-тое и белками, и витаминами.

Уже 40 лет назад антропологи заметили,что половое разделение труда наблюдаетсяпрактически во всех человеческих обще-ствах. В 1960-х годах, побрезговав подразуме-вающимся сексизмом, они отказались отдальнейшего изучения темы и приписалиразличия патриархальным предрассудкам.Впрочем, это объяснение оказалось совер-шенно неубедительным. Половое разделениетруда не является симптомом предрассудка инаблюдается в наиболее эгалитарных обще-ствах. Большинство антропологов соглаша-ются: охотники-собиратели гораздо менеесклонны к сексизму и доминированию надженщиной, чем те, кто занимается сельскимхозяйством. Впрочем, не менее единодушныони и в том, что в вопросах добывания пищимужчины и женщины действительно играютразные роли.

Они разделяют обязанности очень тща-

тельно. Причем, даже в тех случаях, когда по-следние — общие. В средневековой Францииучастие в закалывании свиньи принимали имужчины, и женщины: перед всеми, по тра-диции, стояли свои задачи. Женщина выби-рала свинью, мужчина — день убоя и так да-лее. Вплоть до производства колбасы (этимзанимались женщины) и заготовки сала(мужчины)85. Даже в современном мире муж-чины и женщины, в основном, выполняютразную работу. В северных странах, где рабо-тают почти 80 % женщин, существует четкоеразделение на мужскую и женскую работы:менее ю% женщин выбирают профессии, ха-рактеризующиеся примерно равным соотно-шением полов, но половина всех служащихтрудятся там, где представители их пола со-ставляют 90 % сотрудников86.

Естественно, возникает вопрос: когда жемужчины перестали рассматривать охоту вкачестве способа соблазнения и стали вос-принимать ее как часть сделки с женой? Фак-тически, наступил момент, когда они началидобывать мясо не только для того, чтобы по-корить большее количество женщин, но и

для того, чтобы накормить собственных де-тей. Согласно позиции одной из научныхшкол, половое разделение труда представля-ет собой ключевую черту нашей эволюциикак вида на его ранних стадиях. Без него назасушливых травянистых территориях — вестественной среде нашего обитания — мыбы просто не выжили. Люди охотились слиш-ком плохо, чтобы кормиться исключительномясом. А пища, которую добывали собира-тельством, для нашего крупного тела и всеяд-ного кишечника была слишком бедна белка-ми. Зато если соединить одно и другое, полу-чится вполне приемлемый рацион. Добавимсюда тепловую обработку, позволяющую естьжесткие овощи — и неплохой вариант длякрупной социальной обезьяны готов.

Некоторые ученые убеждены, что по-ловое разделение труда появилосьтолько в последние 100 тысяч лет:мол, до тех пор мужчины и женщиныдобывали себе пищу самостоятельно.

В Австралии, Новой Гвинее, Южной Афри-ке и в некоторых частях Латинской Америкисохранились сотни племен, питающиеся тем,

что удается поймать или найти. Во всех ниходинаково одно: мужчины охотятся, женщи-ны собирают. Пропорции, разумеется, могутварьировать. Рацион эскимосов почти полно-стью состоит из мяса, большей частью добы-ваемого мужчинами. 80 % еды в племеникунг из Южной Африки состоит из раститель-ной пищи, которую обеспечивают женщины.Итак, за одним частичным исключением, по-чти все мясо добывают мужчины, а почти всеовощи — женщины. Исключение — народ аг-та, обитающий на острове Лусон (Филиппи-ны). Женщины этого племени — умелые охот-ницы, хотя их сноровка и энтузиазм уступаютмужским. Впрочем, члены племени не отно-сятся к истинным охотникам-собирателям,ибо обменивают мясо на продукты сельскогохозяйства у соседей.

Подобное разграничение настолько рас-пространено, что даже там, где мясо добыва-ют женщины, речь почти всегда идет о мел-ких млекопитающих, моллюсках, рыбе, реп-тилиях или личинках — то есть о добыче, ко-торую можно заполучить выкапыванием илисобиранием, но не засадой или погоней. Как

правило, на ношение или изготовление ору-жия и охотничьего снаряжения женщинамисуществует табу. Не позволяют им и сопро-вождать мужчин на охоте. Маловероятно, ко-нечно, чтобы именно запрет являлся причи-ной разделения труда — скорее, наоборот.Неубедительно и утверждение, будто половоеразделение труда — просто отражение биоло-гических особенностей: из-за частых бере-менностей и наличия зависящих от нее детейобязанности женщины должны сводиться кболее безопасным, медленным и не предпола-гающим отдаление от дома видам деятельно-сти. Очень уж это мрачное видение пробле-мы. Скорее, разделение труда стало важнымэкономическим шагом, ибо позволило людямизвлекать выгоду из двух различных специали-заций. Получившееся в результате целое ока-залось больше, чем сумма частей. Точно тоже можно сказать о разделении труда меж-ду клетками в теле87.

Имеется и другая точка зрения. Некоторыеученые убеждены, что половое разделениетруда появилось только в последние 100 ты-сяч лет: мол, до тех пор мужчины и женщины

добывали себе пищу самостоятельно. Первые,должно быть, ели мяса гораздо больше, чемвторые. А института брака не существовало.Как не было и модели дележа пищи междучленами рода, позволяющей использоватьпреимущества разделения труда — то есть из-влекать выгоду из обмена. Мы никогда неузнаем, когда произошел этот переход. Но то,что появление брака и нуклеарных семейвнутри племени оказались неразрывно связа-ны с практикой раздела пищи — весьма ивесьма вероятно88.

Именно обычай делиться пищей с окружа-ющими дает мужчинам возможность охо-титься. В противном случае люди бы этого неделали, ибо тогда не могли бы получать до-статочное количество калорий. Во многихтропических обществах охотников-собирате-лей количество калорий, получаемое в ре-зультате собирательства, превышает получа-емое в результате охоты. Выходит, первое вы-годнее второго. Однако охота и мясо настоль-ко дороги сердцу мужчины, что создаетсяневерное впечатление об их важности как обисточнике калорий. Добыча мяса — охота —

считается основной задачей мужчины даже втех обществах, где он посвящает много време-ни собирательству.

В одном районе Уганды тощая курица сто-ит столько же, сколько куча бананов, собран-ных за четыре дня89.

В прошлом веке считалось, что гуйя —птица, обитавшая исключительно в НовойЗеландии — умирает от горя, если гибнет еесупруг. Мы никогда не узнаем, правда это иливымысел (вид вымер к 1907 году). Но нам точ-но известно, что гуйям, как и людям, былосвойственно разделение труда. Самцы обла-дали коротким сильным клювом, которым впоисках насекомых раздалбливали прогнив-шую древесину, а самки — загнутым, длин-ным и тонким, с помощью которого исследо-вали расщелины. Они выискивали и добыва-ли еду в уникальном, кооперативном парт-нерстве. У них, как и у нас, разделение трудаопределялось браком.

Как и у гуйи, у людей, возможно, тоже раз-вились определенные особенности тела ипсихики, максимально удовлетворяющиеразличному образу жизни двух полов. Охота

и собирательство вполне могли наложить нанас соответствующие отпечатки. Мужчиныот природы бросают предметы лучше жен-щин. Кроме того, в среднем, они более плото-ядны (женщины примерно в два раза чащестановятся вегетарианками — причем этотразрыв, если уж на то пошло, постепенно уве-личивается) и частым перекусам обычнопредпочитают редкую, но плотную еду. Ско-рее всего, это черты охотничьего образа жиз-ни. Мужчины лучше женщин читают карты,быстрее находят выход из лабиринта и обла-дают более выраженными способностями крешению пространственных задач (в частно-сти, к мысленному вращению предметов).Именно эти навыки нужны охотнику, чтобысделать некий предмет, бросить его в живот-ное и затем найти дорогу домой. И в запад-ных обществах охота — исключительно муж-ское занятие. Женщины более склонны к вер-бальному типу мышления, они наблюдатель-ны, щепетильны и прилежны — эти навыкиподходят собирательству.

Кстати, любители стереотипов найдутздесь уйму материала, но ни одного упомина-

Н

ния о месте женщины в доме. И мужчины, иженщины вышли на работу в плейстоцене,первые стали заниматься охотой, вторые —собирательством. Ни один из этих видов дея-тельности даже близко не может сравнитьсяс хождением в офис и отвечанием на теле-фонные звонки весь день напролет. Оба полане приспособлены к этому в равной степени.

Обезьяны-эгалитаристы есмотря на то что история о половом со-трудничестве весьма и весьма интригую-

ща, она не является наиболее важным след-ствием обычая делиться едой. То, что муж от-дает жене мертвого кролика, а она ему ежеви-ку, в общем-то, мало удивительного. Семья —это единство, основанное на кооперации искрепленное у людей — да и у многих другихвидов — генетическим непотизмом. Оба су-пруга генетически заинтересованы в своихдетях: как и у муравьев или пчел, это являет-ся основной причиной их сотрудничества.Разделение труда при добыче пищи — лишьодин из его вариантов.

Но вот в чем загвоздка: люди делятся едой

не только со своими супругами и детьми. Ониприглашают на ужин не связанных с нимикровными узами друзей, обедают с партнера-ми по бизнесу (а порой даже с конкурентами).Они делятся пищей если не всегда и не со все-ми, то точно с гораздо большей щедростью,чем сексуальными услугами. Если дележ пи-щи сыграл решающую роль в развитии теснойсвязи между мужем и женой, мог ли он ока-зать влияние на развитие человеческого об-щества в целом? Иными словами, похожа лидобродетель на коробку конфет, коими воленугощаться каждый?

Едой делятся не только люди. Прайдыльвов и стаи волков едят свою добычу сооб-ща. Однако в таких случаях действует строгоеправило иерархии. Старшие в стае не терпят,когда у них отнимают мясо молодые особи —они лишь допускают их к тем частям туши,которые не едят сами. Люди делятся едойнесколько иначе: лучшие куски у нас приня-то отдавать другим. В самом деле, предста-вить себе иерархию на человеческом пирше-стве довольно сложно. Конечно, средневеко-вому лорду подносили куски лучшие, чем его

вассалам в конце стола. Но самое удивитель-ное в человеческом пиршестве — это как разстепень его эгалитарности. Вся суть тра-пезы — в том, что каждый участвует в ней наравных.

Более того, с точки зрения длинной исто-рии эволюции человека, возникновение мо-ногамных отношений между мужчиной иженщиной — феномен относительно недав-ний. Такую характерную особенность разде-ляют лишь немногие наши близкие родичи.Связи между мужчинами в человеческом об-ществе гораздо более древние, ибо и для чело-векообразных обезьян, и для шимпанзе, и длялюдей в особенности характерно то, что сам-цы живут со своими родственниками, а сам-ки покидают группу, в которой родились. Вэтом отношении мы разительно отличаемсяот других обезьян, практикующих противопо-ложный обычай: самки живут с родственни-ками, а самцы покидают родную стаю. Следо-вательно, традиция мужчин устраивать груп-повые пиршества может иметь гораздо болееглубокие корни, нежели склонность делить-ся пищей со своими супругами. Не исключе-

но, что она унаследована от связанных кров-ными узами самцов человекообразных обе-зьян.

Равноправие в вопросах еды свойственноне только нам, но и шимпанзе, на время об-щего пиршества забывающих обо всякойиерархии в стае. Молодые, нижестоящие осо-би просят пищу у старших — и обычно ее по-лучают. Разумеется, альфа-самец может при-своить убитого колобуса себе, но это ни в ко-ем случае не норма. Старшие обезьяны дру-гих видов никогда не позволяют брать пищустоящим рангом ниже, если те не являютсяих близкими родственниками. Старшие жешимпанзе регулярно это делают. Но главное,младшие сами требуют пищу — обезьянамдругих видов это совершенно несвойственно.Единственная, у кого они могут попроситьеду — их собственная мать. Шимпанзе ис-пользуют целый набор специальных, связан-ных с пищей жестов. Найдя кучу фруктов,они улюлюкают и красноречивыми знакамиприглашают друзей разделить с ними угоще-ние. Естественно, сие вовсе не означает, чтоони делятся едой всегда — это далеко не так.

Они делятся ею иногда.Этой особенностью шимпанзе воспользо-

вался Франс де Ваал[37], изучавший их в Цен-тре исследования приматов Йеркса в Атлан-те. Он поместил в вольеры связки свежих ве-ток ликвидамбара (амбровое дерево), тюль-панного дерева, бука и ежевики (каждая былапрочно скреплена жимолостью) и, убедив-шись, что некоторые из них достались особямнизшего ранга, стал наблюдать за происходя-щим. На листву выбор пал не случайно: высо-кокалорийная пища (бананы) часто провоци-рует насилие среди человекообразных обе-зьян, тогда как листва, хоть и пользуется по-пулярностью, не является столь желаннымлакомством, и ею часто делятся. Предполага-лось, что каждая особь, которой достанетсясвязка, либо позволит другим брать из нееветки, либо будет раздавать их сама.

Первой реакцией на появление связок ста-ло знакомое исследователям всеобщее лико-вание (так живущие в дикой природе шим-панзе радуются хорошему источнику пищи).Обезьяны целовались, обнимались и крича-ли. (Отыскав увешанное плодами дерево, бо-

нобо — карликовые шимпанзе-, близкие род-ственники шимпанзе из Центральной Афри-ки — заходят еще дальше: чтобы отпраздно-вать находку, они устраивают настоящую ор-гию, в ходе которой совокупляются друг с дру-гом). Затем настал черед процедуры «под-тверждения статуса», необходимой перед тем,как иерархия подчинения будет на время за-быта. Во время пиршества, кстати, наблюда-лось повышение уровня агрессии и количе-ства общих перебранок.

Тем не менее дележ пищи характеризовал-ся потрясающим равноправием. Доминирую-щие особи, как выяснилось, больше склонныдавать, чем получать. Ранг значил меньше,чем реципрокность. Если А дает ветку Б, то-гда Б часто будет делиться с А.

Налицо модель смены ролей: А скорее дастпищу Б, если Б недавно чистил шерсть А — ноне в тех случаях, когда А чистил шерсть Б.Шимпанзе, проявившего скупость, наказыва-ли.

Де Ваалу все это говорило о том, что обе-зьянам известно понятие обмена. Они делят-ся пищей не только потому, что не могут по-

мешать другим заполучить ее силой — иначезачем доминирующим особям отдавать еетем, кто ниже их рангом? Они делятся пищей,чтобы оказать услугу, получить ответную вы-году в будущем и, в целом, отстоять свою доб-рую репутацию. Фактически, шимпанзеочень похожи на разумных теоретиков игр.«Практика делиться пищей, существующая ушимпанзе, — пишет де Ваал, — внедрена вмногогранную матрицу взаимоотношений,социального давления, отсроченных наград ивзаимных обязательств».

Но шимпанзе почти никогда не отдаютеду по собственной инициативе. Они делятсяею лишь в ответ на требование. Соответ-ственно, полагает де Ваал, хотя шимпанзе исделали шаг вперед, отойдя от эгоизма про-чих обезьян и, таким образом, получив воз-можность использовать преимущества реци-прокного альтруизма, они «не перешли эволю-ционный Рубикон» реципрокности, что уда-лось сделать нам, людям90.

Н

Распределение риска

ад рабочим столом Кима Хилла в Универ-ситете Нью-Мексико висит огромная фо-

тография мужчины из племени Гуаяков (Па-рагвай). Через его плечо перекинута отсечен-ная голова крупного тапира. Кровь струитсяпо голым ягодицам охотника и каплями сте-кает по тыльной стороне ног. Хилл и трое егоколлег произвели настоящую революцию, ис-следовав практику делиться пищей у лю-дей — при этом они обнажили самые корниэкономики.

Все началось в Колумбийском университе-те в Нью-Йорке в 1980 году. Несмотря на био-химическое образование, последние два летаХилл проработал в Парагвае в Американскомкорпусе мира, а затем поступил в универси-тет, чтобы получить степень по антрополо-гии. Как-то между ним и его сокурсникомХиллардом Капланом разгорелась жаркаядискуссия: первый старался убедить второгов том, что антропология зашла в тупик вслед-ствие собственной одержимости обществами.Последние, говорил Хилл, не имеют потреб-

ностей — те бывают только у индивидов. Об-щества же — это совокупности индивидов, ане единства сами по себе. А значит, дальней-шее развитие антропологии всецело зависитот понимания того, что важно для индивида.

Практика делиться пищей, например, в товремя объяснялась антропологами в основ-ном с точки зрения блага общества или груп-пы, а не индивидов, их составляющих. Уче-ные утверждали: люди в племенах делятсяпищей друг с другом сознательно, с конкрет-ной целью добиться максимально возможно-го равноправия. Такой обычай способствуетустранению статусных различий, что, в своюочередь, помогает обществу оставаться в эко-логическом балансе с окружающей средой, недавая его членам чересчур увлекаться собира-тельством. Находить больше определенногоколичества пищи просто бессмысленно, ибоизлишек все равно придется отдать. Как ибольшинство специалистов по социальнымнаукам, антропологи не испытывали харак-терной для экономистов навязчивой потреб-ности объяснить благожелательность.

Не удовлетворившись такими рассуждени-

ями, в 1981 году Хилл уговорил Каплана вме-сте отправиться в Парагвай изучать племя гу-аяков. По признанию Хилларда, он мало чтознал о теории, лежащей в основе антрополо-гии, зато не находился под влиянием гранди-озного гарвардского исследования охотни-ков-собирателей племени кунг. Это сыгралорешающую роль, ибо идеи Хилла и Капланадолжны были придать их исследованию иноенаправление. Вот тут-то и появились две та-лантливые женщины — Магдалена Хуртадоиз Венесуэлы, тоже студентка Колумбийскогоуниверситета, и Кристен Хоукс, впервые по-знакомившаяся с представителями племенигуаяков в 1970-х. Последняя имела экономиче-ское и антропологическое образования, но за-далась целью с помощью ряда теорий, в товремя выдвигаемых в биологии, понять меха-низм принятия решений. 15 лет и множествоисследований спустя Хоукс разойдется вомнениях с Хиллом, Капланом и Хуртадо. Споро том, почему все-таки охотники делятся сво-ей добычей, будет жарким, но дружеским:ему посвящена следующая глава.

Гуаяки — небольшое племя кочевников,

живущее в тропическом лесу и до недавнеговремени почти полностью зависевшее от охо-ты и собирательства. Только в 1970-х годах,когда правительство Парагвая загнало его врезервацию, оно установило постоянный кон-такт с современным обществом. В 1980-х, од-нако, гуаяки по-прежнему тратили четвертьсвоего времени на длительные путешествияпо лесу. На рассвете все вместе, длинной ве-реницей, они отправляются в путь. Спустяпримерно полчаса мужчины рассыпаются полесу, а женщины и дети продолжают медлен-ное движение по заранее согласованномумаршруту. Мужчины ищут животных и мед.Когда мед найден, зовут женщин, и те вытас-кивают его из углубления в дереве. Вскоре по-сле полудня женщины разбивают лагерь иприступают к собирательству — обычно этоличинки насекомых или сердцевина пальм.Вечером племя воссоединяется. Мужчинывозвращаются с мелкой добычей — обезьяна-ми, броненосцами и пака. Иногда попадаютсязвери покрупнее — пекари или олени. Чащевсего их ловят сообща: заметивший живот-ное мужчина, как правило, зовет на помощь.

Никто не говорит, что так жили все нашипредки. Одна из характерных черт челове-ка — его способность приспосабливаться кместным условиям. А парагвайский тропиче-ский лес отличается от африканской саванныили австралийской пустыни так же, как отевропейских степей ледникового периода.Впрочем, Хилла, Каплана, Хуртадо и Хоукс ин-тересовало другое: как эти не занимавшиесясельским хозяйством люди решали общече-ловеческую проблему разделения охотни-чьих трофеев? Исследователи не утверждали,что решение окажется универсальным — онодолжно было объяснить поведение толькоконкретного племени.

Как ни странно, гуаяки — убежденные эга-литаристы. Хотя, вернувшись в поселение,они обычно оставляют пищу исключительнодля членов своих семей, в двухдневных охот-ничьих путешествиях по лесу они делятся до-бычей не только с родственниками. Мужчи-на, раздающий куски мяса, как правило, несам убил животное. Охотник, вернувшийся излеса с пустыми руками, тоже принимаетучастие в пиршестве. Три четверти того,

что съедает любой человек, добыто сопле-менником, не входящим в его семью. Впрочем,такая щедрость обычно ограничивается мя-сом. Растительной пищей и личинками насе-комых вне нуклеарной семьи не делятся.

Похожая щедрость наблюдается и в племе-ни йора (Перу). На рыбалке все делятся со все-ми, в лагере — только внутри семьи. И почтивсегда мяса дают больше, чем овощей. Так, ес-ли рыбой, обезьянами, аллигаторами и чере-пахами делятся, то бананы прячут в лесу, по-ка они не созреют, иначе их живо умыкнутсоседи91.

Откуда такое различие? Что такого особен-ного в мясе, почему им должны делитьсябольше, чем фруктами?

По мнению Каплан, существует два прав-доподобных объяснения. Согласно первому,мясо добывают сообща. Обезьян, оленей и пе-кари гуаяки ловят в ходе группового пресле-дования. Даже броненосцев — и тех добыва-ют отнюдь не в одиночку: как правило, одинмужчина помогает другому вытаскивать ихиз норы. Аналогичным образом обстоят делау йора: человек, ведущий каноэ по реке, для

рыбалки необходим, но сам ничего не ловит,а значит, совершенно логично, что другие от-дадут ему часть улова. Как львы, волки, ди-кие собаки или гиены, люди охотятся коллек-тивно. Успех каждого охотника в данном слу-чае зависит от действий других. Следователь-но, он просто не может позволить себе не по-делиться с ними добычей. В отличие отльвов, люди более гибкие, что обусловленоособым разделением труда. Допустим, одинотлично умеет закалывать рыбу копьем иливыкапывать броненосцев — на этом он и спе-циализируется. Параллельно прочим его со-племенникам отведены иные роли.

Обычно считается, что именно разделениетруда и делает людей столь уникальными.

Впрочем, существует и другое объяснениенашей склонности делиться мясом больше,чем овощами. Оно олицетворяет удачу. Поче-му мужчина явился в лагерь с двумя броне-носцами или крупным пекари? Ему про-сто-напросто повезло. Возможно, он был ло-вок, но даже самый искусный охотник нужда-ется в везении. В ходе любой отдельно взятойохоты 40 % мужчин из племени гуаяки не

удается убить ни одно животное. С другойстороны, если женщина принесла из лесаслишком мало сердцевины пальмы, то делотут вовсе не в невезении, а в лени. Инымисловами, успех собирателя и охотника зави-сит от удачи в разной степени. Если это так,то практика делиться пищей подразумеваетраспределение не только добычи, но и риска.Если бы мужчина полагался исключительнона собственные ресурсы, он то оставался быголодным, то добывал бы больше мяса, чеммог съесть. Если же он делится им с другимии ожидает, что те в ответ поделятся с ним, товполне уверен, что мясо у него будет каждыйдень. Таким образом, подобная практикапредставляет собой разновидность реципрок-ности, при которой один человек обмениваетулыбнувшуюся ему удачу на страховку от бу-дущего невезения. Точно так же поступают илетучие мыши-вампиры, одаривающие своихсоседей каплями выпитой ими крови, и трей-деры, обменивающие обязательства с фикси-рованной процентной ставкой на обязатель-ства с плавающей.

Особенно остро проблема стоит в тропи-

ках, где длительное хранение мяса простоневозможно: оно слишком быстро портится.Делиться — очень эффективный способуменьшить риск, не снижая при этом уро-вень общей обеспеченности пищей. Согласноодному из расчетов, шесть охотников, скла-дывающие добычу в «общий котел», сокраща-ют перебои с мясом на целых 80 % по сравне-нию с таким же количеством охотников, ко-торые этого не делают. Такое объяснениепрактики делиться пищей с окружающимиизвестно как гипотеза снижения риска92.

Но вот вопрос: что мешает ленивым поль-зоваться щедростью прилежных? Если выуверены, что в итоге получите мясо от того,кто его добыл, то преспокойно можете усесть-ся где-нибудь в сторонке и ковырять в носу,дожидаясь пока охотник не вернется из леса смертвой обезьяной. Чем больше людей делятпищу, тем больше возможностей представля-ется эгоисту «халявить» и эксплуатироватьдоверчивых товарищей. В некотором смыслемы опять столкнулись с дилеммой заключен-ного — только на этот раз речь идет о множе-стве игроков. Приведу избитый пример: кто

заплатит за маяк, если его светом вправепользоваться все?

Б

Глава шестая. В которой ниодин человек не можетсъесть целого мамонта

Общественные блага и частныедары

«Нет долга более важного, чем на доб-ро отвечать добром.Никто не доверяет человеку, забывше-му об оказанном ему благодеянии».Цицерон

ольшая часть поверхности суши на нашейпланете представляет собой либо пустыню,

либо лес. Если бы не деятельность человека,дождевые леса заполонили бы тропики, а ли-стопадные — умеренные широты. Сосны уты-кали бы горы, ели и пихты словно фетромукрыли бы север Азии и Северную Америку.Лишь кое-где — в африканских саваннах,пампасах Южной Америки, степях централь-ной Азии и прериях Северной Америки — вэкосистеме доминирует трава.

И все же, мы, люди — вид, изначально оби-

тавший на травянистых территориях. Мыпоявились в африканской саванне и до сих порстараемся воссоздать ее везде, куда толькони ступает наша нога. Парки, лужайки, сады,фермы — все они так или иначе организованына благо травы. Первым это заметил Лью Ко-варски. По его словам, можно с уверенностьюутверждать (и на то есть свои основания),что трава — истинная хозяйка планеты, ибоона использует нас как своих рабов. В видепшеницы и риса мы сажаем ее там, где ко-гда-то росли леса. Мы ухаживаем за ней и пре-данно оберегаем ее от врагов93.

Трава — достаточно новый обитатель пла-неты. Появилась она около 25 миллионов летназад — примерно в то же самое время, когдаот основной ветви обезьян отделились чело-векообразные. Трава растет от основания, ане от кончика стебля, так что общипываниеей не страшно. Как следствие, она не тратитдрагоценную энергию на защиту с помощьютоксичных химических веществ или колючеки мирится с частыми задержками в развитии,вызываемыми зубами голодных животных.Впрочем, это не имеет значения: чем больше

ее обкусывают, тем больше питательных ве-ществ поступает с экскрементами травояд-ных и тем быстрее восстанавливается травя-ной покров после зимы или засухи.

Там, где растет трава, изобилуют крупныеживотные. Серенгети кишит гну, зебрами игазелями — усердными жвачными, превра-щающими траву в мясо. Прерии когда-то пол-нились стадами буйволов. В дождевых лесахтропиков, хвойных лесах на Севере или дубо-вых в умеренных широтах, напротив, круп-ных животных мало и они рассеяны по боль-шой территории — здесь еды намного мень-ше. В регионах с плотным травяным покро-вом охота на крупных животных становитсяобразом жизни для многих плотоядных —волков, диких собак, львов, гепардов и гиен. Яназвал всего лишь некоторых, доживших досегодняшнего дня. Заметьте, все эти хищни-ки — за частичным исключением гепардов —высокосоциальны. Задача свалить крупнуюдобычу на заросшей травой равнине требуетсотрудничества, но, так как приз достаточновелик, то сотрудничество — вполне допусти-мая роскошь, ибо одной удачной охоты доста-

точно, чтобы накормить много зубастыхртов.

Вот таким был мир, в котором появилисьлюди. Мы ходим на двух ногах, имеем особыепотовые железы и голую кожу, наша осанкамаксимизирует тень, устройство наших кро-веносных сосудов позволяет эффективноохлаждать мозг, а свободные руки — носитьпредметы. Все это говорит о том, что мы от-лично приспособлены для жизни на откры-тых, опаляемых солнцем травянистых равни-нах Африки. Мы — животные саванны.

Трава — достаточно новый обита-тель планеты. Появилась она около 25миллионов лет назад — примерно в тоже самое время, когда от основнойветви обезьян отделились человекооб-разные.

Мы бегаем на длинные дистанции не ху-же, чем наши кузены-шимпанзе лазают подеревьям. С самого начала мы охотились накрупную добычу. Ископаемые кости и камен-ные орудия, которыми расчленяли туши уби-тых животных, лежат вместе на местах древ-них боен, покинутых 1,4 миллиона лет назад,

а то и больше. Проведя тщательные исследо-вания, ученые, к удовольствию большинства,доказали: это не случайно — наши предкиели крупных животных. Как гиены и львы,мы тоже были высокосоциальны94.

В разгар ледниковых периодов — от 200000 до 10 000 лет назад — трава покрывалабольшую часть суши. По мере того как всебольше и больше воды оказывалось запертойв ледяных шапках и ледниках, уровень моряпадал, климат становился суше, и влажныелеса уменьшились до небольших клочков, ко-торые должна была заменить саванна. На се-вере засухи пагубно сказались на деревьях(90 % которых находятся над землей), но по-шли на пользу траве (90 % которой спрятанопод землей). В то время едва ли существовалиельники или мшистые тундры, которые мынаблюдаем сегодня — повсюду расстилалисьбескрайние, открытые равнины сочной тра-вы. Эти северные травянистые территорииизвестны под общим названием «мамонто-вых степей». Простираясь от Пиренеев повсей Европе и Азии, через огромные равниныБерингии (суши, большая часть которой ны-

не находится на дне Берингова пролива) доЮкона в Канаде, они были самой обширнойсредой обитания на планете.

Мы, африканские жители, последовали занашим повелителем-травой в великие ма-монтовые степи и приняли образ жизни, в ос-новном зависящий от охоты. Мамонтоваястепь представляла собой территорию с плот-ным травянистым покровом, характеризуе-мую и, возможно, даже созданную мамонта-ми. Волосатые слоны делили среду обитанияс шерстистыми носорогами, дикими ло-шадьми и гигантскими бизонами, а также сболее мелкими животными, включая круп-ных оленей (гигантский вапити), северныхоленей и сайгаков. Были распространеныльвы, волки, хищные короткомордые медве-ди и саблезубые кошки. Мамонтовая степьздорово смахивала на Серенгети, только хо-лодную.

В мамонтовой степи мы, обитатели афри-канской саванны, чувствовали себя как дома(правда, немного мерзли). Как и раньше, мыдобывали больших животных, фактически,специализируясь на убийстве самых крупных

из них. Люди Кловис, одними из самых пер-вых населивших в Северную Америку, осо-бенно почитали мясо мамонта: кости этогоживотного найдены буквально на каждой из-вестной их стоянке. Там, где теперь находит-ся Восточная Европа, 29 тысяч лет назад оби-тали представители граветтской культуры.Все, что осталось после них, сделано из бив-ней и костей мамонта: лопаты, копья, стеныдомов. Наше внимание было целиком и пол-ностью посвящено мамонтам. Не приходитсясомневаться, что громадные травоядные сло-ны были истреблены человеком. Это ускори-ло исчезновение самой степи. Без постоянно-го общипывания и удобрения навозом плодо-родность этих территорий резко упала, и тра-ва начала уступать место мхам и деревьям.Те, в свою очередь, предохраняли землю отглубоких летних оттепелей, что еще большеснижало плодородность. Возник замкнутыйкруг, и богатые степи превратились в суро-вые тундры и тайгу95.

Если вы ни разу не убивали слона копьем(лично я пока не пробовал), вы по достоин-ству оцените навыки и ловкость этих людей.

Наверное, мы никогда точно не узнаем, каки-ми приемами они пользовались: устраивализасаду у водопоя (многие скелеты найдены вовлажных областях), сбрасывали с обрывовили заманивали в болота? Человек даже могполуодомашнить мамонтов, хотя это малове-роятно.

Но как бы все ни происходило, люди точноне делали это поодиночке. Сотрудничество —вот безусловный ключ к их успеху. Практикаделиться мясом не просто поощрялась — ейневозможно было помешать. Мертвый ма-монт был, по сути, общественной собствен-ностью.

Возникает уже знакомая нам проблема. За-чем присоединяться к охоте? Почему не по-явиться с беззаботным видом как раз в мо-мент разделки туши и не угоститься кусоч-ком? В конце концов, охота на мамонтовдолжна была быть крайне опасной. Ни одинчеловек не имел достаточно веских причинвступать в борьбу с громадным животным,если не был уверен, что получит долю от до-бычи другого. Он рисковал бы жизнью радиобщего блага. Как древние охотники досовре-

менной эры решали эту проблему, мы едва ликогда-нибудь выясним. Полагаю, они ее не ре-шали вообще, и мамонты спокойненько раз-гуливали, занимаясь своими делами. Едва лиих беспокоили неандертальцы, населявшиеЕвразию в течение большей части леднико-вого периода. Не случайно, думаю, наиболеестрастные охотники на мамонтов появились30 тысяч лет назад, а то и меньше. Ибо при-мерно 50 тысяч лет назад — скорее всего, где-то в Северной Африке — случилось нечтоочень-очень важное.

Человек изобрел копьеметалку — первоеметательное орудие, далекого предка лука истрелы. Копьеметалка, подобно пружине, на-капливала энергию и сообщала дополнитель-ный импульс маленькому копью (дротику),которое отныне можно было бросать с без-опасного расстояния. И вот, впервые за всюисторию, группка мужчин смогла окружитьмамонта и знать наверняка, что никто не ста-нет отлынивать. Проблема халявщиков ре-шилась сама собой: опасная большая добычапревратилась в мишень96.

По-настоящему серьезная охота на круп-

ную добычу, вероятно, началась именно сизобретения копьеметалки, которое имелоглубокие социальные последствия. Мамонт —животное достаточно крупное, чтобы его хва-тило для прокорма большой группы людей.Оно настолько большое, что делиться им про-сто необходимо. Туша, по сути, теперь являет-ся не частной собственностью добывшего еечеловека, а общественной. Она принадлежитвсей группе. Охота на крупную добычу нетолько позволяет делиться, но и способствуетэтому. Отказывая голодному человеку в кускеубитого вами мамонта, вы здорово рискуе-те — учитывая, что он вооружен копьеметал-кой. Вот так охота на крупных животныхвпервые познакомила человечество с обще-ственными благами.

З

Допустимое воровство

десь необходимо сделать небольшое семан-тическое отступление. Я использовал тер-

мин «реципрокность» так, будто его значениесовершенно ясно, хотя на самом деле словоэто весьма и весьма скользкое. В рамках стра-тегии «Око за око» оно означает поочередныйобмен схожими услугами. Антропологи жемного десятилетий используют слово «реци-прокность» в несколько ином смысле. Дляних оно означает одновременный обмен раз-личными услугами. Когда летучая мышь-вам-пир делится кровью с соплеменницей, онаожидает, что ей ответят тем же, но позже. Ко-гда владелец магазина отдает мешок сахарапокупателю, он ожидает деньги сразу же.

На первый взгляд, это различие — чрезвы-чайно тонкое, граничащее с педантизмом.Однако, по моему глубочайшему убеждению,оно является ключевым для этой и всех по-следующих глав. Два человека могут прибе-гать к реципрокности первого типа толькопри достаточно необычных обстоятельствах.В этом случае судьба должна сперва предоста-

вить одному некое временное преимущество,в котором нуждается другой, а затем изме-нить ситуацию на прямо противополож-ную — причем каждый должен помнить обобмене. Намного легче вообразить реципрок-ность второго типа, при которой один распо-лагает излишком, который может обменятьна иную валюту у другого. Долг гаситсянемедленно, и возможностей для мошенни-чества гораздо меньше. Представьте, что вывносили бы деньги за сахар в магазине лишьспустя какое-то время.

Не забывая об этом различии, переходим кспору, разгоревшемуся между Кристен Хоукси Кимом Хиллом — о том, почему охотни-ки-собиратели делятся мясом друг с другом.Хилл утверждает, что все дело в реципрокно-сти, при которой делящийся получает некуюнепосредственную плату за свою щедрость.Хоукс же считает, что награда гораздо болееэфемерна и что в обмен на заботу об интере-сах общества делящийся, как правило, стре-мится получить социальное признание. Вэтом отношении он сродни филантропу вик-торианской эпохи, мечтающему о рыцарском

звании. Обе точки зрения не так уж далекидруг от друга. Однако спор заслуживает по-дробного рассмотрения, ибо проливает светна значение слова «реципрокность».

Прежде всего, дискуссия касается народахадза, населяющего лесистую саванну к югу ивостоку от озера Эяси в Танзании. Как и гуая-ки, хадза живут на границах сельскохозяй-ственного мира, периодически принимая внем участие в качестве наемных рабочих, но,в целом, предпочитая следовать собственнойстарой традиции добычи мяса охотой, а рас-тительной пищи — собирательством. Несмот-ря на уговоры правительства и миссионеров,многие по-прежнему являются (или вновьстали) полноценными охотниками-собирате-лями. Женщины Хадза добывают пищу также, как представительницы гуаяки или кунг:выискивают корнеплоды, фрукты и мед. По-следний, как правило, изымают у колонийдиких пчел, найденных мужчинами во времяохотничьих вылазок. Зато мужчины Хадза, вотличие от представителей гуаяки и кунг, слуками и стрелами отправляются убиватьдействительно крупных животных — обыч-

но, антилоп и жирафов. В последних естьогромное количество мяса — намного боль-ше, чем может съесть или сохранить на афри-канском солнце один человек. Таким обра-зом, у удачливого охотника нет особого выбо-ра — он должен отдать мясо друзьям. Послед-ние, естественно, остаются в выигрыше. Азначит, вопрос, которым должен задаватьсявсякий охотник — с какой такой стати он во-обще отправился на охоту? С чего вдруг такоебескорыстие? Ведь прежде, чем убить жира-фа, он наверняка охотился несколько меся-цев, хотя, если бы ставил силки, мог спокойноловить цесарок несколько раз в неделю. То-гда вся добыча могла бы остаться в семье, иему не пришлось бы делиться с соседями97.

Кристен Хоукс попросила мужчин хадзаловить мелкую дичь — например цесарок, —используя силки и ловушки. Мяса они сталидобывать меньше, зато отныне были обеспе-чены пропитанием на многие дни вперед. Всреднем, промышляя крупную добычу, охот-ники возвращаются с пустыми руками в 99случаях из 100. На этом основании Хоукс сде-лала вывод: разумный мужчина Хадза, заин-

тересованный исключительно в благополу-чии своих детей, обязательно пристраститсяк расставлению силков, ибо так он мог бытьуверен, что на тарелке у его семьи мясо будетпочти всегда. Подобный расклад точно понра-вился бы ей гораздо больше, чем полтонныбифштекса раз в шесть месяцев. Но хадзаожиданий не оправдали, и Хоукс стремиласьпонять, почему.

Более того, поскольку любой убивший жи-рафа фактически делится мясом со всеми,разумный человек просто сидит дома и ждетизвестий о том, что какой-то более созна-тельный его соплеменник притащил в лагерьеду. Чем больше туша, тем меньше (в про-центном соотношении) достанется от нееохотнику. Но хадза упрямы. Они продолжа-ют выслеживать крупных животных, боль-шую часть которых все равно придется от-дать. Откуда же такая щедрость?

Хоукс полагает, что практика делиться пи-щей — это нечто большее, чем просто «допу-стимое воровство» (термин, предложенныйее коллегой Ником Блертон-Джонсом). Кактолько человек, убивший жирафа, оттяпает

столько мяса, сколько может унести, у него неостается ни малейших причин мешать уго-щаться другим. Да и охранять тушу от посяга-тельств сородичей не только некрасиво, но ивесьма проблематично. Эта идея восходит кГлину Исааку[38] — антропологу, который в1960-х годах, незадолго до своей преждевре-менной смерти, предположил, что практикаделиться пищей, хотя и занимает централь-ное место в человеческой эволюции, своимикорнями уходит в допустимое воровство, на-блюдаемое у животных. Львы, например —явные воришки: главное правило на их пир-шестве: «На бога надейся, а сам не плошай».Шимпанзе воспитаннее, но им приходитсявыпрашивать пищу, тогда как люди могутрассчитывать, что другие сами ее предложат.Развивая эту идею после изучения племениХадза, Ник Блертон-Джонс утверждал, что до-пустимое воровство — не просто стадия, че-рез которую прошли древние протолюди: оноявляет собой по-прежнему валидное объясне-ние причин, по которым охотники делятсямясом с товарищами. Кроме того, он заметилоттенок враждебности в процессе дележа98.

С точки зрения логики, большое животное,убитое охотником из племени хадза, пред-ставляется самым древним примером «обще-ственного блага» — чем-то, приносящимпользу всему сообществу. Общественное бла-го ставит так называемую проблему коллек-тивного действия, которая есть не что иное,как дилемма заключенного, только в боль-шем масштабе. Маяк — классический примеробщественного блага. Это сооружение воз-двигли ценой определенных затрат, но егосветом может бесплатно пользоваться вся-кий, кто хочет провести свой корабль впорт — даже тот, кто отказался внести своюлепту в строительство. Поскольку в интере-сах каждого оставить оплату маяка другим,их и не строят — или, точнее, воздвигают, нопричина становится ясной не сразу. Мертвыйжираф, рассуждала Хоукс, немного похож намаяк: нужно, чтобы кто-то его поймал, но ко-гда он пойман, мясо волен брать любой, дажесамый ленивый человек — иначе оно простоиспортится.

Так почему, спрашивала Хоукс, охотни-ки-собиратели вообще дают себе труд что-то

делать? В поисках ответа на этот вопрос онаобратилась к работам американского эконо-миста 1960-х Манкура Олсона. По мнению по-следнего, проблема общественных благ легкорешается, если присутствуют достаточные со-циальные стимулы. Успешный торговец, же-лающий улучшить свое положение и репута-цию в городе и готовый потратить на этонемного денег, заявляет, что заплатит за ма-як. Именно из-за необыкновенной щедростии пользы для других сей акт и приносит емуславу и почет.

Аналогичным образом обстоят дела и вплемени хадза: мужчины, которые сильны вохоте, получают значимые социальные на-грады. Их успеху завидуют другие мужчины,и, что, возможно, главное, ими восхищаютсяженщины. Хорошие охотники имеют большевнебрачных связей. Это справедливо не толь-ко в отношении племени хадза — то же отно-сится к гуаякам, яномамо и другим южноаме-риканским племенам. Вероятно, это распро-странено повсеместно и ни для кого не явля-ется секретом.

А значит, одержимость мужчин убийством

больших животных, мясом которых можноделиться, совершенно понятна. Такова ярковыраженная особенность самцов: где бы нижили, они выискивают такую пищу, которойнеобходимо делиться — даже ценой игнори-рования более целесообразной, но мелкой до-бычи. Взглянем на ситуацию с точки зрениясамого охотника. Если он убивает цесарку, еесъедают его жена и дети. Если он убиваетнебольшую антилопу, то, скорее всего, немно-го останется и тем охотникам, должником ко-торых он является. Но если он убивает жира-фа, то получает столько мяса, что никто и незаметит, как он украдкой отдаст лучший ку-сок аппетитной жене соседа.

Выходит, все дело в женщинах. Почемумужчины выслеживают жирафов, хотя пре-спокойно могут собирать цесарок для своихсемей, ясно: крупная добыча ведет к сексу.Мужчины больше заинтересованы в снабже-нии пропитанием своих любовниц, нежелисобственных детей. Но почему охота ведет ксексу? Почему женщины награждают охотни-ков любовью? Вот здесь-то мнения Хоукс,Хилла и Каплана резко расходятся.

Мужчины, которые сильны в охоте,получают значимые социальные на-грады. Их успеху завидуют другиемужчины, и, что, возможно, главное,ими восхищаются женщины.

Согласно первой, то, что привлекает —неосязаемо. Для женщин притягателен самзапах успеха, который они называют «соци-альным вниманием». Дамы не получают ни-чего, кроме повышения статуса. Хилл и Кап-лан думают иначе. Для женщин существуюточень даже осязаемые выгоды, утверждаютони — лучшие куски мяса. Не все части жира-фа одинаково вкусны. Охотник, убивший жи-вотное, запросто может оставить лучшие кус-ки себе и использовать их непосредственнодля подкупа женщин, с которыми хотел бызавязать роман.

Тайна, почему никто не возится с цесарка-ми, раскрыта: практика делиться пищей, да-лекая от выполнения по принуждению, пред-ставляет собой непосредственный реципрок-ный акт, каковым она является у шимпанзе ипредставителей племени гуаяков. Мы сновавозвращаемся к самцам шимпанзе из Гомбе

(которая, кстати, находится не так далекоот территории хадза), отправляющимся наохоту за колобу сами, чтобы накормить го-товых к оплодотворению самок. Реципрок-ность в данном случае просто измеряется виной валюте— в сексе.

Как бы там ни было, Хилл и Каплан ставятпод вопрос допущение Хоукс о том, что муж-чины только выиграют от поимки цесарок.Пока существует обычай делиться мясомкрупной добычи, мужчины хадза, охотясь накрупную дичь, потребляют существеннобольше калорий. Крупный размер туши с из-бытком компенсирует нерегулярность, с кото-рой ее добывают. Хил и Каплан подсчитали,что в случае с племенем гуаяков охота на пе-кари дает около 65 тысяч калорий за час рабо-ты, тогда как поиск личинок насекомых — за-нятие гораздо менее прибыльное: оно прино-сит лишь 2000 калорий в час. Конечно, при-дется поделиться пекари с остальными чле-нами рода и, в среднем, вам останется толькооколо 10 % мяса. А вот личинок придется от-дать всего 60 %. Но 10 % от 65 тысяч калорийвсе равно больше, чем 40 % от 2000. Выходит,

мужчинам-гуаякам выгоднее охотится на сви-ней, чем обирать личинки.

Хилл и Каплан утверждают: «Ни один изпредставленных в обзоре Хоукс фактов не мо-жет считаться доказательством того, чтоохотники не просто меняют мясо на другиеблага и услуги. Это ключевой фактор. Ибо, ес-ли такой обмен общепринят, крупная добычане является общественным благом и никакойпроблемы коллективного действия в данномслучае не возникает»99. В большинстве об-ществ охотников-собирателей наблюдаетсяярко выраженная предвзятость в дележе: нук-леарная семья охотника получает большуюдолю — особенно от маленьких животных. Аэто наводит на мысль, что охотник сохраняетопределенный контроль над распределениеммяса. Последнее явно противоречит гипотезедопустимого воровства. В племени гунвинггу(Арнемленд, Северная Австралия) успешныеохотники получают в итоге больше мяса длясвоих семей, чем остальные, и идут на все,лишь бы облагодетельствовать родственникабольше, чем не родственника. В племени гуа-яков пищу иногда оставляют даже тем, кто по

каким-либо причинам не участвовал в деле-же. Но, что самое странное, мужчина, убив-ший животное, обычно съедает меньше поло-женной ему доли. Все эти особенности не яв-ляются свидетельствами соперничества замясо, подразумевамого теорией допустимоговоровства.

Весь вопрос в том, кому принадлежитвласть: имущим или неимущим. Если дележпищи — это реципрокность, то распоряжают-ся первые, а если допустимое воровство —вторые. Даже когда охотник из племени хадзанаперед знает, что потеряет жирафа в резуль-тате допустимого воровства, он все равно мо-жет повлиять на дележ: его цель — перевестинеожиданный излишек мяса жирафа в менеескоропортящуюся валюту. Поэтому он делит-ся им со своей супругой и родственниками, спотенциальными партнерами и друзьями, откоторых получал в прошлом или ожидает по-лучить в будущем ответную услугу. Это, во-первых, обеспечивает определенную стабиль-ность в снабжении мясом, так как позволяетвпоследствии ожидать доли добычи других, аво-вторых, повышает его престиж.

И

На возражения оппонентов Хоукс отвечаетсобственными выпадами. Доказательствстрогой реципрокности мира Хилла-Каплана,говорит она, просто напросто не существует.Плохих охотников и халявщиков не наказы-вают. И все же есть ленивые и некомпетент-ные. Да, они лишаются социального внима-ния, но они не лишаются мяса. Зачем же дру-гие их кормят?

Социальный рынок спор продолжается. Возможно, он отра-

жает некие культурные различия междуплеменами аче и хадза. Или даже между муж-ским и женским полом Хоукс и Хилла. И всеже, рискуя вызвать негодование обеих сто-рон, я думаю, что, в сущности, они говорят од-но и то же. Хоукс утверждает, что отдача, ко-торую получает хороший охотник, заключа-ется не в мясе, а в престиже. По мнению Хил-ла и Каплан, он охотится потому, что есть от-дача. Их спор напоминает более старую дис-куссию, развернувшуюся в антропологиимежду «субстантивистами» и «формалиста-ми» и достигшую своего пика в 1960-1970-е го-

ды. Как и все разногласия в научных кругах,ее яростность, по большему счету, объясня-лась только тем, что ставки были крайне ма-лы — между точками зрения двух школ суще-ствовало лишь крошечное различие. ПодобноХиллу и Каплану, формалисты полагали, чтооткрытия в экономике применимы к племен-ным обществам и решения представителейпоследних можно анализировать точно та-ким же образом, каким и решения людей взападных рыночных странах. Следовательно,для формалиста источник рынка — со всемипредоставляемыми им возможностями обме-на различными товарами, использованияразделения труда и страхования от зависимо-сти от одного конкретного блага — можеткрыться в реципрокной практике делитьсяпищей, принятой в родах охотников-собира-телей100.

Субстантивисты, напротив, убеждены внеприменимости законов экономики к при-митивным обществам, поскольку люди в нихвообще не состоят в рыночных отношениях.Они не являются свободными агентами, опре-деляющими свои личные интересы в бес-

страстном мире торговых центров. Их сти-хия — переплетение социальных обяза-тельств, родственных связей и отношенийвласти. Причина, по которой человек делитсяпищей, действительно может заключаться вреципрокной страховке. Однако не исключе-но, что он связан обычаем или делает это изстраха перед наделенным властью реципиен-том.

Хоукс в лучших традициях субстантивиз-ма восстает против грубой экономики реци-прокного дележа. Как я уже говорил, это чи-стейшее буквоедство: современная экономи-ка стремится выйти за пределы идеальногорынка и учесть «иррациональные» причины,определяющие те или иные решения. Дажеесли Хоукс права и мужчины из племени хадзадействительно охотятся ради престижа, ане для того, чтобы отплатить услугой зауслугу, это отнюдь не мешает рассматри-вать их мотивы с беспощадно экономическойточки зрения: охотники конвертируют мя-со жирафа в долгоиграющий и ценный про-дукт — престиж, который позже будет пре-вращен в иную валюту преимущества. Ричард

Александер называет обмен конкретных благна абстрактные «косвенной реципрокно-стью»101.

Я не верю, что предположение, что в дей-ствиях охотников-собирателей совсем уж нетдалеких отголосков истоков финансовых де-ривативов в современных рынках. Когдамужчина племени хадза делится мясом вожидании некой будущей отдачи, он, по су-ти, покупает дериватив, позволяющий емухеджировать риск. Согласно Хиллу и Капла-ну, он заключает договор на обмен плаваю-щей нормы прибыли от своей охоты на болеефиксированную, достигаемую всей группой.Он — как фермер, заключающий договор наполучение фиксированного дохода от своейпшеницы за шесть месяцев путем продажифорвардного контракта или покупки фью-черсов. Он — как банкир, выдавший крупныйзаем с плавающей процентной ставкой и ре-шивший хеджировать свое положение, под-писав договор на своп (или даже свопопци-он) с другим банком: согласие осуществитьсерию плавающих выплат, привязанных ккраткосрочными процентным ставкам, в об-

мен на получение серии фиксированных пла-тежей. Для этого он ищет партнера, которыйжелает противоположного.

Согласно Хоукс, охотник снижает свою за-висимость от одной валюты (мясо), покупаядругую (престиж). Так компания, которая мо-жет дешево взять заем в долларах, вправе об-менять его на заем в евро — для хеджирова-ния риска убытков вследствие изменения ва-лютного курса. Аналогии далеко не точные,но принципы — одинаковы: один человекстремится снизить риск, меняясь с другимили с другими. Те, кто скептически настроенпо отношению к охотникам-собирателям —дескать, они чересчур уж несведущи в такихвопросах, — сильно заблуждаются. Их мозгтакой же, как наш, а чутье на хорошую сдел-ку столь же остро (в их культурной среде),как и чутье любого брокера на чикагской то-варной бирже. Торговцы деривативамиоправдывают свою деятельность тем, что по-могают снизить риск путем сведения друг сдругом субъектов с разными рисками. Фью-черсный рынок или рынок свопов, утвержда-ют они, приносит пользу всем. Это не игра с

нулевой суммой. Не имея возможности обме-ниваться рисками, субъекты предпринима-тельской деятельности подвергаются больше-му риску — за что приходится платить. Тотже аргумент справедлив и в отношении исто-ков охоты и практики делиться пищей. Охо-та — опасное предприятие, и дележ снижаетее рискованность. Все только выигрывают102.

Если пример племени хадза кажется вамслишком отвлеченным, рассмотрим похожуюпроблему, но гораздо более близкую: неожи-данное везение. На свете есть много людей,которым богатство свалилось как снег на го-лову и которые вызвали крайнее возмущениев своих сообществах тем, что не поделилисьим. Одна женщина из Сан-Франциско, зарабо-тавшая много денег за роль в фильме «Навер-ное, боги, сошли с ума», все потратила на себяи спровоцировала этим настоящий скандал103.

Маршалл Салинз[39] убежден: причина, покоторой охотники-собиратели обычно стольленивы («работают» намного меньше часов,чем занимающиеся сельским хозяйством) ине стремятся к богатству, заключается в том,что в их эгалитарных обществах накопить

слишком много равнозначно отказу этим по-делиться. Следовательно, гораздо разумнеехотеть малого и, тем самым, достичь всего,что хочется. Охотники-собиратели, говоритСалинз, открыли иной путь к изобилию —путь, указанный Дзэн-буддизмом. Они тру-дятся достаточно усердно, чтобы удовлетво-рить различные стремления и нужды, а затемостанавливаются, дабы в дальнейшем не воз-будить зависти окружающих104.

8 августа 1993 года Маура Берк выигралав национальную ирландскую лотерею 5 мил-лионов фунтов стерлингов. 450 человек, жив-шие в крошечной деревушке Леттермор, об-радовались за везучую соседку и закатили ве-черинку. Муж миссис Берк умер через месяцпосле свадьбы, и детей у нее не было. Какиетолько планы не строили деревенские жите-ли! Но Берк ничем с ними не поделилась. Те,естественно, возмутились. «Мы не видели нипенни из ее выигрыша», — с гневом поведалжурналистам один из леттерморцев.

В итоге миссис Берк начали угрожатьсмертью, и она переехала в Лондон. Удача за-ставила ее покинуть родной дом. А все поче-

му? Она не пожелала делиться105.На первый взгляд, наказание миссис

Берк — в лучших традициях допустимого во-ровства Хоукс. Сообщество не просто ждалоот нее щедрости, оно наказало ее за то, чтооная не была проявлена. Впрочем, можно по-смотреть на это и с другой стороны — также, как Хилл и Каплан. Подобно игроку в ди-лемме заключенного, миссис Берк вдруг изме-нила после многолетнего сотрудничества, иу партнеров возникло желание ее проучить.Понимая, что соседи никогда не смогут от-платить ей равной щедростью, Берк не виде-ла веских причин делиться с ними. Междутем, любой удачливый охотник-аборигентвердо знает: однажды наступит и его чередполучать, а не отдавать, и когда это случит-ся — всего лишь вопрос времени. Образно гово-ря, над его решением нависает длинная теньбудущего.

Миссис Берк случайно повезло. В обществеэскимосов скопидомничать запрещено. Бога-тых людей, уличенных в жадности, иногдаубивают.

Н

Подарки как оружие

а первый взгляд, все это отлично объясня-ет, почему люди с таким энтузиазмом со-

трудничают друг с другом. Тем не менее та-кое толкование нельзя считать абсолютноудовлетворительным. Почему? Основныепричины указал блестящий израильский уче-ный Амоц Захави, привыкший запускать лисв интеллектуальные курятники. Он изучаетарабских кустарниц, как и многие птицысредних размеров, обитающих в теплых кра-ях и живущих не парами, а более крупнымисемейными группами. В последних «подрост-ки» помогают родителям выхаживать новыхптенцов. Обычно биологи не испытываюттрудностей в объяснении помощи по гнезду.В конце концов, находясь поблизости и зна-комя братьев и сестер с этим миром, подрост-ки увеличивают свои шансы перенять роль,связанную с размножением и выведениемпотомства. Это система, управляемая непо-тизмом и эгоизмом.

Но Захави энтузиазм подростков озадачил.Они не только отчаянно конкурируют за пра-

во приносить пищу в гнездо, следить за хищ-никами и охранять территорию от соседей —их энтузиазм кажется на удивление нежелан-ным. Доминирующие особи фактически ме-шают подчиненным оказывать помощь, хотядолжны бы, полагал Амоц, паразитироватьна стараниях своих младших братьев.

Захави утверждает, что помощники вооб-ще не гонятся за непотическими наградами, астремятся к так называемому социальномупрестижу. Рьяная и энергичная помощь, пи-шет он, акцентирует преданность птицы се-мье, что, в свою очередь, требует преданностиот других партнеров. Такая мысль привелаисследователя к переоценке брака — по край-ней мере, у птиц. «Полагаю, даже в сотруд-ничестве двоих, большая часть инвестицийможет расцениваться как реклама качествинвестора, а также его мотивов к продолже-нию сотрудничества. Это позволяет снизитьсклонность партнера к мошенничеству илиотлыниванию». Иными словами, вывод Захавиподразумевает, что щедрость и великодушиепорой используют в качестве оружия106.

Отголоски этой странной двусмысленно-

сти можно найти и в человеческих культу-рах. В любой заданный промежуток временив Британии около 7–8 % экономики сосредо-точено на производстве будущих подарков. ВЯпонии эта цифра, вероятно, еще выше. В ос-новном речь идет об антикризисной про-мышленности. Об этом явно свидетельствуетрвение, с которым в последние несколько де-сятилетий производители холодильников иплит вкладывают средства в изготовление то-варов, спрос на которые, в большей своей ча-сти, определяется свадебным и рождествен-ским рынками — например в тостеры и ко-фе-машины. Таким образом, они застрахова-лись от рецессий. Но зачем люди дарят другдругу подарки? Отчасти чтобы проявить своедоброе к ним отношение. Отчасти чтобы от-стоять собственную репутацию щедрого чело-века. А отчасти чтобы связать реципиентовобязательством ответить тем же. Подаркиочень легко превращаются во взятки.

Возьмем обычай kula, практикуемый наостровах Тробриан. Kula — это обмен ожере-лий из ракушек на браслеты на предплечье.Острова образуют круглый архипелаг: ожере-

лья дарят тем, кто живет на них по часовойстрелке, а браслеты — тем, кто против. Дватипа подарков путешествуют по бесконечно-му кругу — процедура чрезвычайно бессмыс-ленная, но невыразимо важная. Почему даре-ние презентов является столь навязчивойидеей?

В 1920-х годах французский этнограф Мар-сель Мосс написал свой знаменитый «Очерк одаре», в котором выдвинул следующую тео-рию: дарение подарков в доиндустриальныхобществах представляет собой способ заклю-чения договоров с незнакомцами. В отсут-ствие государства, которое бы гарантироваломир, эту функцию выполняют презенты. В1960-х годах Маршалл Салинз заметил однувесьма любопытную черту, присущую обще-ствам во всем мире. Чем ближе родство меж-ду дарителем и одариваемым, тем меньшенеобходимость в ответном равноценном под-ношении. Внутри семьи, писал Салинз, суще-ствует «генерализованная реципрокность»,под которой он понимал отсутствие реци-прокности вообще: люди просто дарят другдругу подарки, не ведя счет, кто кому сколько

должен. В деревне или племени, напротив,нужно быть крайне внимательным и не за-бывать дарить ответные — эквивалентные —подарки. Между племенами существует такназываемая негативная реципрокность — до-вольно невразумительный термин Салинза,означающий кражу или попытку получитьнечто, затратив на это меньше, чем оно сто-ит. Истинная реципрокность — ценность заценность — практиковалась только междунеродственными союзниками.

Бесплатного сыра не бывает. Даже внаиболее утонченных и искушенных ев-ропейских кругах дорогой подарок все-гда вызывает у нас чувство, будто мычем-то обязаны дарителю.

Разумеется, родитель не рассчитывает наответную щедрость ребенка, а от вора никтоне ждет оплаты награбленного. Но в любомдругом случае подарок делается с четким на-мерением получить ответный презент — при-чем, достаточно равноценный. Реципиентунеудобно, если ему нечего дать в ответ. Илион побаивается, как бы вы не сочли малень-кую коробку конфет достаточным вознаграж-

дением за всю ту помощь, которую он вам такили иначе оказал. Даже если плата осуществ-ляется в совершенно иной валюте, смысл да-рения — это обмен. На мой взгляд, есть толь-ко одно исключение — посылание цветов вбольницу другу. Да и то вы ожидаете, что вслучае вашей болезни он тоже пошлет вамцветы.

Этот инстинкт знаком всем. Попробуйтепредставить мир без него — мир, в которомокружающие не задумываются о том, на-сколько вы щедры, а вы не размышляете отом, насколько они благодарны. Эта неукро-тимая склонность рассматривать процесс да-рения презентов в свете сделок (за исключе-нием родственников) сидит глубоко-глубоковнутри каждого из нас.

Как это часто бывает, эту особенность лег-че заметить в чужих культурах, чем в соб-ственной. Впервые ступив на американскийберег, Колумб встретился с людьми, отделен-ными от всякого культурного контакта спредками европейцев десятки тысяч лет. Хо-тя две эти линии не имели возможности об-мениваться опытом со времен мезолита, бы-

ло совершенно ясно: дары выставлялись вожидании ответных подношений. Обменомподарков, собственно, красные и белые людитут же и занялись. В колониальной Америкетермин «индейский дар» стал означать пода-рок за который ждут равноценный гостинец.Презенты заведомо обязывали к ответномуподарку — в этом и был весь их смысл. До се-годняшнего дня это одна из наименее непо-нятных культурных универсалий. Антрополо-ги, изучавшие некое кенийское племя, порази-лись, как его представители преуменьшаливсе, что им дарили. «Каждой подаренной ло-шади заглядывали в рот и находили изъя-ны», — сетовали ученые, хотя прекрасно пони-мали причину. Подарки дарят с расчетом, икенийские реципиенты знали это не хуже. Бес-платного сыра не бывает. Даже в наиболееутонченных и искушенных европейских кругахдорогой подарок всегда вызывает у нас чув-ство, будто мы чем-то обязаны дарителю107.

П

Не хуже других

режде чем вы обвините меня в полней-шем цинизме, хочу заметить: я отнюдь не

ставлю своей целью лишить добродетель доб-родетели. Если вас слишком волнуют мотивыщедрых людей, значит, вы ходите кругами.Истинный альтруист не подарит ничего, ибопонимает: им при этом руководит либо тще-славие, либо ожидание ответного подарка. Ив том и в другом случае он делает одаривае-мого своим должником. Истинно альтруи-стичный реципиент не оскорбит своего бла-годетеля, преподнеся тому презент в ответ,ибо тем самым свяжет его ненужными обяза-тельствами (а то и вовсе намекнет, что изна-чальный мотив был не так уж и бескоры-стен). Так, пара истинных альтруистов нико-гда и ничего друг другу не даст — лишь чело-век, лишенный всякой мотивации, способентворить добро. Здесь должно быть что-то нетак108.

Парадоксы в сторону. Достаточно сказать:человеческий инстинкт обмениваться подар-ками настолько силен, что подношения ис-

пользуются как оружие. Рассмотрим потлач— ритуальный праздник с подношенем да-ров, во время которого практикуются наме-ренные попытки поставить соседей в нелов-кое положение собственной щедростью. Хотяэта практика известна в различных частяхсвета, включая Новую Гвинею, наиболее ши-роко она была распространена среди группиндейцев тихоокеанского побережья на севе-ро-западе Северной Америки — вплоть до XIXвека. Название заимствовано из языка чину-ков. Больше всего подробностей мы узналиблагодаря племени квакиутл с острова Ванку-вер.

Индейцы племени квакиутл — непревзой-денные снобы. Первостепенное значение дляних имел статус, выраженный благороднымититулами, а самым страшным считалось уни-жение. Как следствие, вся их жизнь была под-чинена навязчивой погоне за статусом с од-ной стороны и страху позора с другой. По-скольку канадское правительство лишилоплемя возможности вести войны, основныморужием индейцев стала щедрость. Они раз-давали свои богатства, чтобы подняться на

каждую следующую ступень социальнойлестницы, и лишались доброй репутации ипрестижа, если не могли ответить щедростьюна щедрость — причем со щедрыми процен-тами.

Это абсурдное соревнование было крайнеритуализованным. Специальные мероприя-тия — потлачи — являли собой вопиющую де-монстрацию соперниками собственных щед-рости и расточительности. Они отдавали другдругу одеяла, жир колюшки, ягоды, рыбу,шкуры морской выдры, каноэ и самое цен-ное — «медяки», листы меди, украшенные фи-гурками. Не удовлетворившись раздачей на-копленных богатств, некоторые хозяева цере-монии брались вообще уничтожать их. Одинвождь попытался затушить костер соперникадорогими одеялами и каноэ, а тот вылил впламя рыбий жир — чтобы оно не потухло. Внекоторых домах, где проходил потлач, вре-занные в потолок специальные фигуры изли-вали в огонь бесконечный поток ценного мас-ла.

Гость должен был притворяться, что не за-мечает жара, хотя порой тот обжигал кожу.

Иногда — к великой чести хозяина — дом сго-рал дотла.

Вдохновляя сына на подвиги щедрости, од-на женщина вспоминала о своем отце: «Онотдавал или убивал рабов. Он отдавал илисжигал каноэ. Он отдавал шкуры морскихвыдр соперникам из своего племени и во-ждям других племен — или резал их на кус-ки. Ты знаешь, что я говорю правду. Это, сынмой, дорога, которую твой дед проложил длятебя и по которой ты должен идти»109.

По вашему мнению, полнейший абсурд?Отнюдь. Наиболее вопиющие потлачи, разу-меется, происходили достаточно редко, ина-че раздавать было бы попросту нечего. Онипредставляли собой крайние проявления си-стемы конкурентного аккумулирования бо-гатства и были четко реципрокными. Каж-дый дар следовало вернуть с процентами,каждое пиршество или акт уничтожения сле-довало превзойти другим, более грандиознымпиршеством или актом уничтожения. Неко-торые потлачи включали устраиваемые дву-мя вождями ритуальные аукционы ценнойлистовой меди. Но проигравший находился

всегда. В мире потлачей, реципрокность неприносила выгоду обеим сторонам.

Каков же их смысл в рациональном, эко-номическом мире? Ответ формалистов прост:потлач включает скоропортящиеся продуктыили хрупкие предметы. Престиж же, на кото-рый их меняют — вещь долгоиграющая идвижимая. Если у вождя вдруг появляется из-лишек пищи или масла, то сохранить его онне может. А потому устраивает пир, отдаетего другим или, в крайних случаях, сжигает.Такая экстравагантность или щедрость при-носят ему уважение и престиж. Это не совсемчетко объясняет, почему в ход шли дажестоль непортящиеся вещи, как одеяла и ли-стовая медь, но даже здесь есть своя логика:если на листы меди можно купить престиж,тогда… покупайте! По словам Рут Бенедикт,«эти племена использовали богатство не дляполучения эквивалентной его стоимости вэкономических благах, но как фишки с фикси-рованной стоимостью в игре, в которой меч-тали победить»110.

Тем не менее попытка рассматривать пот-лачи как рациональные стратегии, позволяю-

щие пожинать плоды реципрокности, кажет-ся притянутой за уши. Для меня это эгоистич-ный и хитрый метод эксплуатации человече-ской склонности попадаться на удочку реци-прокности, некая разновидность паразитиз-ма на взаимности. Потлачи устраивались поодной-единственной причине: люди ин-стинктивно не могли противиться соблазнуответить на щедрость щедростью.

Сейчас объясню. Потлачи не были свой-ственны исключительно племени квакиутл иего соседям. Стараясь перещеголять друг дру-га в подношении подарков, европейские мо-нархи завоевывали расположение как бли-жайших соседей, так и высокопоставленныхуроженцев Востока. Посол ронял престижсвоей страны, если дары, которые он приво-зил с собой, оказывались недостаточно цен-ными. Коллегам по офису или соседям, полу-чившим на Рождество подарки более дорогие,чем они подарили сами, это чувство знакомо.Знакомо оно и предпринимателям, приехав-шими в Японию с «неправильными» презен-тами. Дофин явно оскорбил Генриха V, пре-поднеся ему на коронацию теннисные мячи-

ки. Да и вы бы обиделись, если бы на деньрождения получили зубную щетку. Да, подар-ки могут быть настоящим оружием.

На всех островах Тихого океана жители об-менивались подарками. Это были настоящиебитвы, в ходе которых каждый стремился пу-стить как можно больше пыли в глаза друго-му. В 1918 году, например, один тробрианецоскорбил другого, усомнившись в качествебататов, выращенных в деревне Вакайсе. Еежители в ответ оскорбили представителейдеревни Какуаку. Вожди деревень поддержи-вали своих — ситуация накалилась. В итоге,жители Вакайсе собрали огромный ящик объ-емом 14,5 кубических метра, наполнили егобататами и доставили в Какуаку. На следую-щий день ящик вернули — он был полон ба-татов, выращенных в Какуаку. Мы могли бынаполнить его еще дважды, заявили жителиКакуаку, но это было бы оскорбительно. Мирбыл восстановлен.

Описание типичного обмена бататами наостровах Тробриан, предложенное Малинов-ским и известное как buritila’ulo, замечатель-но передает далекую от альтруизма атмосфе-

ру, окружающую факт дарения. В качестведругого примера он приводит взаимоотноше-ния между прибрежными рыбаками и батато-водами. Первые пристрастились к добычежемчужин и нашли это дело крайне при-быльным: на заработанные деньги они могликупить необходимые им бататы и рыбу. Нобататоводы упрямо отдавали им бататы бес-платно. В итоге рыбаки отказались от добычижемчужин: им пришлось ловить рыбу, чтобыотдавать ее бататоводам в обмен на бататы.Подарок создает обязательства, а значит —это оружие111.

Впрочем, он становится им только в томслучае, когда возникает чувство долга. Даре-ние подарков и соревнования в щедрости неявляются изобретениями, придавшими фор-му нашей человеческой природе. Это способэксплуатации уже существующей природы,свойственного нам уважения к щедрым инеуважения к скупым. Откуда у нас такой ин-стинкт? Все просто: нетерпимый к скупостичеловек эффективно контролирует системуреципрокности, получая свою долю везениядругих. Так, в племенном обществе, где стоит

задача — связать другого обязательством, да-рение подарков совершенно не является даре-нием как таковым. Это — отработка инстинк-та реципрокности (а иногда — и вовсе парази-тирование на нем).

Если это так, то этот инстинкт должен вы-являться в ходе экспериментов подобно тому,как обнаруживается выделение слюны у соба-ки в ответ на сопровождающий пищу звуко-вой сигнал. Но так ли это на самом деле?

Глава седьмая. В которойэмоции спасают нас от

рационального идиотизма Теории нравственных чувств «Открытие, что склонности к аль-труизму определяются выгодой генов,является одним из наиболее волную-щих в истории науки. Впервые это осо-знав, я надолго потерял сон. Ночами яворочался в постели, пытаясь найтинекую альтернативу, которая бы встоль грубой форме не ставила под со-мнение мое чувство добра и зла. Этооткрытие подрывает всякую привер-женность моральным принципам —разве не глупо сдерживать себя, еслинравственное поведение — всего-навсе-го очередная стратегия, преследую-щая интересы генов? Мне неловко этоговорить, но, невзирая на все мои ста-рания объяснить натуралистическуюошибку, некоторые студенты покида-ли мои курсы с наивным представле-нием о теории эгоистичного гена, ко-

И

торая, казалось им, оправдывала эгои-стичное поведение».Рэндольф Несс, 1994112

золированный остров Маку, расположен-ный в центральной части Тихого океана,

населен свирепым полинезийским народомкалуаме. Последний занимает уникальноеместо в истории науки из-за двух исследова-ний, проведенных в одно и то же время и по-священных одному и тому же человеку — бо-гатому местному вождю по имени БольшойКику. Первое исследование затеял экономист,интересовавшийся реципрокным обменом, авторое — антрополог, ищущий доказатель-ства врожденного бескорыстия у людей. Обаэксперта заметили одну особенность Большо-го Кику: в качестве выражения верности онзаставлял всех своих подчиненных делать налице татуировку. Однажды вечером, кактолько стемнело и оба ученых в молчанииуселись ужинать, в лагерь забрели четверонапуганных и голодных мужчин. Они попро-сили Большого Кику дать им немного манио-ки. На что тот отвечал: «Если вы сделаете налице татуировки, то получите корень манио-

ки утром».Оба исследователя оторвались от еды: про-

исходящее их явно заинтересовало. «Отку-да, — удивлялся экономист, — эти четыре че-ловека знают, что Большой Кику сдержитслово? Он может татуировать их и не накор-мить».

«Я просто не верю, что Большой Кику гово-рит это всерьез, — возражал антрополог. —Думаю, он просто хитрит. Мы-то с тобой зна-ем, какой он милый парень. Уж конечно онне откажет в пище человеку только потому,что тот не сделал татуировку!»

В ту ночь они долго спорили, потягиваявиски, а когда проснулись на следующее утро,солнце было уже высоко. Вспомнив о четырехголодных беглецах, они спросили БольшогоКику, что произошло. Вот каков был ответ:

«Все четверо ушли на рассвете. Но, раз ужвы такие умные, я загадаю вам загадку. Есливы ее не отгадаете, я лично татуирую вамлица. Первый человек сделал татуировку,второму было нечего есть, третий не сделалтатуировку, а четвертому я дал большой ко-рень маниоки. Теперь скажите мне, о кото-

ром из них вам нужно знать больше, чтобыудовлетворить свое любопытство относи-тельно моего поведения? Если вы спросите отом, кто неважен, или не спросите о том,кто важен, вы проиграете, и я украшу вашилица татуировками». И Большой Кику гром-ко рассмеялся.

Как вы, наверное, уже догадались, в реаль-ности не существует ни острова Маку, ни на-рода калуаме, ни вождя-философа по имениБольшой Кику. Но поставьте себя на местокаждого из двух ученых и ответьте на вопрос.Это известная психологическая головолом-ка — так называемый тест Вейсона. Обычноиспользуются четыре карты: от вас требуетсяпроверить определенное правило «если — то-гда», перевернув минимальное их количе-ство. Решение одних тестов Вейсона дается наудивление трудно (например в случае аб-страктной логики), других — на удивлениелегко. В общем, чем больше задача представ-лена как общественный договор, которыйнужно проконтролировать, тем легче люди еерешают — даже если сам договор им крайнечужд, а социальный контекст незнаком.

Я слегка приукрасил версию теста Вейсо-на, рассказанную супружеской четой — ЛедойКосмидес и Джоном Туби, психологом и ан-тропологом. Это они придумали Большого Ки-ку и его культуру, создав совершенно незна-комый мир, в который испытуемые не моглипривнести свои предрассудки.

Задача экономиста относительно проста.Из 75 студентов Стэнфордского университетатри четверти решили ее правильно. Если выпомните, ему хочется знать, сдержит ли Боль-шой Кику свое обещание. Значит, следуетспросить, дал ли он пищу первому человеку(который сделал татуировку) и сделал ли та-туировку второй (который ушел голодным).Два других не важны, поскольку Большой Ки-ку не нарушил данное им слово, если отка-зался накормить того, кто татуировку не сде-лал, или тем более если все же накормил чет-вертого, не сделавшего татуировку (он простосказал, что если человек сделает татуировку,он его накормит; а вот что будет, если не сде-лает — не сказал).

Задача антрополога логически схожа, нооказывается гораздо сложнее. Когда ее задали

студентам Стэндфордского университета,большинство решили ее неверно, как бы тща-тельно сформулирована она ни была113. Ан-трополог ищет доказательства того, что Боль-шой Кику всегда щедр — он дает людям едувне зависимости от того, соглашаются те сде-лать татуировки или нет. Следовательно, ан-тропологу интересен только третий и четвер-тый человек: тот, кто не сделал татуировку (имог быть накормлен) и тот, кого накормили(хотя он мог не сделать татуировку). Первыедва неважны, поскольку Большой Кику небыл щедр ни к одному из них.

Почему же вторая задача гораздо сложнее?Ответ затрагивает самую суть вопроса, по-ставленного в шестой главе: обладают ли лю-ди инстинктом отвечать взаимностью и сле-дить, чтобы остальные поступали так же.Экономист ищет обманщиков — тех, кто недержит своего слова. Идея знакома всем нами приходит в голову совершенно естественнои легко. Антрополог ищет альтруистов, кото-рые предлагают сделку и выполняют своючасть вне зависимости от обстоятельств. Во-первых, это весьма необычное поведение,

примеры которого не так-то просто найти. Аво-вторых, подобные поступки другого чело-века не представляют угрозы вашим личныминтересам. Если некто предлагает оплатитьваш обед, вас беспокоит не сама по себе щед-рость — вы переживаете за возможное отсут-ствие настоящей щедрости: а не намерен лион, часом, попросить об ответной услуге?114

Большой Кику не являлся единичным экс-периментом — это была часть длительной се-рии исследований, в ходе которых психологистарались понять: что же именно делает одинтест Вейсона трудным, а другой легким. По-степенно круг потенциальных объясненийсужался. Собственно, все началось с откры-тия: законы мышления и логики — суть неодно и то же. Это разные вещи, очень разные.Оказалось, что знание контекста и предысто-рия значения не имеют. Логическая простотаозначает очень мало: некоторые сложные те-сты Вейсона легко решаются. Тот факт, что за-дача представлена в виде общественного до-говора, тоже не важен. Все дело в том, когонадлежит выявить испытуемому: альтруи-стов или обманщиков (то есть, тех, кто полу-

чает прибыль, не произведя соответствую-щих затрат). Как правило, поиск альтруизмадается плохо — гораздо лучше получается об-наружить мошенничество. С трудом решают-ся тесты, где довольно сложно угадать затрат-ность и прибыльность различных действий.Непросто выявить прибыли и убытки, если тев некотором смысле не являются противо-правными. А когда один студент адаптировалтест Вейсона специально для племени ачуар(Эквадор), представители которого почти пол-ностью изолированы от контактов с запад-ным миром, были найдены четкие доказа-тельства: обнаружение обманов в обществен-ных договорах им тоже дается гораздо легче,чем любые другие формы рассуждения115.

Вкратце, тест Вейсона затрагивает тучасть человеческого мозга, которая пред-ставляет собой беспощадную и до жути сфо-кусированную вычислительную машину. Клюбой задаче она подходит как к обществен-ному договору, заключенному между двумялюдьми. И ее основная функция — поиск спо-собов проверки потенциальных нарушителейдоговора. Это своеобразный орган обмена.

Тест Вейсона затрагивает ту частьчеловеческого мозга, которая пред-ставляет собой беспощадную и до жу-ти сфокусированную вычислительнуюмашину. К любой задаче она подходиткак к общественному договору, заклю-ченному между двумя людьми.

Ну разве не смешно? Как может некаячасть мозга инстинктивно «знать» теорию об-щественного договора? Неужели Руссо ка-ким-то образом проник в гены? С равнымуспехом мы могли бы утверждать, будто мозгзнает основы исчисления, потому что спортс-мен в состоянии поймать мяч, рассчитав тра-екторию его полета. Или грамматику — пото-му что любой человек всегда сообразит, какобразовать прошедшее время от ранее неиз-вестного ему глагола. Точно так же можнобыло бы заявить, будто глаз разбирается ввысшей физике и математике, посколькуслегка адаптирует цвет объекта сообразно собщим цветом фона, тем самым делая по-правку на красноту вечернего света. И пер-вое, и второе, и третье утверждения одинако-во абсурдны. Орган обмена лишь автоматиче-

ски задействует специализированные меха-низмы вывода, выработанные естественнымотбором для обнаружения нарушений обще-ственных договоров, заключенных междудвумя сторонами. В каких бы месте и культу-ре мы ни жили, мы знаем основы анализарентабельности обмена. У нас просто нет ор-ганов, которые фиксировали бы другие, логи-чески сравнимые, но предписанные обще-ствоме события — например ошибки или на-рушение правил, не связанные с обществен-ными договорами. Не сильны мы и в обнару-жении иррациональных ситуаций, в которыхигнорируются назначенные правила, не име-ющие социального значения. На свете естьлюди с определенными повреждениями моз-га — они не утратили ничего, кроме способ-ности рассуждать о социальном обмене. Иесть люди (в частности, большинство шизо-фреников), которые, наоборот, проваливаютбольшинство тестов по интеллекту — за ис-ключением тех, что касаются рассуждений осоциальном обмене. Какой бы нечеткой этаконцепция ни казалась, мозг животного подназванием человек явно включает орган об-

мена. Далее мы убедимся: несмотря на всюсвою кажущуюся дикость, эту идею подтвер-ждают и результаты неврологических иссле-дований116.

Взять хотя бы наше отношение к сверхъ-естественному. Во всем мире люди антропо-морфизируют мир природы, рассматривая егоне иначе, как систему социальных обменов.«Боги разгневаны из-за того, что мы натвори-ли», — говорим мы, стремясь оправдать пора-жение в Троянской войне, нашествие саран-чи в Древнем Египте, засуху в пустыне Намибили чье-то невезение. Лично я часто колочу иругаю непослушные инструменты и машины,проклиная мстительность неодушевленныхпредметов. Угождая богам жертвами, угоще-ниями или молитвой, мы ждем, что они воз-наградят нас военной победой, хорошим уро-жаем или билетом в рай. Наш упорный отказверить в удачу и склонность объяснять про-исходящее либо неким наказанием за нару-шенное обещание, либо наградой за хорошийпоступок, мягко говоря, весьма своеобразны исовершенно не зависят от степени набожно-сти117.

Б

Мы не знаем, где именно находится органобмена и как он работает, но он точно у насесть. Появилась эта удивительная гипотезанедавно, на стыке психологии и экономики.Человеческий мозг не лучше мозга живот-ных — он другой. Он наделен особыми спо-собностями, позволяющими ему, во-первых,эксплуатировать реципрокность, во-вторых,обмениваться услугами и, в-третьих, извле-кать выгоды из социального образа жизни118.

Месть иррациональна иологи открыли непотизм и реципрок-ность в 1960-х годах, подхватив вирус лич-

ной выгоды. Они вдруг начали спрашиватьобо всем происходившем: «Какая в этом поль-за для индивида?» Не для вида, не для груп-пы — для индивида. Поиски ответа привелиих к увлечению сотрудничеством у живот-ных, а оттуда — к первоочередной важностигена. Поведение, которое не отвечает интере-сам индивида, может отвечать интересам егогенов. Таким образом, материальные эгои-стичные интересы генов стали девизом био-логии.

Впрочем, в последние годы произошла од-на весьма любопытная вещь. Экономисты,построившие всю свою дисциплину на вопро-се «какая в этом польза для индивида?»,включили задний ход. С недавних пор боль-шинство инноваций в экономике базируютсяна открытии того, что в своих поступках лю-ди руководствуются не только материальнойличной выгодой, но и чем-то совсем другим.То бишь если биология скинула пушистыйколлективизм и облачилась во власяницу ин-дивидуализма, то экономика двинуласьиным путем: она задалась целью объяснить,почему люди делают то, что противоречит ихличным интересам.

Если вы любезны и внимательны поотношению к другим людям потому,что от этого чувствуете себя лучше,тогда ваше сопереживание эгоистич-но, а не бескорыстно.

Наибольших успехов в этом направлениидобился экономист Роберт Фрэнк. Он выдви-нул теорию эмоций, основанную на комбина-ции новой циничной биологии и менее сосре-доточенной на выгоде экономики.

Может показаться странным, что человек,написавший учебник по макроэкономике,вдруг полез в область, где и психологи-то ко-выряются с трудом, и объясняет функции эмо-ций. Но именно об этом Фрэнк и говорит. Че-ловеческие мотивы (будь они материальны ирациональны или нет) — дело экономики.

Роберт Триверс, привнесший геноцентри-ческий цинизм в сферу биологии, писал: «Мо-дели, пытающиеся объяснить альтруистич-ное поведение с точки зрения естественногоотбора, лишают альтруизм альтруизма»119. Всоциальных науках эта идея бытует давно,она знакома как философам Глазго XVIII ве-ка, так и современным экономистам, вродеАмартии Сена: если вы любезны и внима-тельны по отношению к другим людям пото-му, что от этого чувствуете себя лучше, тогдаваше сопереживание эгоистично, а не беско-рыстно. Аналогична ситуация и в мире био-логии: рабочий муравей вкалывает девствен-ником в интересах своих сестер не из велико-душия своего маленького сердечка (органа,которого в привычной нам форме у него нет),а из эгоизма его генов. Летучая мышь — вам-

пир кормит своих соседей по здравым, исклю-чительно корыстным причинам. Даже бабуи-ны, обменивающиеся взаимными социаль-ными услугами — и те скорее рассудительны,чем добры. То, что считается добродетелью,уверен Майкл Гизелин, есть форма корыст-ных интересов. (Христианам следует крепкозадуматься, прежде чем праздновать своепревосходство: согласно их учению, лишьдобродетельные попадают в рай — хорошень-кая взятка, чтобы апеллировать к их себялю-бию)120.

Христианам следует крепко заду-маться, прежде чем праздновать своепревосходство: согласно их учению,лишь добродетельные попадают в рай.

Ключом к пониманию теории эмоций Ро-берта Фрэнка является различие между по-верхностной рациональностью и элементар-ным здравым смыслом. Фрэнк начинает своюэпохальную книгу «Passions within Reason»(Страсти с расчетом) описанием кровавойрасправы неких Хатфилдов над некими Мак-коями. Убийцы в своем акте ненужной местипроявили иррациональность, которая, в свою

очередь, повлекла за собой ответную месть.Любой рациональный человек не стал бы

продолжать вражду — как из чувства виныили стыда не стал бы красть бумажник друга.Эмоции — глубоко иррациональные силы,утверждает Фрэнк. Их нельзя объяснить лич-ной материальной выгодой. Тем не менееони возникли. И возникли, как и все осталь-ное в человеческой природе, не просто так.

Муравьи, воспитывающие своих сестер,а не собственных дочерей, на первый взгляд,кажутся нерациональными. Если уж на топошло, даже мыши, растящие дочерей, а неухаживающие за собой, похоже, игнорируютсобственную материальную выгоду. Но стоиткопнуть чуть глубже, стоит добраться до ге-нов, как все становится ясно. Муравьи и мы-ши бескорыстно служат материальным инте-ресам эгоистичных генов. Так и люди, пишетФрэнк, позволяющие управлять своей жиз-нью эмоциям, а не рациональности, могутприносить сиюминутные жертвы, но в конеч-ном счете принимают решения, способству-ющие их благополучию. Заметьте, я не упо-требляю слово «эмоция» в значении «аф-

Д

фект»: истеричные индивиды и параноикимогут казаться крайне нерациональными, ноони находятся во власти аффекта, а не специ-фической эмоции. Нравственные чувства, ка-кие Фрэнк, а до него Адам Смит, называлиэмоциями — это механизмы, обеспечиваю-щие эффективное использование обществен-ных отношений высокосоциальными суще-ствами к долгосрочной выгоде их генов. Этоспособ уладить конфликт между краткосроч-ной целесообразностью и долгосрочной рас-судительностью в пользу последней121.

Связанные обязательствами ля всего вышеизложенного Фрэнк предла-гает термин «проблема достоверности обя-

зательств». Чтобы получить долгосрочнуювыгоду от сотрудничества, иногда требуетсяпреодолеть сиюминутный соблазн и на времяотказаться от преследования личных интере-сов. Даже если вы это знаете и решили полу-чить долгосрочную выгоду, как вы убедитедругих в том, что выбрали именно такойкурс? Экономист Томае Шеллинг[40] иллю-стрирует проблему достоверности обяза-

тельств так называемой дилеммой похитите-ля. Допустим, бандит смалодушничал и пожа-лел, что взял в плен свою жертву. Он предла-гает ее отпустить, но только если та согласит-ся не давать против него показаний. С другойстороны, он понимает: если отпустит ее, она,конечно, преисполнится благодарности, но унее не будет ровным счетом никаких причинне нарушить свое слово и не отправитьсяпрямиком в полицию. К тому моменту она бу-дет уже не в его власти. Жертва, естественно,уверяет похитителя, что не сделает ничего та-кого, но ее слова неубедительны — похити-тель знает, что они яйца выеденного не стоят,ничего не мешает ей солгать. Фактически ди-лемма стоит перед жертвой, а не перед пре-ступником. Каким образом она может гаран-тировать исполнение своей части сделки?Как она может убедить злодея в том, что на-рушение их соглашения дорого ей обойдется?

Никак. По Шеллингу, жертва должна ка-ким-то образом скомпрометировать себя са-му: признаться в некоем ужасном преступле-нии, совершенном в прошлом — чтобы похи-титель тоже мог свидетельствовать против

нее. Подобное обоюдное сдерживание станетгарантией того, что каждый сдержит данноеим слово. Но сколько жертв похищений име-ют за душой нечто столь же ужасное, как по-хищение человека? В чем им признаваться?Нет, это не реалистичный выход из ситуации,которая остается неразрешимой вследствиеотсутствия имеющего силу обязательства.

В реальной жизни такого рода проблемы,однако, разрешаются гораздо легче — и повесьма интригующей причине. Мы связыва-ем себя достоверными обязательствами с по-мощью эмоций. Рассмотрим два примера, ко-торые предлагает Фрэнк.

Первый: два друга решают открыть ресто-ран — один готовит еду, второй ведет бухгал-терский учет. Каждый запросто может обма-нуть другого: повар — преувеличить стои-мость продуктов, бухгалтер — подтасоватьцифры. И второй: стадо одного фермера по-стоянно забредает на поле другого. Угроза ис-ка не является правдоподобной, ибо в этомслучае затраты на судебные издержки превы-шают нанесенный ущерб.

Рациональные люди не сумеют убе-

дить друг друга в своей надежности иникогда не заключат сделки.

Это не заумные и не тривиальные пробле-мы — с подобными вещами каждый из нассталкивается в своей жизни неоднократно. Ивсе же ни в одном из этих случаев рациональ-ный человек не добьется удовлетворитель-ных результатов. Здравомыслящий предпри-ниматель не станет открывать ресторан изстраха быть обманутым, а то и сам смошен-ничает из страха, что его обманывает равнорациональный партнер — и, таким образом,развалит весь бизнес. Рассудительный фер-мер не может помешать рациональному сосе-ду пасти свой скот на его поле, поскольку нестанет тратить деньги на суды.

Искать разумное решение таких проблеми верить, что другие поступят так же, — зна-чит прохлопать возможности. Рациональныелюди не сумеют убедить друг друга в своейнадежности и никогда не заключат сделки.Но в подобных случаях мы не включаем ра-зум — мы решаем их с помощью нерацио-нальных обязательств, обусловленных наши-ми эмоциями. Предприниматель не мошен-

ничает из страха позора или чувства вины идоверяет своему партнеру, зная, что и томупозор и чувство вины не принесут удоволь-ствия — это человек чести. Фермер обноситсвои пастбища забором, понимая, что яростьи упрямство заставят соседа подать противнего иск, даже если это означает полное разо-рение.

Таким образом эмоции изменяют возна-граждения, подразумевающиеся достоверны-ми обязательствами, и привносят в настоя-щее отдаленные затраты, которые не уда-лось бы выявить при рациональном расчете.Ярость останавливает правонарушителей,чувство вины делает мошенничество болез-ненным для обманщика, зависть олицетворя-ет корысть, презрение вызывает уважение,позор наказывает, сострадание влечет от-ветное сострадание.

А любовь обязывает нас ко взаимоотноше-ниям. Хотя она не всегда длится долго, но, поопределению, все равно продолжительнее по-хоти. Без любви происходила бы постояннаясмена сексуальных партнеров, ни один из ко-торых не мог бы добиться постоянной при-

верженности возникшей связи. Если вы неверите мне, то спросите шимпанзе или ихблизких родственников бонобо, ибо вышеска-занное очень точно описывает их половуюжизнь.

Несколько лет назад голландские исследо-ватели обнаружили: если во время кладкияиц самец в паре маленьких птичек лазоре-вок ранен воробьиным ястребом, его супругабыстро находит для спаривания другого сам-ца. Это рационально: раненый может уме-реть или зачахнуть, и самке будет лучше сдругим самцом. Но для того, чтобы заинтере-совать его в воспитании ее потомства, онадолжна позволить ему стать отцом. Однакодля человеческого уха поведение самки неве-роятно бездушно и бессердечно, каким бы ра-зумным оно ни было. Кстати, изучая живот-ных, я заметил: они практически лишенычувства обиды и не думают о мести тем, ктопричинил им вред — они просто продолжаютжить. Это разумно.

Ярость останавливает правонаруши-телей, чувство вины делает мошенни-чество болезненным для обманщика,

зависть олицетворяет корысть, пре-зрение вызывает уважение, позор нака-зывает, сострадание влечет ответноесострадание.

Но вовсе не означает, что животное можетпричинять вред другому без учета послед-ствий. Сложные эмоции, столь характерныедля людей, не позволяют нам бросать ранен-ных супругов и прощать несправедливыеоскорбления. И это в конечном счете — к на-шей же пользе, ибо позволяет сохранять бра-ки в тяжелые времена и держать потенци-альных оппортунистов на расстоянии. Нашиэмоции, согласно Фрэнку — это гарантии на-ших обязательств и нашей надежности122.

В

О справедливости

своей статье о взаимном альтруизме Ро-берт Триверс выдвинул похожую идею:

эмоции являются посредниками между на-шей внутренней расчетливостью и внешнимповедением. У человека эмоции вызываютреципрокность и ведут к альтруизму тогда,когда он в конечном счете может окупиться.Мы испытываем симпатию к людям, которыеальтруистичны по отношению к нам, и аль-труистичны по отношению к тем, которымнравимся мы. Согласно Триверсу, моралисти-ческая агрессия служит для насаждения спра-ведливости в реципрокных обменах — мно-гих излишне огорчает «несправедливое» по-ведение. Аналогичным образом, расчетливыэмоции благодарности и сочувствия. Психо-логические эксперименты показывают (аопыт подтверждает), что если некое доброедеяние стоило совершившему его человекуграндиозных усилий или неудобств, оно вы-зывает гораздо большую благодарность, чемсовершенное с легкостью — даже если полу-ченная выгода идентична. Нам всем знакомо

чувство негодования по поводу нежелатель-ного акта щедрости, цель которого — не сде-лать доброе дело, а заставить нас ощутить по-требность ответить подобным. Чувства вины,утверждал Триверс, используются для «по-чинки» взаимоотношений после того, как бы-ло обнаружено мошенничество виновного.Люди скорее совершают альтруистичные ре-паративные жесты из чувства вины — когдаих обман стал известен окружающим. В це-лом человеческие эмоции представлялисьТриверсу отполированным инструментариемсклонного к реципрокности социального су-щества123.

Но если этот исследователь сформулиро-вал свою версию в терминах немедленноговознаграждения через реципрокность, то мо-дель обязательств Фрэнка гораздо менее ци-нична. Она не пытается лишить альтруизмальтруизма. В противоположность объясне-ниям, основанным на реципрокности и непо-тизме, модель обязательств все же допускаетистинный альтруизм.

«Честный человек в модели обяза-тельств — тот, который ценит благонадеж-

ность ради нее самой. То, что он может по-лучить материальную выгоду от такого по-ведения, его не заботит. И именно благодарятакому его отношению, ему можно доверятьв ситуациях, когда его поведение нельзя про-контролировать. Благонадежность, если онараспознаваема, представляет ценные воз-можности, которые иначе были бы недоступ-ны»124.

На это циник может возразить — и совер-шенно справедливо, — что репутация благо-надежности, которую дает честность, сама посебе является наградой, уравновешивающейзатраты на случайный альтруизм. Так, внекотором смысле, модель обязательств все-таки лишает бескорыстие бескорыстия, пре-вращая его в инвестицию в акции под назва-нием «благонадежность», которая в будущемдаст приличные дивиденды в виде щедростидругих. Об этом и говорит Триверс.

Выходит, далекий от истинного альтруиз-ма кооперативный человек просто-напростопреследует долгосрочные, а не сиюминутныеличные интересы. Отнюдь не ставя своей це-лью низложение рационального индивида,

столь любимого классическими экономиста-ми, Фрэнк просто дает ему более реалистич-ное определение. «Рациональным идиотом»назвал Амартия Сен карикатуру на близору-кого эгоистичного человека. Если последнийпринимает недальновидные решения, то онне рационален, а всего-навсего близорук. Ондействительно идиот, не способный учестьэффект, оказываемый его действиями наокружающих125.

Впрочем, если отложить подобные софиз-мы в сторону, теория Фрэнка весьма примеча-тельна. В ее основе лежит идея о том, что ак-ты истинной доброты — это та цена, которуюмы платим за обладание нравственными чув-ствами. Чувствами, которые могут оказатьсяценными в самых непредвиденных обстоя-тельствах. Так, когда человек голосует на вы-борах (иррациональная вещь, учитывая шан-сы повлиять на результат), дает чаевые офи-цианту в ресторане (куда больше никогда непридет), делает анонимное пожертвованиеили летит в Руанду понянчить больных сиротв лагере беженцев, его поведение — даже вконечном счете — не может рассматриваться

как эгоистичное или рациональное. Он —жертва чувств, направленных на достиже-ние иной цели: вызвать доверие путем де-монстрации своей способности к альтруизму.Фактически это не является альтернативойинтерпретации, предложенной в предыду-щей главе — мол, люди совершают добрые де-ла, чтобы завоевать престиж, который черезкосвенную реципрокность позже можно об-наличить в более практичное благо. РичардАлександер не согласен с философом ПитеромСингером. Последний утверждал, будто суще-ствование национальных банков крови, це-ликом и полностью построенных на челове-ческой щедрости и великодушии, доказыва-ет: в своих поступках люди не всегда руковод-ствуются реципрокностью. Действительно, вВеликобритании человек становится доно-ром, не ожидая за это плату или первоочеред-ное лечение, если ему самому понадобитсякровь. Вы получаете чашечку некрепкого чаяи вежливое «спасибо». Но, говорит Алексан-дер, кто из нас не робеет в присутствии того,кто только что «сдал кровь»?126 Обычно людине особо скрывают этот факт. Донорство кро-

ви и работа в Руанде усиливают нашу репута-цию добродетельного человека и, как след-ствие, заставляют окружающих больше дове-рять нам в дилеммах заключенного. Такиепоступки будто кричат: «Я — альтруист, верь-те мне!»

Отсюда вывод: в ситуации, схожей с ди-леммой заключенного, нравственные чувствапозволяют нам правильно выбирать партне-ров. Дилемма заключенного является тако-вой лишь в том случае, когда вы не имеетепредставления, можно ли доверять своемунапарнику. В большинстве же реальных ситу-аций вы прекрасно знаете, насколько надежентот или иной человек. Представьте, говоритФрэнк, что вы оставили 1000 долларов в кон-верте со своими именем и адресом в перепол-ненном зале кинотеатра. Как думаете: средиваших знакомых есть люди, которые вернутэти деньги, если найдут их? Разумеется,есть. Так вы выделяете из общего числа своихзнакомых тех, на чье сотрудничество можнорассчитывать всегда и везде — включая ситу-ации, в которых «предательство» останетсянеобнаруженным.

И действительно, результаты эксперимен-тов Фрэнка четко показывают: если попро-сить группу испытуемых сыграть друг с дру-гом по очереди в дилемму заключенного, нодать только 30 минут на знакомство с партне-ром, люди достаточно точно спрогнозируют,кто предаст, а кто будет сотрудничать (см.главу пятую). Рассмотрим, например, важ-ность улыбки при первой встрече. Улыбка —это намек: человек желает доверять сам ипользоваться доверием других. Конечно, этоможет оказаться ложью, хотя многие людиуверены, что могут отличить поддельнуюулыбку от настоящей. Еще сложнее убеди-тельно смеяться, если вам невесело. Что жекасается румянца, то у многих людей он появ-ляется совершенно непроизвольно. Выходит,наши лица и действия с обезоруживающейоткровенностью выдают происходящее у насв голове — что, разумеется, чрезвычайно ве-роломно с их стороны. Нечестность настоль-ко физиологична, что ее обнаруживает дажемашина — детектор лжи. Гнев, страх, вина,удивление, отвращение, презрение, грусть,горе, счастье — все эти чувства отлично рас-

познаваемы. Причем не только в одной куль-туре, но на всем земном шаре.

Нравственные чувства позволяютнам правильно выбирать партнеров.

Столь легко обнаруживаемые эмоции явноидут на пользу нашему виду — они обеспечи-вают доверие. Но какую выгоду они приносятотдельному человеку? Вернемся к турнирамдилеммы заключенного из третьей главы ивспомним: в мире предателей стратегия «Окоза око» может одержать верх только при на-личии других кооператоров. Аналогичнымобразом, пишет Фрэнк, в мире людей, с легко-стью обманывающих и контролирующихсвои лицевые мышцы — то есть хорошо уме-ющих лгать, — человек, не владеющий обма-ном в достаточной степени, будет страдать.Но если он найдет второго такого же бедола-гу, то они поладят. Оба смогут доверять другдругу и избегать игр с другими. Способностьвыявлять людей, не являющихся приспособ-ленцами — это преимущество. Считаться по-добным нонконформистом — тоже достоин-ство, ибо оно привлекает других людей того

же толка. Что касается эмоций, то чест-ность — действительно лучшая политика.

Одним из ярчайших и убедительнейшихпримеров, предложенных Фрэнком, являетсявопрос справедливости. Рассмотрим игру, из-вестную под названием «ультиматум». Адамудают 100 фунтов наличными и просят разде-лить эту сумму с Бобом. Первый должен ре-шить, сколько он собирается дать второму —но если тот отказывается, никто денег не по-лучает. Если Боб принимает предложение,каждый получает оговоренные суммы. По-скольку Адам думает, что Боб, как и он сам,человек рациональный, логично предложитьему смехотворную сумму — скажем, 1 фунт, иоставить себе остальные 99. РациональныйБоб должен принять это предложение, ибо то-гда он станет на 1 фунт богаче. Если же он от-кажется, то не получит ничего.

Впрочем, мало того, что очень немногиелюди, играющие роль Адама, предлагаютстоль мизерную сумму — еще меньше бобовпринимают подобные вопиющие условия. Досих пор чаще всего реальные адамы предлага-ли 50 фунтов. Цель игры «ультиматум» — как

и множества других в психологии — в том,чтобы, обнажив всю свойственную нам ирра-циональность, заставить крепко призаду-маться над нею. Но теория Фрэнка с легко-стью объясняет эту «иррациональность». Бо-лее того, она находит ее разумной. Дело в том,что справедливость волнует людей не мень-ше личной выгоды. Играя за Боба, никто неожидает, что ему предложат столь смехотвор-ную сумму. Потому и отказывается от нее,ибо иррациональное упрямство — наилуч-ший способ донести до оппонента свои ожи-дания. То же касается и адамов: предлагаяразделить деньги по справедливости — тоесть пополам, — они демонстрируют соб-ственную честность и благонадежность(вдруг в будущем появятся возможности, за-висящие от доверия). Разве вы рискнете доб-рой репутацией среди друзей ради каких-тожалких 50 фунтов?

Но это рассуждения реципрокности, а несправедливости. Экономист Вернон Смит[41]слегка модифицировал игру «ультиматум»,показав, что она практически ничего не гово-рит о врожденном чувстве справедливости,

зато подтверждает доводы в пользу реци-прокности как основного мотива. Допустим, вгруппе студентов право сыграть за Адама иБоба определяется результатами теста общихзнаний: набравшие больше баллов играют запервого, а остальные — за второго. В такомслучае предложения Адамов, как правило, ме-нее щедрые. То же наблюдается в ситуациях,когда, согласно правилам, Боб обязан принятьпредложение (так называемая игра диктато-ра), когда эксперимент представлен не в видеультиматума, поставленного Адамом Бобу, акак транзакция между покупателем и продав-цом, в рамках которой Боб должен назватьцену, а также когда личность Адама остаетсянеизвестной экспериментатору. В последнемслучае 70 % адамов в игре в диктатора непредлагают вообще ничего. Как будто увере-ны, что, не прояви они просоциальное пове-дение, экспериментатор в случае, если лич-ность игрока известна) потребует деньги на-зад (экспериментальные сессии прибыльны).

Если основным мотивом выступает врож-денное чувство справедливости, во всех этихновых обстоятельствах субъекты должны

проявлять одинаковую щедрость. Но этого непроисходит. Налицо ярко выраженная склон-ность к приспособленчеству. Тогда почемуони великодушны в оригинальной версии иг-ры? Потому что, утверждает Смит, люди одер-жимы идеей реципрокности. Даже когда играпроводится лишь единожды, участники стре-мятся защитить свою репутацию человека,который не станет чересчур явно использо-вать обстоятельства в собственных корыст-ных интересах127.

Учите своих детей вести себя хорошоне потому, что такое поведение доро-гого стоит и говорит о превосходстве,но потому, что в конечном счете оноокупается.

Чтобы окончательно доказать свою право-ту, Смит использует игру под названием«Многоножка». В ней Адам и Боб по очередипринимают решение — взять деньги или пе-редать ход напарнику (спасовать). Чем доль-ше они пасуют, тем больше накапливаетсяденег, но в итоге игра заканчивается, и день-ги получает Адам. Выходит, Боб должен сам ссобой договориться не пасовать на последнем

ходу. Но Адам тоже понимает: если Боб решитне пасовать на последнем ходу, ему не следу-ет пасовать на предпоследнем — и так далее,пока каждый не придет к заключению, чтоигру необходимо остановить при первой жевозможности.

Но нет. Пасуя, люди регулярно позволяютвыигрывать уйму денег другим. Дело в том,что они обмениваются — вознаграждаютпартнера за отсутствие эгоизма и надеютсяна ответную щедрость, когда придет их черед.Однако вот в чем загвоздка: систематическо-го переключения ролей не наблюдается.

Модель обязательств, предложенная Ро-бертом Фрэнком, в некоторых своих аспек-тах — идея весьма старомодная. По сути, онутверждает, что нравственность и другиеэмоциональные привычки окупаются. Чембескорыстнее и великодушнее вы себя ведете,тем больше выгод в обществе можете из-влечь из сотрудничества. Хотя это и не рацио-нально, но, отказавшись от оппортунизма, выполучаете от жизни больше. Подтекст какнеоклассической экономики, так и неодарви-нистского естественного отбора — рацио-

Р

нальный эгоизм правит миром и определяетповедение людей — неадекватен и опасен.Фрэнк пишет:

«Пряник [Адама] Смита и кнут Дарвинапривели к тому, что во многих промышленноразвитых странах тема развития характерасегодня практически полностью забыта»128.

Учите своих детей вести себя хорошо непотому, что такое поведение дорогого стоит иговорит о превосходстве, но потому, что в ко-нечном счете оно окупается.

Нравственное чувство оберт Фрэнк — экономист, но его идеи пе-рекликаются с трудами двух психологов.

Джером Каган — специалист по детской пси-хологии, чьи исследования наследственно-сти, развития и формирования личности при-вели его к акцентированию на эмоциях, а нена разуме, как на основном источнике моти-вации людей. Желание избежать чувства ви-ны, утверждает Каган, свойственно всем лю-дям во всех культурах. События, вызывающиеего, могут варьировать: чувствовать себя ви-новатым за непунктуальность, например —

очень по-западному. Однако сама реакциявезде одинакова. Нравственность предполага-ет врожденную способность испытывать чув-ство вины и сопереживать — двухлетним ма-лышам подобного явно недостает. Как и боль-шинство врожденных способностей (к языку,например, или к юмору), моральность можноразвить или подавить соответствующим вос-питанием. То есть утверждение, будто эмо-ции, питающие нравственность, присущинам от рождения, вовсе не означает, что онинеизменны.

Теория развития моральности у детей, вы-двинутая Каганом, схожа с моделью обяза-тельств Фрэнка: обе акцентируются на ирра-циональных эмоциях.

«Создание убедительной основы для нрав-ственного поведения представляет собой про-блему, в решении которой потерпели неудачубольшинство сторонников философии нрав-ственности. Полагаю, так и будет продол-жаться, пока они наконец не поймут то, чтокитайские философы знают давным-давно:чувство, а не логика поддерживает суперэго»129.

Кстати, верветки, как и двухлетние дети,похоже, абсолютно лишены способности кэмпатии. Если одна обезьяна дает сигнал тре-воги, то он может продолжиться потому, что,узнав об опасности, начинает кричать другаяобезьяна. Но верветки никогда не исправля-ют ошибки своих малышей в подаче сигна-лов тревоги и не подают их сами при прибли-жении бабуинов. Последние едят детенышейверветок, но не взрослых особей. Таким обра-зом, сигнал тревоги направлен исключитель-но на себя. Как сказала Дороти Чени, изучивповедение верветок и бабуинов, «подающиесигнал особи не распознают психическое со-стояние слушающих, а потому неспособны ккоммуникации с целью успокоить встрево-женных или проинформировать не знающихоб опасности»130. Верветки не умеют сопере-живать. Это различие между людьми и други-ми животными столь очевидно, что распо-знать в нем нашу характерную особенностьдовольно непросто. Мы не нарушаем очередь,поскольку нам важно, что думают о нас дажесовершенно посторонние люди. Других жи-вотных это не интересует.

Спустя 10 лет после выхода в свет книгиКагана и шести лет после выхода книги Фрэн-ка, Джеймс К. Уилсон написал «Нравственноечувство»[42] — труд, включавший ряд тех жеаргументов, но с точки зрения криминалиста.«На мой взгляд, объяснять нужно не причину,по которой некоторые люди становятся пре-ступниками, а почему большинство ими нестановятся». Уилсон обвиняет философов внесерьезном отношении к концепции, соглас-но которой нравственность присутствует вчувствах в виде целевого набора инстинктов.Они же в основном рассматривают ее как на-бор утилитарных или произвольных предпо-чтений и норм, навязанных обществом. Уил-сон утверждает, что моральность являетсянормой не больше, чем другие чувства — та-кие как похоть или алчность. Если человекупретит несправедливость или жестокость, тов этом он опирается на инстинкт, а не оцени-вает полезность чувства с рациональной точ-ки зрения — не говоря уж о бездумном следо-вании моде.

Даже если вы считаете всякую благотвори-тельность занятием исключительно эгои-

стичным — то есть, на ваш взгляд, люди дела-ют пожертвования только ради собственнойрепутации, — проблема остается нерешен-ной. Ведь в таком случае возникает вопрос: скакой стати филантропия влияет на реноме?Почему мы восхищаемся теми, кто ею зани-мается? Мы так глубоко погружены в моренравственных допущений, что вообразитьмир без них удается не без труда — без обяза-тельств отвечать взаимностью, быть чест-ным, справедливым и доверять другим лю-дям мир просто немыслим131.

Психологи сходятся во мнениях с РобертомФрэнком: эмоции представляют собой психи-ческие средства гарантии исполнения обяза-тельств. Впрочем, основным источникомнаиболее примечательного единодушия вэтом вопросе выступают исследования повре-ждений мозга. При повреждении небольшогоучастка предлобной доли человек превраща-ется в рационального идиота. Внешне он со-вершенно нормален: не страдает ни парали-чом, ни дефектами речи, ни отсутствием чув-ствительности, ни ухудшением памяти, ниснижением общих умственных способностей.

Он одинаково хорошо выполняет психологи-ческие тесты как до несчастного случая, так ипосле него. И, тем не менее, вся его жизнь ру-шится. Причины — скорее психиатрические,нежели неврологические (о, ложная дихото-мия!). Он теряет одну работу за другой, рас-крепощается и становится донельзя нереши-тельным.

Но это еще не все. Он буквально лишенэмоций: встречает неприятности, радостныеизвестия и яростные нападки одинаковоневозмутимо и рассудительно. Такой человекэмоционально вял.

Антонио Дамасио, в своей книге «ОшибкаДекарта»[43] описавший эти симптомы у 12больных, думает, что принятие решений иэмоции связаны не случайно. Его пациентыстоль хладнокровно взвешивают все имею-щиеся факты, что не могут ни на что решить-ся. «Низкая эмоциональность может состав-лять равно важный источник иррациональ-ного поведения», — полагает он132.

Вкратце: если вы лишены всех эмоций,вы — рациональный идиот. Дамасио прихо-дит к этому заключению, явно не зная, что

такие экономисты, как Роберт Фрэнк, такиебиологи, как Роберт Триверс, и такие психоло-ги, как Джером Каган тоже пришли к похо-жим выводам, хотя каждый располагал раз-ными фактами. Удивительное совпадение!

Терпение — это добродетель, доброде-тель — это дар, а Дар — это маленький маль-чик, который не желает умываться. Сия бес-смысленная детская песенка, похоже, таит всебе откровение, подводящее итог основномуоткрытию модели обязательств. Доброде-тель — действительно дар. Или инстинкт, какпринято говорить сегодня. Мы принимаем еекак данность, лелеем и руководствуемся ею.Чтобы быть праведным, нам не нужно при-кладывать грандиозные усилия и насиловатьсаму человеческую природу. Вот если бы мыбыли голубями или, скажем, мышами, необремененными социальной машиной, кото-рую постоянно нужно смазывать — тогда да.Добродетель — это инстинктивная и эффек-тивная смазка, являющаяся неотъемлемойчастью нашей природы. А значит, вместо ор-ганизации человеческих институтов такимобразом, чтобы они подавляли эгоизм, нам,

О

быть может, следует сделать так, чтобы ониразвивали добродетельность.

Да здравствует альтруизмпосторонних

бщепринятая точка зрения на эгоизм под-разумевает некий любопытный парадокс.

Как правило, мы относимся к нему негатив-но. Мы презираем алчность и предостерегаемдруг друга от людей, известных слишком рья-ным преследованием собственных целей. Сдругой стороны, мы восхищаемся бескорыст-ными альтруистами: рассказы об их самоот-верженности становятся легендами. Следова-тельно, на нравственном уровне все соглаша-ются, что альтруизм — это хорошо, а эго-изм — плохо.

Тогда почему бессребренников так мало?Исключения — Мать Тереза и различные свя-тые — почти по определению незаурядны иредки. Сколько истинных альтруистов, всегдадумающих о других и никогда о себе, вы знае-те? Очень, очень мало. Что вы скажете близ-кому человеку, проявившему подлинное бес-корыстие — ребенку или, допустим, старому

другу, который постоянно подставлял другующеку, помогал коллегам по работе, бесплатнотрудился в больнице или отдавал еженедель-ную зарплату на благотворительность? Еслион делал это время от времени, вы похвалитеего. Но если каждую неделю — год за годом, —вас начнут одолевать сомнения. Скорее всего,вы очень тонко намекнете, что он долженнемножко больше заботиться о себе, быть чу-точку эгоистичнее.

Я хочу сказать следующее: хотя все мы вос-хищаемся и хвалим бескорыстие, однако во-все не рассчитываем, что оно будет управлятьнашей жизнью или жизнью наших близких.Мы просто не практикуем то, что проповеду-ем. Это совершенно разумно, конечно. Чембольше людей практикуют альтруизм, темлучше для нас. Чем больше мы и наши род-ственники преследуем личные интересы, темлучше для нас. Это дилемма заключенного. И,наконец, чем больше мы превозносим аль-труизм, тем лучше для нас.

Полагаю, именно этим и объясняется об-щее недоверие к экономике и биологии эгои-стичного гена. Обе дисциплины постоянно

твердят (практически без толку), что ихневерно понимают — мол, они не рекоменду-ют эгоизм, а признают его. Ожидать, что реак-ция человека на те или иные стимулы опре-деляется его личной выгодой, говорят эконо-мисты, не есть правильно или хорошо — та-ков реалистичный взгляд на происходящее.Весьма вероятно, говорят биологи, гены обла-дают развитой способностью делать нечто,увеличивающие их шансы на репликацию.Нам же данная точка зрения явно претит —она, так сказать, не политкорректна. РичардДокинз, придумавший термин «эгоистичныйген», утверждает, будто привлек внимание кизначальному эгоизму генов не с целью най-ти ему оправдание, а чтобы предостеречь нас,заставить осознать необходимость с ним бо-роться. Он призывал «восстать против тира-нии эгоистичных репликаторов»133.

Впрочем, если модель обязательств верна,то доводы противников эгоистичных школ нелишены оснований. Если люди не являютсярациональными максимизаторами личнойвыгоды, то учить их, что подобное поведениелогично — значит их развращать. Именно

это обнаружили Роберт Фрэнк и многие дру-гие ученые: студенты, которым преподавалиначала неоклассической экономики, были бо-лее склонны к предательству в игре «дилем-ма заключенного», чем, например, учащиесяастрономического факультета.

Добродетели терпимости, сострадания исправедливости — не те линии поведения, ккоторым мы стремимся, учитывая все труд-ности этого пути. Это обязательства, кото-рые мы на себя берем и которых ожидаем отдругих. Тем, кто чинит препятствия и созда-ет эти трудности (например экономистам,утверждающим, будто личная выгода — нашглавный мотив), не следует доверять, ибо уних есть основания не поклоняться богамдобродетели. Фактически это говорит отом, что они сами не верят в добродетель.Очень уж нездоровый интерес выказываютони к теме личной выгоды.

Т

Теории нравственных чувств

еория нравственных чувств Роберта Фрэн-ка дополняет теорию Адама Смита, впер-

вые выдвинутую им в 1759 году. Она являетсясвоеобразным связующим звеном между сми-товским явно иррациональным допущениемо том, что люди руководствуются нравствен-ными чувствами, с одной стороны, и, с другойстороны, его преданностью идее рациональ-ной личной выгоде как источнику успешнойэкономики. Это мостик между первой и вто-рой книгами Смита.

В своей первой книге Смит утверждает: ес-ли индивиды заинтересованы в процветаниисвоей группы, то они объединятся, чтобы пре-сечь деятельность тех членов, чьи действияидут вразрез с общим благополучием. Те, ктодо сих пор оставался в стороне, вмешаются,чтобы наказать антисоциальное поведение.Но во второй книге Смит опровергает этот ар-гумент, предполагая, что общества — это необщее благо, тщательно охраняемое составля-ющими их индивидами, а побочный эффектпреследования этими индивидами собствен-

ных, корыстных интересов.«Немцы, которые со свойственной им ме-

тодичностью, похоже, все без исключения чи-тают и «Теорию нравственных чувств», и«Богатство народов», придумали симпатич-ный термин «Das Adam Smith Problem», обо-значающий неспособность понять ни первую,ни вторую — это вытекает из попыток ис-пользовать одну в интерпретации другой»134.

Теория нравственных чувств Роберта Фр-энка разрешает этот парадокс и выстраиваетсовременный мост между реципрокностью иколлективизмом. Подчеркивая, что проблемав дилемме заключенного сводится к привле-чению правильного партнера, он показывает,как сторонники реципрокности выделяютсяиз общества, оставляя эгоистичных рациона-листов их судьбе. Добродетельные люди тако-вы по одной-единственной причине: это поз-воляет им объединять усилия с другими таки-ми же людьми ко взаимной выгоде обеих сто-рон. Как только кооператоры отделятся отостального общества, в игру вступает совер-шенно новая сила эволюции: та, что сталки-вает не индивидов, а целые группы.

П

Глава восьмая. В которойживотные сотрудничают,

чтобы соперничать Племенные пираты

«Поведением животных управляютразличные инстинкты и естествен-ные наклонности, и нашим тоже…Мы, по природе своей, должны осуж-дать ложь, необоснованную жесто-кость, несправедливость и одобрятьблагожелательность к одним больше,чем к другим. Так мы устроены».Епископ Джозеф Батлер. О природедобродетели. 1737.

редставьте, если можете, что вы — самецбабуина, живущий на равнине в Восточ-

ной Африке. Разумеется, это потребует неко-торых усилий, ибо общество бабуинов во мно-гих отношениях довольно-таки странное.Чтобы вы скорее разобрались, что к чему, я,так и быть, подскажу, какую штуку периоди-чески отчебучивают наши сородичи. Бабуи-

ны объединяются в коалиции — для кражипартнерш у других самцов. То есть, если вамповезло и вы сидите рядом с течной самкой,наслаждаясь медовым месяцем, но вдруг ви-дите, как совершенно посторонний самецподходит к своему другу, по-особенному скло-нив голову, будьте начеку. Тот бабуин гово-рит своему другу: «Как насчет того, чтобывдвоем напасть вон на того парня и умык-нуть у него девочку?» Двое против одного. Ис-ход борьбы предрешен, и вот вы уже сломя го-лову несетесь по саванне с синяком на мяг-ком месте.

В обществе бабуинов молодые самцы спа-риваются именно таким образом: они сообщанападают на старших и отгоняют их от самок.Проблема вот в чем: только один из двух вхо-дящих в коалицию партнеров действительнозаймется сексом — другой же принимает уча-стие в драке «за бесплатно». Зачем же он этоделает? Он что — альтруист? Первым, кто по-пытался дать ответ на этот вопрос, в 1977 годустал зоолог Крейг Пакер. Бабуин вступает вкоалицию потому, утверждал он, что ожидаетответной услуги от того, кому помогает. То

есть просящий об услуге — тот, что опускаетголову, — который в итоге спарится с самкой,берет на себя обязательство помочь своемупартнеру в будущем, если тот его об этом по-просит. В этом отношении бабуины очень по-хожи на летучих мышей — вампиров Уил-кинсона135.

Свою эпохальную теорию реципрокногоальтруизма Роберт Триверс выдвинул как разпосле посещения Африки, где наблюдал за по-ведением бабуинов. Несколько лет спустя Па-кер провел собственное исследование, глав-ной целью которого стала проверка теорииТриверса. Судья по всему, бабуины — подлин-ные архетипы взаимных альтруистов, типич-ные игроки, использующие стратегию «Окоза око».

Беда в том, что Пакер оказался не прав. На-блюдая за бабуинами в течение более дли-тельного времени, ученые обнаружили: кто витоге получит самку — не всегда известно за-ранее. И действительно, как только предыду-щий ухажер даст деру, оба партнера прини-маются гоняться за девушкой самым что нина есть неподобающим образом. Иными сло-

вами, в их поведении нет ничего альтруи-стичного — все дело в личном интересе. Длябабуина А единственная надежда на спарива-ние — это объединение усилий с Б и нападе-ние на В, чтобы украсть его самку. А уж послеэтого главное — добраться до нее раньше Б. ИА, и Б получают мгновенную выгоду от со-трудничества: 50-процентную вероятность за-нятия сексом.

В любом случае, ситуация бабуинов не яв-ляется дилеммой заключенного, ибо никако-го соблазна предавать здесь нет. Если

А и Б отказываются сформировать коали-цию, страдают оба: ни у одного нет ни малей-шего шанса заполучить самку136.

Применяют бабуины стратегию «Око заоко» или нет, по сути, не так уж и важно. Онисотрудничают, а значит, открывают для себяпреимущества кооперации. Чтобы добитьсяцели, самцы объединяют усилия: благодарясотрудничеству два слабых могут победитьболее сильного. Главное — не физическаямощь, а социальные навыки. Добродетельукрощает грубую силу. Будущее за доброволь-ными взаимодействиями. Не это ли стало

первой примитивной ступенью на долгом пу-ти кооперации приматов, которая привела кчеловеческому обществу? Если так, подобноеположение вещей едва ли понравилось быкнязю Кропоткину. Ведь кооперация в данномслучае преследует не великую общую цель —благо общества бабуинов, — а узко эгоистич-ную: установление сексуальной монополиивне зависимости от желаний самки, не гово-ря уж о мнении ее прежнего ухажера. Впервыек сотрудничеству прибегли не по благим при-чинам, а как к инструменту достиженияличной выгоды. Если мы и дальше хотим про-славлять необычайно кооперативную приро-ду наших обществ, необходимо разобраться,из какого металла она выкована.

Бабуины не одиноки. Во всех обезьяньихобществах сотрудничество встречается почтиисключительно в контексте конкуренции иагрессии. У самцов оно — способ побеждать вдраках. Если вы задались целью увидеть, какобезьяны взаимодействуют в коалициях иальянсах, лучше всего застать их за сварой. Спомощью друзей самцы колобуса уводят другу друга целые гаремы137.

Из истории бабуинов можно извлечь покрайней мере один простой урок. Если вы ко-гда-нибудь в следующей жизни сделаетесь од-ним из них, он вам здорово пригодится. Выбудете точно знать, что коалиции создаютсядля похищения половых партнерш. Но, допу-стим, вы будете не бабуином, а индийскиммакаком. Он во многих отношениях похож набабуина: это обитающая на земле обезьяна,достаточно сильная и свирепая. Как и бабу-ины, индийские макаки живут в большихиерархических обществах.

Кое в чем, однако, жизнь среди индийскихмакак разительно отличается от жизни средибабуинов. У бабуинов коалиции немногочис-ленны, случайны и стабильны. А и Б — луч-шие друзья. Чтобы отобрать самок, принадле-жащих другому бабуину, они объединяютсяочень редко. И как правило бабуины дерутсяодин на один. Самцы индийского макака, на-против, дерутся между собой часто — и боль-шинство стычек происходят между «команда-ми» из двух животных. В этом обществе коа-лиции повсюду. В среднем новый альянс воз-никает раз в 39 минут. Рано или поздно каж-

дый самец в стае побывает в союзе со всемиостальными самцами. Мужская дружба неограничивается странным опусканием голо-вы, предшествующим драке — это образ жиз-ни. Самцы чистят друг другу шерсть (так на-зываемый груминг), играют друг с другом,прижимаются друг к другу, дремлют друг удруга на руках, разгуливают парочками и,как правило, тратят уйму сил на создание иподдержание временных дружеских отноше-ний. Возникновение коалиций обычно спро-воцировано дракой — одна обезьяна прихо-дит на помощь другой. Впрочем, черезнесколько часов зачинщик нередко обнару-живает, что его бывший союзник уже нахо-дится в союзе с другим самцом. Все это оченьсложно.

Но не случайно. Чаще всего самцы поддер-живают тех, кто либо поддерживал их в про-шлом, либо чистил им шерсть. Как правило,ранг играет важную роль: пособниками в дра-ках обычно выступают старшие, приходящиена помощь младшим. Последние отвечаютлюбезностью на любезность и чистят шерстьпервым. В отличие от бабуинов, коалиции

как негативны, так и позитивны: самцы ин-дийского макака мстят тем, кто помогал ихврагам, и приходят на помощь тем, кто помо-гал им самим.

Для их мира, другими словами, характер-ны дружба, взаимные услуги, альянсы и при-вязанности. Это отнимает уйму времени. Вчем же тут дело?

Даже Джоан Силк, много лет изучавшаястаю индийских макак, содержащуюся вневоле в Калифорнии, не имеет ни малейше-го представления. Коалиции не помогаютсамцам заполучить самок (как это происхо-дит у бабуинов), не преследуют цели измене-ния ранга в иерархии стаи (как это бывает ушимпанзе), не способствуют победе в драках(ибо бывшие друзья часто становятся врага-ми, а значит, любое преимущество носитлишь временный характер). Силк искренненедоумевает. Если вам, читатель, случитсяреинкарнироваться в индийского макака,будьте так добры, пришлите ей открыточ-ку — расскажите, что происходит138.

С

Обезьяны с характером

илк с коллегами изучают низших обезьянне только потому, что те интересны сами

по себе. Они — наши родственники, хотя и бо-лее дальние, чем человекообразные. Разви-тие приматологии в 1970-1980-х годах обна-жило изобилие сложных социальных системи устройств, характерных для всего семей-ства, к которому принадлежит человек. Вся-кий, кто думает, будто это неприемлемо поотношению к людям, должно быть, свалилсяс Луны. Мы — приматы, а значит, можеммногое узнать о своих корнях, изучая своихродственников.

Такая посылка может привести к двумложным заключениям. Первая ошибка — счи-тать, что приматологи так или иначе утвер-ждают, будто люди похожи на обезьян во всехотношениях и подробностях. Это, естествен-но, ерунда. Каждая обезьяна обладает соб-ственной социальной системой, уникальнойдля своего вида. Хотя общие тенденции, ко-нечно, есть. Разные виды обезьян выглядятпо-разному. И все-таки имеет смысл говорить

о том, что все они похожи друг на друга — посравнению, скажем, с оленями. Разные видыприматов ведут себя по-разному, но основныеособенности поведения присущи им всем.

Жестокость естественного отбораничего не говорит о нравственностиили безнравственности жестокости.

Вторая ошибка — полагать, что, с социаль-ной точки зрения, обезьяна примитивнее че-ловека. Она является нашим предком небольше, чем мы ее. У обезьян и у людей былнекий общий прародитель, однако у нас по-своему изменилось строение тела и социаль-ные привычки. То же произошло и с каждымотдельным видом обезьян.

Из уроков природы непросто извлекатьвыводы. Вам надлежит аккуратно провестисвое суденышко между двух ужасных соблаз-нов. С одной стороны — Сцилла. Она искуша-ет нас искать прямые параллели с животны-ми, те свойства, в которых мы неотличимы отсвоих дальних родственников. Кропоткинутверждал, что поскольку муравьи благоже-лательны по отношению друг к другу, то и

мы, в основе своей, должны быть доброде-тельны. Согласно Спенсеру, если природа —это безжалостная борьба, значит, безжалост-ная борьба добродетельна. Но мы вовсе не та-кие, как животные — мы другие. Каждый видуникален и отличается ото всех остальных.Биология — это наука исключений, а не пра-вил, разнообразия, а не унифицированныхтеорий. Общинный образ жизни у муравьевничего не говорит о добродетельности чело-века. Жестокость естественного отбора ниче-го не говорит о нравственности или безнрав-ственности жестокости.

Но будьте осторожны, иначе ваш корабликотнесет к противоположному берегу. Второйсоблазн, подстерегающая Харибда, — настаи-вает на уникальности человека. Природа, го-ворит он, ничего не может подсказать. Мы —это мы, созданные по образу бога или культу-ры (как кому нравится). Мы испытываем по-ловое влечение вовсе не благодаря инстинк-там, а потому, что нас научили его испыты-вать. Мы разговариваем потому, что специ-ально учим друг друга говорить. Мы созна-тельны, рациональны и обладаем свободной

волей — и в этом разительно отличаемся отнизших созданий под названием животные.Буквально каждый корифей гуманитарныхнаук, антропологии и психологии читает тусамую старую оборонительную проповедь очеловеческой уникальности, за которую дер-жались теологи в момент, когда Дарвин осно-вательно тряхнул их дерево. Если РичардОуэн[44] отчаянно искал доказательство уни-кальной человеческой черты в устройствемозга — и верил, что нашел его в гиппокампе,странной маленькой шишечке в мозгу, — тосегодня антропологи требуют, чтобы наличиекультуры, разума и речи избавило нас от био-логии.

Последним бастионом этого аргументаможно считать такое утверждение: даже еслилюди обладают развитой природой, никогданельзя быть уверенным, что наблюдаемое —проявление инстинктов, а не следствие со-знательных или культурных решений. Состо-ятельные люди больше благоволят сыновьям,чем дочерям — так делают и многие приматывысокого социального ранга. Да, у обезьянесть этот инстинкт, но почему он непременно

должен быть и у человека? Возможно, людисознательно, с помощью логики, пришли кзаключению, что именно сыновья, а не доче-ри могут использовать богатство в качествеключа к большему репродуктивному успеху.Поэтому, когда дело касается людей, никогданельзя полностью отвергать культурную ги-потезу. Как пишет Дэн Деннетт в своей книге«Опасная идея Дарвина»[45], «если фокус такуж хорош, тогда рано или поздно он будет за-ново открыт каждой культурой — открыт спомощью разума, без необходимости генети-ческого наследования»139.

Впрочем, вышеупомянутый аргумент —палка о двух концах, наносящая гораздо бо-лее сильный удар ортодоксальности сторон-ников культурного детерминизма, нежелиони это осознают. Наблюдая адаптивное по-ведение людей, вы можете счесть, будто ви-дите сознательные или культурные решения,тогда как на самом деле являетесь свидете-лем развитых инстинктов. Язык, например,выглядит как культурный артефакт — в кон-це концов, у разных культур он варьирует. Ноговорить с убедительно, грамматически пра-

вильно, с большим словарным запасом — это,прежде всего, инстинкт нашего вида, которо-му нельзя научить. Его можно только усвоить140.

Изучение животных играет важнейшуюроль в нашем понимании человеческой пси-хики — и наоборот. По словам Хелены Кро-нин, «производить биологическую сегрега-цию «нас» и «их» — значит отрезать себя отпотенциально полезного источника объясни-тельных принципов… Общепризнанно, чтомы уникальны. Но ничего уникального в том,чтобы быть уникальным, нет. Каждый видуникален по-своему»141. Знания о том, какфункционируют сложные общества обезьян,чрезвычайно важны для понимания нашегособственного общества. Гоббс и Руссо не виде-ли и не могли видеть эволюционной ретро-спективы. И, что гораздо менее простительно,она по-прежнему ускользает от некоторых ихинтеллектуальных последователей. ФилософДжон Ролз просит нас вообразить, как рацио-нальные существа вдруг объединятся и созда-дут общество из ничего — подобно тому, какРуссо представлял себе одинокого и самодо-

статочного проточеловека. Это всего лишьумозрительные эксперименты, но они служатнам напоминанием, что «до» общества нико-гда не существовало.

Человеческое общество происходит из об-щества Homo erectus, которое происходит изобщества австралопитеков, которое проис-ходит из общества давно вымершего недо-стающего звена между людьми и шимпанзе,которое происходит из общества недостаю-щего звена между человекообразными и обе-зьянами, и так далее вплоть до самого нача-ла — некой разновидности подобных земле-ройке животных, которые, возможно, дей-ствительно жили в том гипотетическомодиночестве, которое вообразил Руссо. Разу-меется, мы не можем проникнуть в прошлоеи изучить австралопитеков, но мы можемсделать некоторые обоснованные догадки, ис-ходя из анатомии и современных параллелей.

Во-первых, мы можем сказать, что нашипредки были социальны. Все приматы тако-вы — даже ведущие полуодиночный образжизни орангутаны. Во-вторых, мы можемсказать, что внутри каждой группы существу-

ет некая иерархия и что она больше выраже-на среди самцов, чем среди самок — это спра-ведливо для всех приматов. Но в таком слу-чае мы можем сказать нечто более интерес-ное, хотя и с меньшей уверенностью: иерар-хии наших предков были менее строгими иболее эгалитарными, чем иерархии обезьян.Это потому, что мы — человекообразные обе-зьяны и дальние родственники шимпанзе, вчастности.

У обезьян, несмотря на изобретение со-трудничества, слабые и младшие самцы зани-мают низший ранг и спариваются с меньшимколичеством самок, чем сильные и старшие.Грубая сила может не быть столь же опреде-ляющей, как у овец и морских котиков, ноона по-прежнему немаловажна. В обществахшимпанзе значимость физической доблестисущественно меньше. Главный самец встае — не обязательно самый сильный: обыч-но, это особь, лучше всех манипулирующаясоциальными коалициями к своей выгоде.

В горах Махали в Танзании живет силь-ный альфа-самец шимпанзе по имени Нтоги,который часто ловит обезьян и антилоп. Он

делится мясом со своей матерью и подруж-ками (что нормально — см. главу пятую), атакже регулярно снабжает им самых старых,а также среднестатусных самцов. Молодым, атакже особям, занимающим высокое положе-ние в иерархии стаи, ждать от него нечего.Другими словами, как хороший адепт Макиа-велли, Нтоги обихаживает потенциальныхсторонников — тех, с которыми он может об-разовать коалиции против амбициозных юн-цов и непосредственных соперников. В этомслучае мясо — валюта, в которой он оплачи-вает труд союзников, охраняющих его власть142.

В отличие от бабуинов, формирующих со-юзы специально для того, чтобы красть самоку самцов высокого ранга, шимпанзе исполь-зуют их для модификации самой социальнойиерархии. Ученые наблюдали это у дикихшимпанзе в Танзании, однако лучше всего за-фиксировать подобное поведение удалось в1970-1980-х годах Франсу де Ваалу, изучавше-му группу шимпанзе в Арнхемском зоопарке.

В 1976 году шимпанзе по имени Луи сталдоминирующим альфа-самцом, взяв верх над

прежним альфа — Йеруном. Если до того мо-мента Луи обихаживал победителей драк,присоединяясь к атакам на побежденных, топосле переключился на поддержку послед-них. В этом не было ничего бескорыстного,признает де Ваал. Только аккуратное выраже-ние личного интереса. Луи стремился зару-читься поддержкой «низов» и зорко следил запотенциальными соперниками — точно также, как поступал всякий средневековый ко-роль или римский император. Особой попу-лярностью Луи пользовался у самок: в тяже-лую минуту он вполне мог рассчитывать наих поддержку.

Вскоре в результате заговора Луи былсвергнут. Старый Йерун, его предшественник,образовал коалицию с Никки, амбициозным,но слабым молодым шимпанзе. Оба напалина Луи и после жестокой драки сместили его.Альфа-самцом отныне стал Никки, хотя в лю-бой драке — особенно с Луи — ему и приходи-лось опираться на поддержку Йеруна. Скла-дывалось впечатление, будто он манипулиро-вал взаимоотношениями сотрудничества всвоих интересах.

Но самым хитрым из всей троицы оказал-ся Йерун. Поскольку вся власть фактическиоказалась сосредоточена в его руках, он при-нялся переводить ее в сексуальный успех искоро стал наиболее сексуально активнымсамцом в группе. На его долю приходилосьпочти 40 % всех спариваний. Как же ему этоудавалось? Он играл на потребности Никки вподдержке. В обмен на нее Йерун требовалудалить Луи, если тот уделял слишком многовнимания готовой к оплодотворению самке, азатем сам спаривался с последней. В интер-претации де Ваала, Никки и Йерун заключи-ли сделку: первый мог властвовать, если вто-рой спаривался.

Однажды Никки уклонился от выполне-ния своей части сделки и… попал в беду. Онначал больше спариваться сам, и Йерун те-перь тратил на секс в два раза меньше време-ни, чем раньше. Дело в том, что Никки, во-первых, прекратил всяческие нападки наЛуи, предоставив Йеруну разбираться с темсамому, а во-вторых, использовал либо одно-го, либо другого в собственных сражениях сдругими самцами. Он разделял и властвовал.

Но в 1980 году Никки зашел слишком далеко.Вместе с Луи они несколько раз отогнали Йе-руна от самки, после чего Никки проигнори-ровал требование Йеруна и не стал мешатьЛуи лезть за ней на дерево. РассвирепевшийЙерун напал на Никки. Несколько дней спу-стя, после жестокой драки, в ходе которой обасамца получили травмы, Никки пересталбыть альфа-самцом. К власти вновь пришелЛуи143.

Вскоре после того, как статья об арнхем-ских шимпанзе впервые попала в мои руки,мне довелось читать отчет о войне Алой и Бе-лой розы. Что-то все время вертелось у меня вголове, но я никак не мог понять что. Историяказалась до жути знакомой — как будто я ужечитал ее раньше, только в ином виде. Потомменя осенило. Маргарита Анжуйская, короле-ва Англии, была Луи. Эдуард IV, сын герцогаЙоркского, был Никки, а состоятельный графУорик по прозвищу Делатель Королей, былЙерун. Смотрите: с помощью Уорика герцогЙоркский сместил некомпетентного подкаб-лучника Генриха VI. После того, как сам Йоркбыл убит, королем стал его сын Эдвард IV.

Опасаясь влиятельного Уорика, он позволилсемье жены основать при дворе собственнуюфракцию. Попавший в большую немилостьУорик заключил альянс с женой Генриха VI,Маргаритой Анжуйской, отправил Эдварда визгнание и отдал трон своей новой марионет-ке, растерянному Генриху VI. Некоторое вре-мя спустя Эдвард поднял восстание противУорика, убил его в сражении, захватил Лон-дон и приказал убить Генриха VI. Это почти вточности истории Луи, Никки и Йеруна. В Ар-нхеме Йерун в итоге тоже убил Луи.

История политики арнхемской стаи заме-чательно иллюстрирует две центральные те-мы жизни шимпанзе. Во-первых, отношенияв коалициях кажутся реципрокными. В отли-чие от низших обезьян, союз у шимпанзе —строго симметричное взаимоотношение. Ес-ли А выступает на стороне Б с тем, чтобы за-щитить его во время нападения или поддер-жать, когда он начинает драку, Б позже дол-жен сделать то же для А, иначе коалиция рас-падется. Арнхемские шимпанзе явно приме-няют стратегию «Око за око».

Во-вторых, альянсы позволяют добиться

власти и сексуального успеха более слабымособям — процесс, доведенный до крайностейу людей, где вся политика охотников-собира-телей, порой, сводится к формированию коа-лиций для того, чтобы не дать доминирую-щим индивидам захватить всю власть в своируки. В истории тема королей и вождей, сдер-живаемых и управляемых сильными союза-ми подчиненных, каждый их которых сам посебе достаточно слаб, совершенно обычна —от «Золотой ветви» Фрезера и консульстваРимской республики до американской кон-ституции. Чтобы нейтрализовать власть аль-фа-самца, необходима крупная коалиция —гораздо крупнее тех, что обычно образовыва-ют шимпанзе144.

Б

Темная сторона дельфина

абуины образуют союзы и обладают отно-сительно крупным мозгом. Шимпанзе со-

здают альянсы чаще и на более длительныйсрок и обладают еще большим мозгом (отно-сительно размера своего тела, конечно). Разу-меется, подобное совпадение не случайно.Чтобы использовать сотрудничество в каче-стве оружия, нужно знать, кто союзник, а ктовраг, кто не вернул должок, а кто затаил оби-ду. Чем больше доступно памяти и интеллек-туальных ресурсов, тем точнее производятсярасчеты. Но человек — не единственный видна планете, чей мозг (относительно размеровтела) крупнее мозга шимпанзе. Читатель, ве-роятно, с легкостью припомнит такого: это —дельфин афалина.

Афалины гораздо «мозговитее» другихдельфинов и китов. Степень отличия — при-мерно та же, что у человека и других челове-кообразных. Если умственные способностиограничивает или развивает кооперативныйнавык, тогда афалины должны обладать осо-бенно сильной склонностью к сотрудниче-

ству. Хотя социология дельфинов еще нахо-дится в стадии младенчества, первые резуль-таты заслуживают самого что ни на есть при-стального внимания: они свидетельствуют нетолько о ряде фундаментальных сходств с че-ловекообразными, но и о некоторых важныхразличиях.

Наиболее изученной группой афалин явля-ется стая в несколько сотен особей, обитаю-щая в прозрачных неглубоких водах Шарк-бей (Западная Австралия). Поскольку с 1960-хгодов многие дельфины специально приплы-вали к берегу (туристы кормили их рыбой),наблюдать за ними оказалось довольно лег-ко. Ричард Коннор и его коллеги изучают ихуже 10 лет и собрали удивительные данные.Те, кто предпочитает верить, будто дельфи-ны — существа идеальные, целостные и мир-ные, пожалуйста, не читайте дальше: вы рис-куете лишиться своих драгоценных иллюзий!

Дельфины с Шарк-бей живут в обществепо типу «то вместе — то поврозь», поверх-ностно напоминающим союз паукообразныхобезьян и шимпанзе. Члены социальнойгруппы редко, если вообще когда-нибудь, со-

бираются все вместе, общество покрываетсязнакомствами прямыми и косвенными, тоесть, каждый знает каждого через ряд знако-мых — а дружеские отношения нестабильны.Но одно исключение все-таки есть. Взрослыесамцы путешествуют по двое или по трое:каждая пара или трио представляет собойтесный альянс двух или трех друзей. Изучивтри пары и пять трио, Коннор с коллегамиразобрались в цели этих альянсов.

Дождавшись, когда самка будет готова коплодотворению, альянс самцов на несколь-ко дней «похищает» ее из группы, в которойона живет. Некоторое время они плаваютвместе — самка посередине, один самец спра-ва, второй слева, третий рядом. Периодиче-ски самка пытается «сбежать» — временамией это даже удается. Ухажеры с ней не цере-монятся. В случае надобности они бросаютсяв погоню, бьют ее хвостами, задирают, кусаюти пихают, заставляя плыть в нужном им на-правлении. При этом они синхронно выпры-гивают из воды, ныряют, плавают кругами итак далее — словом, делают все то, что и дрес-сированные дельфины в неволе. И спарива-

ются с ней, судя по всему, по очереди. Если неодновременно.

Едва ли стоит сомневаться, что самцыпытаются монополизировать готовую коплодотворению самку в надежде стать от-цами ее следующего потомства. А делаютони это парами или трио только потому,что одной особи не под силу ни контролиро-вать ее движение, ни защитить ее от другихсамцов. Аналогичным образом, поскольку от-цовство — ресурс, разделению не подлежащий,больше трех особей в такой группе быть неможет. Вне зависимости от успешности «по-хищения» самок, чем больше альянс, темменьше шансы на отцовство каждого входя-щего в него самца.

Впрочем, команда Коннора обнаружила,что группы самцов крадут самок еще и друг удруга — причем делают это, формируя альян-сы «второго порядка» с другими коалициями.Союзники набираются специально к краже.Однажды трио Б приплыло кормиться к бере-гу, где заметило трио Г с самкой. Первое раз-вернулось, проплыло милю или около того насевер и вернулось с парой А. Пять дельфинов

атаковали трио Г и отбили у них самку. Послечего пара А уплыла, оставив дельфинихутрио Б. Спустя неделю последнее вернулодолг: помогло паре А украсть самку у трио Г.А и Б часто помогают друг другу — так же, какделают Г, Д и Е: союзы примыкают к другимальянсам, в результате чего образуются су-перкоалиции145.

Те, кто предпочитает верить, будтодельфины — существа идеальные, це-лостные и мирные, пожалуйста, не чи-тайте дальше: вы рискуете лишитьсясвоих драгоценных иллюзий!

Именно для этого используют союзников ибабуины — X привлекает У, чтобы украстьсамку у Z. За исключением двух особенно-стей. У дельфинов X, У и Z — не отдельныеособи, а команды друзей. И у них не стоит во-прос, кто получит выгоду от кражи самки:один альянс помогает другому бескорыстно.Нередко в нем уже есть собственная самка(которую, кстати, в суматохе нередко теряют).Далекие от того, чтобы помогать ворам из ко-рыстных интересов, дельфины истинно бла-городны. Коннор с коллегами полагают (хотя

пока это еще не доказано), что взаимоотноше-ния между дружественной парой альянсов —реципрокные. Дельфины, таким образом, де-лают то, чего не делает ни один примат, за ис-ключением человека: они формируют альян-сы второго порядка — коалиции коалиций. Ав обществе бабуинов и шимпанзе все взаимо-отношения между союзами конкурентные, ане кооперативные.

Отсюда вытекает одно из наиболее интри-гующих следствий изучения дельфинов. Досих пор не найдено четких доказательств за-крытости их обществ. Иными словами, в от-личие от большинства приматов, дельфинамтерриториальное деление на стаи, племенаили роды, похоже, не свойственно. Шимпанземогут жить в расплывчатой и изменчивойгруппе и только временами видеть некото-рых своих сородичей. Но они остаются на тер-ритории своей группы и относятся к аутсай-дерам, как к врагам. Если это самец, он, веро-ятно, никогда не покинет стаю, в которой ро-дился. Бабуины — прямая противополож-ность. Взрослые самцы покидают роднуюстаю и отвоевывают себе место в другой —

как правило, занимая одно из высших поло-жений в иерархии. Такая миграция междугруппами препятствует инбридингу.

Почему же у бабуинов уходят самцы, а ушимпанзе самки? Возможно, причина кроет-ся в агрессивной ксенофобии, выказываемойсамцами шимпанзе, которая, в свою очередь,может являться следствием тенденции сам-цов шимпанзе образовывать коалиции. Оди-нокому самцу шимпанзе, забредшему на тер-риторию соседней стаи, грозит почти вернаясмерть. Шимпанзе, обитающие в ВосточнойАфрике, достаточно хорошо изучены: все онипрактикуют нечто сродни если не войне, тонабегам. Группа самцов тихо и незаметнопроникает на территорию соседей. Если на-талкиваются на нескольких сильных сам-цов — убираются восвояси. Если на самку —притаскивают на свою территорию. Если наодинокого самца — нападают. Одна стая вГомбе, которую изучала Джейн Гудолл, такимвот образом истребила всех самцов неболь-шой соседней стаи и забрала всех самок. По-хожих результатов добилась и стая в горахМахали.

В мире животных нет ничего странного нив территориальности, ни в яростной агрессиисоперничающих самцов. Что отличает шим-панзе от других видов животных (хотя и неявляется уникальной их особенностью — вол-ки тому второй пример) — так это охрана тер-ритории группой, а не в одиночку. В самомделе, такой вариант — не что иное, как рас-ширение функций коалиций, которые мы на-блюдали между отдельными особями (таки-ми, как Никки и Йерун). Если вы помните,Луи, став альфа-самцом, всегда поддерживалпобежденных. Кроме того, лидеры обычностараются предотвращать драки, тем самымиграя важную миротворческую роль. Возмож-но, это препятствует распаду группы, что име-ет огромное значение, ибо более крупные со-общества лучше могут противостоять агрес-сии соседей. Когда группа самцов отправляет-ся в набег, альфа сперва должен заручитьсяподдержкой всех партнеров. В Гомбе одна-жды наблюдали случай, когда альфа Гоблинявно не добился согласия нескольких стар-ших сородичей, и «войско» пришлось распу-стить.

Выходит, у шимпанзе наиболее серьезнаякоалиция из всех — союз между всеми взрос-лыми самцами одной стаи против всех взрос-лых самцов другой (вражеской). Такая «мак-рокоалиция» вступает в игру только в двухслучаях: либо когда стае угрожает опасность«из-за границы», либо когда этой «загранице»угрожает сама стая. Самцы шимпанзе, какправило, избегают рубежей своих террито-рий и приближаются к ним только при усло-вии относительно большого размера группы.Самки же держатся подальше от таких опас-ных зон всегда.

Если афалины действительно не живут взакрытых территориальных обществах, то-гда их коалиции коалиций совершенно логич-ны. Поскольку одна группа самцов едва ли мо-жет защитить некий участок моря и своихсамок от другой, ксенофобная враждебностьне имеет смысла. Даже в кристально чистойводе один дельфин может не заметить дру-гого всего в миле от себя — особенно еслитот ведет себя тихо. А вот на суше види-мость гораздо лучше. Значит, цель дельфи-ньих альянсов — не защита группы самок и

П

территории, а достижение временного успехав охране отдельных самок или краже их у дру-гих коалиций146.

Племенная эра о Ричарду Рэнгэму, смертельная межгруп-повая жестокость, вероятно, представляет

собой характерную особенность, которую мыразделяем с шимпанзе. Но люди привнесли внее нечто новое — оружие. Имея копье иликамень, человек может нападать на других сбольшей безнаказанностью. Ему не нужнорисковать собой, если противник не воору-жен. У шимпанзе дела обстоят иначе: даженападая целыми группами, они сталкиваютсяс серьезной опасностью, часто завершая дра-ку с переломанными костями, прокушеннойшкурой или выбитым глазом. В среднем,трем и четырем шимпанзе требуется 20 ми-нут, чтобы убить другого шимпанзе. Человекблагодаря оружию убивает соперника однимударом — и, кстати, с безопасного расстояния.

Считается, что метательное оружие изоб-рели для охоты. Но если так, в нем есть кое-что странное. Поскольку дистанция, с кото-

рой человек мог свалить животное, постепен-но увеличивалась, необходимость охотитьсябольшими группами со временем должна бы-ла отпасть сама собой. Теоретически. Воору-женный луком и стрелой человек мог убитьзверя один, тогда как охотнику, вооруженно-му только камнями и дубинкой, оставалосьлишь надеяться, что союзники загонят жи-вотное в засаду.

Истинное значение изобретения метатель-ного оружия двояко: с одной стороны, боевыедействия стали более прибыльными, а с дру-гой, менее рискованными. Как следствие,присоединение к крупной коалиции радилучшей защиты и нападения стало выгоднымкак никогда. Возможно, не случайно Homoerectus — первый из наших предков, изготав-ливавший искусные каменные орудия в боль-ших количествах — быстро приобрел болеекрупное тело и более толстый череп. Ведь егорегулярно лупили по голове. Связь междуоружием и коалициями была двусторонней.Давным-давно антропологи установили: бла-годаря появлению оружия доминированиестало зависеть фактически от случая. А зна-

чит, отныне лидеру было необходимо дей-ствовать не столько принуждением, сколькоубеждением. Во время спора представителиплемени кунг (Южная Африка) имеют обык-новение говорить: «Среди нас нет ни боль-ших, ни маленьких — все мы люди и все мо-жем сражаться. Я иду за стрелами». В своихисториях о Нью-Йорке эпохи сухого законаДеймон Ранион называет оружие «уравните-лем»147.

Оружие — вот что отличает нас от шим-панзе и афалин. Человечество совмещает чер-ты обществ и шимпанзе, и дельфинов. Как ипервые, мы — ксенофобы. Для всех наших до-письменных и современных обществ харак-терен некий «враг», концепция «мы и они».Особенно сильно это проявляется там, где че-ловеческие племенные сообщества состоят изродов — связанных родственными узамимужчин, их жен и иждивенцев (обыкновен-ная форма племенного строя, группа братьевс общими интересами). Другими словами,чем больше мужчин остаются в своих род-ных общинах, пока женщины мигрируют,тем больший антагонизм существует между

группами. Матрилинейные и матрилокаль-ные общества гораздо меньше склонны квражде и войне. Так, подобные группы бабуи-нов не выказывают сильной межгрупповойагрессии.

Человеческая привычка делить окру-жающих на «них» и «нас» настолькораспространена и вездесуща.

Там же, где социальную единицу составля-ет группа находящихся в близком родствемужчин (как у шимпанзе), вражда и набегиприобретают хронический характер. Индей-цам Яномамо (Венесуэла), например, свой-ственны почти непрекращающиеся воору-женные конфликты между деревнями. Чтокасается шотландских кланов, то Макдональ-ды ненавидели Кэмпбеллов и наоборот задол-го до резни в Гленко. Потомков первых, живу-щих в предместьях Глазго, до сих пор отлича-ет племенная преданность футбольным клу-бам «Rangers» и «Celtic». После Второй миро-вой войны противостояние русских и амери-канцев не являлось логически неизбеж-ным — зато было неизбежно по-человечески.

Монтекки и Капулетти, французы и англича-не, виги и тори, Airbus и Boeing, Pepsi и Соса,сербы и мусульмане, христиане и сараци-ны — все мы неисправимо племенные суще-ства. Соседняя или соперничающая группа,как бы мы ее ни определили, автоматическистановится врагом. Аргентинцы и чилийцыненавидят друг друга только потому, что ря-дом больше никого нет.

В самом деле, человеческая привычка де-лить окружающих на «них» и «нас» настоль-ко распространена и вездесуща, что мужчи-ны повышают свой статус в сражениях меж-ду группами, тогда как самцы шимпанзе —внутри них. Групповой конфликт у обезьянне является войной как таковой: отряды со-перничающих особей нападают не друг надруга, а на одиночек. Это набеги, а не битвы.Мужчины же — от Ахилла до Наполеона, —напротив, добивались славы в настоящихсражениях с врагом148.

Е

Сине-зеленая аллергия

сли спортивные фракции, по сути — псве-добитвы между соперничающими коали-

циями самцов в племенном виде человекооб-разных, то экстаз и мучения современногофутбольного болельщика имеют определен-ный смысл. «Вражеская» команда и ее при-верженцы почти так же ужасны и опасны длянего, как группа свирепых воинов для пред-ставителя яномамо. В древнеримских гонкахна колесницах соревнующиеся команды раз-личались цветами одежд возниц. Сначала ихбыло всего два — белый и красный. Позже кним добавились, а затем и практически вы-теснили их зеленый и синий. Хотя изначаль-но цвета помогали различать колесницы, онидали начало фракциям соперничающих бо-лельщиков. После Калигулы даже императорчастенько поддерживал одну из них.

Обычай скоро распространился до Кон-стантинополя, где Ипподром представлял со-бой огромную арену для гонок на колесницах.И город разделился на две фракции — зеле-ную и синюю. Противостояние оказалось

нешуточным, однако худшее было впереди. ВVI веке нашей эры смесь кислоты спортив-ных фракций и щелочи религии и политикинаконец-то взорвалась. Начались кровопро-лития. Слабый, но расчетливый император

Анастасий примкнул к еретикам и разо-рвал всяческие отношения с Папой. С тех порего команда — зеленые — стала ассоцииро-ваться с ересью. На одном религиозномпразднестве в конце правления Анастасия зе-леные убили 3000 синих, положив начало пе-риоду необычайно жестоких столкновениймежду двумя фракциями. Когда императорумер, трон унаследовал амбициозный солдатЮстин, которого, в свою очередь, сменил егоеще более амбициозный племянник Юстини-ан. Последний женился на бывшей прости-тутке по имени Феодора, затмившей своейамбициозностью их обоих и в свое время по-страдавшей от рук зеленых. Юстиниан и Фе-одора восстановили православие, а в спортеблаговолили синим. Зеленые же придержи-вались неортодоксального течения и оказы-вали всяческое политическое сопротивлениеновому режиму. Синие, меж тем, терроризи-

ровали город, преследуя зеленых и еретиков.В 532 году на Ипподроме вспыхнул мятеж.Юстиниан попытался подавить его, казнивзачинщиков с обеих сторон. Увы, это лишьподлило масла в огонь: обе фракции объеди-нились против него самого, и началось вос-стание «Ника». В результате, большая частьгорода, включая собор Святой Софии, сгорела.Собравшаяся на Ипподроме толпа провозгла-сила императором племянника Анастасия.Пять дней город находился во власти фрак-ций: Юстиниан уже подумывал о побеге изсвоего охраняемого дворца, но его храбраяжена спасла положение. Она убедила синихпокинуть Ипподром, а затем отправила тудавойска под командованием двух полковод-цев. В тот день погибли 30 тысяч зеленых149.

«Ника» — бабушка всех футбольных бун-тов — четко свидетельствует: ксенофобнаягрупповая лояльность у человека так жесильна, как и у шимпанзе. Впрочем, в эту ксе-нофобию мы приносим и кое-что из обществадельфинов, формируя альянсы второго поряд-ка. В самом деле, отличительная черта мно-гих человеческих обществ, включая западное,

в котором существую и я — их «сегментиро-ванность». Мы живем маленькими кланами,образующими племена, которые образуютальянсы и так далее. Кланы могут ссоритьсяи сражаться, но внешняя угроза заставляет ихсомкнуть ряды. Провести параллели с прима-тами можно, однако это будут не наши бли-жайшие родственники, человекообразные.Гамадрилы, например, живут в гаремах: одинсамец, несколько самок и несколько подрас-тающих самцов. По ночам гаремы собирают-ся в кланы, каждый из которых состоит издвух или трех находящихся в близком род-стве гаремов. Несколько таких кланов состав-ляют стаю, живущую на строго определеннойтерритории. Что, однако, уникально для афа-лин и людей, так это использование альянсовмежду группами в сражениях с третьей сто-роной. Как две коалиции дельфинов могутобъединяться, чтобы украсть самку у третьей,так и наша история пестрит стратегическимиальянсами между человеческими племена-ми. Враг моего врага — мой друг.

Индейцы яномамо часто заключают согла-шения между деревнями, имеющими общих

врагов. Пакт Молотова — Риббентропа, в рам-ках которого нацистская Германия и сталин-ская Россия согласились не нападать друг надруга, тем самым подготовив почву для бес-препятственного нападения немцев на Поль-шу и Францию, формально идентичен догово-ру о ненападении, заключенному Луи и Йеру-ном против Никки в стае шимпанзе Франсаде Ваала, и А и Б против Г в стае дельфиновКоннора. Единственное отличие — у людейподобные пакты заключались между племе-нами, а не между индивидами или трио. Та-кие тактики построения коалиций уходятсвоими корнями в сотрудничество приматовв случае агрессии.

Но внешнюю политику, конечно же, нель-зя объяснить инстинктом, верно? В подробно-стях — нет, нельзя. Все мы надеемся, что ди-пломаты заключают соглашения, руковод-ствуясь нашими интересами, а не опираясьна генетические воспоминания о враждемежду группами человекообразных в саван-не. Однако определенные аспекты человече-ской природы они принимают как данность,чего делать не следует — в частности, наш

трибализм. Моя основная цель — убедить чи-тателя взглянуть на наш вид со всеми его фо-биями и недостатками со стороны. Тогда мыувидим, что политика не обязательно должнабыть такой, какая она есть сейчас. В триба-лизме нет никакой необходимости. Если бымы действительно оказались сродни дельфи-нам и жили в открытых обществах, то агрес-сия, насилие, коалиции и политика существо-вали бы по-прежнему. Но мир скорее был быпохож на рисунок акварелью, нежели на мо-заику человеческих популяций. Не было быни национализма, ни границ, ни внутреннихили внешних групп, ни войн. Все это — след-ствия нашего племенного мышления, кото-рое само по себе вытекает из эволюционногонаследия как коалиционных, стайных чело-векообразных. Слоны, что любопытно, тожене живут в закрытых обществах. Самки сби-ваются в группы, но те построены отнюдь нена конкуренции. Они не предполагают нивраждебности, ни территориальности, нификсированного членства: любая особь воль-на переходить из одной в другую по своемуусмотрению. Только представьте: если бы мы,

люди, вдруг стали такими же. Хотя, откровен-но говоря, наши женщины такие и есть.

В

Глава девятая. Из котороймы узнаем, что общество,оказывается, имеет свою

цену: групповыепредрассудки

Истоки войны «Племя, заключающее в себе большоечисло членов, наделенных высокоразви-тыми чувствами патриотизма, вер-ности, послушания, храбрости и уча-стия к другим — членов, которые все-гда готовы помогать друг другу ижертвовать собой для общей поль-зы, — должно одержать верх над боль-шинством других племен. Это будетестественным отбором».Чарльз Дарвин. Происхождение челове-ка и половой подбор, 1871.

Долине смерти, негостеприимном горнилепустыни на востоке Калифорнии, самым

распространенными существами являютсяпустынные муравьи-жнецы — Messor

pergandei. Они живут огромными колониямииз десятков тысяч особей и строят подземныегнезда, уходящие вглубь на несколько мет-ров. На рассвете они выбираются из своихубежищ и, рассыпаясь по пустыне, плотнымирядами прочесывают местность в поисках се-мян, которые сохраняют под землей. Благода-ря этим запасам муравьям-жнецам не страш-ны многие годы засухи. В каждой колонии до-минирует одна матка: из отложенных ею яицвылупляется непрерывный поток рабочих.

Ничего особенного в этом нет. Зато едвадело доходит до основания нового гнезда, какпроисходит нечто весьма любопытное.Несколько новых маток объединяются и сов-местными усилиями выкапывают новый дом.При этом они не обязательно являются сест-рами (на самом деле они часто вообще не свя-заны родственными узами) — и, тем не ме-нее, успешно сотрудничают. Размножатьсяони тоже начинают все вместе. Но черезнесколько недель в их поведении вдруг про-исходит резкая перемена. В колонии разгора-ется настоящая гражданская война: матки за-тевают борьбу не на жизнь, а на смерть. Как в

последней сцене шекспировского «Гамлета»,одно убийство влечет за собой другое (хотя внашем случае, одна матка таки остается в жи-вых). Что же изменилось?

Объяснение этой странной истории тако-во: муравьи-жнецы — яростные территориа-лы. Каждый клочок пустыни принадлежиттой или иной колонии. Но, поскольку все онипроизводят новых крылатых самок в одно ито же время, на протяжении короткого про-межутка времени на любой свободной терри-тории соседствуют множество новых гнезд.Последние пребывают в состоянии открытойвойны: каждая устраивает регулярные набегина соседей, воруя яйца и запасы. Украденноепотомство воры доставляют домой и выращи-вают рабами, что значительно увеличиваетмощь их колонии, обворованная же гибнет. Витоге остается только одна колония-победи-тель.

Эта война объясняет любопытное времен-ное сотрудничество маток, наблюдающеесяпри основании ими нового гнезда. Чем ихтам больше, тем больше рабочих они вырас-тят. Чем больше рабочих, тем больше шансов

отстоять собственное потомство и умыкнутьвражеское. Следовательно, маткам выгодносотрудничество: именно от него зависитуспешность группы. Конкуренция между по-следними яростнее, чем между отдельнымиособями. Только когда вражеских групп боль-ше не осталось, каждая матка начинает пре-следовать собственные эгоистичные интере-сы, что выливается в открытую борьбу междуними150.

Говоря человеческим языком, внешнийвраг способствует групповой сплоченности.Всем нам знакома эта идея. Во время бомбар-дировок Лондона все разногласия и враждабыли забыты: немецкие бомбы вызвали мо-нолитную лояльность среди англичан. Когдавойна закончилась, общество вернуло себеизначальную фрагментированность, а триум-фальная ориентация на общее благо, харак-терная для военных лет, уступила место эгои-стичной грызне мирного времени, постепен-но уничтожив перспективы социализма. Рас-смотрим более современный пример. Лондон-ские таксисты печально известны (и мойличный опыт это подтверждает) своим анта-

гонизмом по отношению к обычным водите-лям — раз, и очевидным фаворитизмом по от-ношению к коллегам — два. Типичный так-сист останавливается, визжа тормозами, что-бы пропустить другое такси — причем делаетэто вне зависимости от того, знаком ему води-тель или нет. Но попробуй совершить тот жеманевр обычная машина, как он мчится ейнаперерез, грозя кулаком и бурча что-то сво-им пассажирам. Мир таксиста разделен надве фракции: их и нас. Он внимателен к«нам» и мерзок к «ним».

То же справедливо и в отношении сопер-ничества между любителями Apple и PC. Пер-вые, искренне веря, будто их программноеобеспечение изначально лучше, обливаютвторых тоннами презрения. Основная причи-на — приверженность своей братии.

В

Эгоистичное стадо

от оно, совершенно новое объяснение че-ловеческого общества. Возможно, коопера-

ция свойственна ему не из-за тесного родства,не из-за реципрокности, не из-за нравствен-ного воспитания, а из-за «группового отбора»:сотрудничающие группы преуспевают, а эго-истичные — нет. Следовательно, кооператив-ные общества выжили за счет других. Есте-ственный отбор происходил не на уровне ин-дивида, а на уровне рода или племени.

Для большинства антропологов эта идеяотнюдь не в новинку. Одно время у них дажебыло принято утверждать, будто большаячасть нашего культурного багажа служитконкретной цели — поддерживать и усили-вать целостность рода, племени или обще-ства. Как правило, антропологи интерпрети-руют ритуалы и практики с точки зрения ихсодействия благу группы, а не индивида. Приэтом они пребывают в счастливом неведе-нии, что биологи основательно подточиливсю логику группового отбора. Теперь это зда-ние без фундамента. Как и антропологи, до се-

редины 1960-х годов большинство биологовбойко рассуждали об эволюции путем есте-ственного отбора полезных для вида черт. Нокуда деваться, если то, что хорошо для вида,плохо для индивида? Другими словами, чтопроисходит в дилемме заключенного? Мызнаем. Интересы индивида стоят на первомместе. Бескорыстные группы постоянно раз-рушал бы эгоизм составляющих их индиви-дов.

Взять хотя бы грачовник. Во всей Евразииэти каркающие стайные представители се-мейства врановых кормятся личинками, ко-торых подбирают на пастбищах, а весной, впериод размножения, птицы собираются вме-сте. На высоких деревьях они устраивают це-лые колонии гнезд — грачовник. Грачи чрез-вычайно социальны.

Кооперативные общества выжили засчет других. Естественный отбор про-исходил не на уровне индивида, а науровне рода или племени.

Карканье и крики раздаются с рассвета дозаката: птицы чирикают, играют, ухаживают.Стая производит такой постоянный гвалт, что

ее часто называют парламентом грачей. В1960-х один биолог попытался описать гра-човник и другие скопления птиц как обще-ства: единства, представляющие собой нечтобольшее, чем сумма составляющих их частей.Грачи, говорил Веро Уинн-Эдвардс, собирают-ся вместе, чтобы получить представление оплотности популяции и, во избежание пере-населения, соответствующим образом орга-низовать процесс размножения в текущем го-ду. Если их много, каждый грач делает ма-ленькую кладку: мальтузианский голод раз инавсегда предотвращен. «Интересы отдель-ной особи фактически подчинены интересамсообщества как целого». Между собой конку-рируют стаи, но не отдельные птицы151.

Выдвинутое Уинном-Эдвардсом предполо-жение, скорее всего, верно — с эмпирическойточки зрения. Когда плотность популяциивысока, размер кладки — небольшой. Но естьбольшая разница между этой корреляциейи установленной им причиной. Возможно,утверждал другой орнитолог Дэвид Лэк, привысокой плотности популяции пищи стано-вится мало, и птицы реагируют на это, откла-

дывая небольшое количество яиц. Кроме то-го, как и почему могло получиться так, чтограч ставит интересы популяции превышесвоих собственных? Если бы каждая птицапрактиковала самоограничение, мятежник,который бы этого не делал, оставил бы боль-ше наследников. Очень скоро его эгоистич-ные потомки по численности стали бы пре-восходить альтруистов, а значит, самоограни-чение исчезло бы само собой152.

Все агрегации в природе, не являющие-ся семьями — эгоистичные стада.

Лэк выиграл спор. Птицы не сдерживаютсвое стремление к размножению ради благапопуляции. Биологии вдруг поняли: лишьочень немногие животные ставят интересыгруппы или вида превыше индивидуальных.Даже те, кто это делает, на самом деле выде-ляют семью, а не группу. Муравьиные коло-нии и общества голых землекопов — всего-на-всего большие семьи. Как и стаи волков иликарликовых мангуст. Или гнездующиесягруппы голубых кустарниковых соек и другихптиц, в которых молодежь прошлого года по-

могает родителям воспитывать новый выво-док. Если ими не манипулирует паразит или,как это бывает у муравьев, они не захваченыв рабство другим видом, единственная груп-па, которую животные ставят превыше от-дельной особи — семья.

Тем не менее многие животные образуютстаи, косяки, стада и группы, представляю-щие собой нечто большее, нежели большиесемьи. Объясняется это простым эгоизмом.Каждой особи лучше в стаде, чем вне его. По-чему? Да потому, что оно обеспечивает аль-тернативные мишени для хищников. Один-то в поле не воин, зато когда вокруг многодругих особей, спрятаться за чужие спины ку-да легче. Сельдь живет в косяках, а скворец —в стаях. Все это ради того, чтобы снизить ве-роятность отдельной особи стать жертвой. Всовокупности эффект получается негатив-ным. Сельди, сбивающиеся в косяки, стано-вятся легкой добычей горбачей и косаток —хотя ни тем ни другим никогда бы не пришлов голову гоняться за одинокой рыбешкой. Нодля отдельной особи всегда лучше спрятатьсяза другую рыбу. А значит, косяки и стаи —

суть продукт эгоизма, а не коллективизма.Причина образования грачовников может

быть несколько иной: совместная оборонаили возможность отслеживать места, где дру-гие особи добывают пищу. В любом случае,принцип один и тот же. Быть в стае — эгои-стичный, а не социальный акт. Короче гово-ря, если речь идет не о больших семьях, ниче-го альтруистичного в стадном или социаль-ном поведении животных нет.

Уильям Гамильтон предложил термин«эгоистичное стадо». Свою мысль он проил-люстрировал воображаемой группой лягушек,собирающихся вместе на краю круглого пру-да, дабы спастись от змеи, которая в нем жи-вет. Руководствуясь единственным желани-ем оказаться между двумя другими лягушка-ми (случись беда, в первую очередь съедят их),они в итоге устраивают кучу-малу. Все агре-гации в природе, не являющиеся семьями —эгоистичные стада.

Даже стаи шимпанзе могут образовывать-ся именно по этой причине: тогда хищника-ми выступают другие представители того жевида. Основная выгода, которую шимпанзе

Г

извлекают из жизни в больших сообществах,заключается в следующем: благодаря своемуразмеру стая обеспечивает безопасность, сни-жая риск успешного нападения на ее терри-торию соперничающей стаи153.

В Риме рупповому отбору редко удается превзойтииндивидуальный. Чтобы в этом убедиться,

рассмотрим следующий пример. Соотноше-ние полов буквально всех животных при за-чатии составляет 50:50. Почему? Вообразитевид кроликов, состоящий из 10 самок на каж-дого самца. Поскольку эти животные поли-гамны, и от самцов не требуется кормить изащищать свое потомство, они будут процве-тать и размножаться в два раза быстрее, чемнормальные кролики. Как результат, послед-ние скоро вымрут. Выходит, неравное соотно-шение полов для вида хорошо.

Но взглянем на это с точки зрения отдель-ной самки нового вида. Допустим, она имеетвозможность менять соотношение полов всвоем помете. Если она рожает только сыно-вей, каждый из которых в свое время спарит-

ся с 10 самками, то у нее будет в 10 раз большеправнуков, чем у соперниц. И очень быстроее потомки начнут преобладать. Но, посколь-ку в каждом поколении будут рождатьсятолько самцы, их будет все больше и боль-ше — а значит, соотношение полов в концеконцов станет равным. Вот почему — за ред-кими исключениями, лишь доказывающимиправило — эта пропорция всегда вращаетсявокруг 50:50. Любое отклонение автоматиче-ски вознаграждает тех, кто восстанавливаетравновесие.

То же справедливо для поведения челове-ка. Вообразим южноамериканский лес и жи-вущих в нем несколько сотен индейских се-мей, которые едят только сердцевину паль-мы. Подобное не так уж невероятно: этот про-дукт является основным для целого ряда на-родов. Представим, что пальмы растут мед-ленно, а рубить можно только зрелые дере-вья. Чтобы предотвратить голод, каждая се-мья подчиняется жесткому правилу «два ре-бенка на каждую женатую пару» и убивает«лишних» малышей. В результате зрелыхпальм хватает на всех. Все хорошо в этом

слегка тоталитарном Эдеме. Вид заботится освоих интересах (хотя бы и ценой индивиду-альных стремлений) и процветает.

Теперь представим, что, по какой-то при-чине, спустя много лет одна семья отказыва-ется делать то, что ей велено, и воспитывает10 детей. Родители кормят их, срубая моло-денькие пальмочки. Другие поступают также, и все племя скоро оказывается в беде —причем законопослушным индейцам не луч-ше, чем нарушителям. На самом деле у по-следних, которых стало много, больше шан-сов выжить при надвигающемся голоде, чему семьи, блюдущей закон. Невинные не толь-ко разделяют страдания виновных — на ихдолю выпадает даже больше мучений. Самвид далек от процветания, чего не скажешь оего представителях. Потенциальный наруши-тель закона либо может утверждать, что в ко-нечном счете ему будет лучше, если он усто-ит перед искушением, либо руководствовать-ся «патриотизмом». Но может ли он быть уве-рен, что другие придут к такому же выводу?Вспоминая о дилемме заключенного, можетли он быть уверен, что они не предадут? И, ес-

ли уж на то пошло, есть ли у него гарантияуверенности соплеменников в том, что непредаст он? Ибо если один человек предает,думает, что другой может предать, или счита-ет, что другой думает, будто он предаст, чув-ство общности рушится, и логика ведет к бес-пределу.

Вспомните суровый урок хромосомы, эм-бриона и муравьиной колонии. Вечная угрозаэгоистичного мятежа существует даже в та-ких тесно связанных группах. Восстание по-давляется исключительно благодаря искус-ным механизмам, организующим лотереюсреди хромосом, или изолирующим зароды-шевую линию в эмбрионе, или стерилизую-щим рабочих муравьев. Насколько же труд-нее подавлять такие мятежи, когда индивидыне связаны родственными узами, вольны ми-грировать между группами и способны раз-множаться самостоятельно?

Схожая логика обнажила безнадежно сла-бые допущения, лежащие в основе всего под-хода группового отбора. Если группы характе-ризуются столь же коротким временем одно-го поколения, что и индивиды, если они до-

статочно инбрендны, если миграция междугруппами относительно небольшая, еслишансы на вымирание группы так же высоки,как и составляющих ее индивидов — толькотогда групповой отбор пересилит эффектыиндивидуального. В противном случае эго-изм, подобно вирусу, распространяется внут-ри любого вида или группы, практикующихограничение в интересах более крупного со-общества. Индивидуальные стремления все-гда превалируют над коллективным ограни-чением. На сегодняшний день среди живот-ных или растений не найдено ни одного убе-дительного примера практики группового от-бора не только в семье близких родственни-ков или клонов. Единственное исключение —образование новых колоний у пустынных му-равьев-жнецов (да и то их идиллия недолго-вечна). Пчелы жертвуют своими жизнями ра-ди защиты улья, но делают это для выжива-ния не его самого, а генов, которые они делятсо многими сестрами. Их отвага — всеголишь следствие эгоизма их генов154.

Впрочем, не так давно в уверенность, с ко-торой некоторые биологи щеголяют этим ар-

гументом, закралась нотка сомнения. Ученыене сомневаются в его верности, однако пола-гают, что нашли одно исключение — вид, вкотором маловероятные условия позволяютгруппам кооператоров получать такое боль-шое преимущество над сообществами эгои-стичных индивидов, что первые могут заста-вить вторых исчезнуть до того, как те успеютих «заразить».

Это исключение — разумеется, человек.Что делает людей особенными, так этокультура. Благодаря практике передачи тра-диций, обычаев, знаний и верований путемпрямого «заражения» друг от друга, нашемувиду свойственен совершенно новый тип эво-люции. Речь о конкуренции между индивида-ми или группами. Но не генетически различ-ными, а культурно. Один человек процветаетза счет другого не потому, что его гены луч-ше, а потому, что он знает или верит внечто, имеющее практическую ценность.

Роб Бойд — один из тех, кому принадле-жит честь нового открытия. Как обычно, всеначалось с теории игр. Бойд получил своюпервую ученую степень в физике, а вторую —

в экологии, привнеся в вопросы, обычно рас-сматривающиеся биологами более свободно,математическую безжалостность. В 1980-х го-дах он предпринял исследование групповогоотбора — вместе с изучавшим планктон эко-логом Питером Ричерсоном. Проблема заин-тересовала его благодаря одному парадоксу.Дело в том, что дилеммы заключенного ведутк стратегии «Око за око». Но, как ни крути, ре-ципрокность вызывает кооперацию только вочень малых группах. Все это очень хорошодля летучих мышей — вампиров или дажешимпанзе, каждая из которых ведет счетщедрости двух или трех особей. А ведь чело-век — даже в племенных обществах — взаи-модействует с сотнями, а то и тысячами дру-гих людей. И, как ни странно, успешно со-трудничает даже в этих крупных диффузныхгруппах. Мы доверяем незнакомцам, даем начай официантам, которых больше никогда неувидим, сдаем кровь, подчиняемся правилами обычно сотрудничаем с теми, от кого врядли можем ожидать ответную услугу. Бытьэгоистичным халявщиком — настолько ра-зумная и успешная стратегия в большой груп-

пе реципрокных кооператоров, что возникаетзакономерный вопрос: почему этот вариантвыбирают так мало людей?

Бойд и Ричерсон предлагают отбросить ре-ципрокность и поискать другие объяснениясотрудничества. Допустим, на протяжениивсей человеческой истории группы коопера-торов были успешнее, чем сообщества эгои-стичных индивидов, в результате чего по-следние вымерли. Следовательно, важнее бы-ло оказаться среди первых, чем преследоватьсобственные интересы.

Один человек процветает за счет дру-гого не потому, что его гены лучше,а потому, что он знает или верит внечто, имеющее практическую цен-ность.

Это работало бы до тех пор, пока сохраня-лись различия между группами, но потерялобы всякий смысл, если бы (через брак, напри-мер) эгоистичные идеи распространились ина кооперативные союзы.

Этот же вывод применим даже в тех случа-ях, когда индивид приобретает большинствособственных привычек благодаря культуре, а

не инстинктам.Впрочем, в своих математических симуля-

циях Бойд и Ричерсон выявили один типкультурного научения, делающий коопера-цию наиболее вероятной — конформизм. Ес-ли дети учатся не на примере своих родите-лей и не путем проб и ошибок, а копируя са-мые распространенные традиции или моду,существующие среди взрослых ролевых моде-лей, и если взрослые следуют самому распро-страненному на текущий момент паттернуповедения, принятому в обществе — если, ко-роче говоря, мы культурные овцы, — тогдакооперация может иметь место даже в оченькрупных группах. В результате, различиемежду кооперативной и эгоистичной группа-ми сохраняется достаточно долго, чтобы вто-рая успела вымереть в процессе конкуренциис первой. Тогда отбор между группами важенне меньше, чем между индивидами155.

Слово «конформизм» вам знакомо? Думаю,да. Людей удивительно легко уговорить вы-брать наиболее абсурдный и опасный путь,приведя один-единственный довод: мол, такделают все остальные. В нацистской Герма-

нии буквально каждый отказался от соб-ственного мнения ради того, чтобы следоватьза психопатом. В маоистском Китае лидер-са-дист, выпустив (всего-то навсего!) серию офи-циальных заявлений, заставил огромное ко-личество людей делать смехотворные вещи:поносить школьных учителей и нападать наних, плавить кастрюли на сталь, убивать во-робьев. Конечно, это крайности. Но не уте-шайтесь мыслью, будто ваше собственное об-щество невосприимчиво к повальным увле-чениям. Имперский джингоизм, маккартизм,битломания, клешеные джинсы, даже неле-пости политкорректности — все это красноре-чивые примеры того, как легко мы покоряем-ся текущей моде по одной простой причине:это модно.

Бойд и Ричерсон задумались: как вообщевозник конформизм? Какое преимущество ондает людям? Ученые предположили: посколь-ку для нашего вида характерны сильные раз-личия в образе жизни, следовать традиции«будучи в Риме, поступай, как римлянин» со-вершенно разумно.

Рассмотрим косаток. Большинство живот-

ных едят одно и то же вне зависимости от ме-ста их обитания. Лиса, например, выискиваетпадаль, червяков, мышей, птенцов и насеко-мых и в Канзасе, и в Лестершире. А вот косат-ки — нет. Каждая местная популяция исполь-зует собственную изощренную стратегию по-имки определенной добычи. В любом отдель-но взятом случае и первая и вторая — разные.Во фьордах Норвегии косатки специализиру-ются на окружении косяков сельди, а у бере-гов Британской Колумбии охотятся на лосося.На субантарктических островах они кормятсяв основном пингвинами, которых ловят сре-ди водорослей, а у побережья Патагонии вы-брасываются на берег, чтобы сцапать морско-го льва. Суть в том, что каждая популяция де-лает что-то особенное: косатка из Норвегии,попавшая в Патагонию и отказавшаяся пере-нять местные привычки, просто-напростоумрет от голода.

Судя по всему, люди столь же локальны всвоих привычках — с тех самых пор, как при-мерно пять миллионов лет назад пересталиводить генетическую дружбу с предкамишимпанзе. Последние, в конечном счете, то-

же имеют сильные локальные пищевые тра-диции. В этом смысле они очень похожи накосаток. Одна группа в Западной Африке раз-бивает орехи камнями, другая, на востоке, есттермитов, выуженных палочками из термит-ника. Конформистская передача культуры —один из способов гарантии: вы делаете то, чтоработает в данном конкретном месте. Вы на-следуете склонность копировать своих сосе-дей. Женщина Homo erectus из Серенгети, ми-грировавшая на запад и примкнувшая к роду,жившему на краю горного леса, поступалаправильно, если, по примеру окружающих,начинала искать фрукты, а не рыть землю впоисках некоего корнеплода, который в этойместности вообще не рос.

И все же, замечает Бойд, наиболее выгодаимитация тогда, когда она общепринята. Ес-ли вы — единственный имитатор, то научи-тесь лишь тому, к чему кто-то другой с тру-дом пришел самостоятельно, а не тому, эф-фективность чего доказана сотнями другихлюдей. Как следствие, возникает вопрос: какмогла конформистская система возникнутьв первую очередь?156

В ходе человеческой эволюции местнаяспециализация, культурный конформизм,яростный антагонизм между группами, ко-оперативная групповая оборона и коллекти-визм всегда шли рука об руку. Те сообщества,в которых процветало сотрудничество, пре-успевали — и потихоньку привычка сотруд-ничать глубоко проникла в душу человека.По словам Бойда и Ричерсона, «конформист-ская передача информации и норм предостав-ляет по крайней мере одно теоретическинеоспоримое и эмпирически правдоподобноеобъяснение того, почему люди (в отличие отвсех других животных) сотрудничают — во-преки личным интересам — с другимилюдьми, не связанными с ними близким род-ством»157.

П

Миллион человек не могут

ошибаться или… могут? араллельно эволюционному открытиюконформизма, его обнаружили и психоло-

ги, и экономисты. В 1950-х годах американ-ский психолог Соломон Аш провел серию лю-бопытных экспериментов, посвященных кон-формности из страха. Испытуемый входил ваудиторию, где полукругом стояли девять сту-льев, и садился на предпоследний. Один задругим появлялись остальные восемь участ-ников (подсадные актеры) и занимали другиестулья. Аш показывал группе две карточки:на первой была нарисована одна линия, навторой — три черты различной длины. Во-прос звучал так: какая линия на второй кар-точке имеет ту же длину, что и линия на пер-вой карточке. Это был несложный тест: ответбыл очевиден, поскольку линии отличалисьна пять сантиметров.

Испытуемый отвечал восьмым. К его удив-лению, предыдущие участники выбиралиодин и тот же неверный вариант. Возникалконфликт между его чувствами и единоглас-

ным мнением семи человек. Чему верить? В12 случаях из 18 испытуемый следовал мне-нию остальных и давал неправильный ответ.Когда после эксперимента подопытных спра-шивали, оказали ли на них влияние ответыдругих, большинство отвечали отрицательно.Они не только подстроились под мнениебольшинства, но действительно изменилисвои убеждения158.

За эту идею тут же ухватились математи-ческие экономисты — Дэвид Хиршлейфер, Су-шил Бикчандани и Иво Уэлч. Взяв конформ-ность как таковую, они постарались выяс-нить ее причины. Почему люди следуют мест-ным трендам? Почему длина юбки, модныерестораны, различные стрижки, популярныепевцы, новости, увлечение определеннымипродуктами и упражнениями, экологическиестрашилки, набеги на банки, психиатриче-ские оправдания и тому подобное столь тира-нически одинаковы в любой заданный про-межуток времени и в любом месте? «Прозак»,жестокое обращение с детьми, аэробика,«Power Rangers» — откуда взялись эти поме-шательства? Почему в США работает система

праймериз — система предварительного вы-бора одного-единственного кандидата: с ка-кой стати избиратели станут голосовать залюбого кандидата, лидирующего по итогамвыборов в крошечном штате Нью-Гемпшир?Ну почему люди такие овцы?

За последние годы было предложено ми-нимум пять объяснений, но ни одно из нихне убедительно. Первое: тех, кто не следуютмоде, каким-то образом наказывают — этопросто неверно. Второе: следование модемгновенно вознаграждается — как, напри-мер, езда по надлежащей полосе. Опять-таки,обычно, ложно. Третье: люди просто предпо-читают делать то, что и другие — как сельдьпредпочитает оставаться в косяке. Что ж, воз-можно, но это не ответ на вопрос. Четвертое:каждый независимо приходит к одному и то-му же заключению. И пятое: те, кто принима-ет решения, говорят остальным, что нужнодумать. Ни одно из этих соображений не объ-ясняет большую часть конформности.

Вместо всех вышеизложенных гипотезХиршлейфер с коллегами предлагают так на-зываемый информационный каскад. Каждый

человек, принимающий решение — юбку ка-кой длины купить, какой фильм посмот-реть, — учитывает информацию из двух раз-личных источников. Первый — его собствен-ное независимое суждение, второй — выбордругих людей. Если последние единодушны всвоем выборе, то человек может проигнори-ровать свое мнение в пользу предпочтенийстада. Это не слабость и не глупость. Как-ни-как, поведение других людей является цен-ным источником информации. Зачем дове-рять собственным рассуждениям, подвержен-ным всевозможным ошибкам, когда можно«измерить температуру» мнений тысяч лю-дей? Миллион потребителей не могут оши-баться насчет фильма, каким бы никудыш-ным ни казался сюжет.

Более того, есть некоторые вещи — напри-мер мода на одежду, — где правильный вы-бор определяется исключительно мнениемдругих. Покупая платье, женщина не простоспрашивает: «Оно красивое?» Она спрашива-ет: «Оно модное?» Что касается нашей стра-сти к моде, то можно провести любопытнуюпараллель с некоторыми животными. Самцы

шалфейного тетерева, обитающего на амери-канских равнинах, сбиваются в большие стаи(токовище). Конкурируя за право оплодотво-рить самок, они танцуют, расхаживают с важ-ным видом, самозабвенно раздувают грудь.Один или два самца (обычно те, кто устраива-ет представление ближе к центру токовища)пользуются наибольшим успехом. ю% самцовмогут осуществить 90 % спариваний. Дело втом, что самки — великие подражатели. Са-мец для них привлекателен лишь потому, чтовокруг него уже собрались другие самки (этопоказывают эксперименты с манекенами).Такой пунктик означает, что выбор самца мо-жет быть достаточно произвольным, но сле-дование моде при этом не менее важно. Лю-бая самка, нарушающая строй и выбирающаяодинокого самца, по всей вероятности, вырас-тит сыновей, которые унаследуют неспособ-ность папочки привлекать толпы самок. Тоесть популярность в игре спаривания — на-града сама по себе159.

Но вернемся к людям. Подчинение инфор-мационному каскаду, конечно, хорошо, ноесть одна проблема: в итоге может оказать-

ся, что слепой незрячего ведет. Если большин-ство людей позволяют другим поколебатьсобственные суждения, то миллион человектаки могут ошибаться. Утверждать, чтота или иная религиозная идея истинна, ибодругие верили в это тысячу лет, ошибочно.На мнение большинства оказывает влияниетот факт, что изменилось мнение их пред-шественников. Действительно, одна из харак-терных особенностей повальных у влечений,которую может объяснить только теорияХиршлейфера, заключается в следующем: онитак же хрупки, как и захватывающи. Чутьтолько появляется незначительная новая ин-формация, как все бросают старую моду радиновой. Наша страсть к увлечениям кажетсядовольно глупой: фактически мы скачем отодного всеобщего помешательства к другомупо прихоти фонтанирующей информации.

Тем не менее в маленьком роду охотни-ков-собирателей подчиняться моде целесооб-разно. По большому счету, человеческое об-щество — это не союз индивидов, каковым яв-ляется общество леопардов или даже львов(хотя отдельные львы и сбиваются в группы).

Оно состоит из групп, суперорганизмов. Спло-ченность последних, достигаемая благодаряконформности, представляет собой ценноеоружие в мире, где группы должны действо-вать сообща — с тем чтобы конкурировать сдругими союзами. Произвольность решенияважна меньше, чем единодушие, с которымоно принято160.

Ту же мысль высказал специалист по тео-рии вычислительных систем Герберт Саймон[46]. Он предположил, что наши предки пре-успевали при условии социальной «послуш-ности» — восприимчивости к социальномувлиянию. Помните, как мы усердно убеждаемдруг друга в добродетельности бескорыстия?Если бы в ходе естественного отбора мы сде-лались восприимчивы к такому внушению,то наверняка очутились бы в успешных груп-пах — в силу наших альтруистичных пред-рассудков. Поступать так, как говорят другиелюди, убежден Саймон, дешевле и лучше, чемвыяснять оптимальный образ действий само-стоятельно161.

Е

Возлюби ближнего своего и

возненавидь всех остальных? сли люди подчиняются традициям роднойгруппы, тогда каждая из них автоматиче-

ски будет культурно особенной. Если в однойпринят запрет на свинину, а в другой — на го-вядину, различие между ними будет сохра-няться благодаря конформизму. Те, кто присо-единяются к данной конкретной группе, под-чинятся ее запретам. Таким образом, полу-чить крайне различные практики, каждая изкоторых представлена группой людей, чрез-вычайно легко. Если вероятность вымираниясообщества в конкуренции с другими высокаи если новые группы образуются в результатерасщепления старых, а не объединения пред-ставителей многих союзов, тогда условия длягруппового отбора весьма многообещающи.

Применимы ли эти условия к людям? Джо-зеф Солтис, коллега Бойда и Ричерсона, задал-ся целью проверить эту концепцию, изучивисторию племенных войн в Новой Гвинее.Это необычная страна, ибо большинство оби-тающих там племен впервые вступили в кон-

такт с западным миром лишь в прошлом ве-ке. Когда антропологи впервые познакоми-лись с ними, их еще не потревожили запад-ные товары, нормы и убеждения. Следова-тельно, утверждать, будто рутинная практи-ка племенных войн — некий артефакт запад-ного контакта, едва ли правомерно. Большин-ство новогвинейцев пребывали в весьмагоббсовом состоянии: насилие и жестокостьпредставляли для них постоянную угрозу.

Солтис проанализировал историю сотенконфликтов, произошедших примерно за 50лет в различных частях острова. Почти вовсех случаях было ясно: новые группы форми-ровались за счет расщепления старых на двечасти, а племенные войны часто приводили кисчезновению побежденных союзов. Рассмот-рим народ Мае-Энга из центральной части Ве-стерн-Хайлендс. 29 конфликтов, произошед-ших в течение 50 лет между 14 кланами, стер-ли с лица земли пять из них. Не то чтобы всеих члены умерли… После поражений они рас-сеялись и, присоединившись к победоноснымобщинам, быстро ассимилировались. (Кстати,это одна из причин того, почему генетиче-

ский групповой отбор не работает — гены по-бежденных выживают. Что же касается жен-щин, взятых в жены победителями, то геныпобежденных, вероятно, процветали и просо-чились в победоносную группу. Посколькупобежденные отказались от своей культурыи приняли культуру победителей, культур-ный групповой отбор работать может.) В це-лом Солтис подсчитал, что кланы Новой Гви-неи вымирали со скоростью от 2 до 30 про-центов каждые 25 лет.

Такая скорость вымирания достаточно вы-сока и допускает лишь очень легкую формукультурного группового отбора. Пережива-ние или замещение плохо приспособленныхсоюзов теми, у кого традиции лучше, можетобъяснить тенденции, проявляющиеся в те-чение 500 или 1000 лет (тогда как большин-ство культурных изменений происходят го-раздо быстрее). Сладкий картофель, напри-мер, распространился в сельском хозяйствеНовой Гвинеи слишком быстро, подобнуюскорость невозможно объяснить селектив-ным преимуществом выращивавших егогрупп. В данном случае это произошло, несо-

мненно, путем распространения от племеник племени162.

Впрочем, объясняя человеческую историюгрупповым отбором, мы сталкиваемся и с дру-гой трудностью. Как утверждал Крейг Пал-мер, группы людей — это миф. Мы, безуслов-но, мыслим в терминах групп — племен, кла-нов, обществ, наций, — но подлинно изолиро-ванными их назвать нельзя. Представителиразличных сообществ постоянно смешивают-ся между собой. Даже излюбленные антропо-логами кланы часто — лишь абстракции: лю-ди знают группу, объединенную родственны-ми связями, но не живут только со своимиродственниками. В патрилинейных обще-ствах они соседствуют с родственниками сво-его отца, но впитывают ряд элементов и куль-туры матери. Человеческие группы изменчи-вы и непостоянны. Люди не живут в них, го-ворит Палмер, они просто воспринимают мирв терминах групп, безжалостно относя окру-жающих к одной из двух категорий: мы илиони. И все же это двойственное открытие. То,что мы воспринимаем мир с точки зрениягрупп — как бы это ни было ошибочно, — кое-

что говорит о человеческой психике. Многиесвои социальные следы эволюция оставляетименно внутри черепа163.

Забьем последний гвоздь в крышку гробатеории группового отбора. Легко утверждать,будто люди склонны к конформизму и, следо-вательно, делят свою судьбу с судьбой груп-пы. Большинство примеров, которые я приво-дил — это случаи, когда люди сотрудничаютради личной выгоды. Тогда это не групповойотбор, а индивидуальный, опосредованныйгрупповостью. Групповой отбор имеет местотогда, когда люди сотрудничают вопреки лич-ным интересам, но в интересах группы — на-пример ограничивают себя в размножении.Все, что мы выявили у человека, являетсясильной склонностью к групповости в пре-следовании личных целей, а не доказатель-ством того, что интересы группы превышеличных интересов. Психика, отобранная наоснове ее способности использовать преиму-щества жизни в союзах (частный случай —конформизм), отличается от развившейся пу-тем группового отбора. Групповость можетусиливать индивидуальный отбор, но это не

групповой отбор как таковой.Согласно Джону Хартунгу, наш групповой

инстинкт настолько силен, что мы предпо-читаем притворяться (а то и верить), будтомы — действительно результат групповогоотбора. Другими словами, люди утверждают,что ставят интересы группы превыше своихсобственных — это позволяет скрыть тотфакт, что они следуют группе только пока онаих устраивает. Правда, стоит об этом заик-нуться, как вы рискуете потерять популяр-ность. Спросите любого последователя Гобб-са — он знает.

Групповость может усиливать инди-видуальный отбор, но это не группо-вой отбор как таковой.

То, что люди формируют эмоциональныепривязанности к союзам — пусть даже про-извольным (например, случайно выбранныеспортивные команды), — не доказывает при-сутствие группового отбора. Как раз наобо-рот. Он доказывает, что люди очень четкоосознают, в чем заключается их личная выго-да — и в какой группе. Мы — групповой вид, но

О

не вид, подлежащий групповому отбору. Мысозданы не для того, чтобы жертвовать со-бой ради клана, а для того, чтобы использо-вать его в своих интересах164.

Разрешите пригласить ткройте буквально любую иллюстриро-ванную книгу по антропологии — наткне-

тесь на изображения танцев, колдовства, ри-туалов и культов. Напрасно вы будете искатьподробности того, как конкретное племя ве-дет себя во время приема пищи, как мужчи-ны ухаживают за женщинами, как семьи вос-питывают детей. Это не случайно. Традицииеды, ухаживания и воспитания практическиодинаковы во всем мире. Тогда как мифы тво-рения, способы разрисовки тела, прически,магические заклинания и танцы отражаютзначимые культурные особенности. Именноони отличают один народ от другого. В такиевещи инвестируется уйма времени, сил ипрестижа. Собственно, ради них люди и жи-вут. Найти новогвинейское племя, для кото-рого слова «танец», «миф» и «церемония»(надлежащим образом переведенные, разуме-

ется) вообще ничего бы не значили, так женевозможно, как и то, которое не знало бызначения слов «голод», «любовь» или «семья».Ритуал универсален, но его детали специфич-ны.

По моему мнению, один из способов по-нять ритуал — это рассматривать его как спо-соб подкрепления культурного единодушия втаком биологическом виде, который управля-ется коллективизмом и конкуренцией междуколлективами. Человечество, полагаю, всегдаразделялось на враждебные и соперничаю-щие племена. И те, кто находил способ вби-вать культурный конформизм в головы своихсородичей, преуспевал больше тех, кому этоне удавалось.

Антрополог Лайл Стедман убежден: риту-ал — это нечто большее, чем просто демон-страция принятия традиции. Он поощряет со-трудничество и самопожертвование. Прини-мая участие в танце, религиозной церемонииили офисной вечеринке, вы подчеркиваетесвою готовность к сотрудничеству с другимилюдьми. Спортсмены поют национальныегимны перед выходом на поле, родители тер-

пят шантаж своих чад на Хэллоуин, владелецдома открывает двери колядующим на Рож-дество, старший доктор смеется сквозь зубынад пьесой студентов-медиков в конце се-местра, прихожане в церкви хором поютпсалмы, толпа футбольных болельщиковустраивает на трибунах «волну». В каждом изэтих случаев подтекст происходящего очеви-ден всем: мы — часть одной команды, мы —на одной стороне, мы — все как один165.

Наиболее ярко это проявляется в танце,представляющем собой не что иное, как рит-мичное движение людей в унисон друг с дру-гом. Историк Уильям Макнил утверждает:необъяснимое очарование танцем должноиметь некое отношение к установлению ко-оперативного духа, эмоциональному объеди-нению участников и акцентированию само-бытности группы. Танцы в дописьменных об-ществах Африки и Южной Америки практи-чески не имели отношения к ухаживаниюили сексуальной демонстрации. Они былиритуалом, подчеркивавшим командный дух.Толпа южноафриканцев, устраивающая по-литическую демонстрацию и ритмично дер-

гающаяся под музыку, намного ближе к кор-ням и целям танца, чем пары, всю ночь на-пролет кружащиеся в венском вальсе побальной зале166.

Похожий аргумент был выдвинут и по по-воду истоков музыки — в частности филосо-фом Энтони Сторром. Она возбуждает и эмо-ционально волнует вполне предсказуемым иуниверсальным образом — и именно поэтомусопровождает все фильмы. «Ритм и гармонияпроникают в потаенные уголки души», — го-ворил Сократ. Блаженный Августин согла-шался, прибавляя, что грешно считать цер-ковное пение более проникновенным, неже-ли саму истину, о которой поется. Во времяодного из концертов выдающемуся дирижеруГерберту фон Караяну измерили пульс. По-следний менялся с настроением музыки, а неэнергии дирижирования. Кроме того, во вре-мя дирижирования он изменялся гораздобольше, чем когда Караян пилотировал и са-жал свой самолет.

Музыка будит эмоции. Эволюционная вы-года от их пробуждения может заключаться всинхронизации и гармонизации эмоциональ-

ного настроения группы людей в тот момент,когда для дальнейшего продвижения личныхпотребностей необходимо действовать в ин-тересах группы. Пифагорейцы называли му-зыку примирением враждующих элементов.Быть может, она не случайно так тесно связа-на с проявлениями групповой лояльности —пожалуй, даже больше, чем танец. Псалмы,футбольные «кричалки», национальные гим-ны, военные марши: музыка и песни, вероят-но, относились к определяющим группу ри-туалам задолго до того, как стали служитьиным целям. Кстати, на свете существует од-но животное, реагирующее на ритм и мело-дию похожим образом. Обезьяны гелада (илиих еще называют «кровоточащее сердце» из-за розового, не покрытого шерстью пятна нагруди, которое краснеет во время брачногопериода) живут очень крупными группамина горных плато Эфиопии. На мелодичное пе-ние сородичей отвечают сплоченнием и про-явлением единодушия. Людям свойственното же самое: «культурное согласие относи-тельно рисунка ритма и мелодии (то есть пес-ня, которую поют все вместе) рождает пере-

живания, которые по крайней мере в течениепения захватывают участников и вызывают уних сходные эмоциональные реакции»167.

Что касается религии, то универсализм со-временного христианского учения мастерскизатушевывает очевидную ее особенность —она почти всегда акцентирует внимание наразличиях между внутренней и внешнейгруппами. Мы и они, израильтяне и фили-стимляне, евреи и гои, спасенные и обречен-ные, верующие и безбожники, последователиАрия и Афанасия, протестанты и католики,индуисты и мусульмане, сунниты и шииты.Религия учит своих адептов, что они — из-бранные, а их ближайшие соперники — про-клятые дураки, а то и вовсе «недолюди». Вэтом нет ничего удивительного, ибо боль-шинство религий образовались из культовплеменных раздробленных обществ. Соглас-но Эдварду Гиббону, немалая часть римскоговоенного успеха определялась именно рели-гией: «приверженность римских легионеровустановленным стандартам вдохновляласьсовокупным влиянием религии и чести. Золо-той орел, сиявший перед легионом, был объ-

ектом их глубочайшей преданности. Егонеодушевленность значения не имела — бро-сить этот священный символ в час опасностисчиталось величайшим грехом»168.

Джон Хартунг, антрополог, посвящающийвсе свое свободное время изучению истории,взял излюбленную иудеями и христианамифразу «Возлюби ближнего своего как самогосебя» и подверг ее тщательному анализу. Со-гласно Торе (Ветхий Завет), она была произ-несена во время скитания израильтян по пу-стыне. Последние были измучены постоян-ными распрями и жестокими междоусобица-ми, жертвами которых ненезадолго до этогостали 3000 человек. Моисей, стремясь поддер-жать согласие в народе, придумал многозна-чительный афоризм о любви к соседям, ноконтекст его высказывания ясен. Он относит-ся непосредственно «к детям твоего народа» ине призывает к общей благожелательности.«Для большинства религий характерны паро-хиальные взгляды, — считает Хартунг, — по-скольку на основе религий создавались сою-зы, чье выживание зависело от конкуренциис другими группами. Такие религии и внутри-

групповая мораль, которую они питают, пере-жили конкуренцию, их породившую».

Хартунг идет еще дальше. Десять запове-дей, заявляет он, относятся к израильтя-нам — но не к язычникам, что неоднократноподчеркивается в Талмуде. О том же говори-ли такие ученые, как Маймонид, а также ца-ри и пророки Торы. Современные переводы бла-годаря примечаниям, редактуре и невернымтолкованиям обычно затушевывают сейфакт. Но, как бы там ни было, геноцид являл-ся такой же центральной частью инструк-ций бога, как и нравственность. Когда ИисусНавин в один день убил 12 тысяч язычников ивознес хвалу Господу, выгравировав десять за-поведей в камне — включая фразу «не убий», —он не лицемерил. Подобно хорошему группово-му селекционеру, еврейский бог был суров ковнешней группе и добр ко внутренней.

Все это я пишу не для того, чтобы задетьевреев. Даже Маргарет Мид[47] (а уж она всемавторитетам авторитет) утверждала, что за-прет на убийство человеческих существ все-гда и везде интерпретировался с точки зре-ния дефиниции людей как таковых. Люди —

принадлежащие к данному конкретному пле-мени, а остальные — суть «недочеловеки».Как сказал Ричард Александер, «правиланравственности и законы, похоже, созданыне для гармонии в обществе, а для обеспече-ния сплоченности, достаточной для отпугива-ния врагов»169.

Христианство, конечно, учит любви нетолько к христианам, но и ко всем людям. Восновном это заслуга апостола Павла. Ведь вЕвангелиях Иисус, во-первых, часто обознача-ет различие между евреями и язычниками, аво-вторых, дает понять, что обращается ис-ключительно к первым. Апостол же Павел,живя в изгнании среди язычников, пропове-довал обращение неверующих, а не истребле-ние их. Впрочем, практика несколько отлича-лась от проповедей. Крестовые походы, ин-квизиция, 30-летняя война и сектантские рас-при, до сих пор мучающие Северную Ирлан-дию и Боснию, подтверждают склонностьхристиан любить лишь тех своих соседей, кторазделяет их убеждения. Христианство неслишком-то снизило этнические и нацио-нальные конфликты. Если уж на то пошло,

оно, наоборот, разожгло их.Суть вышесказанного не в том, чтобы вы-

ставить религию первопричиной или источ-ником племенного конфликта. В конце кон-цов, как указывал сэр Артур Кейт, Гитлер усо-вершенствовал двойной стандарт внутриг-рупповой морали и внешнегрупповой жесто-кости, окрестив свое движение национал-со-циализмом. Вторая часть названия означалакоммунитаризм внутри племени, а первая —его злобную наружность. Никакой необходи-мости прибегать к религиозным соображени-ям не было. Однако, учитывая, что человече-ству присущ племенной инстинкт, питаемыймиллионами лет групповости, религии про-цветали. Это процветание обеспечивалосьтем, что подчеркивась общность обращен-ных, с одной стороны, и пороки и бедствияязычников, с другой. Свое эссе Хартунг закан-чивает на грустной ноте: он сомневается, чтовсеобщая нравственность не только можетбыть привита религиями с такими традици-ями, но и вообще когда-либо будет достигну-та — разве что земляне объединятся передлицом инопланетного вторжения170.

Правило эволюции гласит: чем вышестепень сотрудничества внутри об-ществ, тем яростнее битвы междуними.

Если доброе отношение людей друг к другуобъясняется исключительно врожденной ксе-нофобией, усвоенной за тысячи лет межгруп-пового насилия, то моралистам утешитьсянечем. Не найдут здесь поддержки и те, ктопризывает действовать во благо человечестваили Геи, всей планеты. Как указывал ДжорджУильямс, противопоставлять нравственностьгруппового отбора и безжалостность индиви-дуальной борьбы примерно то же самое, чтосопоставлять геноцид и убийство. Муравьи итермиты не отказывались, как утверждалКропоткин, от Гоббсовой войны: она идет по-прежнему, только уже между армиями, а неотдельными особями. Голые землекопы,столь дружелюбные внутри колонии, извест-ны своей агрессивностью по отношению кземлекопам из других общин. А вот стаистрижей, напротив, не испытывают злобы кдругим стаям.

Правило эволюции, которое мы никак не

можем обойти, гласит: чем выше степень со-трудничества внутри обществ, тем ярост-нее битвы между ними. Возможно, мы дей-ствительно одни из наиболее склонных к со-трудничеству социальных существ на плане-те. Но мы же и самые воинственные.

Такова темная сторона коллективизма улюдей. Но есть и светлая. Имя ей — торговля.

Глава десятая. В которой мыубеждаемся, что, благодаря

обмену, два плюс дваравняется пяти Выгоды торговли

«Каждое животное вынуждено забо-титься о себе, защищать себя само-стоятельно и независимо от других ине получает решительно никакой вы-годы от разнообразных способностей,которыми природа наделила подобныхему зверей. Напротив, среди людей са-мые несходные дарования полезны од-но другому. Различные их продукты —благодаря склонности к торгу и обме-ну — собираются как бы в одну общуюмассу, и каждый человек может ку-пить себе любое количество произве-дений других людей, в которых он нуж-дается».Адам Смит. Исследование о природе ипричинах богатства народов. 1776

На полуострове Йорк в Северной Австралиив устье реки Колеман живут аборигены

йир-йоронт. До недавнего времени они пре-бывали буквально в каменном веке. У них небыло металлических орудий труда, они и всамом деле существовали за счет охоты и со-бирательства, не занимались земледелием иодомашнили всего одно-единственное живот-ное — собаку. Не имелось у них никакой пра-вительственной системы и ничего такого, чтоможно было бы назвать законом. Следова-тельно, они не располагали ни одним из ве-личайших изобретений, благодаря которым,как считается, возникла наша цивилизация:ни железом, ни государством, ни земледели-ем, ни судебной системой, ни письменно-стью, ни наукой.

И все же была у них одна вещь, которуюмы бы сочли современной, такая вещь, кото-рую мы обычно считаем невозможной без го-сударства, без судебной системы и без пись-менности. Речь идет о сложной системе тор-говли.

Йир-йоронт пользовались полированны-ми каменными топорищами, аккуратно при-

деланными к деревянной рукоятке. Топорывысоко ценились и почти никогда не лежалибез дела. С их помощью женщины собиралихворост для костров, строили и чинили хижи-ны к сезону дождей, выкапывали коренья ивалили деревья, чтобы добыть волокно ифрукты. Мужчины брали их на охоту и ры-балку. Ими вырубали дикий мед из расщелинстволов деревьев и предметы для тайных це-ремоний. Топоры принадлежали мужчинами одалживались женщинами.

Это племя живет на ровном песчаном по-бережье. Ближайшие каменоломни, в кото-рых можно добыть подходящий для изготов-ления топоров камень, находятся в 400 миляхк югу. Между территорией, принадлежавшеййир-йоронт, и каменоломнями проживаетмножество других племен. Чтобы собратькамни для новых топорищ, аборигены, пред-положительно, могли ходить на юг каждыенесколько лет — но это означало бы большойриск и потребовало бы слишком много време-ни. К счастью, в этом не было необходимости.Каменные топоры попадали к ним из племен,живших возле каменоломен. Существовала

длинная цепочка торговых партнеров — при-чем йир-йоронт не являлись последним еезвеном: как и все остальные, они передавалитопоры дальше на север в обмен на копья снаконечниками из шипов скатов-хвостоко-лов, идущие на юг.

Обмен происходил один на один: каждыйучастник имел партнера в соседнем племени.Система работала вовсе не благодаря некоемуобщему плану — йир-йоронт изготавливаютнаконечники для копий и обменивают копьяна топоры. Она работала потому, что цена бы-ла разная. Абориген йир-йоронт мог приобре-сти одно каменное топорище у своего южногососеда за дюжину копий, а затем продать егосеверному соседу за полторы дюжины. Такимобразом, он наваривал на сделке, а значит,ему было выгодно передавать топорища даль-ше. По мере того как копья уходили все глуб-же на юг, их ценность относительно камен-ных топорищ возрастала. В 150 милях от бере-га одно копье стоило одно топорище. Ко вре-мени достижения каменоломни, оно, вероят-но (хотя это нигде не записано), стоило ужедюжину топорищ. Большинство людей, осу-

ществлявших обмен, не производили ни тони другое — они выступали посредниками и,безусловно, извлекали из этого занятия при-личную прибыль (то есть оставляли несколь-ко топорищ и несколько копий себе). Факти-чески они открыли арбитраж — покупатьчто-либо там, где оно дешево, и продаватьтам, где оно дорого.

Если не считать периодических кровавыхстолкновений с белыми поселенцами, к кон-цу XIX века йир-йоронт по-прежнему остава-лись изолированы от современного мира.Тем не менее стальные топоры, которые наюге раздавали миссионеры, у них уже были.

Железные топорища были настолько луч-ше каменных, что стоили намного дороже.Отчаянно желая обладать ими, йир-йоронтшли на крайние меры, лишь бы добыть нуж-ные средства. Племенные сборища во времясухого сезона, во время которых мужчины по-лучали от партнеров годовой запас каменныхтопоров, теперь стали менее радостными.Чтобы получить один стальной, мужчинайир-йоронт должен был дать неизвестномуторговцу попользоваться своей женой 171.

Т

Торговые войны

орговая система племени йир-йоронт длячеловека каменного века отнюдь не явля-

лась чем-то из ряда вон выходящим. Однакоона иллюстрирует два очень важных момен-та. Во-первых, торговля — это выражение раз-деления труда. Аборигенам йир-йоронт с лег-костью давалась ловля хвостоколов, а племе-нам, жившим рядом с каменоломнями — до-быча камня. Если каждое сообщество делалото, что умело лучше всего, и обменивало ре-зультаты своего труда на результаты трудадругого племени, оба только выигрывали. Ипосредники тоже. Так, рабочий муравей иматка выигрывают от того, что каждый спе-циализируется на своем деле. Тело работаетлучше, потому что желудок выполняет то, ра-ди чего он создан, а результаты своей работывносит в общий с другими частями тела ко-тел. Жизнь, как мы уже говорили, не являетсяигрой с нулевой суммой — иными словами,на каждого победителя не обязательно долж-но приходиться по побежденному.

Жизнь не является игрой с нулевойсуммой — на каждого победителя необязательно должно приходиться попобежденному.

А во-вторых, пример аборигенов йир-йо-ронт четко показывает, что коммерция —изобретение отнюдь не современное. Невзи-рая на все возражения Карла Маркса и МаксаВебера, простая идея доходов от торговли ле-жит в самом сердце как современной, так идревней экономики. И капитал здесь ни причем. Процветание — это определяемое тор-говлей разделение труда, не более того. Людиоткрыли эту истину и пользовались ею за ты-сячи лет до рождения Адама Смита и ДавидаРикардо. Йир-йоронт находились, как согла-сились бы и Руссо с Гоббсом, в «естественномсостоянии». И все-таки ни один деспотичныймонарх не навязывал им общественный дого-вор, каковой Гоббс считал необходимым. Непребывали они и в асоциальном блаженстве,как фантазировал Руссо. Напротив, торговля,специализация, разделение труда и сложныесистемы натурального обмена уже являлисьчастью жизни охотников-собирателей. Не ис-

ключено, что они существовали многие сот-ни тысяч лет. Может, даже миллионы. Вот, кпримеру, Homo erectus (человек прямоходя-щий) 1,4 миллиона лет назад массово добы-вал камень и изготавливал орудия в специа-лизированных каменоломнях, скорее всегона «экспорт».

Человек — охотник-собиратель. Человек —примат саванны. Человек — моногамныйколлективист. И человек — меняла по приро-де. Обмен ради взаимной выгоды стал частьючеловеческой жизни с тех самых пор, какHomo sapiens выделился в отдельный биоло-гический вид, если не раньше. Нет, это не со-временное изобретение.

И все же вы напрасно будете искать в ан-тропологической литературе признания нетолько древности торговли, но и ее распро-страненности в доиндустриальных обще-ствах. Тому есть простое объяснение, и при-мер йир-йоронт четко его иллюстрирует. Ктому времени, как на место пребывает антро-полог, изначальные торговые модели дав-ным-давно оказываются вытесненными за-падными товарами. Йир-йоронт получили

свои первые стальные топоры задолго до то-го, как стали регулярно встречаться с белымилюдьми. А значит, исследователи всегда бу-дут недооценивать роль торговли во временаохоты-собирательства172.

Торговля — полезная сторона человече-ской коллективности. Я утверждал, что люди,как и шимпанзе, отличаются своей необыч-ной приверженностью к территории группыи межгрупповому конфликту. Мы собираемсягруппами, и та общая судьба, которую мы де-лим с другими членами своего союза, порож-дает в нас смесь ксенофобии и культурногоконформизма и инстинктивного подчиненияболее крупному целому. И все это отчастиобъясняет нашу кооперативную природу.

Обмен ради взаимной выгоды стал ча-стью человеческой жизни с тех самыхпор, как Homo sapiens выделился в от-дельный биологический вид, если нераньше.

С другой стороны, разделение на группыделает возможной торговлю между специали-зированными альянсами. Стаи шимпанзе за-крыты: между ними не происходит взаимо-

обмена, за исключением того, который осу-ществляется через насилие и эмиграцию. Че-ловеческие группы не являются и никогда небыли абсолютно закрытыми: они проницае-мы173. Люди из разных родов встречаются нетолько чтобы подраться, но и для обмена то-варами, информацией, пищей. Блага, которыеони получают в результате, либо редки самипо себе, либо непредсказуемы в своей доступ-ности. В некоторых случаях потребность в об-мене могут измыслить нарочно, ибо он сти-мулирует торговлю. Наиболее ярким приме-ром является племя яномамо, живущее в ве-несуэльских дождевых лесах и изученное На-полеоном Шаньоном.

Последний утверждает, что яномамо пре-бывают в состоянии хронической войны меж-ду деревнями. Насильственная смерть обыч-на среди мужчин, похищение — среди жен-щин. Но это не похоже на ситуацию у шим-панзе — Гоббсовой войны каждой группыпротив всех. Дело тут гораздо тоньше. Клю-чом к успеху для деревни яномамо выступаетальянс с другим поселением. Сложная сеть со-глашений объединяет различные деревни в

конкурирующие альянсы. Как отдельные осо-би шимпанзе и дельфинов заключают пактымежду особями, так группы людей заключаютальянсы друг с другом.

В качестве клея для них используется тор-говля. Согласно Шаньону, деревни яномамонамеренно создают между собой разделениетруда — оправдание торговле, надежноскрепляющей политический альянс междуними.

«Каждая деревня что-то поставляет сво-им союзникам. Это могут быть собаки, гал-люциногенные вещества (и выращиваемые, исобираемые), наконечники и древки для стрел,луки, хлопковая пряжа, гамаки из хлопка иливиноградной лозы, корзины нескольких видов,глиняные горшки, а если деревни установиликонтакт с западным миром, то и стальныеорудия труда, рыболовные крючки и алюми-ниевые горшки»174.

Дело вовсе не в том, что одна деревня име-ет лучший доступ к особому сырью, чем дру-гая. Каждая из них, в принципе, могла бы удо-влетворить собственные потребности. Но лю-ди намеренно этого не делают, потому что —

хотя Шаньон и сомневается в сознательностимотива — обмен стимулирует торговлю, азначит, и альянсы. В качестве примера уче-ный приводит деревню, которую снабжалосоюзное поселение глиняными горшками.Жители первой утверждали, что не умеютили забыли, как делать такие горшки. Однакоедва союз распался, они быстро все вспомни-ли. Деревни яномамо в основном обменива-ются артефактами, а не пищей. Полагаю, этохарактерная черта ранней торговли — опоране на экологическое, а на технологическоеразделение труда.

Народ яномамо из Амазонии занимался са-доводством и охотой на протяжении относи-тельно короткого периода времени — менее10 тысяч лет, тогда как аборигены Австралииохотились и собирали примерно в шесть раздольше. Тем не менее их модели торговлиудивительно схожи, включая — это особенноважно — связь между коммерцией и реци-прокными пиршествами. Шаньон полагает,что именно последнее — так сказать, цель, аторговля — всего лишь предлог. Ведь именноиз пиршеств вытекает дружба, цементирую-

Э

щая альянс, который так ценен в военныхдействиях. По сути, является ли коммерцияспособом или целью, наверное, не так уж иважно. Как ни крути, она — предшественникполитики, а не ее следствие.

Торговое право то потрясающие открытие. Если торговляпредшествует праву, тогда весь домик из

философских карт рушится. Джереми Бентам[48] говорил: «До законов не было собственно-сти. Уберите законы, и право собственностипрекратится». Даже наиболее убежденныесторонники свободной торговли имели обык-новение утверждать, что в условиях промыш-ленной экономики правительство должно со-блюдать нейтралитет, обеспечивая соблюде-ние договоров между торговцами. Без воз-можности обращения к закону и защиты состороны государства, коммерция хрупка и влюбой момент может исчезнуть.

Но это шиворот-навыворот! Правитель-ство, закон, правосудие и политика не тольковозникли гораздо позже торговли, но и под-чиняются ей там, где она занимает лидирую-

щие позиции. Это утверждение справедливоне только в отношении охотников-собирате-лей, но и, как выясняется, средневековых куп-цов. Современное коммерческое право былоизобретено и претворено в жизнь не прави-тельствами, а самими торговцами. Позже, ко-нечно, правительства попытались исправитьситуацию, но, надо признаться, в основном, скатастрофическими последствиями.

Вернемся в Европу XI века. Благодаря раз-личным инновациям, сельскохозяйственнаяпроизводительность повысилась, излишекрабочей силы переместился в города и занял-ся изготовлением непищевых товаров, обменпоследних, производимых ремесленниками,на продукты питания приносил выгоду и им,и крестьянам, а также дал толчок к дальней-шему экономическому процветанию. Впер-вые за всю историю торговля достигла такихобъемов, что возник целый новый класс пре-успевающих профессиональных торговцев —купцов. По мере того, как экономическая экс-пансия продолжалась, некоторые из них на-чали искать возможности использовать срав-нительные преимущества между странами.

Но купец на чужбиане, во-первых, не мог об-ратиться к своему суверену в случае обмана,а во-вторых, не был уверен в одинаковостистандартов за границей и дома. Тогда купцыстали объединяться и самостоятельно форму-лировать правила игры. Так родился lexmercatoria. Государство его не признавало. Онбыл добровольно создан, добровольно приме-нялся и добровольно исполнялся. Он былсродни обычаям и традициям клуба.

Lex mercatoria эволюционировал. Путеместественного отбора хорошие обычаи и дей-ственные способы улаживания споров вытес-нили плохие и недейственные. К середине XIIвека купцы, путешествовавшие за границей,в рамках торгового права пользовались суще-ственной защитой в спорах с местными тор-говцами. Единственной и крайней санкциейпротив нарушителя был остракизм. Но, какмы уже убедились, он — довольно-таки мощ-ная сила. Купец с репутацией мошенника немог дальше заниматься своим ремеслом. Тор-говцы формировали собственные суды, болееэффективные и единообразные, чем королев-ские и государственные. Набор стандартных

правил и традиций оплаты счетов, погаше-ния процентов и разрешения споров приме-нялся на всем континенте — и без малейшегоруководства сверху. Универсальность без мо-нополии.

Рынки, обмены и правовые нормы мо-гут развиться прежде, чем правитель-ство или любой другой монополистсформулирует собственные правила.Они сами определяют свои принципы,ибо являются частью человеческойприроды уже много миллионов лет.

К XII веку коммерческие посредники ис-пользовали новую концепцию — кредит. Этобыл большой шаг вперед по сравнению с на-туральным обменом и деньгами, которые то-гда уже утратили единообразие и взаимоза-меняемость, какие за ними стояли во време-на Древнего Рима.

Начали появляться банкиры, а вместе сними закладные, контракты и векселя.

Все они определялись торговым правом, ане государственными законами. Правитель-ства еще не поняли, что происходит. Посте-пенно развилась полностью частная, добро-

вольная и неформальная система обмена.Спохватившись, правительства начали

действовать. Они ввели торговые обычаи внациональные законодательства, разрешилиапелляцию к королевским судам и, конечно,брали кредиты. Генрих II был не очень хоро-шим законодателем, зато оказался великим«закононационализатором». Торговые судынемедленно лишились своей силы — из-заугроз апелляций в высшие королевские ин-станции, — и система утратила адаптируе-мость. Теперь для изменения закона былоуже недостаточно, чтобы возник новый обы-чай и заместил старый — требовались специ-альные акты королей и парламентов. Расту-щие цены и перегрузка официальных судовбыстро лишили систему ее скорости и эко-номности.

Позже переполненные суды начинал обхо-дить торговый арбитраж (третейский суд),возникший в Ливерпуле среди купцов, недо-вольных пагубным влиянием американскойгражданской войны на торговлю хлопком.Несколько лет в Америке процветала частнаясправедливость, стиль «судья по найму, и

О

лишь деятельность юристов препятствовалавторичной приватизации гражданского пра-ва. Вывод ясен, как божий день.

Рынки, обмены и правовые нормы могутразвиться прежде, чем правительство илилюбой другой монополист сформулирует соб-ственные правила. Они сами определяютсвои принципы, ибо являются частью челове-ческой природы уже много миллионов лет175.

Золото и серебро т представителя племени йир-йоронт, об-менивающего наконечники копий на ка-

менные топорища, до Джорджа Сороса, дела-ющего ставки против фунта на валютномрынке, всего один шаг — а то и вовсе ни одно-го. Оба занимаются одним и тем же простымарбитражем: купить дешево, продать дорого.В том, что первый обменивается полезнымитоварами, а второй — электронными сообще-ниями, которые, в теории, могут быть обмене-ны на легко воспламеняющиеся бумажки, ли-шенные всякого практического использова-ния, существенной разницы нет. Деньги —это заменитель товаров.

На полпути между племенем йир-йоронт иДжорджем Соросом находится коррумпиро-ванный французский государственный дея-тель XV века по имени Жак Кер. Он был глав-ным argentier[49] французского короля КарлаVII и отвечал за чеканку серебряных монет.Эта должность хлебная не только сама по се-бе. Из своего выгодного положения Кер поста-рался извлечь максимальную выгоду. По-скольку в 1453 году его привлекли к суду пообвинению в коррупции, мы знаем кое-какиеподробности из материалов дела. Обогащалсяказначей следующим образом: отправлял ко-рабли, груженные серебряными монетами, изМарселя в Сирию, там их продавал, покупалзолото и привозил его во Францию. Один изтаких кораблей вез около 10 тысяч серебря-ных марок176.

Почему? Сам Кер объяснял свои действиятак: «Il a prouffi t a porter argent blanc en Suyrie,car quand il vault 6 escus par deca il en vault 7par dela». Иными словами, в Сирии на одно ито же количество серебра можно было купитьна 14 % больше золота, чем во Франции. Та-кая разница в цене более чем покрывала рас-

ходы и риск переправки монет через Среди-земное море. Кроме того, он мог подмешать ксеребру немного меди — и явно этим не брез-говал: в любом случае, на монете стояла ге-ральдическая лилия, свидетельствующая очистоте металла.

Причины вышеупомянутой разницы в це-не так же увлекательны, как и показательны.Давайте отойдем от Жака Кера лет этак на 500и взглянем, что творилось в конце I тысячеле-тия нашей эры. В то время серебряные моне-ты буквально исчезли из арабского мира, азолотые — из христианского, что отражалообилие хороших рудников и способность пра-вителей чеканить монету высокого качества.Вследствие европейского спроса на серебро, авосточного — на золото, золото в пересчетена серебро в мусульманском мире стоило до-роже, чем в христианском.

Так бы все и продолжалось, если бы некрестовые походы. Крестоносцы брали с со-бой как можно больше золота, хотя их подви-ги оплачивались, главным образом, сереб-ром. Едва закрепившись в Леванте, они нача-ли чеканить серебряные монеты. Разумеется,

большое количество последних вскоре оказа-лось в руках мусульманских торговцев, на-чавших использовать их в собственной ком-мерции. Аналогичным образом поступили икрестоносцы с золотыми монетами, захвачен-ными или приобретенными у арабов.

Кроме того, крестоносцы, как правило, че-канили золотые монеты более низкой пробы.Из-за этого началось постепенное вытеснениезолотой валюты арабских народов — вступилв силу закон Грешема. Впрочем, это было ужене важно: благодаря крестоносцам, в араб-ские страны теперь попадало столько сереб-ра, что впервые за более чем 100 лет онивновь смогли ввести в обращение собствен-ные серебряные монеты. Спрос на этот ме-талл вырос, и соотношение между ценой се-ребра в золоте в Европе и на Востоке поменя-лось на прямо противоположное.

Едва это произошло, перед предпринима-телями открылись блестящие перспективы.Они чеканили фальшивые арабские серебря-ные монеты либо в таких анклавах христиан-ства, как Акра, либо в самой Европе, пере-правляли их на судах на восток и обменивали

на золото. Хотя на этих монетах — miliares —стоял девиз «Нет бога, кроме Аллаха и Мухам-мед — посланник его, Махди — наш имам»,их чеканили французские и итальянские кня-зья, герцоги и даже епископы в Арле, Марсе-ле и Генуе. В 1260-х годах набожный корольФранции Людовик Святой, напуганный по-добным богохульством, уговорил упрямогопапу Иннокентия IV запретить подобнуюпрактику. С тех пор она продолжалась тайно.

В течение XIII века христиане отчеканилидля использования в арабском мире примернотри миллиарда miliares, на что ушло 4000тонн серебра. Это равнялось 25 годам макси-мальной добычи на европейских серебряныхрудниках. Вся выработка шахт в Сербии, Бос-нии, Сардинии и Богемии шла исключительнона торговлю miliares. Неудивительно, что се-ребряных монет в Европе стало не хватать.Поскольку во Франции самым выгодным былоотправить их на юг и там переплавить вmiliare, правителям все труднее и труднееудавалось поддерживать запас хороших мо-нет в собственных королевствах. Постепенноих валюты начали обесцениваться.

Как же могли арабы заплатить за все этосеребро? Да легко: золотом. К его рудникам вАравии и Центральной Азии прибавилось то,что доставлялось караванами верблюдов изГаны. Этим путем золота поступало так мно-го, что временами в Египте оно стоило столь-ко же, сколько серебро или даже соль. А те-перь поставьте себя на место итальянскоговластителя. Серебра отчаянно не хватает, за-то у ваших подданных купцов на руках нахо-дится огромное количество золота, приобре-тенного в обмен на серебряные miliares. Чтовы сделаете? Самое разумное — начать чека-нить золотые монеты. В 1252 году так посту-пили Венеция и Генуя. В течение следующих100 лет их примеру последовала большаячасть Европы. Результат: увеличение при-быльности торговли за счет повышения спро-са на золото. В 1339 году, когда большинствонемецких правителей начали чеканить золо-тую монету, 1 грамм этого металла стоил 21грамм серебра. А в Сирии и Египте он стоилмаксимум 10–12.

Эти странные волны обмена, известныекак биметаллические потоки, кажутся край-

не бессмысленными. Деньги есть деньги, изчего бы они ни были сделаны. Если, как яутверждал, торговля — это древний человече-ский обычай, позволяющий нам на большихрасстояниях извлекать прибыль из разделе-ния труда, какой смысл менять золото на се-ребро? Вы не можете съесть ни первое, нивторое. Если бы серебро никогда не существо-вало и человечеству был бы доступен толькоодин неокисляющийся металл, энергию иусилия, зря вбуханные в обмен золота на се-ребро, удалось бы сэкономить. Вместо этогоможно было бы сосредоточиться на арбит-ражных операциях с товарами: скажем, обме-нивать шелк на пшеницу. Но биметалличе-ские потоки были средневековым эквивален-том валютных рынков177.

Различие между племенем йир-йоронт иторговлей компьютерами, с одной стороны, игосподами Соросом и Кером, с другой, все-та-ки есть. Заключается оно вот в чем. Торговляйир-йоронт, равно как и отправка мне из Япо-нии компьютера, на котором я сейчас пишуэту книгу, выгодна обеим сторонам. Чегонельзя сказать о спекуляциях на валютных

В

рынках. Прибыль мистера Сороса — прямойперевод денег от идиотического правитель-ства, вбившего себе в голову, будто можетконтролировать курс своей валюты. Прибыльмистера Кера — прямой перевод от француз-ской экономики, чье серебро он фактическикрал. Если есть разделение труда, то торгов-ля — это процедура с ненулевой сумой. Но ес-ли разделения нет — с нулевой.

Только сравните о всей науке об обществе имеется, согласнонекоему выдающемуся современному эко-

номисту, всего одна теория, которая и верна,и нетривиальна одновременно178. Это законсравнительного преимущества Давида Рикар-до[50]. Он крайне алогичен, ибо подразумева-ет, что одна страна может располагать срав-нительным преимуществом в производствекакого-то продукта, даже если его производ-ство у нее менее эффективно, чем у ее торго-вого партнера.

Допустим, племена обмениваются толькодвумя товарами: копьями и топорами. Од-но — исключительно в рамках рассужде-

ния, — Япония, хорошо делает первые иочень хорошо вторые, а другое — Британия —плохо копья и очень плохо топоры. На пер-вый взгляд кажется, что Японии имеет смыслделать и копья, и топоры и не заниматьсяторговлей вообще.

Но не торопитесь. Копье стоит определен-ное количество топоров. Предположим, однокопье стоит один топор. То есть каждый раз,когда первое племя делает копье, оно произ-водит единицу для обмена с другим племе-нем, которое в свою очередь делает топор. По-скольку изготовление топора отнимает у пер-вого племени меньше времени, чем копья(Япония делает топоры очень хорошо), разум-но сделать дополнительный топор и обме-нять его на копье, изготовленное вторым пле-менем. Второе племя рассуждает так же. Каж-дый раз, выбирая между производством топо-ра или копья, оно делает выбор в пользу ко-пья (Британия делает копья плохо, как указа-но в условиях задачи). Копье оно делает быст-рее и может обменять его на топор у первогоплемени. Следовательно, если одно племяспециализируется на топорах, а другое на ко-

пьях, оба только выигрывают. Это истинно,несмотря на тот факт, что первое племя дела-ет копья лучше, чем второе.

Таково было открытие Давида Рикардо.Сам он был человеком успешным. Родился вЛондоне в 1772 году в семье датского торгово-го банкира. В 14 лет начал работать на отца,позже влюбился в девушку-квакершу и, отка-завшись от иудаизма, женился на ней. В 22года Давид, имея за душой 80о фунтов стер-лингов, начал спекулировать на фондовойбирже. За четыре года он разбогател, за 20сколотил состояние, по разным оценкам со-ставлявшее от 500 тысяч до 1,6 миллиона фун-тов. В чем же фокус? Рикардо извлекал при-быль из того обстоятельства, что другие инве-сторы чересчур остро реагируют на новости:он покупал, когда известия были хорошими,и продавал, когда они были плохими — зная,что так же поступят и все остальные. В 1815году он заработал еще одно состояние: пред-полагая, что Веллингтон выиграет битву приВатерлоо, он скупил английские государ-ственные ценные бумаги179.

В 1819 году Рикардо вошел в парламент и

быстро приобрел репутацию лучшего эконо-миста. В палате общин он отстаивал дело сво-бодной торговли, однако существенных успе-хов не добился. В 1846 году хлебные законы*были отменены, но он этого уже не увидел180.

Закон сравнительного преимущества Ри-кардо — идея настолько невероятная, что исегодня над политиками будут смеяться,вздумай они ее отстаивать. И все-таки онаверна. В качестве доказательства рассмот-рим простой пример. Уинстон Черчилль былприличным каменщиком — лучше многих(это правда). Но ему было выгоднее нанятьдругого каменщика и заплатить тому день-ги, ибо сам он был еще лучшим политиком.Выводы очевидны. Даже если производствовсех мыслимых товаров на свете в Японии эф-фективнее, чем в Британии, всегда найдутсявещи, которые Стране восходящего солнца бу-дет выгодно покупать на Туманном Альбио-не, ибо Япония может получить их больше,обменивая на товары, которые она делаетлучше других своих товаров181.

Вам кажется, что я слишком вожусь с этимвопросом? Если закон сравнительного пре-

имущества был известен с 1817 года,Общее название законов, с 1791 по 1846 го-

ды регулировавших ввоз и вывоз зерна и дру-гих продуктов земледелия — в основном бла-годаря высоким ввозным и низким вывоз-ным пошлинам. — Прим. переводчика.

то почему, спросите вы, он говорит о немтак, словно это недавнее открытие? Моя цель,однако, заключается не в том, чтобы по-ново-му сформулировать доводы против протекци-онизма в пользу свободной торговли, что яв-ляется обычным продолжением обсужденийДавида Рикардо. Я хочу подчеркнуть неумо-лимые преимущества специализации науровне как индивида, так и группы. Если, какя уже говорил, торговля шла сотни тысяч лет,причина — в сравнительном преимуществеДавида Рикардо. Большинство антропологовпредполагают автаркию, то есть самодоста-точность и автономность. Они рисуют охот-ника-собирателя, живущего в саване и удо-влетворяющего все свои потребности само-стоятельно. Возможно, они признают разде-ление труда между мужем и женой. Возмож-но, даже между хорошими охотниками и хо-

рошими искателями меда. Но не между раз-ными родами. Интересно, справедливо лиэто. Разве мы не знаем, что саванна являласьдомом для многих разных сообществ людей?На берегу озера, где теперь находится ущельеОлдувай, должно быть, жили рыбаки, обме-нивавшие тростниковые корзины на костя-ные крючки у охотников, которые, в своюочередь, меняли шкуры на камень у тех, ктожил западнее в лесу — и так далее. Оживлен-ная торговля шла на всем континенте.

Существуют убедительные теоретическиепричины, по которым разделение труда меж-ду группами более продуктивно, чем внутриних. Практика дележа сокращает риск дефи-цита, с которым сталкивается каждый. Но, во-первых, ресурсы, как правило, заканчиваютсяодновременно для всего рода, а во-вторых, нефакт, что подобную нехватку будут испыты-вать дальние соседи или сообщества, специа-лизирующиеся на другой деятельности. Засу-ха может повредить охоте, зато облегчит рыб-ную ловлю. Доводы в пользу разделения тру-да, в свое время высказанные стариной Ада-мом Смитом, одинаково применимы как

внутри групп, так и между ними182.200 тысяч лет назад каменные орудия уже

путешествовали на дальние расстояния. При-мерно 60 тысяч лет назад, в начале так назы-ваемой революции верхнего палеолита, когдасовременный человек, располагавший быст-ро совершенствующимися технологиями, вы-шел за пределы Африки и заменил собой бо-лее древнее население Европы и Азии*, начи-нают распространяться и другие блага. По-следние появляются более чем в дне ходьбыот места производства. 30 тысяч лет назадпродырявленные ракушки-бусины преодоле-вали по 700 километров внутрь европейскогоконтинента (археологи находят их в захоро-нениях и других подобных местах). Возмож-но, не случайно, что первые доказательстваспециализации между различными поселе-ниями датируются примерно тем же перио-дом. Тогда как образ жизни всех неандерталь-цев был приблизительно одинаков, искусствои технологии обработки камня заменившихих людей характеризовались сильными ло-кальными вариациями. Похоже, это и естьначало сравнительного преимущества Рикар-

до183.Даже если я ошибаюсь, даже если торговля

между группами появилась значительнопозднее, на границе документированной ис-тории, ее изобретение представляет собойодин из очень немногих моментов в эволю-ции, когда Homo sapiens — человек разум-ный — наткнулся на некое по-настоящемууникальное конкурентное экологическое пре-имущество над другими видами. Ни одно дру-гое животное не использует закон сравни-тельного преимущества между группами.Внутригрупповое разделение труда, как мыуже знаем, свойственно муравьям, голымземлекопам и гуйям. А вот межгрупповоенеизвестно. Никому.

Давид Рикардо объяснил фокус, придуман-ный нашими предками много-много лет на-зад. Закон сравнительного преимущества —один из экологических тузов, имеющихся наруках у нашего биологического вида.

Начало верхнепалеолитической револю-ции датируется возрастом 48–45 тыс. лет на-зад, самые ранние артефакты этой эпохи из-вестны из раскопок на ближнем Востоке, а

африканские находки имеют возраст38–40 тыс. лет. Вполне вероятно, что распро-странение верхнепалеолитической инду-стрии было не централизованным, а мульти-реогиональным, то есть шло параллельно вразличных регионах, и начало его нельзя от-носить к африканской экспансии. — Прим.науч. ред.

В

Глава одиннадцатая. Вкоторой выясняется, что

жить в гармонии с природойтруднее, чем ожидалось

Экология как религия «Пастырь добрый полагает жизньсвою за овец. А наемник, не пастырь,которому овцы не свои, видит прихо-дящего волка, и оставляет овец, и бе-жит; и волк расхищает овец, и разго-няет их. А наемник бежит, потомучто наемник, и не радит об овцах».Евангелие от Иоанна 10:11-13

1854 году в ответ на предложение от име-ни президента США Франклина Пирса ку-

пить земли индейцев Дувамиш их вождь Си-этл произнес знаменитую обвинительнуюречь, входящую сегодня в число наиболее ча-сто цитируемых в литературе текстов поокружающей среде. Она предвосхитила прак-тически все ветви философии современногоприродоохранного движения и существует в

различных, слегка отличных друг от другаверсиях. Одну из наиболее трогательных при-водит в свой книге «Земля в Равновесии»[51]Альберт Гор[52]:

«Как можно продать или купить небо?Землю? Нам это непонятно… Каждая пядьэтой земли священна для моего народа. Каж-дая блестящая сосновая игла, каждый песча-ный берег, каждый туман в темном лесу,каждый луг, каждое жужжащее насекомое.Все свято в памяти и опыте моего народа…Вы научите своих детей тому, чем мы учимнаших? Что земля — наша мать? Все, чтопроисходит с ней, происходит с сыновьями идочерьми ее. Вот что мы знаем: земля непринадлежит человеку — человек принадле-жит земле. Все вещи связаны между собой,подобно тому, как кровь связывает членов од-ной семьи… Человек не прядет паутину Жиз-ни, он сам лишь паутинка в ней. Что бы ни де-лал он с паутиной, он делает это с самим со-бой»184.

Для Гора речь вождя является свидетель-ством «богатства идей о наших взаимоотно-шениях с землей», присущего религиям аме-

риканских индейцев. Для него, как и для мно-жества людей сегодня, уважительное отноше-ние к земле — не просто здравый смысл, но инравственная добродетель. Сомневаться вэтом — значит грешить: «Каждый из нас дол-жен проанализировать свое отношение к ми-ру природы и возобновить на самом глубин-ном уровне личностной целостности связь сним… Начать надлежит с веры, которая дляменя сродни духовному гироскопу, вращаю-щемуся по своей собственной орбите в стаби-лизирующей гармонии с тем, что внутри ичто снаружи», — пишет Гор185.

Компания ему подобралась замечатель-ная. Только послушайте некоторых выдаю-щихся поборников духовной экологии. «По-строение экологически безопасного будущегозависит от реструктуризации мировой эконо-мики, серьезных подвижек в человеческомрепродуктивном поведении, кардинальнойпереоценке ценностей и резком измененииобраза жизни», — говорит Лестер Браун, веду-щий американский специалист по окружаю-щей среде. «Я сильно сомневаюсь, что мы мо-жем излечить человеческий дух, не научив-

шись жить сообразно с новым пониманиемцели, соответствующем эпохе и экологиче-ским проблемам, которые перед нами стоятсегодня», — пишет Джонатан Порритт, не ме-нее известный британский эколог. «Совре-менное общество не найдет решения экологи-ческой проблемы, если не задумается о своемобразе жизни… Серьезность экологическоговопроса обнажает всю глубину духовно-нрав-ственного кризиса, в котором пребывает че-ловек», — считает папа. «Лично я убежден внеобходимости объединения наших техноло-гических возможностей с, так сказать, духов-ной перенастройкой и осознанием непрелож-ности некоторых истин», — заявляет принцУэльский186.

«Современное общество не найдет ре-шения экологической проблемы, еслине задумается о своем образе жизни…Серьезность экологического вопросаобнажает всю глубину духовно-нрав-ственного кризиса, в котором пребы-вает человек».

Подобные задачи скромными не назо-вешь. Это призывы к изменению всей челове-

ческой природы. Если подобный экоопти-мизм хорошо обоснован, тогда главная мысльмоей книги ошибочна, и люди не являютсярасчетливыми машинами, виртуозно спроек-тированными с той лишь целью, чтобы нахо-дить кооперативные стратегии в выгодныхдля себя ситуациях. Так, если вождь Сиэтлдействительно жил по своей философии уни-версального братства с природой, мне пред-стоит объяснить уйму вещей. Экологическиблагородные дикари (термин Руссо) как-то несогласуются с картинкой, которую нарисоваля.

Предвидение вождя, увы, иллюзорно. Ни-кто не знает, что он говорил в тот день. Со-гласно единственному отчету (а написан онбыл 30 лет спустя), Сиэтл восхвалял щед-рость великого белого вождя, предложившегокупить его земли. Вся «речь» — плод совре-менной выдумки. Она была написана для аме-риканской телекомпании ABC сценаристомТедом Перри в 1971 году. Хотя многие эколо-ги, включая Гора, любят притворяться, буд-то все обстояло иначе, вождь Сиэтл не былтаким уж ярым защитником природы. Зна-

Е

ем мы о нем немного, однако точно извест-но: он был рабовладельцем и убил почти всехсвоих врагов. Как показывает этот случай,вся концепция жизни в гармонии с природойпостроена на принятии желаемого за дей-ствительное187.

Проповеди и практика сли специально не напоминать о жестоко-сти дикой природы, люди склоны роман-

тизировать ее, замечая благожелательность изакрывая глаза на порочность. Как подчерки-вал Джордж Уильямс, животные не только со-вершают преступления, эквивалентные поэффекту (если не по мотиву) убийству, изна-силованию, каннибализму, инфантициду, об-ману, воровству, пыткам и геноциду — дляних это почти образ жизни. Земляные белкирегулярно поедают детенышей своих сороди-чей, кряквы топят самок в процессе группово-го изнасилования, паразитические осы жи-вьем сжирают своих жертв изнутри, шимпан-зе — наши ближайшие родственники —устраивают групповые разборки. Тем не ме-нее, как демонстрируют якобы объективные

телевизионные программы о природе, людипросто не хотят знать эти факты. Они выхола-щивают природу, отчаянно акцентируют са-мые крошечные намеки на добродетель(дельфины спасают тонущих людей, слоныоплакивают умерших товарищей) и хватают-ся за соломинки, предполагая, будто эту абер-рантную жестокость каким-то образом вы-звал сам человек. Когда недавно обнаружи-лось, что у берегов Шотландии дельфины на-падают на морских свиней — другой виддельфинов, «эксперты» по животным припи-сали это «аберрантное поведение» некоемузагрязнению. Хотя сами же и признались, чтоникаких конкретных доказательств этомунет. Одним словом, мы исключаем негатив-ное и идеализируем позитивное.

С тем же снисходительным сентимента-лизмом мы относимся и к аборигенам, о чемсвидетельствует бессмертный миф о благо-родном дикаре. Но если в дни Руссо он касал-ся социальных добродетелей, то сегодня при-нимает экологическую форму. На этическомуровне уважение к сбалансированному ис-пользованию ресурсов планеты стало одним

из отличительных признаков нравственногочеловека. Выражать заботу об окружающейсреде так же политкорректно, как и любуюдругую предвзятость в интересах общего бла-га — уважение меньшинства, отвращение кпреступлениям и жадности, веру во врожден-ную доброту и порядочность людей и так да-лее. В современном мире выступать за про-должение загрязнения окружающей средывсе равно, что в XIII веке защищать дьявола.Поскольку по веским (с точки зрения эволю-ции) причинам, как я уже говорил в предыду-щих главах, человечество обожает морализи-ровать (хотя не обязательно действовать) винтересах общего блага, не удивительно, чтопри первой же возможности мы цепляемся залюбой политический вопрос, позволяющийвыразить этот инстинкт. Один из наиболеедейственных способов — разглагольствова-ние об этических принципах обращения сприродой, оплакивание судьбы китов и дож-девых лесов, неодобрение развития, промыш-ленности и роста численности населения. Хо-рошо бы еще описать — в розовых тонах, ра-зумеется, — почему наши предки (и некото-

рые наши современники) в этом отношениисущественно лучше нас.

Все вышеперечисленное, естественно —чистой воды лицемерие. Мы желаем, чтобыдругие люди в ответ на удар подставляли вто-рую щеку, но мстим за близких родственни-ков и друзей. Мы часто призываем к нрав-ственности, но гораздо реже сами руковод-ствуемся ее принципами. Вот и охрана приро-ды — не исключение. Охрану природы намбольше нравится проповедовать, чем практи-ковать. Все хотят новую дорогу, но требуют,чтобы трассы не строились. Все хотят новыйавтомобиль, но мечтают, чтобы на улицах ихстало меньше. Все хотят двух детей, но гово-рят о необходимости снижения роста числен-ности населения.

Мысль о том, что экологическая этика аме-риканских индейцев препятствовала чрез-мерной эксплуатации ими природы, появи-лась недавно и принадлежит уроженцам За-пада. Когда в первой сцене фильма «Послед-ний из могикан» Чингачгук, говорит оленю,которого только что убил его сын СоколиныйГлаз: «Мы сожалеем, что убили тебя, брат. Мы

отдаем дань твоей храбрости, скорости и си-ле» — это явный анахронизм. Никаких дока-зательств того, что ритуал «спасибо тебе,мертвое животное» являлся частью индейско-го фольклора до XX века, нет. Даже если этобыла общепринятая практика, как бы убийцани извинялся, животное от этого живее нестановилось.

Прописная истина гласит: индейцы былизаодно с природой, они уважали ее, бережнок ней относились, волшебным образом былис нею созвучны и непоколебимы в своейпрактике аккуратного использования ее ре-сурсов — дабы не нанести вред основной мас-се добычи. Археологические раскопки ставятэти успокаивающие мифы под сомнение. Ес-ли волки в основном убивают старых и оченьмолодых животных, то олени-вапити, стра-давшие от рук индейцев, как правило, нахо-дились в расцвете сил. Самок убивали гораз-до чаще самцов, и очень немногие олени до-тягивали до того возраста, до которого они до-живают сегодня. Доказательства обереганиясевероамериканскими индейцами крупнойдичи, заключает эколог Чарльз Кей, отсут-

ствуют. На основе сравнения вегетации в про-шлом и настоящем он делает вывод: до при-бытия Колумба в большей части Скалистыхгор олени-вапити фактически находились награни вымирания. Хотя это заключение до-статочно спорно, мы точно знаем: во всей Се-верной Америке белые люди находили круп-ную дичь на удивление редко — за исключе-нием территорий, оспариваемых двумя вою-ющими племенами (войны мешали охоте).Если и существовали духовные или религиоз-ные предписания о сбережении природы ирациональном использовании ее ресурсов,они были на удивление неэффективны. По су-ти, продолжает Кей, религиозные и шаман-ские ритуалы могли лишь усугублять ситуа-цию: «Поскольку американские индейцы невидели связи между охотой и количествомдобычи, система религиозных убеждений, вдействительности, подпитывала чрезмернуюэксплуатацию популяций копытных. Религи-озное уважение к животным не равно ихохране»188.

Тем не менее миф сохраняется. Чаще всегопричина очевидна: проповедование считается

К

важнее практического исполнения. Даже еслини о каком бережном отношении к природе ирациональном использовании ее ресурсов ама-зонскими индейцами говорить не приходится,утверждает один борец за права последних,необходимо и далее настаивать, что ониохраняют природу. Ведь «любое доказатель-ство экологически опасных действий корен-ных народов подрывает их основные права наземлю, ресурсы и культурные нормы»189. Великие вымирания каменного века

артина опустошения, произведенного на-шими предками по мере того, как они, ис-

требляя все и вся, распространялись по пла-нете в течение и после последнего ледниково-го периода, начинает вырисовываться в пол-ном объеме только сейчас. 11, 5 тысячи летназад — как раз в то время, когда человеквпервые попал в Северную Америку, — вы-мерли 73 % видов крупных млекопитающих.Исчезли гигантский бизон, дикая лошадь, ко-роткомордый медведь, мамонт, мастодонт,саблезубая кошка, огромный ленивец и ди-кий верблюд. 8000 лет назад в Южной Амери-

ке вымерли 80 % видов крупных млекопита-ющих — гигантские ленивцы, гигантскиеброненосцы, гигантские гуанако, гигантскиекапибары, муравьеды размером с лошадь…

Это известно как плейстоценовое массовоевымирание. Сентименталисты по-прежнемунастаивают, будто оно было вызвано не чело-вечеством, а изменением климата. В крайнемслучае, человек лишь нанес coup de grace[53]видам, уже находившимся в состоянии упад-ка. Остается только удивляться нашей неис-требимой склонности выдавать желаемое задействительное: мы постоянно находим по-вод верить в климатические изменения. Нозадумайтесь. Уже одно то, что массовое выми-рание совпало с прибытием первых людей —наряду с частыми изменениями климата (на-чинались и заканчивались ледниковые пери-оды), не говоря уж о странной селективностивымираний (погибли только самые крупныеживотные) — говорит о том, что это преступ-ление совершили именно они. Нашлись ипрямые улики: разделанные туши животных,в костях которых застряли наконечники ко-пий народа кловис. Конечно, в Африке и

Евразии не было таких внезапных вспышеквымираний крупных млекопитающих, как вАмерике. Более того, на мамонтов в Евразииохотились в течение 20 тысяч лет. Но ведь издесь они (вместе с шерстистыми носорога-ми) в конечном счете тоже вымерли — так жекак и в Северной Америке. Но, прожив с чело-веческим хищником миллионы лет, африкан-ская и евразийская фауны приспособились кнему. Наиболее уязвимые виды, вероятно, ис-чезли, а выжившие научились обходить насстороной или мигрировать большими стада-ми. Примечательно, что крупные североаме-риканские млекопитающие, не вымершие вплейстоцене, в основном перешли сухопут-ный мост из Азии вместе с людьми: амери-канский лось, олень-вапити, карибу, овцебыки бурый медведь. «Некоторые животные по-степенно исчезли сами собой или это мы ихубили?» — спрашивает Колин Тадж в своейкниге «Позавчера»[54]. И сам же отвечает:«Конечно, это мы их убили»190.

В других частях света, куда люди попалине так давно, экологические эффекты оказа-лись столь же катастрофическими — вне за-

висимости от климата. В виновности челове-ческого рода сомневаться не приходится.Возьмем Мадагаскар, где в течение несколь-ких веков после первой колонизации острова(около 500 года нашей эры) вымерли мини-мум 17 видов лемуров (все ведущие дневнойобраз жизни, массой более 10 килограммов,один — размером с гориллу) и удивительныеслоновые птицы (самая большая из которыхвесила полтонны). То же самое произошло навсех островах Тихого океана. В частности, вНовой Зеландии, где каких-то 600 лет назадмаори сожрали все 12 видов гигантских птицмоа (самая большая весила четверть тонны),после чего в отчаянии обратились к канниба-лизму. На одной древней бойне рядом с Отагоза короткий промежуток времени было уби-то не меньше 30 тысяч особей. Брали тольколучшие куски, и около трети мяса просто про-тухло. Запас мяса был настолько огромен, чтомножество печей с запеченными ножкамитак и остались невскрытыми. Погибли нетолько моа — вымерла половина всех назем-ных птиц Новой Зеландии.

Сегодня доподлинно известно, что на Га-

вайях обитали примерно 100 видов уникаль-ных птиц — многие из них были крупными ине умели летать. И тут вдруг, около 300 годанашей эры, откуда ни возьмись появляетсябольшое млекопитающее под названием че-ловек. И в течение короткого периода време-ни половина (а то и больше) местных птицнавсегда исчезли с лица Земли. Когда в 1982году, после археологических раскопок, это на-конец осознали, коренные гавайцы пришли всильное замешательство: многие годы ониутверждали, будто гармоничное взаимоотно-шение между людьми и природой нарушилолишь прибытие капитана Кука. В ходе коло-низации Тихого Океана полинезийцы истре-били в общей сложности 20 % всех видовптиц на планете191.

Чтобы изничтожить крупных млекопита-ющих Австралии потребовалось чуточкубольше времени. Но и тут вскоре после при-бытия первого человека (около 60 тысяч летназад) исчезла целая гильдия больших зве-рей: сумчатые носороги, гигантские дипрото-доны, сумчатые львы, пять видов гигантскихвомбатов, семь — короткомордых кенгуру, во-

семь — гигантских кенгуру, 200-килограммо-вая нелетающая птица гениорнис. Но дажевыжившие виды кенгуру сильно уменьши-лись в размерах, что представляло собойклассическую эволюционную реакцию насильное хищничество (последнее вынуждаетдобычу начинать размножаться в более моло-дом возрасте).

В ходе колонизации Тихого Океана по-линезийцы истребили в общей сложно-сти 20 % всех видов птиц на планете.

Нельзя забывать, что животные двух Аме-рик, Австралии и островов Тихого океана бы-ли наивны и не боялись человека. Это, еслиуж на то пошло, сильно бы облегчило ихохрану. Одомашнить или полуодомашнитьтакие виды не составило бы труда. Рассмот-рим описание девственной фауны островаЛорд-Хау в тот момент, когда туда попалипервые люди. Кстати, это были европейцы —полинезийцы остров не нашли.

Там были, писал один из членов команды,«…любопытные коричневые птицы размеромс английского коростеля, которые расхажива-

ли вокруг нас безо всякого страха и волнения.Все что было нужно — это не шевелиться па-ру минут, а затем наколотить короткой пал-кой столько, сколько душе угодно. Даже есливы бросали в них камни и промахивалисьили били палкой, но не убивали, они не пред-принимали ни малейших попыток улететь…И голуби там были такими же ручными: мож-но было подойти к дереву и снять их с веткируками…»192 Вообразите целый континент, ки-шащий столь же доверчивыми крупнымимлекопитающими.

Но наши предки не одомашнили и не со-хранили ни «ручных» мамонтов СевернойАмерики, ни доверчивых гигантских ленив-цев Южной. Они убивали их, пока те не вы-мерли. В Олсен-Чаббок — древней бизоньейбойне в Колорадо, где люди регулярно сбрасы-вали стада с утеса — животные лежат огром-ными кучами. Брали только лучшие куски иразделывали только те туши, которые оказы-вались наверху. Вот вам и охрана природы193.

П

Как волк в овчарне

одобная экологическая близорукость небыла свойственна исключительно охот-

никам. Во многих частях света древние люди,знавшие лишь примитивные орудия труда,оказали на удивление сильное влияние на ле-са. За тысячу лет полинезийцы превратилиостров Пасхи, расположенный в восточнойчасти Тихого Океана, из сочного леса, давав-шего древесину для изготовления рыболовец-ких каноэ, пищу для многих видов наземныхптиц и место для размножения 30 видов мор-ских, в неплодородную, заросшую травой пу-стошь. Больше не было ни деревьев, ни птиц.Царствовали голод, войны и каннибализм.Огромные каменные статуи так и лежат, бро-шенные в своих каменоломнях: для их пере-возки просто не хватило бревен. Город Петрав Иордании когда-то был процветающим иокруженным густыми лесами, пока люди непревратили их в пустыню. Империя майяоставила на Юкатанском полуострове одинлишь кустарник, чем нанесла себе смертель-ную рану. В каньоне Чако (штат Нью-Мекси-

ко) находится самое большое здание Север-ной Америки (за исключением небоскребов,разумеется): в нем насчитывалось 650 комнати 200 тысяч огромных сосновых балок. Онобыло покинуто еще до прибытия испанцев, аего местоположение, мягко говоря, озадачи-вает. Вокруг — безводная пустыня, а сосен нетна 8 о километров вокруг. Согласно археоло-гическим исследованиям, строившие его Ана-сази были вынуждены уходить за деревом вседальше и дальше. В итоге им пришлось по-строить 80-километровую дорогу — специаль-но для того, чтобы таскать сосновые бревнак своим постройкам, постепенно разрушав-шимся под воздействием ветров и засух. На-конец древесина кончилась и цивилизациярухнула. А лес так и не восстановился194.

История изобилует доказательствами:именно технологические возможности илинизкий спрос, а вовсе не культура самоогра-ничения удерживали племенные народы отчрезмерной эксплуатации окружающей ихсреды. Экологические практики современно-го коренного населения тоже представляютсобой не такое уж приятное зрелище, како-

вым их выставляет романтическая пропаган-да. По-прежнему считается, что аборигеныэкономят ресурсы, соблюдают установленныенормы и практикуют ограничение — черезрелигиозные обряды и ритуалы. «На мойвзгляд, — пишет Ричард Нельсон, — имею-щийся этнографический материал подтвер-ждает существование у североамериканскихиндейцев общепринятой развитой традицииохраны природы и рационального использо-вания ресурсов, а также основанной на рели-гии экологической этики… Нам необходимовновь открыть глубинную, духовную связь сживым миром»195.

Практически все телепрограммы о пле-менных обитателях дождевых лесов повторя-ют как само это утверждение, так и вытекаю-щий из него вывод: мол, только недавно итолько на Западе люди отказались от тради-ции жить в духовной гармонии с природой.Приведу один пример. Работая над этой гла-вой, я наткнулся на программу об обитающихв Эквадоре птицах гоацинах и услышал, какголос за кадром говорил: «Охрана вида для бу-дущего использования — практическая фило-

софия, которую понимают все охотящиеся на-роды».

Мистицизм, несомненно, играет важнуюроль в жизни аборигенов. Одни животныесчитаются приносящими удачу, другие —невезение. Сложные церемонии могут выпол-няться как перед, так и после охоты. Считает-ся, что горы имеют чувства. Определенные су-щества табуированы, даже если они кажутсясъедобными. Иногда важной охоте предше-ствуют половое воздержание или голодание.Все это, конечно, так. Но работает ли это? Втрагедии Уильяма Шекспира «Генрих IV»Глендовер похваляется, будто может при-звать духов из глубин мрака, на что Хотсперзамечает: «Что ж, и я могу, как и любой дру-гой. Но явятся ли они, если их не звать?» Да-же если религиозная этика призывает к бе-режному отношению к природе и разумномуиспользованию ее ресурсов, люди не всегдасоответствуют своим идеалам. Христианствопроповедует добродетель, но лишь немногиехристиане ни разу не согрешили. Даже когдаритуалы, кажется, способствуют охране окру-жающей среды, лучшим объяснением береж-

ного к ней отношения, скорее всего, будет неумысел, а простое совпадение.

Индейцы кри (Квебек), например, меняютсвои охотничьи угодья согласно результатамскапулимантии — чтению рун на раскален-ной лопатке карибу. Что любопытно, шаман,читающий по костям, велит соплеменникамизбегать областей, где численность добычииз-за чрезмерной охоты резко уменьшилась.В результате от промысла в указанных ме-стах воздерживаются, и популяция животныхпостепенно восстанавливается. Но, если заду-маться, дефектность этого примера очевидна.Имеет смысл избегать истощенных областейпо самой эгоистичной и простой причине извсех — там просто не на кого охотиться. Ос-новная задача шамана — собрать сведения отом, какие конкретно регионы истощены, исумным видом сообщить о них племени. Ко-сти тут ни при чем — они, подобно напыщен-ному языку юриста, лишь создают дополни-тельную ауру профессиональной незамени-мости.

На сегодняшний день проведено четыре ис-следования, специально посвященных природо-

охранной этике амазонских индейцев. Глав-ным образом ученые старались найти дока-зательства систематического самоограни-чения, препятствующего чрезмерному уни-чтожению дичи. И все четыре отклонили этугипотезу.

Рей Хейме обнаружил, что охотники изплемен яномамо и екуана, в основном прово-дят время в местностях, в которых животныхбольше. Последние, как правило, находятся внекотором отдалении от деревни, а значит,чтобы добраться до новых охотничьих уго-дий, люди сперва проходят опустошенные об-ласти. Если бы они думали об охране приро-ды, то игнорировали бы всякую дичь, попада-ющуюся им на пути. Но это не так. Яномамо иекуана всегда — без исключения — преследу-ют любое животное, на которое натыкаются вистощенных районах. При условии, конечно,что оно достаточно большое и его поимка сто-ит затраченных усилий196.

Майкл Олвард обнаружил похожую мо-дель у пиро (Перу). Вооруженные дробовика-ми (предоставленными местным священни-ком), луками и стрелами, эти индейцы убива-

ют тапиров, пекари, оленей, капибар, пауко-образных обезьян, ревунов, агути и гокко.Они тоже выказывают полное отсутствие вся-кого систематического ограничения в опусто-шенных областях рядом с деревней — игнори-руя, впрочем, небольшую дичь, предпочитаяне тратить зря драгоценные боеприпасы197.

Уильям Викерс изучал племена сиона-се-койя (Эквадор) в течение 15 лет и собрал ма-териал о 1300 убитых животных — самаябольшая база данных по амазонским охотни-кам. Не так давно он снова проанализировалих в надежде найти доказательства этикиохраны природы, однако пришел к выводу,что аборигены ее не практикуют, ибо в этомпросто-напросто нет необходимости.

Плотность их популяции слишком низкая,а технологии слишком примитивные, чтобывызвать последствия серьезней истреблениятого или иного вида на очень ограниченнойтерритории. В этом смысле их поведение эко-логически рационально, хотя религиозныеубеждения тут ни при чем. Предполагается,что хороший шаман должен устранятьнехватку добычи заклинаниями, а не гово-

рить охотникам, чтобы они поменьше убива-ли. Только в последние годы — под давлени-ем белых колонистов — эти племена начализадумываться о необходимости охранять иберечь дичь в своих уменьшающихся лесах.Но опять-таки основной мотив — рациональ-ный, а не религиозный. Охрана природы,убежден Викерс, — не стиль существования, арациональная реакция на новые обстоятель-ства198.

Эллин МакЛин Стирман нашла, что юкуи(Боливия) — исключительно безжалостные инедальновидные потребители. Они охотятсяна беременных обезьян или обезьян с детены-шами (во-первых, их легче поймать, а во-вто-рых, плод считается деликатесом), проявляютжестокость к раненым или пойманным жи-вотным, рыбачат с помощью яда барбаско,без разбору убивающего всю рыбу в малень-ком водоеме или пойменном озере, и запро-сто свалят целое дерево лишь для того, чтобыснять созревший плод (в прошлом на деревьязалезали рабы). Кстати, поэтому-то в неко-торых областях плодоносящие деревья те-перь — большая редкость199.

Романтики предпочитают верить, что по-ведение юкуи нетипично — это плохие ин-дейцы. Но такая политика, уверена Стирман,таит в себе еще больше опасностей. Она под-разумевает зависимость земельных прав або-ригенов от прохождения ими некоего тестана экологическую добродетель — а такое ис-пытание не должен проходить никто. «Мы —не любители природы, — говорит НиканорГонзалес, лидер движения коренного населе-ния. — И в свой традиционный словарь мыникогда не включали понятия охраны приро-ды и экологии»200.

Случай каяпо особенно поучителен. Ро-мантически настроенные последователи Рус-со сочли этих обитателей Центральной

Бразилии компетентными сторожами ле-са. Предполагалось, что они не только охра-няли природу, но и создавали на травянистыхтерриториях apetes — заповедники для дичии других ценных видов. Поэтому-то им ипредоставили область под названием Мен-крагноти площадью в 52 тысячи квадратныхкилометров, а музыкант Стинг выделил 2миллиона долларов на ее обустройство. Но

Я

спустя несколько лет каяпо занялись прода-жей концессий золотоискателям и лесорубам.

Воззвание к ценностям не критикую индейцев. С моей стороны —со стороны человека, сидящего в уютном,

комфортабельном доме и зависящего отогромных количеств горючего и сырья, — бы-ло бы низко и лицемерно оскорблять их натом лишь основании, что они сочли нужнымпродать несколько бревен для покупки само-го необходимого. Они наделены огромнымизнаниями о естественной истории окружаю-щей его среды, в чем мне никогда с ними несравниться — о ее опасностях, возможностях,лечебных свойствах, сезонах и качествах. Вовсех отношениях индейцы — гораздо лучшиеспециалисты по охране природы, чем я. Хотябы в силу их материальной бедности. Ониоставляют на планете меньший и более есте-ственный след. Конечно, дело в экономиче-ских и технологических ограничениях, в рам-ках которых они живут, а не в духовной эко-логической добродетели, которую они пропо-ведуют. Дайте им средства для уничтожения

природы, и они воспользуются ими так жебездумно, как и я — и, вероятно, намного эф-фективнее.

Так почему же мы уничтожаем окружаю-щую среду? Ответ известен. Экологическийущерб вызван все той же дилеммой заклю-ченного — только играют в нее не двое игро-ков, а множество. Проблема сводится к тому,чтобы заставить двух эгоистов сотрудничатьв интересах общего блага и воздержаться отискушения извлечения выгоды за счет дру-гих. Охрана среды поднимает тот же вопрос:как помешать эгоистам загрязнять природу иистощать ее ресурсы за счет более осмотри-тельных граждан? Каждый раз, когда кто-товводит очередное ограничение, он только иг-рает на руку менее сознательным индиви-дам. Моя сдержанность предоставляет кое-ко-му дополнительные возможности. Все проис-ходит так, как и в дилемме заключенного.Только играть тяжелее, потому что участни-ков уже не два, а много.

Не удивительно, что специалисты по охра-не природы многократно и уже машинальнопризывают к изменениям в человеческой

природе (или в ценностях, как они предпочи-тают это называть). Наивно воображая, будтоот нашего инстинктивного эгоизма можноизбавиться настойчивыми призывами бытьхорошими (а в седьмой главе мы видели, чтоподобные воззвания — мощный человече-ский инстинкт, чего нельзя сказать о следова-нии ему), они требуют создания нового набо-ра ценностей, коими необходимо руковод-ствоваться всякому современному человеку.Чтобы придать своему воплю дополнитель-ное правдоподобие, экологи указывают, на-сколько естественна была такая добродетельдля наших «диких» предков. Вслед за Руссоони полагают, что жадность — наряду с капи-тализмом и высокими технологиями — при-думали совсем недавно. Мол, откажитесь отнее, и вы заново оберете духовную гармониюс природой!

Как бы там ни было, единственное обосно-ванное заключение таково: инстинктивнойэкологической этики, то есть врожденнойсклонности к ограничению, его развитию ипрактике, у нашего вида нет. Выходит, онадолжна преподаваться вопреки человеческой

природе, а не созвучно с ней. Она не приходитестественно. Мы это знали, разве нет? И всеравно продолжали надеяться, что где-то глу-боко в наших сердцах живет экологическиблагородный дикарь, которого можно вы-звать надлежащими песнопениями и закли-наниями. Но вот беда: его там нет.

Как пишут Бобби Лоу и Джоэл Хейнен,«природоохранные философии, построенныена генерализованной и диффузной пользедля всего сообщества, вероятно, обречены напровал, ибо бережное отношение к природеневыгодно ни отдельному индивиду, ни род-ственной группе. Мы бы рады ошибаться, ноподозреваем, что это не так»201.

Не унывайте! В конце концов, дилемма за-ключенного не является исконным оправда-нием человеческого эгоизма — как раз наобо-рот. Многократная, подразумевающая свобод-ный выбор партнеров игра всегда благоволитхорошим гражданам. Добрые стратегии —«Око за око», «Павлов», «Строгая, но справед-ливая» — выигрывают у плохих. Возможно,теория игр поможет найти решение и дилем-ме эколога. Возможно, именно благодаря ей

удастся наконец отыскать способ, как заста-вить эгоистичных эксплуататоров не убиватькуриц, несущих золотые яйца.

Глава двенадцатая. Вкоторой обнаруживается

вся неполноценностьправительств

Сила собственности «Первый, кто напал на мысль, огоро-див участок земли, сказать: «Этомое», и нашел людей, достаточно про-стодушных, чтобы этому поверить,был истинным основателем граждан-ского общества. От скольких преступ-лений, войн и убийств, от сколькихбедствий и ужасов избавил бы род че-ловеческий тот, кто, выдернув колья изасыпав ров, крикнул бы своим ближ-ним: «Не слушайте этого обманщика!Вы погибли, если способны забыть,что плоды земные принадлежат всем,а земля — никому!»Жан-Жак Руссо. Рассуждение о проис-хождении и основаниях неравенствамежду людьми. 1755

С

«Дайте во владение человеку голуюскалу, и он превратит ее в сад. Дайтеему на девять лет в аренду сад, и онпревратит его в пустыню… Право соб-ственности творит чудеса: оно пре-вращает песок в золото».Артур Янг. Путешествия. 1787г202

калистое побережье штата Мэн — рай дляомаров, буквально кишащих у берегов и в

глубоких прохладных бухтах. Сотни лет ихловили и поставляли в качестве деликатесана столы богатеев из Бостона и Нью-Йорка. Впринципе, «охотником на омаров» можетстать любой. Лицензия дешева и легкодоступ-на, а значит, никаких юридических препоннет. Как и ограничений относительно коли-чества, которое разрешается вылавливать от-дельно взятому рыбаку. Единственное прави-ло — не убивать размножающихся самок иособей меньше установленного размера. Делоприбыльное, а оборудование относительнопростое.

Иными словами, все ингредиенты для эко-логической катастрофы на месте. Новому ры-баку всегда выгоднее приложить максимум

усилий. И чихать он хотел, что популяцияэтих ракообразных может просто-напросто невыдержать такого давления. Причина — всета же дилемма заключенного: если не я, токто-то другой. Но вот что удивительно: ловцылобстеров штата Мэн, по крайней мере донедавнего времени, не бедствовали. Они невылавливали слишком много добычи, в тече-ние 50 лет добывая примерно одинаковое ееколичество — 7-10 тысяч тонн в год. Как жеим удавалось избежать экологической ката-строфы?

Ответ кроется в двух словах: право соб-ственности. С юридической точки зрения,лобстеров может ловить каждый и где угод-но. Промысловые районы не находятся вчастной собственности. На практике же вамследует хорошенько подумать, прежде чемотправляться на рыбалку. Все побережье раз-делено на участки, каждый из которых «при-надлежит» определенной «артели». Хотя сре-зать буйки у соседних ловушек и не законно,но с любым чужаком это происходит всегда.Правовых границ нет, но каждый рыбак повехам на берегу знает, где именно он и другие

члены его артели должны прекратить ловлю.Участки разделены настолько точно, что по-сле тщательного опроса рыбаков их можнонанести на карту.

Территорией владеет совместно вся ар-тель: частной индивидуальной собственно-сти нет. Если бы она была, система бы не ра-ботала. Ведь лобстеры перемещаются, инебольшой участок, которым владеет одинчеловек, не может обеспечить рыбака доста-точной добычей. Вместо этого артели пере-ставляют свои ловушки — в зависимости отсезона — в разные части общей территории,которая может охватывать до 260 квадратныхкилометров.

С 1920-х годов, однако, наблюдается посте-пенное изменение разграничения террито-рий: к этому приводят рост популяции и раз-витие технологий, позволяющие безнаказан-но пересекать установленные границы. Мно-гие участки теперь охраняются только околоцентра, а к периферии они доступны длявсех. На таких «нуклеарных территориях»живет меньше лобстеров — причем и мень-шего размера. Поэтому рыбаки здесь зараба-

тывают меньше денег: 16 000 долларов в год,по сравнению с 22 000 долларами на перифе-рии. Нуклеарные территории, другими слова-ми, превращаются в промысел с открытымдоступом и равно как и все другие подобныепромыслы начинают проявлять симптомычрезмерной эксплуатации.

Но все же подчеркну, что самый удиви-тельный момент в истории лобстеров шта-та Мэн — это отнюдь не ухудшение ситуациив последние годы. Поражает необычайная эф-фективность системы в отсутствие индиви-дуальной частной собственности и всякогоограничения или регуляции со стороны госу-дарства203.

К

Права крестьян

ак же так получается? Из предыдущей гла-вы можно сделать печальный вывод: эко-

логической добродетели нет, а благородныйдикарь, охраняющий природу, существует ис-ключительно в фантазиях Руссо. И все желовцы лобстеров в штате Мэн четко поддер-живают коллективное благо. Здесь есть про-тиворечие, не правда ли? Давайте-ка в немразберемся.

Дилемма заключенного, в которую играютмного людей одновременно, называется «тра-гедией общин». Когда народ кловис принялрешение истребить всех мамонтов до едино-го, вообразите, как глупо было бы проявлятьсознательность. Если один человек говорит:«Нет, я не стану убивать эту самку мамонта,потому что у нее есть детеныш, а я не долженпричинять вред размножающимся особям»,откуда ему знать, что следующий наткнув-шийся на нее индеец не будет думать иначе?Насколько нелепо он будет выглядеть, вер-нувшись с пустыми руками к своей голоднойсемье, когда сосед притащит мясо того самого

животного, в котором первый отказал своимдетишкам? Кооперация — то есть ограниче-ние — одной стороны дает возможность длядругой. Рациональный индивид убил бы — иубил — последних двух мамонтов на планетепотому, что знал: их все равно убьют, если неон, то кто-то иной.

Эта простая дилемма — точное зеркальноеотображение проблемы предоставления об-щественных благ, наподобие строительствамаяка (см. главу шестую) — известна дав-ным-давно. Но впервые она была выраженаматематически лишь в 1954 году — сделал этоСкотт Гордон, экономист, занимавшийся рыб-ным промыслом. Он пишет:

«Собственность каждого — ничья. Мате-риальные блага, доступные всем, не ценятсяникем, ибо тот, кому достанет глупости до-ждаться надлежащего момента для их ис-пользования, лишь обнаружит, что ими дав-но завладели другие. Оставшаяся трава непредставляют ценности для барского пасту-ха, ведь завтра их съедят животные другогостада; залежи нефти не представляют цен-ности для бурильщика, так как любой мо-

жет завладеть ими на законных основаниях;рыба в море не представляет ценности длярыбака, поскольку никаких гарантий, что онабудет там завтра, если ее оставить сегодня,нет и быть не может»204.

Единственное решение, заключает Гор-дон — либо приватизировать, либо национа-лизировать ресурс и регулировать его ис-пользование. Что касается рыбного промыс-ла, имеет смысл только второй вариант.

Четырнадцать лет спустя, в ходе подготов-ки лекции по росту численности населения, ктому же выводу пришел Гарретт Хардин, био-лог со склонностью к авторитаризму. Именноон предложил термин «трагедия общин».Свою основную задачу Хардин видел не в том,чтобы найти решение проблемы, а в том, что-бы подчеркнуть необходимость ограниченияправа на размножение. «Принуждение, — пи-сал он, — гнусное слово для большинства ли-бералов, но это не значит, что оно навсегдатаким останется».

В качестве примера Хардин приводит сред-невековый общинный выгон, уничтоженныйперевыпасом.

«Рациональный скотовод заключает, чтоединственная разумная вещь — это приба-вить очередное животное к своему стаду. Иеще одно, и еще… Но к такому же выводу при-ходят и все остальные рациональные ското-воды, делящие общее пастбище друг с другом.В этом и заключена трагедия. Истощение икрах — вот к чему неумолимо движутся все,ибо в обществе, которое верит в свободу ис-пользования общинных земель, каждый стре-мится извлечь для себя максимальную выго-ду. Это ведет ко всеобщему краху»205.

В теории так оно и есть: ресурсы, предпо-лагающие открытый доступ для всех, ката-строфически уязвимы для чрезмерной экс-плуатации со стороны «халявщиков». Пробле-ма в том, что Хардин ошибался. Средневеко-вые общинные пастбища не были общедо-ступны. Они представляли собой тщательнорегулируемую общинную собственность —как лобстеры в штате Мэн. Конечно, офици-ально зафиксированных прав и очевидныхправил относительно того, кто мог пасти наних свой скот или рубить низкоствольник,было не так уж много. Всякому человеку со

стороны они действительно показались быобщедоступными. Но попробуйте-ка добавитьсвоих коров к общему стаду, как обнаружитенеписанные правила — причем очень скоро.

На практике английский средневековыйобщинный выгон являлся сложной паутинойревниво охраняемых прав собственности подкрылышком владельца поместья. Ему-то он ипринадлежал — но лишь при условии, что по-мещик не ущемлял крестьянские права. По-следние включали в себя общественный вы-гон, пользование лесом, добычу торфа, выпассвиней в лесу, рыбную ловлю и пользованиепочвой. Говоря простым языком, крестьянинмог пасти скот, рубить деревья, выкапыватьторф, кормить свиней желудями, ловить ры-бу, а также брать гравий, песок или камень.Права принадлежали отдельным людям. Ко-гда манориальная система развалилась, об-щинные земли перешли в совместное владе-ние групп крестьян. Впоследствии эти правабыли аннулированы, видоизменены или по-праны в ходе огораживания. Но общинныеземли никогда не были общедоступны206.

Вплоть до сегодняшнего дня на многих ве-

ресковых пустошах Пеннин (север Англии)сохраняется традиционное средневековоеправило «квот». Каждая овца может пастисьгде ей угодно, но пастух не имеет права доба-вить к стаду новых животных. Существуетнекая квота, определяющая количество овецв стаде — причем они должны родиться напустоши и знать окружающую область, оста-ваясь примерно на одном и том же месте весьгод. Теоретически квоты вычисляются такимобразом, чтобы предотвратить перевыпас. ВСредние века большинство деревенских об-щих выгонов имели подобные же ограниче-ния. Теперь, когда квоты полностью коммер-циализованы, превратившись в товар, кото-рый можно покупать и продавать за деньги,английские общинные выгоны стали, по су-ти, частично приватизированной общиннойсобственностью. Почти то же всегда былосправедливо в лесных массивах Старой Ан-глии и в отношении поросли (низкоствольни-ка): права вырубки кому-то да принадлежа-ли. Согласно историку английского лесногохозяйства Оливеру Рэкхему, «члены общин —не дураки, они прекрасно осознают проблему

Хардина. Они чувствуют надвигающуюся Тра-гедию и стараются ее избежать. Они разраба-тывают специальные правила, препятствую-щие чрезмерной эксплуатации ресурса со сто-роны любого участника. Из протоколов мано-риального суда видно, что такие правила нетолько существовали, но и корректировалисьсообразно с изменяющимися обстоятельства-ми»207.

Следовательно, утверждать, будто всякийресурс, коим владеет община, неизбежностолкнется с трагедией общин, неправомер-но. Такая собственность и ресурсы с откры-тым доступом — очень разные вещи. Англий-ские общинные земли до начала процессаогораживания, подразумевавшие подлинноеравноправие и свободный доступ для всех —ностальгический миф. Хардин, судя по всему,этого не знал, и написанное им базировалосьна теории, а не на фактах208.

С

Осторожно, национализаторы!

тоит разобраться в этой путанице, как ста-новится ясно: со всевозможными пробле-

мами общины легко, рационально и эффек-тивно управляется местное население, от-нюдь не претендующее на лавры профессио-нальных экономистов. Как раз-таки послед-ние часто уничтожают, губят и разрушают ра-зумные меры управления общественнымиземлями. Политолог Элинор Остром многолет собирал примеры хорошо управляемыхобщинных ресурсов. В Японии и Швейцарии,например, местное население тщательно сле-дит за лесами, веками находившимися в соб-ственности общин.

На турецком побережье, близ города Ала-ния, есть одно рыбное место. В 1970-х годахздешние рыбаки попались было в ловушкучрезмерной ловли и истощения. Однако, со-образив, к чему это ведет, тут же разработалихитроумный и сложный набор правил. Онподразумевал закрепление за каждым из ли-цензированных рыболовов по участку (с по-мощью жеребьевки), а также дальнейшую ро-

тацию последних в течение всего сезона. Засоблюдением этих правил следят сами рыба-ки, хотя эту систему признает и правитель-ство. Здесь рыбному промыслу экологическаякатастрофа больше не грозит.

Неподалеку от испанского города Валенсияпротекает река Туриа. Ее воды делят междусобой более 15 тысяч фермеров — причем си-стема существует уже как минимум 550 лет.Когда подходит его очередь, каждый крестья-нин волен брать столько воды из распредели-тельного канала, сколько нужно — и не тра-тит зря ни капли. Что же ему мешает? Бди-тельное око соседа. В случае необходимоститот может подать жалобу в так называемыйсовет по делам ирригации — Tribunal de lasAguas, — который собирается перед валенсий-ским собором каждый четверг. Судя по запи-сям, ведущимся с 1400-х годов, мошенничалии обманывали редко. Орошаемые районы Ва-ленсии — huerta — позволяют собирать дваурожая в год, а значит, крайне прибыльны.Систему и ее правила позже переняли в Нью-Мексико, где самоуправляемые оросительныесистемы процветают и поныне209.

Алмора, холмистый регион Кумаон в Се-верной Индии, «прославившийся» в 1920-х го-дах «подвигами» тигров-людоедов — идеаль-ный пример того, что национализация об-щинных земель создает, а не решает траге-дию открытого доступа. В 1980-х британскоеправительство заявило абсолютные права навсе тамошние лесные угодья, фактически, на-ционализировав территорию. Цель — повы-сить доходы правительства от лесов — якобы,к выгоде местного населения. Подобное про-изошло не только в Алморе — это была стан-дартная практика колониального правитель-ства во всей Индии. Оно запретило наруше-ние границ, вырубку, выпас и выжигание.Жители деревень сопротивлялись с растущейвоинственностью. Впервые за всю историюони действовали безответственно по отноше-нию к лесу, ибо отныне он им не принадле-жал. Все закончилось трагедией общин.

К 1921 году проблема стояла настолько ост-ро, что правительство учредило специальнуюконфликтную комиссию — Forest GrievanceCommittee, — вновь коммунизировавшуючасть лесов на основании так называемого

Van Panchayat Act. Любые два и более жителядеревни могли подать прошение заместите-лю комиссара о создании панчаята (общин-ной рощи) из лесов, принадлежащих государ-ству. Совет Панчаят брался защищать бор отпожаров, вторжений, вырубки и окультури-вания, а также не производить выпас на 20 %от общей площади. Исследование шести та-ких лесов Панчаятов в Алморе, проведенное в1990 году, показало: три управлялись хорошо,а три — плохо. Первые отличались действен-ной системой мониторинга лесного массиваи штрафования нарушителей — причем, го-раздо более эффективной, чем в лесах, при-надлежавших государству210.

Другой пример можно найти в СевернойКении. Народ Туркана, живущий вдоль рекиТурквелл близ озера Туркана, кормил своихкозлов стручками акаций, падавших с расту-щих на берегу деревьев. Со стороны доступ кресурсу мог показаться свободным для всех:каждый пастух имел право выбрать любое де-рево.

В действительности же, ничего подобногоне было: акации являлись тщательно регули-

руемой частной (общинной) собственностью.Если кто-то позволял своим животным общи-пывать определенную группу деревьев, не ис-просив на то разрешения совета старейшин,он здорово рисковал. За одно нарушение про-гоняли палками, за повторное — убивали. Вовремя засухи в систему выпаса вмешалосьправительство: отныне доступ к ресурсу былоткрыт для всех — деревьями владело госу-дарство, а не старейшины. Результат — тра-гичный, но предсказуемый: общипанныедонельзя деревья погибли. Тем не менеепредубеждение против частной собственно-сти среди экологов настолько сильно, что спе-циалист по охране окружающей среды, опи-савший этот случай, постарался представитьего как аргумент против приватизации, а ненационализации211.

Н

Трагедия Левиафана

аследие Хардина заключалось в реабили-тации принуждения со стороны государ-

ства. i: o в пользу Гоббса, отстаивавшего выс-шую верховную власть как единственныйспособ обеспечения сотрудничества средиподданных. «А соглашения, — писал он, — безмеча — лишь слова, которые не в силах га-рантировать человеку безопасность». В 1970-е годы единственное решение трагедий об-щин — реальных или воображаемых — виде-ли в национализации. Во всем мире прави-тельства, взяв в качестве оправдания логикуХардина о низкой эффективности общиннойсобственности, принялись за обогащение.Как выразился в 1973-м, роняя крокодиловыслезы, один экономист: «Если нам и удастсяизбежать трагедии общин, то лишь прибегнувк драматической необходимости Левиафана»212.

В 1970-е годы единственное решениетрагедий общин — реальных или вооб-ражаемых — видели в национализации.

Этот рецепт привел к катастрофе. Левиа-фан создает трагедии общин там, где их рань-ше не было. Взять дикую природу Африки. Вовремена колониальных режимов, а также по-сле обретения независимости в 1960-1970-х го-дах африканские страны национализировалиживотный мир — мол, это единственный спо-соб помешать «браконьерам» уничтожитьего. В результате, крестьяне терпят ущерб отпринадлежащих государству слонов и буйво-лов и не видят оснований следить за живот-ными, больше не являющимися источникоммяса или дохода. «Неприязнь африканскогоземледельца к слонам так же сильна, какстрастна сентиментальность западников», —говорит глава кенийской службы дикой при-роды Дэвид Уэстерн. Сокращение популяцииафриканских слонов, носорогов и других жи-вотных — это трагедия общин, созданная на-ционализацией. Доказательством тому слу-жит кардинальное изменение ситуации вслучае возвращения прав пользования жи-вотным миром общинам.

Взять хотя бы программу Campfire, приня-тую в Зимбабве. Поскольку отныне зани-

маться спортивной охотой можно лишь по-сле приобретения у совета деревенских жите-лей соответствующих прав на отстрел дичи,обитающие здесь животные приобрели гро-мадную ценность. Как следствие, местноенаселение мгновенно поменяло свое к ним от-ношение. С тех пор как Зимбабве передалаправа пользования животным миром земле-владельцам, площадь частных угодий, отве-денных дикой природе, увеличилась с 17 до 30тысяч квадратных километров213.

Что касается оросительных систем в Азии,то здесь урон, нанесенный благими намере-ниями государства, еще очевиднее. В Непалеобычно достигаются соглашения между вла-дельцами верхних бьефов и полей ниже потечению. Тратя воду на такие влаголюбивыекультуры, как рис, или просто будучи расто-чительными, пользователи, находящиеся вы-ше по течению, могут оставить без воды«нижних» соседей. Впрочем, обычно они до-статочно щедры — причем по чисто эгоисти-ческим причинам. Обслуживание плотины —нелегкая задача. Как правило, пользователи,живущие ниже по течению, предлагают свой

труд в обмен на долю воды. Строя плотины,как это было в Камале,

правительство тем самым расторгает су-ществующий договор. Пользователям вышепо течению больше не нужно притворятьсяхорошими соседями, поэтому объем воды, до-стигающей пользователей ниже по течению,резко сокращается. Проект с треском прова-лился. В Питуве правительство помогло стро-ить распределительные каналы второго по-рядка. Здесь пользователи создали эффектив-ную систему распределяющих воду само-управляемых комитетов, и площадь орошае-мых районов увеличилась вдвое.

В целом непальские оросительные систе-мы, управляемые государственным секто-ром, имеют урожайность на 20 % меньше,чем принадлежащие земледельцам. Крометого, они менее справедливы: тем, кто живетниже по течению, воды достается меньше. Со-средоточение контроля над оросительнымисистемами в руках чиновников являлось из-любленным занятием правительств еще современ фараонов. То же продолжалось в ко-лониальную эпоху, а сегодня с энтузиазмом

осуществляется гуманитарными организаци-ями. Налицо явная недооценка способностиместного населения управлять собственнымисистемами и переоценка собственной способ-ности делать это. Возникает трагедия общин214.

Перенесемся на остров Бали, Индонезия.Ландшафт здесь создан искусственно. Почтилюбой доступный квадратный сантиметр от-веден под орошаемые рисовые поля, распола-гающиеся террасами. Обдуманное использо-вание ресурсов — своего рода экологическийэквивалент добродетели — не представляетпроблем. Балийцы выращивают рис, не ис-пользуя ни пестициды, ни удобрения (си-не-зеленые водоросли, растущие в ороситель-ных каналах, утилизируют азот из воздуха).Рис здесь выращивали с 1000 года до нашейэры, искусственное орошение существует по-чти столько же. По оросительным туннелям иканалам вода из горных озер и потоков посту-пает к субакам — деревням на склонах хол-мов.

Ирригация тесно связана с религией. Вкаждой точке разветвления системы стоит

храм. Обряды в основном сводятся к подно-шениям расположенным выше по течениюсвятилищам соседей. Храмы определяют, ко-гда каждый субак получит воду для своих по-лей и когда он должен сажать рис. По тради-ции, каждый субак засаживает и оставляетпод паром все свои поля одновременно.

В 1970-х годах произошла Зеленая револю-ция: Международный научно-исследователь-ский институт риса ввел более плодоносныеразновидности этой культуры и пообещаллучшие урожаи, если не оставлять поля подпаром. Результатом стала настоящая ката-строфа: нехватка воды и эпидемии переноси-мых насекомыми заболеваний, уничтожав-шие урожай.

Почему? Разобраться попросили ученых.Стивен Лансинг предложил задачку компью-теру, и тот выдал любопытный ответ. Раньшекаждый субак давал отдыхать всем своим по-лям одновременно, что уничтожало вредите-лей — им просто негде было жить. С другойстороны, субаки сажали рис в разное время,что гарантировало достаточное количествоводы для всех. Исключив одновременное

оставление полей под паром и создав неожи-данно высокий спрос на воду сразу в несколь-ких областях, «зеленые революционеры» на-рушили искусную модель, далекую от про-стой религиозной традиции.

Эта модель была настолько совершенна,что человек, ее разработавший, должен былбыть и очень умным, и очень влиятельным.Кто же это? Да никто. Порядок появляется изхаоса не из-за помыкания власть имущими, аблагодаря рациональной реакции индивидовна стимулы. В верхнем храме сидит не всеве-дущий жрец. Системой управляет самый про-стой обычай из всех: копировать соседа, у ко-торого дела идут лучше, чем у тебя. Резуль-тат — синхронность внутри одного субака иасинхронность между разными. И все это безмалейшего намека на центральную власть.Правительство (в виде раджей или социали-стов) не сделало для создания системы ниче-го — оно лишь взимает налоги215.

Куда ни глянь, экологические проблемытретьего мира оказываются следствиемнечеткости в правах собственности. Почемулюди уничтожают дождевые леса ради бре-

вен, если в них можно добывать орехи и ле-карственные растения? Потому что они мо-гут владеть бревнами так, как не могут вла-деть деревьями. Почему Мексика истощаетсвои нефтяные резервы быстрее, менее эффек-тивно и за меньшие деньги, чем США? Пото-му что в Соединенных Штатах обеспечениеправ собственности на нефть лучше. Перуан-ский экономист Эрнандо де Сото утвержда-ет, что бедность третьего мира можно из-лечить лишь созданием защищенных правсобственности, без которых люди лишенывозможности построить свое благополучие.Правительство — не решение трагедии об-щин. Напротив, оно стало ее основной причи-ной216.

В

Благородный дикарь в лаборатории

конце концов, рациональное использова-ние ресурсов может иметь место и без Ле-

виафана. Чтобы это доказать, Элинор Остремс коллегами из Университета Индианы прове-ли эксперимент. Каждому из восьми студен-тов дали по 25 жетонов, которые по оконча-нии двухчасового исследования обменива-лись на настоящие деньги. Испытуемыедолжны были вложить свои жетоны в одиниз двух компьютерных рынков. Первый пред-полагал фиксированную ставку дохода, оди-наковую для каждого инвестированного же-тона. Второй давал разный доход — в зависи-мости от общего количества жетонов, вло-женных всеми студентами. При вложении внего небольшого количества жетонов доходбыл высок — намного выше, чем на рынке сфиксированной ставкой. Но чем больше же-тонов в него инвестировалось, тем нижеопускался их курс. И в какой-то момент вло-жение жетонов во второй рынок становилосьубыточным.

Таким образом, исследователям удалось

сымитировать общедоступный природныйресурс — такой как рыбные места или пастби-ща. Приличный доход возможен лишь в томслучае, если все соблюдают ограничения. Од-нако наибольшую прибыль получит тот, ктоне станет ограничиваться тогда, когда это де-лают все остальные — «халявщик». Ученыхинтересовало, как поступят студенты? В са-мой простой версии игры — два часа аноним-ного инвестирования — общинные пастбищаэксплуатировались вовсю. Студенты зарабо-тали лишь 21 % от максимальной суммы де-нег, которую они могли получить. Далее ис-следователи предоставили испытуемым шансобсудить проблему между собой — в серединеигры и только один раз. Это, кажется, помог-ло. Доход возрос до 55 % доступного максиму-ма. Многократные же обсуждения повысилиего до 73 %. «Простые переговоры» без воз-можности наказывать «халявщиков» оказа-лись на удивление эффективными дляпредотвращения трагедии.

Когда Острем с коллегами дали студентамвозможность наказывать «халявщиков»штрафами, но не позволили им обсуждать

стратегии, доход снова оказался низким —37 %. А учитывая расходы на штафы — 9 %. Втех же случаях, когда испытуемые могли по-общаться и разработать собственный методштрафования «халявщиков», система работа-ла почти идеально — доход равнялся 93 % отмаксимально доступной суммы. Подопытныесообща решали, сколько жетонов позволя-лось инвестировать каждому в общий рынок,и лишь 4 % из них изменили этим договорен-ностям217.

Вывод Острем таков: коммуникация мо-жет существенно изменить способность и же-лание людей практиковать экологическоеограничение — она и в самом деле важнее на-казания. Соглашения без меча работают, амеч без соглашений — нет. Вот тебе, Гоббс!Получай, Хардин! Накрылось ваше принужде-ние медным тазом.

Н

То, что движется, беречь не надо

о если призадуматься, откровения преды-дущей главы только еще больше озадачи-

вают. В отсутствие государственного вмеша-тельства люди прекрасно находят способы ре-шения проблемы коллективного действия всфере экологического ограничения — будь тов двухчасовом эксперименте в Индиане илитрехтысячелетнем на Бали. Как же так полу-чилось, что мы истребили мегафауны Север-ной и Южной Америк, Австралии, Новой Гви-неи, Мадагаскара, Новой Зеландии и Гавайев?Почему вовремя не остановились? Как вы-шло, что в охотничьих практиках амазонскихиндейцев нет ни малейшего намека на эф-фективную экологическую добродетель?

Самый простой ответ и есть, вероятно, са-мый правильный. Животные движутся, а оро-сительные системы — нет. Ключ к решениюпроблемы — утверждение собственности. Понеобходимости — общинной, а если получит-ся, то и индивидуальной. Владеть кенгуруили мастодонтами не легче, чем их ловить.Допустим, племя не давало права чужакам

охотиться на своей территории. Но в такомслучае возникает двойная проблема: как об-наруживать браконьеров и как помешать жи-вотным перебраться на территорию соседей.С другой стороны, не исключено, что охотни-ки Старого Света располагали идеальнымимеханизмами самоограничения, но, найдя вновом мире богатейший источник пищи, нарадостях просто-напросто позабыли об этихправилах. Подозреваю, никто из маори послепиршества не вздыхал: «Знаете, ребята, еслитак будет продолжаться, у нас скоро кончитсяеда. Может, оставить немного моа, чтобы онирасплодились?» Если и нашелся такой умник,то его, судя по всему, никто не слушал.

В качестве доказательства того, что лю-ди рационально эксплуатируют лишь своюсобственность, как правило, приводят следу-ющий факт: ценные живые ресурсы в тропиче-ских лесах обычно используются бережнее, ес-ли они не двигаются. Согласно Джареду Дай-монду, жители Новой Гвинеи проявляют при-родоохранную этику только в тех случаях, ес-ли права принадлежат отдельным людям.Дерево редкой породы, идеальное для каноэ,

принадлежит тому, кто его нашел — и этоправило соблюдают. Владелец может подо-ждать, пока ему не понадобится новое каноэ,и только затем срубить дерево. Аналогич-ным образом деревья, на которых живут рай-ские птицы, принадлежат тому, кто первымих нашел. Владелец имеет эксклюзивное пра-во отстреливать птиц ради их ценных деко-ративных перьев218.

В качестве общедоступных рассматрива-ются лишь кочевые или эфемерные ресурсы.Для статичных же предпочтительнее частнаясобственность. Таково общее правило, отлич-но иллюстрируемое примерами. До появле-ния белых колонистов в Северной Америкеиндейцы убивали бобров, не нанося экологи-ческого вреда: на деревьях у бобровой плоти-ны стояли пометки о том, кто здесь владеетправами отлова.

Или возьмем джунглевых кур — птиц изотряда куриных, особого семейства больше-ногов с островов Австралазии и Юго-Восточ-ной Азии. Они не высиживают яйца — обыч-но закапывают их в компостных кучах, ис-пользуя тепло гниющих растений, или в про-

гретый солнцем песок на берегу, или отправ-ляются к вулканическим островкам, подогре-ваемым геотермальной активностью снизу.На одном таком геотермальном пляже в Но-вой Британии однажды собралось 53 тысячиптиц. Кстати, джунглевые куры никогда несидят на яйцах и не заботятся о своих птен-цах.

В качестве доказательства того, чтолюди рационально эксплуатируютлишь свою собственность, как прави-ло, приводят следующий факт: ценныеживые ресурсы в тропических лесахобычно используются бережнее, еслиони не двигаются.

Крупные, богатые белком яйца этих кур —популярный деликатес, и люди соревнуютсяза право их собирать. Один человек (или од-на община) обычно владеет компостной на-сыпью или участком горячего пляжа, гдеджунглевые куры откладывают яйца. Част-ная собственность — решающий фактор вохране птиц. На Харуку, маленьком островкеМолуккского архипелага, Рене Деккер недав-но обнаружил одновременно 5000 пар этих

кур, откладывающих яйца при полной луне.Права сбора принадлежали одному человеку,который вносил ежегодную плату за эту при-вилегию. Он всегда оставлял 20 % яиц нетро-нутыми — чтобы вылупились птенцы. Надругих пляжах мегаподам повезло меньше.Система частной собственности развалилась,а пришедшая ей на смену общедоступностьпривела к катастрофе: из-за неконтролируе-мого сбора яиц и из 19 видов этого семейства(большеноги) сегодня находятся под угрозойисчезновения219.

Различие между гнездовьями большено-гов, плотинами бобров, деревьями райскихптиц и деревьями для каноэ с одной стороныи мамонтами, тапирами или сельдью с дру-гой в том, что первые не перемещаются. Вэтом случае права собственности легко дока-зать, обозначить и отстаивать. Что мешалонашим предкам рационально эксплуатиро-вать популяцию мамонтов и оленей-вапити,так это невозможность оперировать правамисобственности на диких животных. Они необязательно должны были быть индивиду-альными — могли быть и общинными. Но

Т

они являлись ключом к экологической добро-детели220.

Запрет на накопительство о же справедливо и в отношении загрязне-ния и охраны окружающей среды в совре-

менных западных экономиках. Компании,так или иначе загрязняющие окружающуюсреду, обожают правительственное регулиро-вание, ибо оно не только защищает их отгражданских исков, но и препятствует появ-лению в бизнесе новичков. Экологическиеправила, прописанные в законах о собствен-ности, приводят их в ужас:

«В совокупности права владельцев при-брежных участков и собственников-природо-пользователей позволили людям охранять ивосстанавливать чистоту почвы, воздуха иводы. Для правительств, судя по всему, этооказалось слишком, ибо они усердно стара-ются подорвать те права собственности, ко-торые обеспечивают охрану окружающей сре-ды»221.

Частная собственность, как правило —друг охраны природы, государственная регу-

ляция — враг. Подобный вывод возмущаетэкологов, которые почти единогласно обвиня-ют в ущербе окружающей среде западныетрадиции частной собственности и алчности.В качестве решения рекомендуется прави-тельственное вмешательство. Полагаю, объ-яснение просто. Частная или общинная соб-ственность представляет собой логическую(но не инстинктивную) реакцию на потенци-альную трагедию общин.

Вместо этого человек обладает инстинк-том, который особенно ярко выражен у охот-ников-собирателей, но который присутствуети в современном обществе — я имею в видуинстинкт, восстающей против любой формынакопительства. Скопидомничать запреще-но, делиться обязательно. У эскимосов, на-пример, любого, кого заподозрят в нежела-нии поделиться даже последней сигаретой,стыдят до тех пор, пока он не исправится. Та-кое табу на накопительство лежит в корне об-щего неодобрения частной собственности.Наполеоновский кодекс и индийские законыо разделе наследства между многими наслед-никами — часть этой традиции. «Собствен-

ность, — говорил французский анархистПьер-Жозеф Прудон, — это кража».

Антинакопительский инстинкт являетсяодной из сторон чуть ли не навязчивого эга-литаризма человека, в особенности охотни-ка-собирателя. Антропологи не устают удив-ляться тому, что племенные народы пре-уменьшают ценность подарков и насмехают-ся над добычей своих соплеменников. Как за-мечает Элизабет Кэшдан в своем описанииплемени кунг, «если человек не преуменьша-ет свои достижения и не говорит о них несе-рьезно, его друзья и родственники не преми-нут это сделать за него… Если человек не про-являет должной щедрости, ему напомнят онеобходимости делиться выклянчиваниемподарков»222.

В обществах охотников-собирателей нико-му не позволено быть лучше всех, нужнобыть наравне со всем обществом. Так, в чело-веческих группах, существенно больших, чем ушимпанзе, и существенно эффективнее, чем ушимпанзе, укрощают амбиции наделенныхвластью индивидов (см. главу 8). Мы видимэто в том, как яростно осуждается накопи-

тельство. Но мы также видим и то, что этоограничение быстро снимается в условиях бо-лее оседлого и предсказуемого образа жизни,позволяющего людям больше опираться насвою собственность, нежели на социальнуюгарантию дележа. Кэшдан противопоставля-ет эгалитаристам племени кунг представи-телей племени гана. Последние характеризу-ются сильной социальной иерархией и боль-шую часть года зависят от участков дикихарбузов, урожай которых достаточно прогно-зируем и может быть запасен впрок.

Редко бывает, чтобы запрет на накопи-тельство был принят в оседлых обществах, нопрецеденты есть. Неподалеку от острова Ма-нус (Новая Гвинея) находится небольшая пес-чаная коса Понам — всего в з километра дли-ной и в две сотни метров шириной. Она окру-жена коралловым рифом, простирающимсяна 17 километров к северу. В 1981-м насчиты-валось около 500 по-намцев, из которых 300жили на острове. Они собирают кокосы, раз-водят свиней (у них есть несколько штук), ноосновной их деятельностью и источникомпищи является рыбалка. Рыбу ловят с помо-

щью подводных ружей и сетей. Риф разделенна участки — каждому патрилинейному кла-ну принадлежат права на рыболовство в пре-делах отведенной ему территории. Каноэ исети находятся в частной собственности у тех,кто их сделал. Но чтобы воспользоваться сво-ей сетью, владелец, разумеется, должен на-брать команду, которая ему будет помогать. Вконце дня улов делится на равные доли сле-дующим образом: одна — каждому члену ко-манды, одна — обладателю права на рыболов-ство, одна — владельцу каноэ, одна — вла-дельцу сети. Если владелец каноэ, владелецсети и обладатель права на рыболовство —одно лицо, он все равно получает одну долю.Таковы правила, и все их придерживаются.Только когда улов огромен, владельцу доста-ется больше других. Когда же он мал, владе-лец, как правило, вообще ничего не получает.

Более эгалитарную систему трудно вообра-зить. Она вознаграждает труд, а не капитал,отводя богатство от тех, кто обладает матери-альным имуществом. Таким образом созда-ется отрицательный стимул к накоплениюсредств производства: чем крупнее клан, тем

больше организуется рабочей силы (системавознаграждает ее) и тем меньше создается ка-питала (система не вознаграждет его). Как инаполеоновский кодекс, определяющий поря-док наследования, понамские обычаи возна-граждают общинную собственность и не по-ощряют индивидуальную. Это выражение за-прета на накопительство.

Удивительно, что кто-то вообще делает се-ти и каноэ. Если по-намцев спросить об этомнапрямую, они уклончиво ответят, что пони-мают, о чем речь. Если продолжать настаи-вать, они скажут, что владелец обычно полу-чает больше рыбы. Но если вы все равно неуспокоитесь, они признают, что это неправда:владелец получает неосязаемую награду —большее уважение к его клану. Следователь-но, стремление к собственности определяетсясоциальными, а не экономическими мотива-ми223.

Притча о Понаме очень поучительна длявсех. Частная собственность приносит уваже-ние и престиж, а вместе с ними зависть и ост-ракизм. А потому, сколько бы ни приводилидоводов в пользу собственности как наилуч-

шей гарантии рационального использованияресурсов, нам они все равно не нравятся. Со-временный специалист по охране окружаю-щей среды находится в весьма и весьма за-труднительном положении. С точки зрениялогики, ему следует рекомендовать частнуюили общинную собственность как наиболееэффективный стимул бережного отношения кприроде. Но такая идея идет вразрез с запре-том на накопительство. Как результат, онвозвращается к «общественной собственно-сти», успокаивая себя мифом об идеальномправительстве. Думаю, вы по достоинствуоцените следующий пример:

«Большая часть Папуа Новой Гвинеи (97 %)находится в неофициальной, основанной натрадициях собственности. И лишь оченьнебольшой процент территорий ПНГ, — а этосамые красивые ландшафты, места значи-тельного культурного и биологического раз-нообразия, — подпадают под государствен-ную юрисдикцию, то есть являются законноустановленными, охраняемыми районами.Эти необычные права собственности, бытую-щие исключительно в странах Океании, огра-

ничивают возможность приобретения госу-дарством земли у племен и за счет этого ре-ализации правительством природоохранныхмер»224.

Если бы правительство было идеальным,национализация оправдала бы надежды та-ких людей. Но оно не идеально. По крайнеймере так же, как не идеальны рынки. Оно все-гда оттягивает деньги на себя — посредствомкоррупции или закона Паркинсона. И еслиговорить об окружающей среде, то именноправительство становится причиной боль-шинства бед, а не их решением. Оно создаеттрагедии общин там, где их раньше никогдане было. Перестанут ли жители Новой Гви-неи вырубать деревья и отстреливать рай-ских птиц только потому, что те принадле-жат государству? Возможно. Если правитель-ство Новой Гвинеи сможет позволить себевертолетные эскадры, день и ночь кружащиенад лесом с приказом стрелять на поражение.Но вот беда: такое правительство мы не хо-тим, да и другим не пожелаем.

Экологическая добродетель должна созда-ваться снизу вверх, а не насаждаться сверху

вниз225.

Н

Глава тринадцатая. Вкоторой автор неожиданно ихрабро делает политические

выводы Доверие

«Мы не считаем, что эгоизм человече-ской природы когда-либо будет преодо-лен, но нам бы хотелось иметь законыи институты общества, максимальноего порицающие».Morning Post, январь 1847 «Post, вероятно, воображает, что раззаконы и институты направлены насодействие общественному благу, тоони и создают общество. Но есть идругая философия — философия, пред-ставляющая общество как естествен-ный продукт инстинктов отдельныхлюдей».Economist, январь 1847226

аша психика создана эгоистичными гена-ми, но устроена таким образом, чтобы

быть социальной, благонадежной и сотрудни-чающей. Этот парадокс я и старался объяс-нить в своей книге. Люди обладают социаль-ными инстинктами. Они пришли в этот мир,наделенные предрасположенностью к обуче-нию: как сотрудничать, как отличить до-стойных доверия от предателей, как самимзавоевать доверие, как заслужить хорошуюрепутацию, как обмениваться товарами иинформацией, как разделять обязанности. Вовсех этих отношениях мы предоставлены са-мим себе. Ни один другой вид не зашел в эво-люции так доле-ко, ибо ни один не создал под-линно интегрированное общество (за исклю-чением разве что сходных по генотипу род-ственников в большой семье — такой, как му-равьиная колония).

Своим успехом мы обязаны нашим соци-альным инстинктам. Это они позволили нампожинать бесчисленные выгоды от разделе-ния труда наших хозяев — генов. Это они от-ветственны за быстрое развитие нашего моз-га за последние два миллиона лет и, следова-тельно, за нашу изобретательность. Челове-ческие общества и психика развивались вме-

сте, одно подкрепляло другое. И хотя ин-стинктивная склонность к сотрудничеству неявляется распространенной чертой животнойжизни, как полагал Кропоткин, она представ-ляется уникальной особенностью людей, от-личающей их от всех прочих животных. Эво-люционная история длинна. В своей книге ямимоходом постарался развенчать ряд мифово том, когда именно мы приобрели свои куль-турные свойства. Я отстаивал, что нравствен-ность появилась раньше церкви, торговля —раньше государства, обмен — раньше денег,общественные договоры — раньше Гоббса, до-статок — раньше прав человека, культура бы-ла до Вавилона, общество существовало доГреции, личная выгода — до Адама Смита, аалчность — до капитализма. Все эти свойстваотражают человеческую природу и проявля-лись уже у плейстоценовых охотников-соби-рателей. Некоторые из этих черт уходят кор-нями еще глубже и наверняка найдутся у на-ших общих с другими приматами предков. Итолько наше эгоистичное высокомерие до сихпор мешало осознать этот факт.

Наша психика создана эгоистичными

генами, но устроена таким образом,чтобы быть социальной, благо надеж-ной и сотрудничающей.

Впрочем, поздравлять себя рано. Нам свой-ственно столько же «темных» инстинктов,сколько и «светлых». Тенденция человече-ских обществ разбиваться на конкурирую-щие группы способствовала формированиюпсихики, чересчур склонной к предрассудками геноцидной вражде. Кроме того, хотя в на-ших головах и может таиться способность со-здавать функционирующие союзы, у нас явноне получается использовать их надлежащимобразом. Общества терзают войны, насилие,жестокость, воровство, разногласия и нера-венство. Изо всех сил мы стараемся понятьпричину и обвиняем в своих бедствиях топрироду, то воспитание, то правительство, тожадность, то богов. Проблески самосознания,коим и посвящена моя книга, должны — точ-нее, просто обязаны — иметь некое практиче-ское применение. Зная, как в ходе эволюциичеловек приобрел способность к социально-му доверию, мы, конечно же, сумеем приду-мать, как вылечить ее отсутствие. Какие ин-

ституты генерируют доверие, а какие егоуменьшают?

Доверие оказывается формой жизненнонеобходимого социального капитала, какденьги — форма капитала действительного.Ряд экономистов признали это давным-дав-но. «Буквально каждая коммерческая тран-закция содержит внутри себя элемент дове-рия», — убежден экономист Кеннет Эрроу[55].Лорд Винсон, успешный британский пред-приниматель, приводит доверие как одну издесяти рекомендаций к успеху в бизнесе: «До-веряйте всем, если у вас нет причин этого неделать». Доверие, как и деньги, можно одол-жить («Я доверяю тебе потому, что верю чело-веку, который сказал мне о тебе добрые сло-ва»), им можно рисковать, его можно копитьили проматывать. И оно приносит дивиден-ды в виде еще большего доверия.

Доверие и недоверие питают друг друга.Как утверждал Роберт Патнэм[56], футболь-ные клубы и торговые гильдии издавна уста-новили доверительные отношения на успеш-ном севере Италии и не прижились в болееотсталых и иерархичных южных районах.

Вот почему два таких похожих народа, как се-верные и южные итальянцы, имеющие почтиодинаковую комбинацию генов, столь сильноотличаются друг от друга. Все дело в истори-ческой случайности: для юга были характер-ны властные монархии и крестные отцы, длясевера — сильные торговые сообщества227.

Можно провести более широкие паралле-ли. Патнэм утверждает, что североамерикан-цы построили успешное общество с сильноразвитым чувством гражданского долга, ибоунаследовали систему горизонтальных свя-зей от основавших их города британцев; юж-ноамериканцы, напротив, отстали, упрямопридерживаясь непотизма, авторитаризма иклиентелизма средневековой Испании. Но нестоит слишком увлекаться подобными рас-суждениями. Так, Фрэнсис Фукуяма[57] утвер-ждает, что между успешными экономиками,такими как американская и японская, и ме-нее эффективными, например французской икитайской, имеются существенные различия,и причины их кроются в пристрастии послед-них к иерархической структуре власти. Хотядоводы Фукуямы и не слишком убедительны,

Н

тем не менее Патнэм, безусловно, затронулнекий важный аспект. Именно обществен-ные договоры между равными, а также гене-рализованная реципрокность между индиви-дами и между группами лежат в основе важ-нейшего из всех достижений человечества. Воснове создания общества228.

Война всех против всех емалая доля моей книги представляет со-бой современное переоткрытие — с добав-

лением генетики и математики — старогокак мир философского спора под названием«совершенствование человека». В разныхформулировках и в разные эпохи философыутверждали: в основе своей, человек добр, ес-ли не развращен, или в основе своей низок,если не укрощен. Как правило, со стороны ни-зости выступает Томас Гоббс, а со стороныдоброты — Жан-Жак Руссо.

Гоббс не первым пришел к выводу, будточеловек — животное, чью дикую природунеобходимо обуздывать общественными до-говорами. Двумя веками ранее подобноеутверждал Макиавелли («все люди плохие,

принимайте это как данность»). То же выра-жала христианская доктрина первородногогреха, доработанная Блаженным Августи-ном: доброта дается от бога. Софисты Древ-ней Греции полагали, что люди от природы ге-донистичны и эгоистичны. Но именно Гоббспреренес эти доводы в сферу политики229.

Основная мысль гоббсова «Левиафана», на-писанного в 1650-х годах после целого столе-тия религиозной и политической граждан-ской войны в Европе, заключается в следую-щем: только сильная государственная властьможет предотвратить состояние нескончае-мой братоубийственной борьбы. Концепцияпопулярностью не пользовалась, ибо боль-шинство философов XVII века в своих поискахсовершенного общества придерживалисьидеала пасторального естественного состоя-ния, предполагаемого ими в мирной и бога-той жизни американских индейцев. Гоббс по-ставил все с ног на голову: естественное со-стояние, утверждал он, это состояние войны,а не мира230.

Томас Гоббс являлся прямым интеллекту-альным предком Чарльза Дарвина. Гоббс

(1651) породил Дэвида Юма (1739), которыйпородил Адама Смита (1776), который поро-дил Томаса Роберта Мальтуса (1798), которыйпородил Чарльза Дарвина (1859). Именно про-чтя Мальтуса, Дарвин, как и Смит, отказалсяот конкуренции между группами в пользу со-перничества между отдельными особями231.Гоббсов диагноз — но, замечу, что не предпи-сание для действий — по-прежнему характе-ризует самую сердцевину как экономики, таки современной эволюционной биологии(Смит породил Фридмана, Дарвин породилДокинза). Своими корнями обе дисциплиныопираются на следующий принцип: если рав-новесие природы не было создано сверху, авозникло из своего исторического низа, тогданет причин полагать, что природа окажетсягармоничным целым. Джон Мейнард Кейнспозже определит «Происхождение видов» как«всего-навсего рикардианскую экономику, об-лаченную в язык науки». По мнению СтивенаДжея Гулда, естественный отбор — это «по су-ти, экономика Адама Смита, переложенная наприроду». То же самое утверждал и КарлМаркс. «Удивительно, — писал он Фридриху

Энгельсу в июне 1862 года, — как Дарвин раз-глядел среди зверей и растений свое соб-ственное английское общество с его разделе-нием труда, конкуренцией, открытием новыхрынков, «изобретениями» и мальтузианскойборьбой за существование. Это же гоббсоваяbellum omnium contra omnes» (война всех про-тив всех)232.

Именно этой цитатой из Гоббса ученикДарвина Томас Генри Гекели проиллюстриро-вал свой аргумент, будто жизнь есть безжа-лостная борьба. Для примитивного человека,говорил он, «жизнь представляла собой по-стоянную борьбу. Вне ограниченных и вре-менных связей семьи, гоббсова война каждо-го против всех являлась нормальным состоя-нием существования. Человеческий вид, как,впрочем, и все остальные, плескался и барах-тался в общем потоке эволюции. Он держалголову над водой как можно выше и не заду-мывался ни откуда плывет, ни куда». Это эссеи побудило Кропоткина написать свою «Вза-имную помощь».

Спор между Гекели и Кропоткиным носилличный оттенок. Первый был вынужден про-

бивать себе дорогу самостоятельно, второйбыл революционером аристократическогопроисхождения. Своего успеха Гекели добил-ся исключительно собственными силами — унего не было времени на мечтательных из-гнанных князей, по рождению занимавшихпривилегированное положение. По его мне-нию, опала доказывала их непригодность инекомпетентность так же ясно, как возвыше-ние подчеркивало пригодность и компетент-ность самого Гекели. «Мы вольны испыты-вать удачу, и если нам удастся избежать сво-ей судьбы, есть все основания полагать, чтомы этого достойны. Securus judicat orbis»233

(тверд вердикт всего мира).От меритократии (власти самых талантли-

вых и образованных) Гекели до жестокостиевгеники — всего один шаг. Эволюция отсор-тировывала сильных от слабых, и в этом ейможно было помочь. Ведомые не богом, а ге-нами, представители эдвардианской эпохи сэнтузиазмом пришли к логическому выводуи принялись отделять зерна от плевел. Их по-следователи в Америке и Германии соверши-ли натуралистическую ошибку: стерилизова-

ли и убили миллионы людей, веря, будто та-ким образом улучшают вид или расу. Хотянаиболее омерзительных крайностей этотпроект достиг при Гитлере, его поддерживалиповсеместно — особенно в США. В самом деле,Гитлер проводил политику геноцида против«низших», неизлечимых или реакционныхплемен, которую Маркс и Энгельс отстаивалив 1849 году и которую Ленин начал практико-вать в 1918-м. Возможно, Гитлер поднабралсяидей евгеники не у Дарвина и Спенсера, а уМаркса, которого внимательно читал в 1913году в Мюнхене. Многие социалисты отзыва-лись о евгенике с энтузиазмом. В частности,Герберт Уэллс, который, говоря о «черных, ко-ричневых, грязно-белых и желтых людях, несоответствующих новым требованиям эффек-тивности», искренне полагал, что «им при-дется убраться»234.

Гоббсов поиск идеального общества закон-чился в газовых камерах Освенцима, что ста-ло выражением инстинктивной склонностине к сотрудничеству, а к геноцидному триба-лизму — фаустовской сделке, которая, как мыубедились, неотделима от групповости235.

Г

Благородный дикарь

оббсовы взгляды господствовали целыйвек — с 1845 по 1945 годы. Примерно 100

лет до того и 50 лет после в политической фи-лософии доминировали более доброжела-тельные и утопические воззрения на челове-ческую природу. Они тоже не оправдались.Но не потому, что опирались на темные ин-стинкты человека, а потому, что слишком ужпреувеличили хорошие. Как ни странно, уто-пические идеалы дважды рушились именнов южной Пацифике.

Из всех утопистов XVIII века Жан-Жак Рус-со был самым изобретательным и… влиятель-ным. В своем «Рассуждении о происхождениии основаниях неравенства между людьми»,изданном в 1755 году, он обрисовал человекав основе своей добродетельным созданием,но развращенным цивилизацией. Идея Руссо

о благородном дикаре, до изобретения золсоциальной жизни и собственности жившемв гармоничном естественном состоянии, от-части являлась мечтой (Руссо чувствовал се-бя неуютно в обществе и не любил его), а от-

части — ответом Гоббсу. И если Гоббс ставилсвоей целью оправдать власть после периодаанархии, Руссо стремился подорвать коррум-пированную, сумасбродную и могуществен-ную монархию, помыкавшую несчастным на-селением и облагавшую его непосильныминалогами. До изобретения собственности игосударства, утверждал он, в жизни людей ца-рили свобода и равенство. Современное обще-ство есть естественный продукт истории, нооно стало упадочным и больным (в современ-ном экологическом движении Руссо чувство-вал бы себя своим)236.

«Не забывайте, что общество так жеестественно для человечества, как дрях-лость отдельной личности; что искусство,законы и правительства необходимы расам,как костыли старикам. Поскольку же состо-яние общества рано или поздно может на-ступить, не бесполезно продемонстрироватьопасность слишком быстрого продвижениявперед, а также и все несчастья этого состо-яния, кое ошибочно принимается за идеаль-ное»237.

В 1768 году, когда идея благородного дика-

ря Руссо находилась на высоте своего влия-ния, Луи Антуан де Бугенвиль открыл островТаити, назвал его Новой Цитерой (в честь Пе-лопоннесского острова, где Афродита впер-вые явилась из моря) и сравнил с садом Эде-ма. Несмотря на предостережение де Бугенви-ля, описания его спутниками туземцев (кра-сивые, любвеобильные, едва одетые, мирные,ни в чем не нуждающиеся) захватили вообра-жение парижан в общем и друга Руссо ДениДидро в частности. Последний написал фан-тазийное продолжение путешествия де Буген-виля, в котором таитянин излагает доброде-тели своего существования («Мы невинны,мы счастливы и ты можешь лишь повредитьнашему счастью. Мы повинуемся чистомуинстинкту природы, а ты попытался вытра-вить его из наших душ»), а христианский свя-щенник смущен сексуальным гостеприим-ством таитянских женщин.

Джеймс Кук посетил Таити в следующемгоду — и вернулся с подобными рассказами обогатой, легкой и спокойной жизни острови-тян. Они не знали стыда, распрей, тяжелоготруда, холода, голода. Писавший журнал Кука

Джон Хоуксуорт явно хватил через край, осо-бенно напирая на прелести молодых таитя-нок. Одним словом, обитатели южной частиТихого Океана сделались главной темой в ис-кусстве, пантомиме и поэзии. На них будтопомешались. Презрение сатириков, вродеСэмуэля Джонсона и Хораса Уолпола, игнори-ровалось. В сексуальных фантазиях XVIII векацарствовал благородный дикарь.

Реакция была неизбежна. В ходе второгопутешествия Кука открылась темная сторонатаитянской жизни: человеческие жертвопри-ношения, инфантицид, внутренние раздоры,жесткая классовая иерархия, строгий запретна присутствие женщин во время мужскойтрапезы, непрекращающееся воровство ве-щей европейцев, венерические заболевания(которые, скорее всего, завезли на остров лю-ди Бугенвиля). Жан Франсуа де Гало, граф деЛаперуз, изучавший Тихий океан, был осо-бенно уязвлен крушением иллюзий. Незадол-го до своего исчезновения в 1788 году он с го-речью писал: «Самые дерзкие негодяи Евро-пы менее лицемерны, чем обитатели этихостровов. Все их ласки — обман»238. Когда

К

XVIII век закончился — французский дикта-тор навязал миру войну, а Парсон Мальтусубедил Уильяма Питта, что плохие законытолько способствуют увеличению численно-сти населения и, как следствие, голоду, — за-вершилась и вечеринка в Тихом океане. Наострова устремились миссионеры — намере-ваясь если не цивилизовать дикарей, кото-рые, как выяснилось, больше отвечали пред-ставлениям Гоббса, нежели Руссо, то хотя быодарить их чувством вины239.

Рай восстановлен ак это ни удивительно, но история повто-рилась. В 1925 году 23-летняя Маргарет

Мид отправилась в Самоа и вернулась оттуда,как почти две сотни лет назад вернулись с Та-ити Бугенвиль и Кук, с рассказами о есте-ственном рае, не знающем грехов западногомира. Жизнь молодых мужчин и женщин бы-ла приятна и беззаботна, они не ведали нуж-ды, зависти и насилия, разложивших запад-ных подростков. Мид была ученицей антро-полога Франца Боаса, выступавшего противнеоправданного увлечения евгеникой в своей

родной Германии. Боас, чье лицо было ис-пещрено шрамами от бесчисленных дуэлеймолодости, ничего не делал наполовину. Онне утверждал, что человеческое поведениеявляется продуктом как природы, так и вос-питания. Он впал в другую крайность — куль-турный детерминизм — и признавал тольковлияние культуры. Чтобы доказать своюправоту, ему требовалось продемонстриро-вать тотипотентность человеческой приро-ды, чистую доску Джона Локка. При надлежа-щей культуре, говорил он, мы могли бы со-здать общество без зависти, без любви, безбрака, без иерархии. Человечество бесконеч-но податливо, и любая утопия возможна. Ве-ра в иное — безнадежный фатализм.

Мид должна была доказать, что это не про-сто выдача желаемого за действительное. Иона привезла из Самоа убедительные под-тверждения существования общества, в кото-ром иная культура породила иную человече-скую природу. Культура свободной любвисреди молодежи Самоа предупреждала всякоесоперничество между подростками, указыва-ла она. 50 лет мидовский Самоа представлял

собой четкое доказательство возможности со-вершенствования человека240.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении,мираж Мид, как в свое время и мираж Буген-виля, исчез. Если она провела в Мануа пятьмесяцев и посвятила порученному ей Боасомисследованию только 12 недель, то ДерекФриман прожил в Самоа в общей сложностиболее шести лет (в 1940-1960-е годы). Он обна-ружил, что Мид обманулась: она не только са-ма выдавала желаемое за действительное, нои неудачно выбрала информаторов. Фриманрозовых очков не носил, а потому жители Са-моа оказались сродни таитянам, в итоге рас-терявшим всякое доверие Кука — такими жезавистливыми, порочными и двуличными,как и мы все. Невинность среди незамужнихдевочек-подростков являлась отнюдь не хри-стианским поведением, а древним культом,нарушение которого каралось смертью. Изна-силования, о которых местные жители якобыи слыхом не слыхивали, оказались настолькораспространены, что их уровень в Самоа былпризнан одним из самых высоких в мире.Мид слишком увлеклась импонировавшими

ей идеями Руссо и из-за собственной предвзя-тости упустила из виду гоббсову сторону.

И действительно, в 1987 году одна из глав-ных информаторов Мид признала, что они сподругой просто-напросто разыграли ее сво-ими рассказами о вопиющей сексуальнойнеразборчивости. По словам Фримана, «нико-гда еще смешливые врунишки не вызывалистоль далекоидущих последствий». (Хотя пре-цедент был: в XVIII веке тонганцы одурачилифранцузского путешественника Лабиллардье-ра — да так, что тот с самым, что ни на естьсерьезным видом произнес перед АкадемиейНаук в Париже вереницу непристойных фраз.Бедняга искренне верил, что это числа.)

Реакция антропологов на откровение Фри-мана сама по себе стала идеальным опровер-жением кредо Мид. Они отреагировали какплемя, на чей культ напали, а святыниосквернили: они поносили Дерека, обливалиего грязью, унижали, но только не опроверга-ли. Даже если культурные антропологи, яко-бы преданные эмпирической истине и куль-турному релятивизму, ведут себя как типич-ное племя дикарей, значит, универсальная

человеческая природа таки существует. Ониутверждали, что нет такой вещи, как челове-ческая природа, независимая от культуры.

Но продемонстрировали лишь, что нет та-кой вещи, как культура, независимая от чело-веческой природы. Доска оказалась вовсе нетакой уж и чистой241.

Маргарет Мид совершила — а многие со-временные социологи, антропологи и психо-логи продолжают совершать — обратную на-туралистическую ошибку. Впервые замечен-ная Юмом и получившая свое название с лег-кой руки Г. И. Мура, она подразумевает: то,что естественно — нравственно. Фактическиэто вывод «должен» из «есть». Гуманитарииобвиняют в ее совершении почти всех биоло-гов, корпящих над поведением двуногих обе-зьян — хотя это не всегда так. Впрочем, те жесамые гуманитарии безо всякого смущенияпостоянно и с энтузиазмом тоже совершаютобратную натуралистическую ошибку: выво-дят «есть» из «должен». Раз нечто должнобыть, оно непременно так и есть. Такая логи-ка известна сегодня как политкорректность.Первые ее отголоски проявились в рассужде-

ниях Боаса, Бенедикт и Мид, будто человече-ская природа должна быть бесконечно подат-лива влиянию культуры, ибо (как они дума-ли — и думали неверно) единственная аль-тернатива — это фатализм, а фатализмнеприемлем.

Убеждения Мид проникли и в биологию.Бихевиоризм предполагал, что мозг живот-ных — это черный ящик, с помощью соответ-ствующих ассоциаций с равной легкостьюусваивающий любую задачу. Один из видней-ших теоретиков бихевиоризма Б. Ф. Скиннернаписал научно популярную фантазию «Уол-ден-2», повествующую о мире, управляемомтакими людьми, как он. «Мы избегаем, — го-ворит основатель Уолден-2, — философийврожденной доброты или зла, если уж на топошло. Но мы верим, что изменить человече-скую природу в нашей власти»242.

Так говорил и Ленин. 1920-е и 1930-е годы,которые часто вспоминают как период ненор-мальной одержимости генетическим детер-минизмом, также характеризовались ненор-мальной одержимостью детерминизмом эко-логическим. Тогда верили, что человека мож-

но полностью переделать с помощью надле-жащего образования, пропаганды и власти.При Сталине эту веру в изменение природы,истоки которой можно увидеть уже у ДжонаЛокка, применили даже к пшенице. ТрофимЛысенко утверждал (а те, кто ему противоре-чили, были расстреляны), что морозостойкуюпшеницу можно вывести не селекцией, а раз-личными приспособительными манипуляци-ями. Миллионы людей умерли от голодапрежде, чем была доказана ошибочность егоубеждений. Наследование приобретенныхсвойств оставалось официальной доктринойсоветской биологии до 1964 года. В отличиеот генетического детерминизма Гитлера, эко-логический детерминизм Сталина заразил идругих людей243.

Бихевиоризм предполагал, что мозгживотных — это черный ящик, с по-мощью соответствующих ассоциацийс равной легкостью усваивающий лю-бую задачу.

В своем замечательном автобиографиче-ском отчете о китайской революции — «Ди-кие лебеди» — Юн Чжан приводит идеальное

объяснение причины, по которой коммунизмпотерпел крах: он не смог изменить челове-ческую природу. В 1949 году мать Чжана вы-шла замуж за молодого коммуниста, которыйпрактически никогда не использовал свое по-ложение в интересах своей семьи. Если пред-стояло длинное путешествие, она проделыва-ла его пешком, ибо он не разрешал ей пользо-ваться его машиной, иначе это могли счестьфаворитизмом. Он отказался простить приго-воренного к смерти партизана, который спасей жизнь — дескать, тот сделал это нарочно,чтобы получить ответное одолжение от еевысокопоставленного мужа. Он понизил еена два пункта в партийной иерархии, лишьбы предупредить всякий намек на то, что оназанимает незаслуженно высокое положение.Он воспротивился карьере собственного стар-шего брата в чайном бизнесе. Снова и сноваон отказывался выказывать нормальноепредпочтение своей семье, ставя революциюна первое место и веря, будто доброе отноше-ние к родственникам равно дискриминациинеродственников. Он был прав. Коммунизмсработал бы, если бы таких людей было боль-

ше. Но большинство людей не похожи на от-ца Юн Чжана. Высокопоставленные комму-нисты, которые, кстати, критике не подлежа-ли вообще, неизменно оказывались болеекоррумпированными и склонными к непо-тизму, чем демократы. На печи человеческойприроды общечеловеческое добросердечиемгновенно испаряется244.

По словам Герберта Саймона, «в этом векемы стали свидетелями того, как две великиестраны — Китайская Народная Республика иСоветский Союз — пытались создать «новогочеловека». В итоге же обе признали, что «ста-рый человек», а точнее сказать, «старый пер-сонаж» — эгоистичный, озабоченный соб-ственным экономическим благополучиемили благополучием своей семьи, клана, этни-ческой групп или провинции — по-прежнемужив и здоров»245.

К счастью, согласно Лайонелу Триллингу,«есть в человеческой природе нечто, не под-дающееся культурному контролю». Иначерусские были бы теперь неисправимо кор-румпированным народом, которым они неявляются. Карл Маркс разработал социаль-

Е

ную систему для ангелов, и она потерпелакрах потому, что мы — звери. Человеческаяприрода не изменилась вообще. «Лучше уж ябуду надеяться [что человеку от природы при-сущи определенные качества], чем останусь сtabula rasa (чистой доской), на которой вся-кий тиран и благодетель волен писать своипослания. Думаю, такие качества у человекаесть, они высокосоциальны и уличают волжи всех лицемерных манипуляторов отМилла до Сталина», — пишет Робин Фокс246.

Кто украл чувство общности? сли внедрение в общество идей конкурент-ной борьбы привело к газовым камерам, а

исповедание культурных догм — к ужасамкультурной революции Мао, не безопаснеели вообще отказаться от попыток импортиро-вать науку в политику? Возможно. Разумеет-ся, я не собираюсь притворяться, будто нашесмутное и туманное понимание человеческо-го социального инстинкта может быть мгно-венно привнесено в политическую филосо-фию. Для начала, утопия невозможна, ибо об-щество — это нелегкий компромисс между

индивидами с конфликтующими стремлени-ями, а не нечто, созданное непосредственноестественным отбором.

Тем не менее новое «генно-утилитарное»понимание человеческих инстинктов, изло-женное в этой книге, дает несколько простыхрецептов того, как избежать ошибок. Людиобладают рядом инстинктов, питающих об-щее благо, и рядом других, поощряющих эго-изм и асоциальное поведение. Мы должнысоздать общество, которое стимулирует пер-вые и не содействует вторым.

В качестве примера рассмотрим парадокссвободного предпринимательства. Если мызаявляем, что Смит, Мальтус, Рикардо, Фри-дрих Хайек и Мильтон Фридман правы и чточеловек в основе своей руководствуется лич-ной выгодой, то не призываем ли мы людейуже одним этим заявлением быть еще эгои-стичнее? Признавая неизбежность жадностии своекорыстия мы, похоже, одобряем их.

Эссеист Уильям Хэзлитт точно так и поду-мал. В своем «Ответе на «Опыт о народонасе-лении» достопочтенного Т. Р. Мальтуса» онпишет:

«Помогать предрассудкам и жестокосер-дию человека метафизическими суесловиямии философской путаницей не только не вели-кодушно, но и не по-рыцарски. Часа весов и безтого слишком явно склоняется в ту сторо-ну»247.

Другими словами, нельзя говорить, чтолюди плохие, потому, что это правда. 150 летспустя Роберт Фрэнк обнаружил: студентыэкономического факультета, которых учили,что человечество в основе своей эгоистично,сами становились такими и в играх «дилем-ма заключенного» предавали чаще, чем дру-гие студенты. И реальный Айван Боски, и вы-мышленный Гордон Гекко (из фильма «Уо-лл-стрит») восхваляли жадность. «Жад-ность — это, кстати, нормально, — говорилБоски в мае 1986 года в своей напутственнойречи студентам университета Калифорнии(Беркли). — Я хочу, чтобы вы это знали. Ду-маю, жадность — здоровое чувство. Вы може-те быть жадными и, вместе с тем, уважать се-бя». Раздались громкие аплодисменты248.

То, что подобные инструкции ответствен-ны за постепенную утрату чувства общности,

наблюдающуюся последние несколько лет, —почти аксиома. В 1980-х годах нас всех училибыть эгоистичными и алчными. Как след-ствие, мы забыли о своих гражданских обя-занностях, и наши общества погрузились ваморальность. Таково стандартное, лейбо-ристское объяснение растущей преступностии небезопасности.

Следовательно, первое, что мы должнысделать для создания хорошего общества, такэто скрыть правду об общечеловеческойсклонности к эгоизму. Пусть лучше все верят,что в глубине души они благородные дикари.Тем, кто убежден, будто любая правда инте-реснее лжи (даже лжи во спасение), разумеет-ся, подобная идея придется не по вкусу. Новедь мы уже давно лжем во спасение. Как мынеоднократно могли убедиться в этой книге,пропагандисты всегда преувеличивают доб-роту людей. Почему? Отчасти чтобы по-льстить им, отчасти потому, что эта мысль го-раздо приятнее. Люди хотят верить в благо-родных дикарей. Как утверждал Роберт Райт:

«Новая парадигма [эгоистичного гена] сры-вает с эгоцентризма его благородные одеж-

ды. Эгоизм редко представляется нам голы-шом. Принадлежа к виду (единственному),представители которого оправдывают своидействия нравственностью, мы по природесвоей должны считать себя хорошими, а своеповедение обоснованным, даже когда этовесьма сомнительно»249.

Только те политики, которым нравится го-ворить непопулярные вещи, способны нару-шить общественное спокойствие. МаргаретТэтчер однажды сказала: «Нет такой вещикак общество. Есть только отдельные мужчи-ны и женщины, и есть семьи».

Разумеется, она затронула серьезный во-прос. В основе философии Тэтчер лежит идеяо том, что если вы не в состоянии распознатьбазовую рациональность человека, то вы неможете заметить: власти предержащие состо-ят из корыстных индивидов, а не святых, тру-дящихся исключительно ради общего блага. Втаком случае, правительство — всего-навсегоинструмент, с помощью которого различныегруппировки и бюрократы, занимающиесямаксимизацией бюджета, вознаграждают иувеличивают власть друг друга за счет всех

нас. Это не нейтральная, бесстрастная маши-на для поставки социальных выгод. Тэтчервыступала против внутренней коррупцииправительства, а не его идеалов.

И тем не менее Тэтчер и ее сторонникиприводили в некотором отношении наиболееблизкий к Руссо аргумент: правительство ненавязывает добродетель злым от природылюдям, а разлагает изначальную доброде-тельность рынка. Ее учитель Фридрих Хайекапеллировал к золотому веку, когда благород-ный дикарь был свободен от всякой регуля-ции: без координации со стороны государствавокруг царил бы не хаос, но благоденствие250.

Журнал Time, в декабре 1995-го провозгла-сивший Ньют Гингрич человеком года, пред-лагает следующую формулировку:

«Раньше либералы верили, что люди если ине способны к совершенствованию, то хотябы могут улучшиться. Консерваторы полага-ли, что люди в основе своей дефектны… А воткак мир устроен сейчас. Консерваторы убеж-дены, что плохи не люди — плохо правитель-ство. Либералы, со своей стороны, видят вконсерваторах опасных романтиков. Они го-

товы поверить, что некоторые души от при-роды порочны и не подлежат спасению»251.

Если основная мысль этой книги верна, токонсерваторы — не такие уж опасные роман-тики, ибо человеческая психика содержитмногочисленные инстинкты построения со-циального сотрудничества и стремления к хо-рошей репутации. Не такие мы уж и гадкие,чтобы нас нужно было укрощать назойли-вым правительством. Хотя, впрочем, и нестоль добрые, чтобы чересчур рьяное руко-водство не пробудило в нас, его подчиненныхи пользователях одновременно, худшие каче-ства.

Рассмотрим точку зрения индивидуали-стов. Правительство — это проблема, а не ре-шение. Постепенная утрата чувства общно-сти, наблюдающаяся в несколько последнихдесятилетий, и эрозия гражданской доброде-тели вызвана не распространением и поощ-рением алчности, а мертвой хваткой Левиа-фана. Государство не заключает сделку сгражданами, чтобы нести совместную ответ-ственность за общественный порядок, не вы-зывает в них чувства долга или гордости, нет,

оно требует повиновения. Потому не удиви-тельно, что, когда с нами обращаются как скапризным ребенком, мы и ведем себя соот-ветственно.

Как показывает пример Патнэма с Итали-ей, там, где власть заменяет собой реципрок-ность, чувство общности пропадает. В Брита-нии государство всеобщего благосостояния и«корпоративность» смешанной экономикизаменили гигантскими централизованнымиЛевиафанами тысячи эффективных обще-ственных институтов — обществ взаимопо-мощи, больничных трестов, — построенныхна реципрокности и питавших доверие. Это иНациональная служба здравоохранения, и на-ционализированные отрасли промышленно-сти, и правительственные полуавтономныекомитеты. Все они основаны на снисхожде-нии. Поскольку благодаря высоким налогамдоступных денег стало больше, поначалу всечто-то выиграли. Однако скоро ущерб, нане-сенный чувству общности Британии, сталосязаем. Из-за мандатной природы государ-ство всеобщего благосостояния порождалов своих «финансистах» противодействие и

негодование, а в клиентах — не благодар-ность, но апатию, гнев и предприниматель-ское желание эксплуатировать систему. Стро-гое правительство делает людей более эгои-стичными252.

Государство не заключает сделку сгражданами, чтобы нести совмест-ную ответственность за обществен-ный порядок, не вызывает в них чув-ства долга или гордости, нет, онотребует повиновения. Потому не уди-вительно, что, когда с нами обраща-ются как с капризным ребенком, мы иведем себя соответственно.

Я не мучаюсь туманной ностальгией —мол, в прошлом было лучше. По большей ча-сти, в прошлом тоже существовала своявласть — иерархическая власть феодальной,аристократической или промышленной си-стем. (Конечно, это было время меньшего ма-териального благополучия, но тому винойограниченные технологии, а не плохое пра-вительство). Средневековый вассал и рабо-чий с фабрики не были вольны строить дове-рительные и реципрокные отношения между

равными. Я не противопоставляю прошлое инастоящее. Но я верю, что, если приглядеться,удастся отыскать способ получше — обще-ство, основанное на добровольном обменемежду свободными людьми товарами, инфор-мацией и властью. Маленькие общины, в ко-торых доверие реально. Убежден, такое обще-ство будет справедливее и успешнее, нежелипостроенное на бюрократическом статизме.

Я живу неподалеку от Ньюкасла — одногоиз величайших старинных городов Брита-нии. За два века он из промышленного цен-тра и предмета местной гордости превратил-ся в сатрапию всемогущего государства. Еслираньше капитал создавали и контролировалиместные жители, то теперь всеми предприя-тиями управляют либо из Лондона, либо из-заграницы (спасибо коллективизации граждан-ских сбережений через налоговые льготы дляпенсионных фондов). Его администрация —безликая серия учреждений, а ее служащие —постоянно сменяющие друг друга приезжие,чья главная задача — получать гранты изЛондона. Остатки местной демократии осно-ваны на власти, а не на доверии. За два века

великие традиции доверия, взаимности и ре-ципрокности, на которых были построеныподобные города, оказались почти уничто-женными — причем руку к этому приложилиправительства обеих партий. А ведь на их со-здание ушли века. Литературно-философскоеобщество Ньюкасла, в восхитительной биб-лиотеке которого я собирал кое-какой мате-риал для этой книги, всего лишь горькое на-поминание о счастливом времени, когда егосветилами были местные великие изобрета-тели и мыслители. Почти все они выбилисьиз низов. Теперь город печально известен по-луразрушенными безликими районами, гденасилие и воровство настолько распростране-ны, что предпринимательство там невозмож-но. С материальной точки зрения, каждомугорожанину живется лучше, чем в прошломвеке. Но это заслуга новых технологий, а неправительств. С социальной же, ситуацияухудшилась. Гоббс жив, и в этом я обвиняюпереизбыток, а не недостаток власти.

Если мы хотим вновь обрести социальнуюгармонию и добродетель, если мы хотимвновь встроить в общество принципы добро-

детели, благодаря которым оно и работает,необходимо сократить могущество и охват го-сударства. Это не означает порочную войнувсех против всех. Это означает деволюцию —деволюцию власти над людьми до приходов,компьютерных сетей, клубов, команд, группвзаимопомощи, маленьких предприятий —всего маленького и локального. Это означаетдемонтаж бюрократической системы. Пустьнациональные и международные правитель-ства ограничатся минимальной функцией на-циональной обороны и перераспределениябогатств (непосредственно — без мешающейи жадной бюрократии). Пусть мир свободныхлюдей Кропоткина вернется. Пусть все зави-сит от репутации. Я не настолько наивен, что-бы думать, будто это произойдет за одну ночьили будто правительство вообще не нужно.Но я сомневаюсь в необходимости власти, ко-торая диктует самые мельчайшие подробно-сти жизни и огромной блохою сидит на спиненации.

Блаженный Августин видел источник со-циального порядка в учении Христа. Гоббс — всуверене. Руссо — в уединении. Ленин — в пар-

тии. Все они ошибались. Корни социальногопорядка у нас в голове: мы обладаем инстинк-тивными возможностями создать пусть неидеальное гармоничное и добродетельное об-щество, но лучшее, чем существует сейчас.Мы должны организовать наши институтытаким образом, чтобы они выводили эти ин-стинкты на первый план. Прежде всего этоозначает стимулирование обмена междуравными. Как торговля между странамипредставляется наилучшим рецептом друж-бы между ними, так и обмен между наделен-ными соответствующими правами и полно-мочиями людьми представляется наилуч-шим рецептом сотрудничества. Мы должныпоощрять социальный и материальный обме-ны между равными, ибо это — сырье для дове-рия, а доверие есть основа добродетели.

1

Примечания Пролог

 Woodcock, George & Avakumovic, Ivan. 1950.The anarchist Prince: a biographical study of

Peter Kropotkin. T.V. Boardman and Co. London.Кропоткин П.А. Взаимопомощь как факторэволюции. — М.: Самообразование, 2011. — 256с.

2 Кропоткин П.А. Взаимопомощь как фак-тор эволюции. — М.: Самообразование,2011. — 256 с.

Глава 13 Holldobler, В. & Wilson, Е. 0.1990. The ants.

Harvard University Press, Cambridge, Mass.4 Gordon, D. M. 1995. The development of

organization in an ant colony. American Scientist83:50–57.

5 Buss, L. W. 1987. The evolution ofindividuality. Princeton University Press,Princeton.

6 Bonner, J. T. 1993. Life cycles: reflections ofan evolutionary biologist. Princeton UniversityPress, Princeton. Dawkins, R. 1996. ClimbingMount Improbable. Viking, London.

7 Sherman, P. W., Jarvis, J. U. M. & AlexanderR. D. 1991. The biology of the naked mole rat.Princeton University Press, Princeton. Возмож-но, самое удивительное в истории о голыхземлекопах то, что Ричард Александер(Richard Alexander) предсказал их существова-ние, толком ничего о них не зная. В 1976 году,по аналогии с термитами, он постулировалсуществование роющего социального млеко-питающего. Подробности жизни голого зем-лекопа стали известны лишь некоторое вре-мя спустя.

8 Идея о том, что жизнь постепенно «сгу-щается», образуя более крупные коллективы,отнюдь не подразумевает полное исчезнове-ние мелких форм. Тем не менее она означает,что со временем все больше и больше послед-них станут приобретать паразитические при-вычки, ибо на долю крупных форм будет вы-падать все больше и больше солнечной энер-гии.

9 Доукинз Р. Расширенный Фенотип: длин-ная рука гена. — М.: Астрель, 2010. — 512 с.

10 Kessin, R. H. & Van Lookeren Campagne, М.М. 1992. The development of a social amoeba.

American Scientist 80:556-65.11 Maynard Smith, J. & Szathmary, E. 1995.

The major transitions in evolution. W. H.Freeman, Oxford.

12 Paradis, J. & Williams, G. C. 1989. Evolutionand ethics: T. H. Huxley’s “Evolution and Ethics”with new essays on its Victorian andsociobiological context. Princeton UniversityPress, Princeton.

13 Hamilton, W. D. 1964. The geneticalevolution of social behaviour. I, II. Journal ofTheoretical Biology 7:1-52.

14 Hamilton, W. D. 1996. Narrow roads of geneland. Том I: Evolution and social behaviour. W.H. Freeman/Spektrum, Oxford.

15 Доукинз P. Эгоистичный ген. — М.: Мир,1993. — 318 с.

16 Hamilton, W. D. 1996. Narrow roads of geneland. Том I: Evolution and social behaviour. W.H. Freeman/Spektrum, Oxford.

17 Hamilton, W. D. 1964. The geneticalevolution of social behavior. I, II. Journal ofTheoretical Biology 7:1-52. Williams,

G. C. 1966. Adaptation and natural selection:a critique of some current evolutionary thought.

Princeton University Press, Princeton. Williams,G. C. 1992. Natural Selection. Oxford

University Press, Oxford. Доукинз P. Эгои-стичный ген. — М.: Мир, 1993. — 318 с.

Что любопытно, эта идея впервые про-мелькнула в поэме «Басня о пчелах», напи-санной в 1714 году известным английскимциником и сатириком Бернаром де Мандеви-лем и оправдывавшей необходимость порока.Как нужен голод, если мы хотим кушать иразвиваться, утверждал он, так не обойтись ибез эгоистичных стремлений, если мы мечта-ем преуспевать и пожинать общественныеблага. Практика чистого доброжелательстванесовместима с развитием процветающегокоммерческого общества. См. Мандевиль Б.Басня о пчелах, или пороки частных лиц —блага для общества. — М.: Наука, 2000. — 292с.

18 Sen, А. К. 1977. Rational fools: a critique ofbehavioral foundations of economic theory.Philosophy and Public Affairs 6:317-44. Такжесм. Hirshleifer, J. 1985. The expanding domain ofeconomics. American Economic Review 75:53–68.

19 Заметьте, выдвинутая Дэвидом Хэйгом

(David Haig) теория конфликта во время бере-менности не предполагает сознательного ре-шения о борьбе ни со стороны матери, ни состороны плода. Она подразумевает лишь фи-зиологический механизм, направленный надостижение указанных эффектов.

20 Haig, D. 1993. Genetic conflicts in humanpregnancy. Quarterly Review of Biology68:495–531; различные интервью.

21 Ratnieks, F. L. W. 1988. Reproductiveharmony via mutual policing by workers ineusocial hymenoptera. American Naturalist132:217-36. Oldroyd, B. P., Smolenski, A. J.,Cornuet, J.-M. & Crozier, R. H. 1994. Anarchy inthe beehive. Nature 371:749.

22 Matsuda, H. & Harada Y. 1990.Evolutionary stable stalk to spore ratio in cellularslime molds and the law of equalization of netincomes. Journal of Theoretical Biology 147:329-44.

23 Buchanan, J. M. 1969. Cost and Choice.Markham Publishing, Chicago. Buchanan, J. M.&Tullock, G. 1982. Towards a theory of the rent-seeking society. A. & M. Press, Texas.

24 Закон Паркинсона впервые был изло-

жен в анонимной статье, опубликованной вжурнале Economist от 19 ноября 1955 (стр. 635-7). Позже Паркинсон посвятил ему целуюкнигу. Также см. Нозик Р. Анархия, государ-ство и утопия. — М.: ИРИСЭН, 2008. — 424 с.

25 Robinson, W. S. 1913. A short history ofRome. Rivingtons, London. Ту же басню расска-зывает Менений Агриппа в трагедии УильямаШекспира «Кориолан».

26 Nesse, R. М. & Williams, G. С. 1995–Evolution and healing: the new science ofDarwinian medicine. Weidenfeld and Nicolson,London. В Америке книга вышла под названи-ем «Why we get sick».

27 Charlton, В. G. 1996. Endogenousparasitism: a biological process with implicationsfor senescence. Evolutionary Theory 11:119–124.

28 Leigh, E. G. 1991. Genes, bees andecosystems: the evolution of a common interestamong individuals. Trends in evolution andecology 6:257-62.

29 Buss, L. W. 1987. The evolution ofindividuality. Princeton University Press,Princeton.

30 Информацию о том, что у людей В-хро-

мосомы имеются у 2–3 процентов живорож-денных детей, любезно предоставил ДэвидХэйг (David Haig).

31 Bell, G. & Burt, A. 1990. B-chromosomes:germ-line parasites, which induce changes in hostrecombination. Parasitology ioo:S19-S26. Парази-тическую природу В-хромосом ученые подо-зревали еще в 1945 году. См. Stergren, G. 1945.Parasitic nature of extra fragment chromosomes.Botaniska Notiser (1945):i57-63-

32 Leigh, E. G. 1971. Adaptation and diversity.Freeman, Cooper, San Francisco.

Глава 233 Wilson, D. S. & Sober, E. 1994.

Reintroducing group selection to the human andbehavioral sciences. Behavioral and BrainSciences 17:585–654. Заметьте, процесс деле-ния общины гуттеритов является идеальнойиллюстрацией умозрительного экспериментаДжона Ролза, который тот предложил, разви-вая теорию справедливости. Справедливоеобщество, утверждал Ролз, это то, которое вывыберете при условии, что «вуаль неведения»скрывает вашу специфическую роль в нем.См. Ролз Дж. Теория справедливости. — СПб.:

ЛКИ, 2010. — 536 с. Dennett, D. 1995. Darwin'sdangerous idea. Simon and Schuster, New York.

34 Paradis, J. & Williams, G. C. 1989. Evolutionand ethics: Т. H. Huxley’s “Evolution and ethics”with new essays on its Victorian andsociobiological context. Princeton UniversityPress, Princeton.

35 Alexander, R. D. 1987. The biology of moralsystems. Aldine de Gruyter, Hawthorne, NewYork.

36 Layton, R. H. 1989. Are sociology and socialanthropology compatible? The significance ofsociocultural resources in human evolution. B:Comparative Socioecology (под ред. Standen, V.& Foley, R.). Blackwell, Oxford.

37 Если я эгоист, то все, что я делаю, я де-лаю для себя. Если я альтруист, то все, что яделаю, я делаю для тебя. Если я ориентированна группу, то все, что я делаю, я делаю длянас. Это полезное разграничение предложилаМаргарет Гилберт (Margaret Gilbert) в своихкомментариях к статье Уилсона Д. и Собера Э.(Wilson, D. & Sober, Е.) «Reintroducing groupselection to the human and behavioral sciences».

38 Franks, N. R. & Norris, P. J. 1987.

Constraints on the division of labour in ants:D’Arcy Thompson’s Cartesian transformationsapplied to worker polymorphism. ExperientialSupplementum 54:253-70.

39 Szathmary, E. & Maynard Smith J. 1995.The major evolutionary transitions. Nature374:227-32.

40 West, E. G. 1990. Adam Smith and Moderneconomics. Edward Elgar Publishing, Vermont.

41 Maynard Smith, J. & Szathmary, E. 1995.The major transitions in evolution. W. H.Freeman, Oxford.

42 Bonner, J. T. 1993. Dividing labour in cellsand societies. Current Science 64: 459-66.

43 Stigler, G. J. 1951. The division of labour islimited by the extent of the market. Journal ofPolitical Economy 59:185-93.

44 Ghiselin, M. T. 1978. The economy of thebody. American Economic Review 68 (2):233-7.

45 Ghiselin, M. T. 1974. The economy of natureand the evolution of sex. University of CaliforniaPress, Berkeley.

46 Смит А. Исследование о природе и причи-нах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007. —960 с.

47 Бриттан С. Капитализм с человеческимлицом. — СПб.: Экономическая школа, 1998. —399 с.

48 Buss, L. W. 1987. The evolution ofindividuality. Princeton University Press,Princeton.

49 Coase, R. H. 1976. Adam Smith’s view ofman. Journal of Law and Economics 19:529-46.

50 Emerson, A. C. 1960. The evolution ofadaptation in population systems. B: Evolutionafter Darwin. Том I (под ред. Tax, S.). Universityof Chicago Press, Chicago.

51 К. Хилл (K. Hill), X. Каплан (H. Kaplan):личное общение.

52 Spindler, K. 1993. The man in the ice.Weidenfeld and Nicolson, London.

53 Смит A. Исследование о природе и причи-нах богатства народов. — М.: Эксмо, 2007. —960 с. Wright, R. 1994. The moral animal.Pantheon, New York (перевод можно найти насайте www.ethology.ru).

Глава 354 Руссо Ж. Ж. Рассуждение о происхожде-

нии и основаниях неравенства между людьми// Трактаты. — М.: Наука, 1969. — 710 с.

55 Hofstadter, D. 1985. Metamagical themas:questing for the essence of mind and pattern. BasicBooks, New York. Также см. Dennett, D. 1995.Darwin's Dangerous Idea. Simon and Schuster,New York.

56 П. Хаммерштейн (P. Hammerstein), лич-ное общение.

57 Poundstone, W. 1992. Prisoner’s dilemma:John von Neumann, game theory and the puzzleof the bomb. Oxford University Press, Oxford.

58 Rapoport, A. & Chummah, A. M. 1965.Prisoner’s dilemma. University of Michigan Press,Ann Arbor.

59 Maynard Smith, J. & Price, G. R. 1973. Thelogic of animal conflict. Nature 246:15–18. В пер-воисточнике термин «голубь» в последнююминуту заменили на «мышь» — из уваженияк религиозной чувствительности ДжорджаПрайса (George Price).

60 Axelrod, R. 1984. The evolution ofcooperation. Basic Books, New York.

61 Rapoport, A. 1989. The origins of violence.Paragon House, New York.

62 Trivers, R. L. 1971. The evolution ofreciprocal altruism. Quarterly Review of Biology

46:35–57.63 На мой взгляд, лучшая книга по теории

игр в биологии — Sigmund К. 1993. Games oflife. Oxford University Press, Oxford.

64 Wilkinson, G. S. 1984. Reciprocalfoodsharing in the vampire bat. Nature 308:181-4. Со-гласно новейшим исследованиям, реципрок-ность характерна даже для непостоянных, неодержимых идеей семьи самцов вампиров.См. DeNault, L. К. & McFarlane,

D. A. 1995. Reciprocal altruism between malevampire bats, desmodus rotundus. AnimalBehaviour 49:855-6.

65 Cheney, D. L & Seyfarth, R. M. 1990. Howmonkeys see the world. Chicago University Press,Chicago.

66 Trivers, R. L. 1971. The evolution ofreciprocal altruism. Quarterly Review of Biology46:35–57.

Глава 467 P. Бартон (R. Barton), личное общение.68 Dunbar, R. 1996. Grooming, gossip and the

evolution of language. Faber and Faber, London.69 Heinsohn, R. & Packer, C. 1995. Complex

cooperative strategies in group-territorial African

lions. Science 269:1260-62.70 Martinez-Coll, J. C. & Hirshleifer, J. 1991.

The limits of reciprocity. Rationality and Society3:35–64.

71 Binmore, K. 1994. Game theory and thesocial contract. Том I: Playing Fair. MIT Press,Cambridge, Mass.

72 Badcock, C. 1990. Three fundamentalfallacies of modern social thought. SociologicalNotes, №. 5. Реплики судьи процитировал Лай-елл Уотсон (Lyall Watson). См. Financial Timesот 15 июля 1995.

73 Недавно ученые разработали простран-ственную версию дилеммы заключенного. Ре-зультаты проведенных игр подтвердили дей-ственность стратегии «Око за око». См.Hutson, V.C.L. & Vickers, G.T. 1995. The spatialstruggle of tit-for-tat and defect. PhilosophicalTransactions of the Royal Society of London В348:393–404. Ferriere, R & Michod, R.

E. 1995. Invading wave of cooperation in aspatially iterated prisoner’s dilemma. Proceedingsof the Royal Society of London В 259:77–83.

74 Nowak, M. A., May, R. M. & Sigmund, K.1995. The arithmetics of mutual help. Scientific

American 272:50–55.75 Boyd, R. 1992. The evolution of reciprocity

when conditions vary. B: Coalitions and alliancesin humans and other animals (под ред. Harcourt,A. H. & de Waal, F. В. M.). Oxford UniversityPress, Oxford.

76 Kitcher, P. 1993. The evolution of humanaltruism. Journal of Philosophy 90:497–516.

77 Frank R. H., Gilovich, T. & Regan D. T. 1993.The evolution of one-shot cooperation. Ethologyand Sociobiology 14:247-56.

Глава 578 Barrett, P. H., Gantrey, P. J., Herbert, S.,

Kohn, D. & Smith, S. (ред.) 1987. Charles Darwin’sNotebooks, 1836–1844. Cambridge UniversityPress, Cambridge.

79 Friedl, E. 1995. Sex the invisible. AmericanAnthropologist 96:833-44. Частичным исключе-нием из этого правила является угандийскоеплемя Ик: из-за голода его представителискрытничают во всем, что касается еды. См.Turnbull, С. 1972. The mountain people. Simonand Schuster, New York.

80 Fiddes, N. 1991. Meat: a natural symbol.Routledge, New York.

81 Galdikas, B. 1995. Reflections of Eden: Mylife with the orangutans of Borneo. VictorGollancz, London.

82 Stanford, C. B., Wallis, J., Mpongo, E. &Goodall, J. 1994. Hunting decisions in wildchimpanzees. Behaviour 131:1-18. Tutin, C. E. G.1979. Mating patterns and reproductive strategiesin a community of wild chimpanzees (Pantroglodytes schweinfurthii). Behavioral Ecologyand Sociobiology 6:29–38.

83 Hawkes, K. 1995. Foraging differencesbetween men and women. B: The archeology ofhuman ancestry (под ред. Steele, J. & Shennan,S.). Routledge, London.

84 Ridley M. 1993. The red queen: sex and theevolution of human nature. Viking, London.

85 Kimbrell, A. 1995. The masculine Mystique.Ballantine Books, New York.

86 Economist, 5 марта 1994, с. 96.87 Berndt, C. H. 1970. Digging sticks and

spears, or the two-sex model. B: Woman's role inaboriginal society. Australian Aboriginal Studies,No. 36 (под ред. Gale, F.). Australian Institute ofAboriginal Studies, Canberra. Megarry, T. 1995.Society in prehistory. Macmillan, London.

88 Steele, J. & Shennan, S. (ред.) 1995. Thearcheology of human ancestry. Routledge,London.

89 Bennet, М. K. 1954. The world's food.Harper and Row, New York. Также см. Fiddes, N.1991. Meat: a natural symbol. Routledge, NewYork.

90 De Waal, F. В. M. 1989. Food sharing andreciprocal obligations among chimpanzees.Journal of Human Evolution 18:433-59.

91 Hill, K. & Kaplan, H. 1989. Population anddry-season subsistence strategies of the recentlycontacted Yora of Peru. National GeographicResearch 5:317-34.

92 Winterhaider, B. 1986. Diet choice, risk andfood sharing in a stochastic environment. Journalof Anthropological Archaeology 5:369-92.

Глава 693 Дальнейшее развитие фантазия о геге-

монии травы получила в книге НайджелаКалдера (Nigel Calder) Timescale: an atlas of thefourth dimension. 1984. Chatto and Windus,London.

94 Leakey, R. E. 1994. The origin of humankind.Weidenfeld and Nicolson, London.

95 Guthrie, R. D. 1990. Frozen Fauna of themammoth steppe: the story of blue babe.University of Chicago Press, Chicago. Zimov, S. A.,Churprynin, V. I., Oreshko, A. P., Chapin, F.S.,Reynolds, J. F. & Chapin, M. C. 1995. Steppe-tundra transition: a herbivore-driven biome shiftat the end of the Pleistocene. American Naturalist146:765 — 94.

96 Farmer, M. F. 1994. The origin of weaponsystems. Current Anthropology 35:679 — 81. К.Кеклер (С. Keckler): интервью.

97 Hawkes, К. 1993. Why hunter-gathererswork: an ancient version of the problem of publicgoods. Current Anthropology 34:341 — 61.

98 Blurton-Jones, N. G. 1987. Tolerated theft,suggestion about the ecology and evolution ofsharing, hoarding and scrounging. Social ScienceInformation 26:31–54.

99 Hill, K. & Kaplan, H. 1994. On why maleforagers hunt and share food. CurrentAnthropology 34:701 — 6.

100 Winterhaider, B. 1996. A marginal modelof tolerated theft. Ethology and Sociobiology17:37–53.

101 Alexander, R. D. 1987. The biology of

moral systems. Aldine de Gruyter, Hawthorne,New York.

102 Брейли P., Майерс С. Принципы корпо-ративных финансов. — М.: Олимп-Бизнес,2007. — 1008 с.

103 Wilson J. Q. 1993. The moral sense. TheFree Press, New York.

104 Салинз М. Экономика каменного ве-ка. — М.: ОГИ, 1999. — 296 с.

105 Alasdair Palmer. Do you sincerely want tobe rich? Spectator, 5 ноября, 1994, стр. д.

106 Zahavi, A. 1995. Altruism as a handicap —the limitations of kin selection and reciprocity.Journal of Avian Biology 26:1–3.

107 Cronk, L. 1989. Strings attached. TheSciences, май — июнь 1989:2–4.

108 Davis, J. 1992. Exchange. Open UniversityPress, Buckingham.

109 Benedict, R. 1935. Patterns of culture.Routledge and Kegan Paul, London.

110 Там же.in Davis, J. 1992. Exchange. Open University

Press, Buckingham.Глава 7

112 Несс Р. (Nesse R.). 1994. Комментарий к

статье Дэвида Уилсона и Эллиотта Собера(David Wilson & Elliott Sober) «Reintroducinggroup selection to the human and behavioralsciences». 1994. Behavioral and Brain Sciences17:585–654.

113 Космидес (Cosmides) и Туби (Tooby)предположили, что слово «альтруистичный»могло сбить с толку тех, кто не знал его значе-ния. Вместо него они употребили прилага-тельное «бескорыстный», но результат остал-ся прежним.

114 Barkow, J., Cosmides, L., Tooby, J. 1992.The adapted mind. Oxford University Press,Oxford.

115 Л. Сугияма (L. Sugiyama). Выступлениеперед Обществом по изучению поведения иэволюции человека (Human behaviour andevolution society). Санта-Барбара, июнь 1995.

116 Л. Космидес (L. Cosmides), интервью.117 Эту мысль подсказал мне Стивен Буди-

ански (Stephen Budiansky).118 Barkow, J., Cosmides, L., Tooby, J. 1992.

The adapted mind. Oxford University Press,Oxford.

119 Trivers, R. L. 1971. The evolution of

reciprocal altruism. Quarterly Review of Biology46:35–57.

120 Ghiselin, M. T. 1974. The economy ofnature and the evolution of sex. University ofCalifornia Press, Berkeley. По поводу христиан-ства замечательно высказался журналистМэттью Пэррис.

121 Frank, R. Н. 1988. Passions within reason.Norton, New York.

122 Историю о лазоревках см. Birkhead, Т.R. & Möller, A.P. 1992. Sperm competition in birds:evolutionary causes and consequences. AcademicPress, London.

123 Trivers, R. L. 1971. The evolution ofreciprocal altruism. Quarterly Review of Biology46:35–57. Trivers, R. L. 1983. The evolution of asense of fairness. B: Absolute values and thecreation of the New World. Том 2. TheInternational Cultural Foundation Press, NewYork.

124 Frank, R. H. 1988. Passions within reason.Norton, New York.

125 Binmore, K. 1994. Game theory and thesocial contract. Том l: Playing fair. MIT Press,Cambridge, Mass.

126 Alexander, R. D. 1987. The biology ofmoral systems. Aldine de Gruyter, Hawthorne,New York. Singer, P. 1981. The expanding circle:ethics and sociobiology. Farrar, Straus andGiroux, New York.

127 В. Смит (V. Smith). Электронное письмочленам Общества по изучению поведения иэволюции человека (Human behaviour andevolution society), июнь 1995. Выступление пе-ред Обществом, Санта-Барбара, июнь 1995.

128 Frank, R. Н. 1988. Passions within reason.Norton, New York.

129 Kagan, J. 1984. The nature of the child.Basic Books, New York.

130 Д. Чени (D. Cheney). Выступление передКоролевским научным обществом. 4 апреля1995.

131 Wilson, J. Q. 1993. The moral sense. FreePress, New York.

132 Damasio, A. 1995. Descartes’s error:emotion, reason and the human brain. Picador,London.

133 Доукинз P. Эгоистичный ген. — М.:Мир, 1993. — 318 с.

134 Джейкоб Винер (Jacob Viner). Цитирует-

ся по ст.: Coase, R. Н. 1976. Adam Smith's view ofman. Journal of Law and Economics 19:529-46.

Глава 8135 Packer, C. 1977. Reciprocal altruism in

olive baboons. Nature 265:441-3.136 Noe R. 1992. Alliance formation among

male baboons: shopping for profitable partners.B: Coalitions and alliances in humans and otheranimals (под ред. Harcourt, A. H. & de Waal, F. B.M.). Oxford University Press, Oxford.

137 Van Hooff, J. A. R. A. M & van Schaik, C. P.1992. Cooperation in competition: the ecology ofprimate bonds. B: Coalitions and alliances inhumans and other animals (под ред. Harcourt, A.H. & de Waal, F. В. M.). Oxford University Press,Oxford.

138 Silk, J. B. 1992. The patterning ofintervention among male bonnet macaques:reciprocity, revenge and loyalty. CurrentAnthropology 33:318-25. Silk, J. B. 1993. Doesparticipation in coalitions influence dominancerelationships among male bonnet macaques?Behaviour 126:171-89. Silk, J. B. 1995. Socialrelationships of male bonnet macaques.Behaviour 130:271-91.

139 Dennett, D. 1995. Darwin’s dangerous Idea.Simon and Schuster, New York.

140 Линкер С. Язык как инстинкт. — М.:Едиториал УРСС, 2009. — 456 с.

141 Cronin, Н. 1991. The ant and the peacock.Cambridge University Press, Cambridge. РолзДж. Теория справедливости. — СПб.: ЛКИ,2010. — 536 с.

142 Nishida, Т., Hasegawa, Т., Hayaki, H.,Takahata, Y. & Uehara, S. 1992. Meat-sharing as acoalition strategy by an alpha male chimpanzee?B: Topics in Primatology. Том 1: Human Origins(под ред. Nashida. Т., McGrew, W. C., Marler,P., Pickford M. & de Waal, F. B. M.). TokyoUniversity Press, Tokyo.

143 De Waal, F. В. M. 1982. Chimpanzeepolitics. John Hopkins University, Baltimore. DeWaal, F. В. M. 1992. Coalitions as part ofreciprocal relations in the Arnhem chimpanzeecolony. B: Coalitions and alliances in humans andother animals (под ред. Harcourt, A. H. & deWaal, F. В. M.). Oxford University Press, Oxford.De Waal F. В. M. 1996. Good natured: the originsof right and wrong in humans and other animals.Harvard University Press, Cambridge, Mass.

144 Boehm, C. 1992. Segmentary “warfare”and the management of conflict: comparison ofEast African chimpanzees and patrilineal-patrilocal humans. В: Coalitions and alliances inhumans and other animals (под ред. Harcourt, A.H. & de Waal, F. В. M.). Oxford University Press,Oxford.

145 Connor, R. C., Smolker, R. A. & Richards, A.F. 1992. Dolphin alliances and coalitions. B:Coalitions and alliances in humans and otheranimals (под ред. Harcourt, A. H. & de Waal, F. B.M.). Oxford University Press, Oxford.

146 Boehm, C. 1992. Segmentary “warfare”and the management of conflict: comparison ofEast African chimpanzees and patrilineal-patrilocal humans. B: Coalitions and alliances inhumans and other animals (под ред. Harcourt, A.H. & de Waal, F. В. M.). Oxford University Press,Oxford.

147 Moore, J. B: Wilson, D. S. & Sober, E. 1994.Reintroducing group selection to the human andbehavioral sciences. Behavioral and BrainSciences 17:585–654. Alexander, R. D. 1987. Thebiology of moral systems. Aldine de Gruyter,Hawthorne, New York. Trivers, R. L. 1983. The

evolution of a sense of fairness. B: Absolute valuesand the creation of the New World. Том 2. TheInternational Cultural Foundation Press, NewYork.

148 Boehm, C. 1992. Segmentary “warfare”and the management of conflict: comparison ofEast African chimpanzees and patrilineal-patrilocal humans. B: Coalitions and alliances inhumans and other animals (под ред. Harcourt, A.H. & de Waal, F. В. M.). Oxford University Press,Oxford.

149 Gibbon, E. 1776-88/1993. The history of thedecline and fall of the Roman Empire. Том IV.Everyman, London.

Глава 9150 Mesterson-Gibbons, M. & Dugatkin, L. A.

1992. Cooperation among unrelated individuals:evolutionary factors. Quarterly Review of Biology67:267-81. Rissing, S & Pollock, G. 1987. Queenaggression, pheometric advantage and broodraiding in the ant Veromessor pergandei. AnimalBehaviour 35:975-82. Holldobler, В. & Wilson,E. 0.1990. The ants. Harvard University Press,Cambridge, Mass.

151 Wynne-Edwards, V. C. 1962. Animal

dispersion in relation to social behaviour. Oliverand Boyd, London.

152 Lack, D. 1966. Population studies of birds.Clarendon Press, Oxford.

153 Hamilton W. D. 1971. Geometry for theselfish herd. Journal of Theoretical Biology31:295–311. Alexander, R. D. 1989. Evolution ofthe human psyche. B: The Human Revolution (подред. Mellars, P. & Stringer, C.). EdinburghUniversity Press, Edinburgh.

154 Szathmary, E. & Maynard Smith J. 1995.The major evolutionary transitions. Nature374:227 — 32. Alexander, R. D. 1987. The biologyof moral systems. Aldine de Gruyter, Hawthorne,New York.

155 Boyd, R. & Richerson, P. 1990. Culture andcooperation. B: Beyond self-interest (под ред.Mansbridge, J. J.). Chicago University Press,Chicago.

156 P. Бойд (R. Boyd). Выступление передКоролевским научным обществом. 4 апреля1995 года.

157 Boyd, R. & Richerson, P. 1990. Culture andcooperation. B: Beyond self-interest (под ред.Mansbridge, J. J.). Chicago University Press,

Chicago.158 Sutherland, S. 1992. Irrationality: the

enemy within. Constable, London.159 Ridley M. 1993. The red queen: sex and

the evolution of human nature. Viking, London.Также см. Hirshleifer, D. 1995. The blind leadingthe blind: social influence, fads andinformational cascades. B: The new economics ofbehaviour (под ред. Tommasi, М.). CambridgeUniversity Press, Cambridge. Bikhchandani, S.,Hirshleifer, D. & Welch, I. 1992. A theory of fads,fashion, custom and cultural change asinformational cascades. Journal of PoliticalEconomy 100:992-1026.

160 Hirshleifer, D. 1995. The blind leading theblind: social influence, fads and informationalcascades. В: The new economics of behaviour (подред. Tommasi, М.). Cambridge University Press,Cambridge. Bikhchandani, S., Hirshleifer, D. &Welch, 1.1992. A theory of fads, fashion, customand cultural change as informational cascades.Journal of Political Economy 100:992 —1026.

161 Simon, H. 1990. A mechanism for socialselection of successful altruism. Science 250:1665-8.

162 Soltis, J., Boyd, R. & Richerson, P. J. 1995.Can group-functional behaviors evolve bycultural group selection? An empirical test.Current Anthropology 36:473-94.

163 К. Палмер (С. Palmer). Выступление пе-ред Обществом по изучению поведения и эво-люции человека (Human behaviour andevolution society). Санта-Барбара, июнь 1995.

164 Джон Хартунг (John Hartung), перепис-ка.

165 Лайл Стедман (Lyle Steadman), личноеобщение.

166 У. Макнил (W. McNeil). Обращение кОбществу по изучению поведения и эволю-ции человека (Human behaviour and evolutionsociety). Анн-Арбор, Мичиган, август 1994.

167 Richman, В. 1987. Rhythm and melody inGelada vocal exchanges. Primates 28:199–223.Storr, A. 1993. Music and the mind. HarperCollins,London.

168 Gibbon, E. 1776-88/1993. The history of thedecline and fall of the Roman Empire. Том l.Everyman, London.

169 Цитату Маргарет Мид (Margaret Mead)см. Bloom, H. 1995. The Lucifer principle. Atlantic

Monthly Press, Boston. Alexander, R. D. 1987. Thebiology of moral systems. Aldine de Gruyter,Hawthorne, New York.

170 Hartung, J. 1995. Love thy neighbour. TheSkeptic, Том 3, № 4. Keith, A. 1947. Evolution andethics. G. P. Putnam’s Sons, New York.

Глава 10171 Sharp, L. 1952. Steel axes for Stone-age

Australians. Human Organisation, лето1952:17–22.

172 Этой мыслью я обязан Ким Хилл (KimHill), за что ей большое спасибо.

173 Layton, R. Н. 1989. Are sociology andsocial anthropology compatible? The significanceof sociocultural resources in human evolution. B:Comparative Socioecology (под ред. Standen, V.& Foley, R.). Blackwell, Oxford.

174 Chagnon, N. 1983. Yanomamo, the fiercepeople. 3-е издание. Holt, Rinehart and Winston,New York.

175 Benson, B. 1989. The spontaneousevolution of commercial law. Southern EconomicJournal 55:644-61. Benson, B. 1990. The enterpriseof law. Pacific research Institute, San Francisco.

176 Жак Kep был сослан на остров Хиос, где

и умер в 1456 году. Его великолепный готиче-ский дворец является одной из главных до-стопримечательностей Буржа.

177 Watson, А. М. 1967. Back to gold — andsilver. Economic History Review, 2nd series, 20:1-34.

178 П. Самуэльсон (P. Samuelson). Цитатусм. Brockway, G. P.!993– The end of economicman. Norton, New York, c. 299.

179 Heilbronner, R. L. 1961. The worldlyphilosophers. Simon and Schuster, New York.

180 Sraffa, P. (ред.) 1951. The works of DavidRicardo. Cambridge University Press, Cambridge.

181 Roberts, R. D. 1994. The choice: a fable offree trade and protectionism. Prentice Hall,Englewood Cliffs, New Jersey.

182 Alden-Smith, E. 1988. Risk and uncertaintyin the “original affluent society”: evolutionaryecology of resource sharing and land tenure. B:Hunters and gatherers. Том l: History, evolutionand social change (под ред. Ingold, Т., Riehes, D.& Woodburn, J.). Berg, Oxford.

183 Роберт Лейтон (Robert Layton), интер-вью. Пол Мелларс (Paul Mellars), выступлениеперед Королевским научным обществом.

Gamble, С. 1993. Timewalkers: the prehistory ofclobal colonization. Alan Sutton, London.

Глава 11184 Gore, A. 1992. Earth in the balance:

ecology and the human spirit. Houghton Mifflin,Boston.

185 Там же.186 Brown, L. 1992. State of the world.

Worldwatch Institute, Washington, DC. Porritt, J.1991. Save the Earth. Channel Four Books,London. Цитату папы см. Gore, A. 1992. Earthin the balance: ecology and the human spirit.Houghton Mifflin, Boston. Предисловие к книгеПорритта (Porritt) написал принц Уэльский.

187 Kauffman, W. 1995. No turning back:dismantling the fantasies of environmentalthinking. Basic Books, New York. Budiansky, S.1995. Nature’s keepers: the new science of naturemanagement. Weidenfeld and Nicolson, London.

188 Kay, C. E. 1994. Aboriginal overkill: therole of the native Americans in structuringwestern ecosystems. Human Nature 5:359-98.

189 Поузи Д. У. (Posey, D. W.).1993. Цитиру-ется по ст.: Vickers, W. Т. 1994. Fromopportunism to nascent conservation. The case

ofSiona Secoya. Human Nature 5:307-37.190 Tudge, C. 1996. The day before yesterday.

Jonathan Cape, London. Stringer, C. & McKie, R.1996 .African exodus. Jonathan Cape, London.

191 Steadman, D. W. 1995. Prehistoricextinctions of Pacific island birds: biodiversitymeets zooarcheology. Science 267:1123-31.

192 Flannery, T. 1994. The future eaters. Reed,Chatswood, New South Wales.

193 Alvard, M. S. 1994. Conservation by nativepeoples: prey choice in a depleted habitat.Human Nature 5:127 — 54.

194 Diamond, J. 1991. The rise and fall of thethird chimpanzee. Radius Books, London.

195 Nelson, R. 1993. Searching for the lostarrow: physical and spiritual ecology in thehunter’s world. B: The biophilia hypothesis (подред. Kellert, S. R. & Wilson, E. О.). Island Press,Washington, DC.

196 Harnes, R. 1987. Game conservation orefficient hunting? B: The question of the commons(под ред. McCay, В. & Acheson, J.). University ofArizona Press, Tucson.

197 Alvard, M. S. 1994. Conservation by nativepeoples: prey choice in a depleted habitat.

Human Nature 5:127-54.198 Vickers, W. T. 1994. From opportunism

to nascent conservation. The case of SionaSecoya. Human Nature 5:307-37.

199 Sterman, A. M. 1994. “Only slaves climbtrees”: revisiting the myth of the ecologicallynoble savage in Amazonia. Human Nature5:339“57-

200 Там же.201 Low, В. S. & Heinen, J. T. 1993. Population,

resources and environment. Population andenvironment 15:7-41.

Глава 12202 См. Brubaker, E. 1995. Property rights in

the defence of nature. Earthscan, London.203 Acheson, J. 1987. The lobster fiefs revisited.

B: The question of the commons (под ред. McCay,В. & Acheson, J.). University of Arizona Press,Tucson.

204 Gordon, H. S. 1954. The economic theory ofa common-property resource: the fishery. Journalof Political Economy 62:124-42.

205 Hardin, G. 1968. The tragedy of thecommons. Science 162:1243-8.

206 “Commons”. Брошюра, выпущенная Ас-

социацией Землевладельцев (CountryLandowners’ Association) в октябре 1992 года.№ 16/92.

207 Townsend, R. & Wilson, J. A. 1987. В: Thequestion of the commons (под ред. McCay, В. &Acheson, J.). University of Arizona Press, Tucson.Оливер Рэкхем (Oliver Rackham), переписка савтором.

208 Впоследствии Хардин сожалел, что всвоей первой статье не употребил более точ-ный термин «нерегулируемые общинныеземли».

209 Ostrom, Е. 1990. Governing the commons:the evolution of institutions for collective action.Cambridge University Press, Cambridge. Brown,D. W. 1994. When strangers cooperate: usingsocial conventions to govern ourselves. The FreePress, New York.

210 Ostrom, E., Gardner, R. & Walker, J. 1993.Rules, games and common pool resources.Princeton University Press, Princeton.

211 Monbiot, G. 1994 .The tragedy of enclosure.Scientific American, январь 1994:140.

212 Ophuls, W. 1973. Leviathan or oblivion. B:Towards a steady-state economy (под ред. Daly,

H. E.). Freeman, San Francisco.213 Bonner, R. 1993. At the hand of man.

Knopf, New York. Sugg, I. & Kreuter, U. P. 1994.Elephants and ivory: lessons from the trade ban.Institute of Economic Affairs, London.

214 Ostrom, E. & Gardner, R. 1993. Copingwith asymmetries in the commons: self-governing irrigation systems can work. Journal ofEconomic Perspectives 7:93-112.

215 С. Лансинг (S. Lancing). Выступлениеперед Обществом по изучению поведения иэволюции человека (Human behaviour andevolution society). Анн-Арбор, Мичиган, июнь1994-

216 Chichilinisky, G. 1996. The economic valueof the earth’s resources. Trends in Ecology andEvolution 11:135-40. De Soto,

H. 1993. The missing ingredient. В: The futuresurveyed: 150 Economist years. Economist, 11сентября 1993, с. 8-ю.

217 Ostrom, E., Walker, J. & Gardner, R. 1992.Covenants without a sword: self-governance ispossible. American Political Science Review86:404-17. Рассматривавшие другую дичь Дж.Эдни (J. Edney) и К. Харпер (С. Harper) пришли

к похожему выводу о важной роли коммуни-кации в решении трагедии общин. См. Edney,J. J. & Harper, C. S. 1978. The effects of informationin a resource management problem. A social trapanalogy. Human Ecology 6:387-95.

218 Diamond, J. 1993. New Guineans and theirnatural world. B: The biophilia hypothesis (подред. Kellert, S. R. & Wilson, E. О.). Island Press,Washington, DC.

219 Jones, D. N., Dekker, R. W. R. J. & Roselaar,C. S. 1995. The megapodes. Oxford UniversityPress, Oxford.

22 °Cм. главы, написанные Эриком Ал-ден-Смитом (Eric Alden-Smith) и Ричардом Ли(Richard Lee). 1988. В: Hunters and Gatherers.Том I: History, evolution and social change (подред. Ingold, Т., Riehes, D. & Woodburn, J.). Berg,Oxford.

221 Brubaker, E. 1995. Property rights in thedefence of nature. Earthscan, London.

222 Cashdan, E. 1980. Egalitarianism amonghunters and gatherers. American Anthropologist82:116-20.

223 Carrier, J. G. & Carrier, A, H. 1983.Profitless property: marine ownership and access

to wealth on Ponam Island, Manus Province.Ethnology 22:131-51.

224 Osborne, P. L. 1995. Biological andcultural diversity in Papua New Guinea:conservation, conflicts, constraints andcompromise. Ambio 24:231-7.

225 Brubaker, E. 1995. Property rights in thedefence of nature. Earthscan, London.Anderson,Т. (ред.) 1992. Property rights and Indianeconomies. Rowman and Littlefield, Lanham,Maryland.

Глава 13226 См. Webb, R. К. 1960. Harriet Martineau: a

radical Victorian. Heinemann, London.227 Попытки объяснить различия в обще-

ствах северных и южных итальянцев генети-ческими особенностями многочисленны, нов основной своей массе неубедительны. См.Kohn, М. 1995. The race gallery. Jonathan Cape,London.

228 Putnam, R. 1993. Making democracywork: civil traditions in modern Italy. PrincetonUniversity Press, Princeton. Fukuyama, F. 1995.Trust: the social virtues and the creation ofprosperity. Hamish Hamilton, London.

229 Masters, R. D. 1996. Machiavelli, Leonardoand the science of power. University of NotreDame Press, Indiana. Passmore, J. 1970. Theperfectibility of man. Duckworth, London.

230 Hobbes, T. 1651/1973. Leviathan. Введе-ние: Кеннет Миног (Kenneth Minogue). J. M.Dent and Sons, London.

231 Мальтус Т. P. Опыт о законе народона-селения. — М.: Директ-Медиа, 2007. — 461 с.Также см. Ghiselin, М. Т. 1995. Darwin, progressand economic principles. Evolution 49:1029-37.Возможно, это покажется странным, но, намой взгляд, Дарвин преувеличивал влияние,оказанное на него Мальтусом — лишь быскрыть воздействие его собственного деда,скандально известного Эразма Дарвина. Ве-личайшая поэма последнего «Храм природы»,изданная посмертно в 1801 году, несет отпе-чатки сильного влияния Мальтуса: Дарвин,конечно же, читал ее задолго до того, как в1828 году прочел самого Томаса Роберта. Де-смонд Кинг-Хили, биограф Эразма, придержи-вается того же мнения.

232 Jones, L. В. 1986. The institutionalists and“On the origin of species”:a case of mistaken

identity. Southern Economic Journal 52:1043-55.Gordon, S. 1989. Darwin and political economy:the connection reconsidered. Journal of theHistory of Biology 22:437-59.

233 Huxley, Т. H. 1888. The struggle forexistence in human society. Collected Essays 9.

234 Источники евгенических идей Гитле-ра, а также высказывание Герберта Уэллса см.Watson, G. 1985. The idea of liberalism.Macmillan, London.

235 Degler, C. 1991. In search of humannature: the decline and revival of Darwinism inAmerican social thought. Oxford UniversityPress, New York.

236 Руссо Ж. Ж. Рассуждение о происхожде-нии и основаниях неравенства между людьми// Трактаты. — М.: Наука, 1969. — 710 с.

237 Цитируется по кн.: Graham, H. G. 1882.Rousseau. William Blackwood and Sons,Edinburgh.

238 28 лет спустя неподалеку от острова Ва-никоро нашли обломки двух судов Лаперу-за — VAstrolabe и La Boussole. Заметки о путе-шествии, которые он в 1787 году отправил вПариж, увидели свет уже после его смерти.

239 Moorehead, А. 1966. The fatal impact: anaccount of the invasion of the South Pacific,1767–1840. Hamish Hamilton, London. Neville-Sington, P. & Sington, D. 1993. Paradise Dreamed.Bloomsbury, London.

240 Freeman, D. 1995. The debate, at heart, isabout evolution. B: The certainty of doubt: tributesto Peter Munz (под ред. Fairburn, M. & Oliver, W.H.). Victoria University Press, Wellington, NewZealand.

241 Фриман Д. (Freeman, D.). 1991.Paradigms in collision. Публичная лекция, про-читанная в Австралийском национальномуниверситете 23 октября 1991 года. Freeman,D. 1983. Margaret Mead and Samoa: the makingand unmaking of an anthropological myth.Harvard University Press, Cambridge, Mass.Wright, R. 1994. The moral animal. Pantheon,New York.

242 Цитируется по кн.: Passmore, J. 1970.The perfectibility of man. Duckworth, London.

243 См. Роберт Райт (Robert Wright), NewRepublic от 28 ноября 1994, с. 34-

244 Чжан, Юн. Дикие лебеди — СПб.: Изда-тельство Ивана Лим-баха, 2008. — 664 с. Также

см. Wright, R. 1994. The moral animal. Pantheon,New York.

245 Simon, H. 1990. A mechanism for socialselection and successful altruism. Science250:1665-8.

246 Fox, R. 1989. The search for society: questfor a biosocial science and morality. RutgersUniversity Press, New Brunswick.

247 Hazlitt, W. 1902. A reply to the essay onpopulation by the Rev. T. R. Malthus. The collectedworks of William Hazlitt. Том 4. J. M. Dent,London.

248 Стюарт, Д. Шайка воров с Уо-лл-стрит. — М.: Альпина Бизнес Букс, 2006. —624 с.

249 Wright, R. 1994. The moral animal.Pantheon, New York.

250 Hayek, F.A. 1979. Law, legislation andliberty. Том 3: The political order of a free people.University of Chicago Press, Chicago.

251 Time, 25 декабря 1995.252 Duncan, A. & Hobson, D. 1995. Saturn's

children. Sinclair-Stevenson, London.

AПредметный указатель

petesBuritila’ulo

Campfi reprogrammeEconomistEuvolvoxForest Grievance CommitteeGelassenheitHomo erectusHomo erectus и торговляHomo sapiensHomo sapiens и торговляKulaLex mercatoriaMerillisphaeraMessor pergandeiMillaresMorning Post“Passions within Reason” (Фрэнк)RANDRattlesnakeTribunal de las aguas

А

Van Panchayat ActVolvox

A встралопитеки

АвтаркияАвторитаризмАгриппа, МененийАгтаАксельрод, РобертАлександер, РичардАлмора, общинные землиАлчностьАльтруизмальтруизм в семьяхальтруизм «для других»альтруизм и геныальтруизм и подаркиальтруизм у животныхвзаимный (реципрокный)альтруизмцель альтруизмаАльянсыальянсы второго порядкаАмазония

Амазонские индейцыАмазонские индейцыи экологияАмебыАнасазиАнастасийАрабские кустарницыАрабские народыАрбитражАтомистичность жизниАфалиныАфрики дикая природаГуаякиГуаяки и разделение трудаАчуарАш, Соломон

Б

Б

абуиныконкуренция у бабуинов

БактерииБакунин, МихаилБалиБанкиры, их появлениеБатлер, ДжозефБенедикт, РутБентам, ДжеремиБеременностьБерк, МаураБизонов истреблениеБикчандани, СушилБиметаллические потокиБинмор, КенБлагожелательностьблагожелательностьв обществеблагожелательностьи человеческая природаБлагородные дикариБлаготворительностьБлаженный Августин

В

Блертон-Джонс, НикБоас, ФранцБобры«Боги, должно быть, сошли с ума» (фильм)Бойд, РобБоннер, ДжонБонобоБракБраун, ЛестерБриттан, СэмуэльБьюкенен, Джеймс

В апити истребление

Вебер, МаксВейсона тест«Великодушная «Око за око»Верветкисотрудничество у верветокВерхнего палеолита революцияи торговляВикерс, УильямВзаимопомощь«Взаимопомощь как факторэволюции» (Кропоткин)

Вины чувствоВинсон, ЛордВторая мировая войнаВода и общественное благоВолчья стаяВороновыеВраждаВымирание животныхв Австралиив каменном векев Новой Зеландиина Гавайских островахна острове Лорд-Хауна острове Мадагаскар

Г

Г

ана и накопительствоГалдикас, Бирут

ГамадрилыГамильтон, УильямГастрозоидыГексли, Томас ГенриГеладыГенрих IIГенрих VIГеныГерцог ЙоркскийГеяГиббон, ЭдвардГигантская секвойяГизелин, МайклГингрич, НьютГитлер, АдольфГоациныГоббс, ТомасГовард, НайджелГолубые кустарниковые сойкиГолые землекопыобщество голых землекопов

Гонзалес, НиканорГонки на колесницахГонозоидыГор, АльбертГордон, СкоттГосударство всеобщегоблагосостоянияГраветтийская культураГрачовникиГрешема законГрибыГрумингГрупповой отборГудалл, ДжейнГуйиГулд, Стивен ДжейГунвинггуГуттериты

Д

Д

аймонд, ДжаредДактилозоиды

Дамасио, АнтониоДарвин, ЧарльзДе Бугенвиль, Луи-АнтуанДе Ваал, ФрансДе Сото, ХернандоДей Льюис, ДэниелДеккер, РенеДеление клетокДельфиныДеннетт, ДэнДетектор лжиДжонсон, СэмуэльДидро, ДениДикая природа и национализацияДикие арбузы«Дикие лебеди» (Чжан)Дилемма волкаДилемма заключенногодилемма заключенногои компьютерыдилемма заключенного

и общественное благодилемма заключенногои репутациядилемма заключенного и турнирАлчиана — Уильямсадилемма заключенного и экологияДилемма похитителяДНКДобродетель, изначальнаяДождевые лесаДоукинз, РичардДолина смертиДонорствоДопустимое воровствоДрешер, МелвинДувамишДугаткин, Ли АланДуховная экология

Е

ЖЗ

Е

вангелие от ИоаннаЕвгеника

Екуана и экология Ж

адность 3

агрязнение окружающей средыЗакон сравнительного преимущества

«Записные книжки» (Дарвин)Запретзапрет на накопительствозапрет на эгоизмЗародышевой линии изоляцияЗахави, АмоцЗеленая революция«Земля в равновесии» (Гор)Зигмунд, КарлЗимбабве дикая природа«Золотая ветвь» (Фрезер)Золото

И

Зооиды И

гра с нулевой суммойторговля как игра с нулевой

суммойИзнасилованиеИммунная системаИндейский дарИндийские макакиИнформационный каскадИоанн Павел IIИпподромИрландская национальнаялотереяИсаак, Глин«Исследование о природе и причинах бо-

гатства народов» (Смит)«История Тома Джонса, найденыша» (Фил-

динг)

Й

К

Й

ир-ЙоронтЙора

К унг

Кунг и накопительствоКунг и оружиемясо в рационе племени КунгКаган, ДжеромКалигулаКалуамеКамалаКаменный веквымирание животныхв каменном векекультура каменного векаКаменными топорами торговляКаноэКаплан, ХиллардКарл VII, король ФранцииКарликовых мангуст стаяКаяпо

КвакиутлКей, ЧарльзКейнс, Джон МейнардКейт, АртурКер, ЖакКитайКитчер, ФилипКлановая группаКлиентелизмКловисКловис и вымираниеживотныхКловис и общественные благаКоварски, ЛьюКоз выпасКолдовствоКоллективного действияпроблемаКолобусыКолумб, ХристофорКолюшкаКоммунизмКоммуникация и экологическоеограничениеКонкурентные взаимоотношения

Коннор, РичардКонстантинопольКонфликт между личнымиинтересами и общим благомКонформизмобъяснения конформизмаКопьеметалкаКоралловые рифыКораллыКоренное население и экологияКосаткиКосмидес, ЛедаКредитКрестовые походыКриКровоточащее сердце (обезьяны)Кронин, ХеленаКронк, ЛиКропоткин, ПетрКропоткин о природе человекаКсенофобияКук, капитанКук и вымирание животныхКультураКультура и язык

Л

Культура каменного векаКультурные особенностиКультурный конформизмКультурная революцияКэшдан, Элизабет

Л абиллардьер

ЛазоревкиЛансинг, СтивенЛаперуз, Жан-Франсуа де Гало«Левиафан» (Гоббс)Левонтин, РичардЛедниковые периодыЛейтон, РобертЛемуров вымираниеЛесаобщинные лесауничтожение лесовЛетучие мыши-вампирыразмер мозга летучих мышей-вампировЛи, ЭгбертЛитературно-философскоеобщество (Ньюкасл)

М

Лобстеров ловляЛондона бомбардировкиЛорбербаум, ДжеффриЛоу, БоббиЛысенко, ТрофимЛьвыЛэк, ДэвидЛюбовь

М ае-Энга

МаймонидМайя и лесаМакиавеллиМакнил, УильямМаксвелл, РобертМалиновскиМальтус, Томас РобертМамонтовая степьМамонтыМаоистский КитайМаоримаори и вымирание животныхразмер группы у маориМаргарита Анжуйская

Маркс, КарлМартинез-Колл, Хуан КарлосМатеринский эффектМахали, горыМаяка строительствоДжунглевые куры, большеногиМеждународный научно-исследовательский институт рисаМейнард, Смит Джон и теорияигрМейозмейоз и гуттеритыМенкрагнотиМестьМид, МаргаретМилински, МанфредМистицизм и экологияМитохондрии«Многоножка» (игра)Моа, вымираниеМозгмозг и теория общественногодоговораповреждение предлобных долейи утрата эмоций

размер мозга и социальнаягруппаМоисейМолотова — Риббентропа пактМолуккские острова«Моральное животное» (Райт)Мосс, МарсельМузыкаМур, Джордж ЭдвардМуравьигнезда муравьевколонии муравьевматкамуравьи и разделение трудамуравьи-жнецымуравьи-сафарипустынные муравьи-жнецыМуравьиная кислотаМутацииМэнМясоважность мясадележ мясамясо в обмен на сексмясо как валюта

Н

Н

абегиНакопленная информация

Нарушитель расщепленияНаследствоНатуралистическая ошибкаНатуральный обменнатуральный обмени охотники-собирателиНационализацияНациональная службаздравоохраненияНацистская ГерманияНевинностьНельсон, РичардНенулевая сумматорговля как процедурас ненулевой суммойНенулевостьНеолит, разделение трудаНепотизмнепотизм и клетки печениНесс, РэндольфНечестность

«О

«Ника», восстаниеНовак, МартинНравственное чувство«Нравственное чувство» (Уилсон)Нравственность у детейНравственных чувств теорииНьюкаслНэш, ДжонНэша равновесие

О природе добродетели»

(Батлер)Обезьяныверветкидележ пищи у обезьянколобусыобезьяны-эгалитаристыОбмена органОвец выпасОбщественного выбора теорияОбщественное благообщественное благо и ловлялобстеровОбщинные земли

общинный выгонОбязательств достоверностипроблемаОбязательств модельОдежд возниц цвет«Око за око»возражения зоологоввозражения экономистовусовершенствования «Око за око»Олдувай, ущельеОлсен-ЧаббокОлсон, Манкур«Опасная идея Дарвина» (Деннет)Оросительные системыв Азиив Валенсиив НепалеОружиеметательное оружиеподарки как оружиеОсвенцимОстракизмОстром, ЭлинорОтвага как следствие эгоизмагенов

«Ответ на «Опыт о народонаселении» до-стопочтенного Т. Р. Мальтуса» (Хэзлитт)

«Отпорщик»Оуэн, РичардОхотаОхотники-собирателиохотники-собиратели и дележмясаохотники-собирателии конформизмохотники-собирателии торговляразделение труда в обществахохотников-собирателей«Ошибка Декарта» (Дамасио)

П

П

авловПакер, Крейг

Пакты о ненападенииПалмер, КрейгПанчаятПаркинсон, Норткот С.Паркинсона законПасхи, островПатрицииПенниныПервородный грехПерри, ТедПетербургПетраПеченьПирс, ФранклинПитт, Уильям младшийПланктонПлацентаПлацентарный лактогенПлебеиПлейстоценовое массовоевымирание

Племенные войныПлеменные народы и экологияПлод в утробе материПиршествапиршества и торговляПодаркидарение подаркови европейские монархидарение подарков каксоревнованиеподарки и альтруизмподарки как оружие«Позавчера» (Тадж)Полинезийцыполинезийцы и вымираниеживотныхполинезийцы и лесаПолиткорректностьПолитологияПопулярность как наградаПорритт, ДжонатонПортугальский кораблик«Последний из могикан» (фильм)ПотлачПрайс, Джордж

Предательствообоюдное предательствопредательство как стратегияПреклонного возрастазаболеванияПрестижПринц УэльскийПродолжительностьвзаимоотношений«Происхождение человека и половой под-

бор» (Дарвин)«Простак»ПростейшиеПрюдон, Пьер Жозеф«Путешествия» (Янг)Патнэм, РобертПчелиный улейпчелиный улей какдемократияПчелыбезбрачие у пчелдетерминация пола у пчелмедоносные пчелы

Р

Р

азделение трудаполовое разделение труда

разделение труда в муравьиныхколонияхразделение труда в организмеразделение труда и коммерцияразделение трудаи человеческое обществоразделение труда междугруппамиРайРайт, РобертРакРанион, ДеймонРапопорт, Анатоль«Рассуждение о происхождениии основаниях неравенствамежду людьми» (Руссо) «Расширенный фенотип»(Доукинз)РелигияРепликация генов

Реципрокностьгенерализованнаяреципрокностьнегативная реципрокностьРикардо, ДавидРим древнийРисрисовые поляРиска распределениеРитуалРичерсон, ПитерРНКРодственный отборРозенбург (замок)Ролз, ДжонРост численности населенияРуссо, Жан-Жаки алчностьи «благородный дикарь»и утопияРыболовствона острове Понамблиз города Алания (Турция)Рэкхем, ОливерРэнгэм, Ричард

С

С

аваннаСаймон, Герберт

Салинз, МаршалСамоаСамодостаточностьСеверная Ирландия, око за окоСевероамериканские индейцыСевероамериканские индейцыи дарение подарковСевероамериканские индейцыи использование природныхресурсовСекс в обмен на мясоСексуальная свободаСелтен, РейнхардСен, АмартиаСереброСилк, ДжоанСингер, ПитерСине-зеленые водорослиСиний китСиона-СекойяСиэтл, вождь

СкапулимантияСкиннер, Б. Ф.Скорпионовые мухиСладкий картофельСлизевикСлоныСмит, АдамСмит, ВернонСобер, ЭлиотСократСолтис, Джозеф«Сон в летнюю ночь» (Шекспир)Соотношение половСорос, ДжорджСотрудничествовзаимное сотрудничествов царстве животныхвозникновение сотрудничествасотрудничество в рамкахстратегии «Око за око»сотрудничество в ходе Первоймировой войнысотрудничество и альтруизмсотрудничество и обоюдноепредательство

сотрудничествои продолжительностьвзаимоотношенийсотрудничество и успешностьу животныхсотрудничество у верветоксотрудничество у млекопитающихсотрудничество у насекомыхсотрудничество у птицсотрудничество у сельдиСотрудничество, метафорыСофистыСоциализмСоциальная иерархияСоциальное доверие, истокиСоциальные инстинктыу человекаСоциальный обмени сверхъестественноеСоциальный остракизмСоциальный престиж у кустарницСоциальный рынокСпенсер, ГербертСпециализация и торговляСправедливость

Т

Сталин, ИосифСтанции очисткиСтедман, ЛайлСтинг (музыкант)Стирман, Аллин МаклинСторр, Энтони«Строгая, но справедливая»Стэнфордский университет и тестВейсонаСубак

Т -клетка

Т-клетка помощницаТадж, КолинТаитиТакер, АльбертТаллок, ГордонТалмудТанецТасманийцы, размер группыТеория игр«Теория нравственных чувств»(Смит)Термиты

ТерриториальностьТораТорговли рольТорговое правоТорговые войны«Тоска» (Пуччини)Травы рольТрагедия общин«Трактат о человеческойприроде» (Юм)ТрибализмТриверс, РобертТриллинг, ЛайонелТрилобитТробриан, островадарение подарковобмен бататамиТуби, ДжонТурканаТэтчер, Маргарет об обществе

У

У

бийствоУилер, Уильям Мортон

Уилкинсон, ДжеральдУилсон, Джеймс К.Уилсон, ДэвидУильямс, ДжорджУинн-Эдвардс, Веро«Ультиматум» (игра)«Уолден-2» (Скиннер)«Уолл-стрит» (фильм)Уолпол, ГорасУорик, Делатель королейУровень сахара в кровиУэллс, ГербертУэлч, ИвоУэстерн, Дэвид

Ф

Ф

аворитизмФеодора

ФизалияФилдинг, ГенриФлуд, МеррилФокс, РобинФон Караян, ГербертФон Нейман, ДжонФрезер, ДжеймсФриман, ДерекФрин, МаркусФрукты, дележФрэнк, РобертФукуяма, ФрэнсисФутбол в Новой ГвинееФутбольные болельщики

Х

X

адзаХадза и дележ мяса

Хайек, ФридрихХаммерштейн, ПитерХардин, ГарреттХартунг, ДжонХатчесон, ФрэнсисХейме, РейХейнен, ДжоэлХейнсон, РобертХиви Хилл,Ким Хиршлейфер,Джек Хиршлейфер,ДэвидХлебные законыХоукс,Кристен Хоуксуорт,Джон Хофштадтер,Дуглас ХристианствоХромосомыВ-хромосомыХуртадо, МагдаленаХэзлитт, Уильям

ЦЧ

Ш

Хэйг, Дэвид Ц

ицерон Ч

ако, каньонЧарлтон, Брюс

Чени, ДоротиЧерчилль,Уинстон Чжан, Юн

Ш аманы и охота

Шаньон, НаполеонШарк-бейШекспир, Уильями сотрудничество у людейШеллинг, ТомасШимпанзеАрнхемские шимпанзедележ пищи у шимпанзеконкуренция у шимпанземакро-коалиции у шимпанзе

Щ«Э

территориальность у шимпанзешимпанзе-пигмеиШмелиШотландские кланы

Щ едрость

Э волюция и этика. Пролегомены» (Гекс-ли)

«Эволюция сотрудничества» (Аксельрод)Эгоизмгубительный эгоизмзапрет на эгоизмобщепринятая точка зрения на эгоизмсклонность к эгоизмуэгоизм в поведении животныхэгоизм и природа человекаЭгоист как рациональный идиотЭгоистичное стадоЭгоистичный генЭгоистичный эмбрионЭдуард IV

Экологическое ограничениеЭкология«Экономия природы и эволюция пола» (Ги-

зелин)ЭмбрионЭмерсон, АльфредЭмоциироль эмоцийутрата эмоцийэмоции и принятие решенийЭнгельс, ФридрихЭндогенный паразитизмЭренпрейсЭрроу, КеннетЭскимосымясо в рационе эскимосов эскимосы и жад-

ность

Ю

Я

Ю

катанский полуостровЮкуи

Юм,Дэвид Юстин (император)Юстиниан (император)

Я зык как инстинкт

ЯичникиЯнг, АртурЯномамоЯномамо и экологияЯстребы и Голуби

Примечания

1 Автор, вероятно, имеет в виду доктора Э.О.Веймара (1843–1885). — Прим. переводчика.

[^^^]

2 Бакунин, Михаил Александрович(1814–1876) — русский мыслитель, революци-онер, анархист, один из идеологов народни-чества. — Прим. переводчика.

[^^^]

3 Речь идет о наиболее значительной из ран-них народнических организаций — так назы-ваемом кружке «чайковцев». — Прим. пере-водчика.

[^^^]

4 Шекспир У. «Генрих V». (Перевод Е. Бируко-вой).

[^^^]

5 Гулд, Стивен Джей (1941–2002) — американ-ский палеонтолог, биолог-эволюционист, ис-торик науки. Один из наиболее знаменитыхи читаемых писателей научно-популярногожанра. Преподавал в Гарвардском универси-тете. — Прим. переводчика.

[^^^]

6 В действительности неизвестно, были ли из-начальные жители нашей планеты индиви-дуалистами. Во-первых, неизвестны эти пер-вые формы жизни, во-вторых, сейчас ясно,что многие жизненно важные процессы мо-гут обеспечить только коллективы фермен-тов, сгенерированные, следовательно, кол-лективами генов, носителями которых моглибыть и коллективы организмов). — Прим. на-уч. ред.

[^^^]

7 Сейчас известно, что самым крупным живот-ным в то время был аномалокарис (70 см —2 м) — животное с двумя парами гигантскихклешней и плавательными лопастями по бо-кам тела, с круглым ртом, усаженным зубчи-ками. Его родственные связи пока не ясны.Самый большой из известных трилобитовимеет возраст 465 млн лет и достигает длины80–90 см.). — Прим. науч. ред.

[^^^]

8 Самая древняя форма коллективного поведе-ния зарегистрирована у ископаемых члени-стоногих, найденных в китайском местона-хождении возрастом 520 млн лет. — Прим. на-уч. ред.

[^^^]

9 Гекели (Хаксли), Томас Генри (1825–1895) —английский зоолог, популяризатор науки, за-щитник эволюционной теории Ч. Дарвина.Президент Лондонского королевского обще-ства (1883–1885). Основатель целой династиивыдающихся английских ученых. — Прим.переводчика.

[^^^]

10 Уилер, Уильям Мортон (1865–1937) — круп-нейший американский мирмеколог, энтомо-лог, профессор Гарвардского университета. —Прим. переводчика.

[^^^]

11 Докинз, Клинтон Ричард (р. 1941) — выдаю-щийся английский этолог, эволюционист ипопуляризатор науки. — Прим. переводчика.

[^^^]

12 Уильямс, Джордж Кристофер (1926–2010) —известный американский биолог-эволюцио-нист. — Прим. переводчика.

[^^^]

13 Гамильтон, Уильям Дональд (1936–2006) — ан-глийский биолог-эволюционист, считаетсяодним из выдающихся мыслителей-эволюци-онистов XX века. — Прим. переводчика.

[^^^]

14 То есть войны всех против всех. — Прим. пе-реводчика.

[^^^]

15 Левонтин, Ричард (р. 1929) — выдающийсяамериканский генетик, эволюционист, пре-подаватель гарвардского Университета. —Прим. переводчика.

[^^^]

16 Смит, Адам (1723–1790) — шотландский эко-номист и философ, один из основоположни-ков современной экономической теории. —Прим. переводчика.

[^^^]

17 Хатчесон, Фрэнсис (1694–1747) — шотланд-ский философ, один из основателей шотланд-ского Просвещения. — Прим. переводчика.

[^^^]

18 Сен, Амартия Кумар (р. 1933) — индийскийэкономист. Лауреат Нобелевской премии «Завклад в экономическую теорию благосостоя-ния» (1998). Президент Международной эко-номической ассоциации (1986–1989), прези-дент Американской экономической ассоциа-ции (1994). — Прим. переводчика.

[^^^]

19 Триверс, Роберт (р. 1943) — американский со-циобиолог, специалист по эволюционнойбиологии. Профессор антропологи и биологиив Рутгерском университете. — Прим. перевод-чика.

[^^^]

20 Хэйг, Дэвид (р. 1959) — эволюционный биологи генетик, профессор Гарвардского универси-тета. — Прим. переводчика.

[^^^]

21 Бьюкенен, Джеймс Макджнлл (р. 1919) — аме-риканский экономист, в 1986-м удостоенныйНобелевской премии по экономике. Основа-тель Центра исследований по политическойэкономии им. Джефферсона (1957) и Центраизучения общественного выбора (1969). —Прим. переводчика.

[^^^]

22 Таллок, Гордон (р. 1922) — американский эко-номист. Лауреат премии Адама Смита (1993)?президент Общества общественного выбора(1965) и Южной экономической ассоциации(1980). Один из основателей школы новой по-литической экономии. — Прим. переводчика.

[^^^]

23 Паркинсон, Сирил Норткот (1909–1993) — ан-глийский писатель, журналист и историк,наиболее известный работами по проблемамбизнеса и менеджмента, а также истории иполитологии. Является автором многих рас-сказов, романов, пьес и статей для энцикло-педий и журналов. Особую популярностьснискала его юмористическая книга «ЗаконыПаркинсона» (1958). — Прим. переводчика.

[^^^]

24 Гуттерское братство (гуттериты, гуттерцы) —одна из групп протестантов, объединяемаяиногда с меннонитами и ведущая свое проис-хождение от анабаптистов. Гуттерское брат-ство возникло в Европе в 1533 г. и названо поимени Якоба Гуттера, канонизированного в1536 г. — Прим. переводчика.

[^^^]

25 Бриттан Сэмуэль (р. 1933) — английский писа-тель, обозреватель Financial Times. — Прим.переводчика.

[^^^]

26 Речь идет об Отци (или Тирольском ледяномчеловеке), обнаруженном в 1991 году на лед-нике Симилаун в долине Эцталь на высоте3200 м. Возраст мумии, определенный радио-углеродным методом, составляет примерно5300 лет. Она является старейшей мумией че-ловека, обнаруженной в Европе. В настоящиймомент находится в Археологическом музееЮжного Тироля в Италии. — Прим. перевод-чика.

[^^^]

27 Хофтштадтер, Дуглас Ричард (р. 1945) — все-мирно известный американский физик и ин-форматик. Член Американской ассоциациикибернетики и общества когнитивистики.Лауреат Пулитцеровской премии и Амери-канской Литературной премии. РуководительЦентра по изучению творческих возможно-стей человеческого мозга. — Прим. перевод-чика.

[^^^]

28 Джон (Иоганн) фон Нейман (1903–1957) — вен-гро-американский математик еврейскогопроисхождения, сделавший важный вклад вквантовую физику, квантовую логику, функ-циональный анализ, теорию множеств, ин-форматику, экономику. Праотец современнойархитектуры компьютеров (так называемаяархитектура фон Неймана), создатель теорииигр и концепции клеточных автоматов. —Прим. переводчика.

[^^^]

29 Нэш, Джон Форбс (р. 1928) — американскийматематик, работающий в области теорииигр и дифференциальной геометрии. ЛауреатНобелевской премии по экономике 1994 года«За анализ равновесия в теории некоопера-тивных игр». Известен широкой публике побиографической драме Рона Ховарда «Игрыразума». В 2008 году выступил с докладом намеждународной конференции «Теория игр именеджмент» в Высшей школе менеджментаСанкт-Петербургского государственного уни-верситета. — Прим. переводчика.

[^^^]

30 Смит, Джои Мейнард (1920–2004) — англий-ский эволюционный биолог и генетик.Прежде всего, известен развитием теории игри ее применением к теории эволюции. На-гражден медалями Дарвина (1986) и Линнея(1995). — Прим. переводчика.

[^^^]

31 Рапопорт, Анатоль (Рапопорт Анатолий Бори-сович) (1911–2007) — выдающийся америка-но-канадский философ, биолог, психолог, ма-тематик. Член Американского математиче-ского общества, Канадской ассоциации ис-следований проблем мира (президент в1972–1975) и общества «Наука за мир» (прези-дент в 1984–1986). Положил начало современ-ной теории систем и общей теории конфлик-та. Одним из первых применил методы тео-рии игр для анализа поведения. Один из наи-более значительных современных представи-телей операционализма. — Прим. переводчи-ка.

[^^^]

32 Оригинальное название «The evolution ofcooperation». — Прим. переводчика.

[^^^]

33 «Охота на Снарка» (The Hunting of the Snark) —поэма Льюиса Кэрролла, написанная в 1876году. Основа сюжета — охота команды из де-вяти человек и бобра за таинственным Снар-ком. — Прим. переводчика.

[^^^]

34 Оригинальное название «The evolution ofcooperation». — Прим. переводчика.

[^^^]

35 Бинмор, Кен (Кеннет Джордж) (р. 1940) — из-вестный британский экономист, специалиств области теории игр.

[^^^]

36 Сейчас доказано, что осы могут узнавать другдруга по лицам и запоминать отдельных ин-дивидов; эта функция легко появляется и лег-ко исчезает в ходе адаптации к социальномуобразу жизни. — Прим. науч. ред.

[^^^]

37 Де Ваал Франс (р. 1948) — голландский прима-толог и этолог. Директор Центра связей жиз-ни (Living Links Center) Национального цен-тра исследования приматов Йеркса (YerkesNational Primate Research Center). В 1997 годужурнал Time году включил его в число 100 са-мых влиятельных людей мира. — Прим. пере-водчика.

[^^^]

38 Исаак, Глин (1937_1985) — южноафриканскийантрополог и археолог. Считается самым вли-ятельным африканистом второй половиныXX века. — Прим. переводчика.

[^^^]

39 Салинз, Маршалл (р. 1930) — американскийантрополог. — Прим. переводчика.

[^^^]

40 Шеллинг, Томас Кромби (р. 1921) — американ-ский экономист, лауреат Нобелевской пре-мии «За вклад в лучшее понимание конфлик-та и сотрудничества при помощи теории игр»(2005). Профессор Мэрилендского университе-та. Президент Американской экономическойассоциации (1991). — Прим. переводчика.

[^^^]

41 Смит, Вернон Ломакс (р. 1927) — известныйамериканский экономист. Лауреат Нобелев-ской премии 2002 года по экономике, прези-дент Ассоциации экономических наук(1986–1987), лауреат премии Адама Смита(1995)— — Прим. переводчика.

[^^^]

42 Оригинальное название — «The moral sense».

[^^^]

43 Оригинальное название — «Descartes’s Error».

[^^^]

44 Оуэн, Ричард (1804–1892) — английский зоо-лог и палеонтолог. В 1888 году награжден по-четной медалью Карла Линнея за продолже-ние линнеевских традиций в современнойбиологии. — Прим. переводчика.

[^^^]

45 Оригинальное название — «Darwin’sdangerous idea».

[^^^]

46 Саймон, Герберт (1916–2001) — выдающийсяамериканский ученый в области социальных,политических и экономических наук. Лау-реат Нобелевской премии по экономике(1978). — Прим. переводчика.

[^^^]

47 Мид, Маргарет (1901–1978) — известный аме-риканский антрополог. — Прим. переводчи-ка.

[^^^]

48 Бентам, Джереми (1748–1832) — английскийсоциолог, юрист, один из крупнейших теоре-тиков политического либерализма, родона-чальник одного из направлений в англий-ской философии — утилитаризма. — Прим.переводчика.

[^^^]

49 Казначей (фр.)

[^^^]

50 Рикардо, Давид ("1772–1823) — известный ан-глийский экономист, один из крупнейшихпредставителей классической политэконо-мии, последователь и одновременно оппо-нент Адама Смита. — Прим. переводчика.

[^^^]

51 Оригинальное название — «Earth in thebalance».

[^^^]

52 Гор, Альберт (p. 1948) — вице-президент США(1993–2003), лауреат Нобелевской премии ми-ра по защите окружающей среды и исследо-ваниям по проблеме изменения климата(2007). — Прим. переводчика.

[^^^]

53 Удар милосердия (франц.) Удар, при которомсмертельно или тяжело раненого и уже неоказывающего сопротивления противникадобивали, чтобы прекратить его мучения. —Прим. переводчика.

[^^^]

54 Оригинальное название — «The day beforeyesterday».

[^^^]

55 Эрроу, Кеннет Джозеф (р. 1921) — американ-ский экономист, лауреат Нобелевской пре-мии по экономике «За новаторский вклад вобщую теорию равновесия и теорию благосо-стояния» (1972). Президент Международнойэкономической ассоциации (1983–1986), пре-зидент Эконометрического общества (1956),президент Американской экономической ас-социации (1973). Награжден медалью Дж. Б.Кларка (1957)— — Прим. переводчика.

[^^^]

56 Патнэм, Роберт (р. 1941) — американский по-литолог, профессор Гарвард-ского универси-тета, член Совета по международным отно-шениям, консультант ряда президентских ад-министраций. — Прим. переводчика.

[^^^]

57 Фукуяма, Фрэнсис Есихиро (р. 1952) — влия-тельный американский философ, политиче-ский экономист и писатель японского проис-хождения. — Прим. переводчика.

[^^^]